В. Г. Шершеневич
Переводы
Оригинал здесь — http://www.vekperevoda.com/1887/shershen.htm
Знаменитый вождь имажинизма занимался переводами еще до первой мировой войны, издал толстый сборник стихотворений «Carmina», в который включил переводы из Рильке и Лилиенкрона; позже он принимал участие в изданиях, предпринимавшихся кругом В. Я. Брюсова (Лафорг и др.) К середине 20-х годов имажинизм иссяк, и Шершеневич стал довольно успешно переводить для театра, притом далеко не одни опереточные либретто — ему принадлежит переводы драм Виктора Гюго «Марьон де Лорм» (М., 1940) и Шекспира — «Цимбелин» (М., 1941). Главные переводческие работы поздних лет — «Война богов» Эвариста Парни и «Цветы зла» Бодлера — по сей день изданы лишь малыми фрагментами. В новейших изданиях Шершеневича его переводам уделяется пренебрежимо мало внимания. Архив Шершеневича, распыленный по множеству частных и государственных фондов, демонстрирует, как много работал он в области поэтического перевода, и как мало ему удалось опубликовать; в частности, на переводе из Поля Фора стоит пометка — «переведено по рукописи», перевод из швейцарского франкоязычного поэта Анри Списа по сей день остается у нас чуть ли не единственным, и список можно было бы продолжить.
ЭВАРИСТ ПАРНИ
(1753-1814)
ЗАВТРА
Меня ты лаской забавляешь
И обещаешь каждый раз,
Но сладкий исполнений час
Ты непрестанно отдаляешь.
ДО ЗАВТРА! — Мне твердит твой рот,
Меня съедает нетерпенье;
Бьет час, которого так ждет
Любовь, спеша к тебе и вот
ДО ЗАВТРА слышу каждый день я!
Благодари же небеса,
Что до сих пор тебе краса
Дана быть новой ежечасно;
Но крылья времени неясно
Твой облик тронут, проходя;
Не будешь ЗАВТРА столь прекрасной,
Не так настойчив буду я.
НА СЛЕДУЮЩИЙ ДЕНЬ
Элеоноре
Итак, Элеонора, дорогая,
Теперь тебе чудесный грех знаком;
Желая, — ты дрожала пред грехом,
Дрожала, даже этот грех вкушая.
Скажи, что страшного нашла ты в нем?
Чуть-чуть смятенья, нежность, вспоминанья
И изумленье перед новизной,
Печаль, и более всего — желанье, —
Вот все, что после чувствуешь душой.
Блестящие цвета и роз, и лилий
Уже смешались на твоих щеках;
Стыду дикарки место уступили
И нега, и застенчивость в глазах;
Они в очаровательных делах
Причиною и результатом были.
Твоя взволнованная грудь
Не робко хочет оттолкнуть
Ту мягкость ткани над собою,
Приглаженную матери рукою,
Что боле дерзко в свой черед,
Нескромная, порой ночною
Рука любовника сомнет.
И сладкая мечтательность уж скоро
Заменит шалости собой,
А также ветреность, которой
Обескуражен милый твой.
Душа, смягчаяся все боле,
Себя лениво погрузит
В переживанье, где царит
Одна лишь сладость меланхолий!
Печальным предоставим цензорам
Считать виною непрощенной
От горестей единственный бальзам
И тот восторг, что бог к нам благосклонный
В зародыше всем даровал сердцам.
Не верь: их лживы уверенья
И ревность лицемерна всех;
В ней для природы оскорбленье:
Так сладок не бывает грех!
ТЕОФИЛЬ ГОТЬЕ
(1811-1872)
* * *
Лобзаньем берегу про горе
Твердит волна;
Чтоб утешать цветы — Авроре
Слеза дана.
И ветер старым кипарисам
Про скорбь поет,
А горлица печали тиссам
Передает.
В ночи, когда все дремлет, кроме
Тоски, — во сне
Расскажет о своей истоме
Луна — волне.
В синь неба шепчешь купол белый
Софии, ты,
А синь шлет Богу то и дело
Твои мечты.
Склеп, дерево, цветок и птица,
Волна и прах, —
У всех есть кто-то, чтоб излиться
Ему в скорбях.
Я без ответа, одинокий,
И на мечты
Ответишь, Геллеспонт глубокий,
Мне только ты!
ШАРЛЬ БОДЛЕР
(1821-1867)
ОСЕННЯЯ ПЕСНЬ
I
Мы скоро в холоде очутимся печальном,
И наших кратких лет прощай, о, свет живой!
Я слышу: падают со стуком погребальным
Дрова и на дворе звенят по мостовой.
Зима в меня вошла, и с ней вошли сегодня
Озноб и ненависть с усиленным трудом.
О, сердце! Превратись в полярной преисподней,
Подобно солнцу, ты в замерзший красный ком.
Звук падающих дров душою слушать страшно;
Не так звук эха глух, коль строят эшафот.
Мой уподоблен мозг вниз падающей башне,
В которую таран неумолимо бьет.
Мне кажется, что сны нагонит стук унылый,
Что где-то второпях гроб сколотить хотят..
Кому? — Уж лета нет, и осень наступила,
И шумы тайные разлукою звенят.
II
Твоих зеленых глаз люблю огонь печальный,
Но сладость красоты! — Все нынче горько мне,
И нет! Не заменить ни очагу, ни спальне
Мне солнечных лучей, горящих на воине.
Но ты меня люби! Пускай я буду гадкий,
Неблагодарный, злой! Как мать, будь для меня!
Подруга иль сестра! Дари же лаской краткой,
Как осень славная иль солнце склона дня.
Недолог труд! Меня ждет жадная могила!
Позволь прижаться мне к твоим коленям лбом,
Оплакав летний зной, белеющий и милый,
Упиться осени желтеющим лучом!
ИГРА
На креслах выцветших старухи-куртизанки,
Со взглядом роковым и с краскою бровей,
Расселись немощно, с жеманностью осанки;
Металла и камней стук из худых ушей.
К зеленому сукну — без губ нагнулись лица,
И губы бледные, и рот беззубый там!
В горячке дьявольской, трясясь рука стремится
К пустым кармашкам и к трепещущим грудям.
С плафона грязного огромнейших кинкетов
И бледных люстр ряды свое мерцанье льют
На мрачное чело прославленных поэтов,
Пришедших промотать кровавый, потный труд.
Картина черная полночного мечтанья
Прошла перед зрачком всевидящим моим:
Я видел, как я сам в вертепе, средь молчанья,
И холоден и нем, склонился, недвижим,
Завидуя страстям, владеющим душою,
Веселью мрачному стареющих блядей
И всем торгующим отважно предо мною
Кто — честью старою, кто — красотой своей.
И дух испуган мой, что зависть ощущает
К несчастным, кто в провал зияющий спешат,
Ко всем, кто кровью сыт и кто предпочитает
Своей печали — смерть, и жалкой жизни — ад!
ДУША ВИНА
В бутылках, в поздний час, душа вина пропела:
«В темнице из стекла, под красным сургучом,
Тебе кидаю я, бедняк осиротелый,
Песнь, братством полную, и светом, и теплом!
Отлично знаю я, что должен был несметно
Скорбеть и пот свой лить в полях в несносный зной,
Чтоб жизнь мне даровать и душу, но ответно
Неблагодарною не буду я и злой!
Я радость чувствую, когда вливаюсь с силой
Я в глотку тех людей, кто сгорблен от трудов.
Так пусть же будет грудь их сладкою могилой,
Где мне отрадней быть, чем в стуже погребов.
Внемли: в моей груди дрожащая Надежда
Щебечет и поет песнь праздничного дня,
И, опершись на стол и расстегнув одежды,
Доволен будешь ты, восславивши меня!
В глазах твоей жены зажгу я восхищенье
И сыну твоему я мощь и краски дам,
И стану для него я в жизненном бореньи,
Как масло, что бодрит все мускулы борцам.
Вмброзией хочу я внутрь тебя пролиться,
Как семя, что взрастить Садовник вечный мог,
И пусть от той любви Поэзия родится
И к Богу тянется, как редкостный цветок!»
АРТЮР РЕМБО
(1854-1891)
В «ЗЕЛЕНОМ КАБАЧКЕ»
За восемь дней ходьбы я изодрал ботинки
О камни и придя в Шарлеруа без сил
В «Зеленом Кабачке» тотчас себе тартинки
С уже остывшей ветчиною попросил.
Как сладко пoд стол сунув ноги развалиться…
Взглянул простой узор обоев на стенах
И было восхитительно, когда девица
С громадными грудями, с огоньком в глазах,
(Ну, эту не смутить вам ласкою свободной!)
С улыбкой принесла мне ветчины холодной
Тартинки, масло, хлеб на блюде расписном,
Скачать