Стихотворения

Автор: Штейгер Анатолий Сергеевич

АНАТОЛИЙ ШТЕЙГЕР

ТЕРПКАЯ ГРУСТЬ — ОЧЕНЬ РУССКИЙ ПОРОК

Стихотворения. Предисловие и публикация Виктора Леонидова.

Опубликовано в журнале: «Новая Юность» 2001, No3(48)

  

Раритет:

  
   Обнимаю тебя кругозором

   Гор, гранитной короною скал.

   Занимаю тебя разговором —

   Чтобы легче дышал, крепче спал.
   Эти строки, посвященные Анатолию Сергеевичу Штейгеру (1907-1944), молодому поэту, с детства больному тяжелой формой туберкулеза, принадлежат перу Марины Цветаевой.

   «Наконец-то встретила надобного мне», — сообщала она.

   Если прочитать все множество писем — шедевров эпистолярного жанра ХХ века, — которые писала Цветаева Штейгеру, то вполне можно подумать, что между ними было глубокое и серьезное чувство. В посланиях Цветаева говорит о любви, об опыте жизни, подробно, пристально объясняет молодому поэту, как замечательны его стихи и что надо в них добавить. А между тем они виделись всего один раз, и то, когда весь роман в письмах уже давно сошел на нет. Цветаева выдумала его, как выдумывала многих. Но поэтический талант Штейгера Марина Ивановна разглядела очень точно, когда в 1936 году получила от совершенно незнакомого поэта книгу его стихов «Благодарность».

   Анатолий Штейгер происходил из старинного швейцарского рода; его отец, барон Сергей Штейгер, одно время был адъютантом одесского генерал-губернатора, затем депутатом Государственной Думы. Благословенное детство будущего поэта в украинском имении Николаевка и в Петербурге закончилось бегством из Одессы в 1920 году, когда семья Штейгеров чудом прорвалась на английский корабль, оставив на берегу почти все, что было взято с собой.

   А дальше — Европа, болезни, путешествия и… признание в мире русского литературного Парижа. Тоненькие книжечки стихов встретили поистине восторженный прием «метра» молодых поэтов Георгия Адамовича. Но все больше времени Штейгеру приходилось проводить в швейцарских горных санаториях.

   Во время войны «эстет» Штейгер, так любивший строки об увядших розах и тоске одиночества, занялся составлением едких антифашистских листовок. Немецкие власти в пограничных со Швейцарией областях даже назначили награду за его голову. Уже смертельно больной, Анатолий Сергеевич продолжал работать над новым сборником стихов. Но закончить книгу ему так и не удалось.

   Сборник Штейгера «Дважды два — четыре», изданный в Париже в 1950 году, явил, конечно, удивительно одаренного мастера. Вы вполне можете убедиться в этом, познакомившись с текстами из этого сборника.

Виктор ЛЕОНИДОВ,
зав. архивом-библиотекой Российского Фонда культуры.

   Раритет:

  

Терпкая грустьочень русский порок

  

               АНАТОЛИЙ ШТЕЙГЕР

  

             * * *

  

                       Подумай, на руках у матерей

                       Все это были розовые дети.

                                                     И.Анненский

   Никто, как в детстве, нас не ждет внизу,

   Не переводит нас через дорогу.

   Про злого муравья и стрекозу

   Не говорит. Не учит верить Богу.

  

   До нас теперь нет дела никому —

   У всех довольно собственного дела.

   И надо жить, как все, — но самому…

   (Беспомощно, нечестно, неумело).

  

             * * *

  

   Глупо, смешно и тяжко

   Помнить годами вздор:

   Синюю эту рубашку,

   Синий ее узор.

   Ворот ее нараспашку.

   Пояс. На поясе пряжку.

  

  

             * * *

  

             1

  

   Стало сердце осторожным,

   Утомилось, глуше бьется,

   Счастья нет. Ну, что ж… С подложным,

   Очевидно, жить придется.

  

   В мире злобном и печальном

   Трудно только музыкальным,

   Часто очень трудно детям,

   Где-то плачет вот ребенок.

  

   Остальные терпят. Стерпим.

   Слух у нас не так уж тонок.

  

             2

  

   Но порою слышит спящий

   Будто пенье… Эти звуки

   Мир не наш. Не настоящий.

   Что тянуть к ним праздно руки?

  

   Завтра в них никто не верит,

   Ничего не слышат уши.

   Ведь не музыкою мерит

   Жизнь глухие наши души…

  

  

             БЕССАРАБИЯ

  

             1

  

   Две барышни в высоком шарабане,

   Верхом за ними двое панычей.

   Все как в наивно-бытовом романе,

   Минувший век до самых мелочей.

  

   И не найти удачней декораций:

   Дворянский дом на склоне у реки,

   Студент с начала самого «вакаций»,

   Фруктовый сад, покосы, мужики.

  

   Но в чем-то все же скрытая подделка

   И вечный страх, что двинется сейчас

   По циферблату роковая стрелка…

   Уж двадцать лет она щадила нас.

  

             2

  

   Вечером выйдем гулять по меже.

   Сторож внезапно возникнет из мрака.

   Спросит огня. Мы закурим. Уже

   Осень вблизи дожидается знака.

  

   Ночью иначе звучат голоса,

   Глухо и даже немного тревожно.

   Каждая пауза четверть часа…

   Можно о многом сказать односложно.

  

   Речь про дожди, урожай, молотьбу

   (Сдержанно, чинно, ответы-вопросы),

   Речь про крестьянскую боль и судьбу…

   Лиц не видать. Огонек папиросы.

  

   Красный, тревожный, ночной огонек.

   Запах полыни и мокрой овчины.

   Терпкая грусть — очень русский порок.

   Грусть без какой-либо ясной причины.

  

             * * *

  

   Снова осень и сердце щемит —

   Здесь сильнее дыхание грусти.

   Эти дни хорошо проводить

   Где-нибудь в захолустьи.

  

   Очертания острые крыш…

   В небе ратуши темные башни.

   Легкий сумрак… Стоишь и стоишь,

   Заглядевшись на камни и пашни.

  

   Вдаль уходят пустые поля,

   Темнота опускается ниже…

   Как ни странно, но все же земля

   С каждым годом нам будто все ближе.

  

  

             * * *

  

                        Е.И.Демидовой

   …Наутро сад уже тонул в снегу.

   Откроем окна — надо выйти дыму.

   Зима, зима. Без грусти не могу

   Я видеть снег, сугробы, галок: зиму.

  

   Какая власть, чудовищная власть

   Дана над нами каждому предмету —

   Термометру лишь стоит в ночь упасть,

   Улечься ветру, позже встать рассвету…

  

   Как беззащитен, в общем, человек,

   И как себя он не считая тратит…

   — На мой не хватит или хватит век, —

   Гадает он. Хоть знает, что не хватит.