Архилох

Автор: Кюхельбекер Вильгельм Карлович

Скачать

В. Кюхельбекер

Архилох

Драматическая поэма.

2-я сцена I акта.

Архилох

Бегут, — не от врагов, — еще до битвы голод

На их ряды навеял дрожь и холод…

Наш мудрый вождь мерзавец и дурак,

Его повесить бы не худо… Точно так! —

Давно я не скрывал великих этих истин

От милых земляков;

А я же стал народу ненавистен,

Чуть не погиб от собственных стихов.

На улице моей теперь конечно праздник,

Теперь конечно скажут: » Прав проказник!»

Да только легче ль от того? —

Без исключения нет в мире ничего:

Ведь есть пословица: » За глупых боги!» —

Уж мы ли, кажется, не глупы? Вот же строги

К нам, словно к умникам, безжалостные боги;

И коль не Маин сын, нам здесь остаться бы надолго отдыхать.

Но лишь мелькнули из-за лесу фраки,

И наша доблестная рать,

Оружье бросив, без напрасной драки,

Вдруг взапуски ударилась бежать.

Всех впереди Ксантипп, достойный вечной славы

За бег блистательный от вражеской облавы,

За рысь чудесную, которой он затмил

И самого тебя, божественный Ахилл,

Ристатель гневный и кровавый,

Бич беглецов, Троян! Бог с ними! Где Филон?

Вот юноша, каких немного ныне!

Прах мчался и кружился по равнине,

И гибнущих вздымался вопль и стон.

Один, стыда и скорби полный, он

(Иной сказал бы: это Аполлон.

Сын Дия, страшный и прекрасный)

Зубами скрежетал и вздрагивал, безгласный,

И что же? Заслонив лицо щитом,

Кусая губу и глаза зажмурив,

Он налетал на варваров, как буря,

И поражал их, как небесный гром.

Три раза выручал я отрока героя,

Три раза он опять бросался в волны боя

И наконец в четвертый раз

В водоворот нырнул и вдруг исчез для глаз,

И не найду его — ужели? —

Без друга жить отныне мне ли,

Мне, горькому врагу пороков и людей,

Чужому в собственной земле своей,

Пустыннику в толпе, которого из тысяч

Один-то только он любил?

Без друга жить, а друг мне паче жизни мил?

Найду, спасу его! — Да! весь остаток сил

Употреблю, чтобы себе дорогу высечь

До мертвого или живого! — А! Филон!

Богам бессмертным слава! Это он!

Ненужный груз усталому плечу

Прочь! К другу своему лечу!

Врагами он обхвачен, окружен,

Но бодрый и веселый,

Но грозный и без ран! Долой же щит тяжелый!

Начало 3-й сцены I акта.

Ксантипп

Клевреты храбрые! мы спасены, мы целы!

Сюда ни дротики, ни стрелы,

Надеюсь на богов, не долетят. . .

Ужели наскакать на греков чернооких,

Безумной дерзостью объят,

Осмелится свирепый супостат,

В виду судов паросских крутобоких?

Клеон

Но, полководец, — наш побег…

Ксантипп

Побег? Не называй побегом отступленья,

Которое дает нам отдых и ночлег.

Победа хороша; но я такого мненья.

Что кстати отступить — в искусстве боевом

Верх совершенства.

Клеон

Только дело в том,

Что в Паросе и Фазосе едва ли

Запрыгают, узнав, что отступили мы.

Ксантипп

Что ж было делать? — Ведь на нас напали

Несметные, бесчисленные тьмы,

А мы другой не ведали печали,

Как только, что их трепетная рать

Не даст себя настигнуть и попрать.

Клеон

Что скажет Архилох о нашем отступленье?

Ксантипп

Он будет в восхищенье,

Что ямбу расходиться есть над чем!

Он и отправился единственно за тем

В поход, чтоб почерпнуть в событиях похода

Предметы к осмеянию народа,

Синклита и геронтов и вождей…

О! этот Архилох первейший нам злодей!

И даже существует подозренье,

Что с варварами он входил в сношенья.

Нет доказательств… Но, поверь мне, Архилох

Фракиян научил напасть на нас врасплох.

Клеон

Ах, кстати, вот он сам, взвалил себе на плечи

Кого-то и выносит вон из сечи.

Ксантипп

Убитый: мертвая болтается рука,

И голова и шея свисли,

И тащит труп чудак издалека.

Взгляни-ка: поступь и его шатка.

Или же ранен он; уж при одной при мысли,

Что ранен, может быть, и насмерть, я готов

За самый наш урон благодарить богов.

Да он и без щита!.. Он, братец, обесславлен.

Ты знаешь, может быть, народ-то мне простит,

Мне, полководцу, что в сраженье я разбит;

Но если кто в бою утратит щит,

Пусть будет не зарезан, не удавлен,

А все-таки убит.

Упрямый предрассудок

Народных грубых чувств, бесчувственный ублюдок,

Не остановится ни на мгновенье, чтоб

Срамное жечь тавро бесчестья в самый лоб

Того несчастного, который

Не убоится с ним, с тупым тираном, ссоры.

Или дерзнет забыть, как он

Неумолим и как силен.

Все ближе, — ближе, — к нам. . . теперь я попирую!

Я расплачусь за все насмешки с ним.

Я желчь и яд придам словам своим,

Я пламень адских мук в груди его раздую!

Архилох входит, шатаясь, с мертвым телом Филона, и падает с ним вместе.

Клеон

Мертв! Мертв! Ах! я его спасти не мог!

Он на крылах убийственного стона

Душою рвется за душой Филона.

Над ним ругаться… нет, мой бог!

Нет, это сердце не довольно злобно!

Его лицо с лицом Лаокоона сходно:

Людские души рвет чудесный истукан;

А здесь не истукан, а одаренный кровью

И грудью дышащей, и чувством, и любовью

Собрат мой — человек, он полон смертных ран,

Он схвачен корчею отчаянной печали:

Конец-де Керы не ему послали,

И друга — друга он не мог спасти…

Еще удар страдальцу нанести?

Да он и не почувствует удара, —

Достойное возмездие и кара

Проклятому за злой его язык.

Я забывать обиды не привык.

(Подходит к нему).

Встань, Архилох! — не слышит — слушай, сотник

Он на меня бессмысленно глядит…

С тобою хилиарх и тактик говорит.

Я твой начальник, я ж и не охотник

До театральных сцен: куда ты дел свой щит?

Не отвечаешь? Дашь ответ, приятель!

Ты, наших дел всегдашний порицатель,

Ты — без щита… А ежели в бою

Щита лишится воин,

Тот быть в рядах ахеян недостоин,

Тот погубил навеки честь свою.

Затем-то я, Ксантипп, избранный вождь Пароса,

Как то издревле в Греции велося,

Хочу гнилую ветвь от дерева отсечь.

Хочу с твоих холопских плеч

Воинское блистательное званье

Торжественно совлечь

И властью данной мне изречь

Тебе и роду твоему изгнанье;

А для почину — вот переломлю твой меч.

Архилох

Прочь! самого себя напрасно мучишь:

Не вырвешь из руки, Ксантипп,

Прочь! моего меча ты не получишь:

Ведь дерзкий варвар от него погиб,

Который… О Филон, о мой Патрокл прекрасный

Оставьте вы меня; мне день противен ясный.

У тела этого мне дайте умереть!..

Ксантипп

Теребишь на тебя наброшенную сеть;

Но, брат, не разорвешь! Толпа на Архилоха.

На шута-певуна, на труса-скомороха,

Конечно и теперь еще придет зевать;

Придет послушать хитрые напевы;

Но никакая мать

Не выдаст за тебя своей стыдливой девы;

Средь наших юношей ты не найдешь друзей;

Все от тебя отпрянут с омерзеньем,

И срам твой перейдет в потомство с тем сраженьем,

В котором ты, изменник и злодей,

Сронил свой щит с руки своей.

Архилох

О друг! чье тело здесь лежит передо мною;

Ты, чья душа была одна с моей душою;

Ты, в ком одном и мир враждебный был мне мил!..

За то, что твоего убийцу я убил,

Что вынес из-под стрел твой труп окровавленный.

Да на костер его, пред войском взгроможденный.

Взложу и пламенем алтарным в пепл сожгу:

За это, за любовь мою, о тень святая.

Не сетуй, ежели я своему врагу

Отвечу, чтоб унять от мерзостного лая.

(Обращается к Ксантиппу).

Ты демоном объят, безумец!.. В страшный час.

Когда и варвара глава свята для нас,

Когда на смертного спустился бог-каратель,

И друга поразив, в нем душу поразил,

В бездушном изверге, в тебе достало сил

(Уж верно не из плоти сотворил

Твой каменный состав создатель).

Нанизывать, хулы, угрозы, укоризны,

Кому же? — верному слуге твоей отчизны,

Да, — честному бойцу, который добрый меч

Сегодня обагрял среди густейших сеч;

Меж тем как ты весь трясся от испуга

И бросился бежать, и раненого друга

Топтал ногами, только б убежать.

Постыдной трусостью сгубил ты нашу рать.

Остались только бедные остатки.

За что ж твоя вражда? за что твои нападки?

Да, может быть, тебя, нахлебников твоих

(Тебя достойнейшее братство!)

Я где-нибудь включил в шутливый стих

(Какое, в самом деле, святотатство!),

Но не стихов достойны вы,

Они, и ты, их князь, пример и покровитель,

А чтоб палач, за кровь отчизны правый мститель,

Вас с площади услал гулять без головы.

И чем меня корить, глупец несчастный!

Что кинул я свой щит? да что такое щит:

Дощатый круг и медию обит;

И согласится всякий беспристрастный,

Что жизнь дороже этого кружка.

Я к другу рвался; ты — тобой и поскорее

Была бы брошена доска,

Когда бы дело шло о той воловьей шее,

С которой так глядит спесиво, свысока

Твоя огромная, безмозглая башка.

Будь человеком ты, ты проливал бы слезы

Над честию своих поруганных знамен;

Над этим юношей: он не был бы сражен.

Ты погубил его! А между тем угрозы

Ты ж расточаешь, да! мне расточаешь их,

Ты, трус, мне, мстителю за юного героя,

И говоришь: щита не вынес я из боя,

И обесчещен… Но о земляках своих,

Жестокий судия их многих недостатков,

Я мненья лучшего: оправдан буду я;

Верь, слава без пятна останется моя…

Ты ж слишком подл, чтоб мне дрожать твоих припадков.

Конец первого акта.

Акт II.

Явление 1-ое.

Ксантипп

Итак, надеюсь, доблестный эфор,

Я доказал тебе: единственно раздор,

Посеянный в рядах паросских шалунами,

Причиной, что разбиты мы врагами.

Из этих шалунов опаснейший шалун

Тот самый Архилох, с чьих своевольных струн

На всех тех падали ругательные ямбы,

Кто только у граждан в доверье и чести.

Эх, честные эфоры! Вам бы

Давно его на площадь привести,

Давно предать бы гневному народу!

Да вы боялись оскорбить свободу;

Вы говорили: не дела — стихи…

Так вот же настоящие грехи,

Вдобавок очень крупного разбору.

Представлю вашему взыскательному взору:

Для воина, для грека щит залог

Священный, паче жизни драгоценный;

Издавна малодушный и презренный,

Кто в битве и его сберечь не мог,

Пав ниже всякой укоризны,

Бывал наказан ссылкой из отчизны.

Злодея нашего попутал некий бог;

Знай: Архилох, который

Всегда, во всяком случае и всех

Готов поднять на смех

За слов нестоящие вздоры,

Чуть ли не первый, бросив щит, бежал.

Я стал стыдить его, — и что же?

С надменным хохотом мне отвечал нахал:

«Я без шита, но жив, а жизнь щита дороже!»

Дарес

Бесстыдный он, бессовестный наглец!

Ликамбес

Быть может, слишком напрямки певец

Пошел против общественного мненья…

Но, хилиарх, ты вспомни: для спасенья

Отважного Филона, для того,

Чтобы скорей добраться до него,

Щит бросил Архилох.

Ксантипп

О Ликамбес почтенный!

Кто это говорит? Кто? Сам же Архилох!

Но друг его, его Филон бесценный,

Не спасся!

Ликамбес

Принял он его последний вздох,

Снес голову с его убийцы…

Ксантипп

Тебе об этом рассказали птицы

Или ж опять он сам, твой милый Архилох!

Тут не было тебя: так слушай небылицы! —

А впрочем, верно ты оглох,

Или ж уж чересчур со стиходеем дружен.

Что вот не хочешь понимать никак

(Ведь ты, кажись, старик не глупый, не дурак).

Как в этом случае пример для войска нужен.

Дарес

Ты совершенно прав: пример необходим.

Дабы боязнью неминучей казни

Заставить замолчать все прочие боязни;

Пример-то и хочу я показать над ним.

По власти, данной мне державнейшим народом

Заняться этим бедственным походом,

Исследовать со всех сторон,

Как мог произойти столь горестный урон,

И виноватому назначить наказанье,—

Я осуждаю на изгнанье,

Клеймлю прозваньем беглеца,

Лишаю прав и чести гражданина

Поэта смелого, но робкого бойца,

Аристодемова нам пагубного сына,

За то, что, бросив щит, способен был бежать

Перед презрительной толпою

Фракийских дикарей и в бегство за собою

Увлек испуганную рать. . .

Вот, граждане, мое эфорское решенье!

Ступай, сбери, Ксантипп, все наше ополчены?

И в полном их соборе я, эфор,

Им объявлю мой правый приговор.

Ликамбес

Ты мудр, но вместе справедлив, эфор,

К усердному слуге не породит сомненья,

Надеюсь, давешний беззлобный разговор.

Я, сознаюся, был ошибочного мненья;

Да, ныне вижу сам: бесчестный Архилох

Достоин всякого проклятья и презренья.

Молю богов, чтоб он, виновник пораженья.

Крушился и страдал, терзался, чахнул, сох

И…

Ксантипп

Довершу твои похвальные моленья:

Чтоб он, как очумевший пес, издох.

Явление 2-ое.
Сад в гинекее у Ликамбеса.

Входят Архилох и дочь Ликамбеса Необула.

Необула

Ты, Архилох, сегодня так несносен,

Что просто мочи нет! Под гнетом черных дум

Ты мрачен и угрюм,

Как темная ненастливая осень.

Архилох

На осень я похож? Не мудрено.

Весна моя прошла давно;

Пора цветов и радости минула…

Я отягчен страданьем, Необула,

Друг сердца моего, Филон мой… Он убит;

Никто его мне в мире не заменит,

Никто, как он, моей любови не оценит.

Так всей душой, как он, не полетит

Моей душе навстречу.

Один я, и теперь в грозу-то мне и в сечу

И в жизнь враждебную бросаться одному.

Необула

Непостижимо моему уму,

Как может человек неблагодарный

Все это говорить — кому же? — мне,

Своей невесте, да почти уже жене;

Что ж думать о любви твоей высокопарной,

О страшных клятвах тех, которыми меня,

Простую, глупую, насмешник ты коварный,

До мозга прожигал, как бы рекой огня.

Зачем, несчастная, я верила обману?

Ужели я, твоя жена, не стану

Твои опасности и скорби разделять?

Зачем слова напрасные терять?

Признайся, страсть вон из груди твоей порхнула,

И ты, ты стал оглядываться вспять.

Все, все тебе дала бедняжка Необула,

Что только девушка мужчине может дать.

И ты…

Архилох

Послушай, дочь седого Ликамбеса,

Я не развратный шут, не мерзостный повеса,

Не соблазнитель жен и не губитель дев,

Пусть (кто бы ни был он) столь низкого злодея

Постигнет яростный святых Эринний гнев!

Я полюбил тебя, но светоч Гименея

До ложа твоего мне указал бы путь —

Что ж — ты мне бросилась па грудь,

Ты, умилительным восторгом пламенея,

Однажды (помнишь ли?), краснея и бледнея,

Пролепетала: » Я,

Души моей певец, твоя, я вся твоя»;

И стала ты тогда моею.

«Хм! вешается мне сама на шею»,

Сказал бы тут иной

И прозвал бы тебя гетерой.

Я заплатил тебе за веру верой,

Я поклялся тебе — я твой.

То был посев; теперь настало время жатвы;

Теперь окажется, чьи искреннее клятвы,

Спасал я друга, но мой друг убит,

А для его спасенья

С руки я отстегнул и отметнул свой щит;

И суд общественного мненья,

Быть может, честь мою смертельно поразит.

Необула

В предрассуждениях наследственных толпа

Угрюма и жестока и глупа,

И много нажил ты врагов остервенелых

Перунами стихов могущественно-смелых;

Но вопль толпы, хотя б и золотой,

Хотя бы и разряженной в порфиру,

Ужели увлечет ту деву за собой,

Которой посвятил ты жизнь свою и лиру?

Нет, Архилох, я докажу тебе,

Что к черни я не принадлежу продажной,

Что быть могу, когда угодно то судьбе,

Скорбей и бед твоих участницей отважной;

Но, Архилох, ревнива я:

Не терпит гордая душа моя,

Что ты меня, влюблен в живую,

Приносишь в жертву мертвецу;

К тебе, любовнику, герою и певцу,

Убитого Филона я ревную.

Входит Ликамбес.

Ликамбес

О ужас! О позор! Вы вместе! Вместе вы!

Несчастная, кого звала ты на свиданье?

А ты, беглец, еще ль ты не унес изгнанья

Своей бесчестной головы?

Твой приговор произнесен эфором

Перед народом, войском и собором

Фазосских и союзничьих старшин,

И с приговором тем в Парос корабль отправлен…

Ты посрамлен, ты навек обесславлен:

Погибни! голос ни один —

Ни в войске, ни в народе, ни в синклите —

Не восставал к твоей защите.

Архилох

Неужто? Ни один? — Не верю! сам же ты

Клялся богами тьмы, богами высоты,

Большими, малыми и всякими богами,

Что громоносными двумя, тремя словами

Вмиг уничтожишь все изветы клеветы…

Ликамбес

И уничтожил бы! — клянусь я не напрасно.

Но ныне самому мне совершенно ясно,

Что ты не оклеветан; нет!

Я убежден теперь, что справедлив извет

Противу подлого поэта-скомороха,

Злодея, беглеца и труса Архилоха.

Архилох

О ты, бессмысленный! ты лучше бы змею

Схватил за жало, лучше бы ты всунул

В пасть тигру голову безмозглую свою,

Чем мне ругаться, мне, в кого огонь свой вдунул

Сам Зевс-перуновержец! — злой судьбе

Ужасной ты попал, спасенья нет тебе…

Пойдем же, Необула!

На верность вечную ведь ты мне присягнула?

Жду, дева сердца моего!

Пойдем, оставь, покинь его —

Покинь его без слез, без трепета и вздоха:

Ужель тебе отец предатель Архилоха?

Необула

Для мужа славного, для мощного певца,

Который был бы честию отчизны,

Я бы решилася, презрев все укоризны,

Оставить край родной, покинуть дом отца

Пока тебя таким считала,

Тобою я жила, тобой одним дышала,

И не рассталась бы с тобою я вовек.

Но, обесчещенный и жалкий человек,

Ты стал посмешищем, позором всей Эллады,

И дерзостные взгляды

Ко мне, ко мне ты смеешь возводить!

Другой бы, голосу стыда послушный,

Расторг бы тут своей проклятой жизни нить;

А ты, — существовать ты смеешь, малодушный!

Я содрогаюся от прежних чувств своих.

Ступай; не поминай о клятвах никаких:

Нет клятвы мертвому; ты, правда, не удавлен,

Да навек заклеймен, да насмерть обесславлен,

Да омерзеньем всех казненный ты беглец,

Да, стоишь петли ты: ты, стало быть, мертвец.

Архилох

Так! Доблести твои гигантского размера.

Ты ими превзошла и своего отца,

Бесстыдного лжеца,

Бессовестного лицемера…

Я ж докажу тебе, бездушная гетера,

Что если я и мертв — опасный я мертвец,

Такой, который кровь коварных, злых сердец

Высасывает вмиг ужасными устами;

Но жив я: я скую изменнице венец, —

И вдруг послышится твой передсмертный стон,

И раскаленными в самом аду иглами

До мозга самого прожжет твой череп он.

Прощай! я осужден не судьями, — врагами;

Бесстрашной правдою давно их рой взбешен;

Да Греция и мир рассудят между нами.

Расходятся все трое, каждый — в свою сторону.

Явление 3-е.
Корабельная пристань на острове Фазосе.

Корабельщик

Пора бы отвалить.

Mоряк

Хозяин, все готово.

Попутчика ждем только одного.

Корабельщик

Купца… Нельзя мне ничего,

Даю вам слово,

Сказать худого про него,

Да только странен этот мне купчина!..

Высокий, величав, прекрасный он мужчина,

Но так задумчив, так он молчалив

И так насмешливо угрюм и горделив,

Что мне, — веселый я детина, —

Когда придется на него взглянуть,

Сжимает, как тисками, грудь…

Вот если бы я жил в те веки,

Когда богов любимцы, греки,

С богами обходились без чинов.

Когда и сами боги

Шагать любили за пороги

Гостеприимных их домов, —

В то время я бы знал, кто мой купец таков

Переодетый бог, без всякого сомненья! —

Но ныне — или он виновник преступленья

Огромного, или… Да вот вам сам.

Входит Архилох, переодетый купцом.

Добро пожаловать, достопочтенный, к нам.

Уж мы совсем. Где был (ты)?

Архилох

В околотке.

Я, разбивая грусть и лень,

Стараюсь сократить отбытья скучный день,

Круг судна вашего шнырял в наемной лодке

И во второй раз прихожу сюда:

Ты где же сам был?

Корабельщик

Виноват! Беда!

Необычайный случай вышел:

Он задержал меня. Умы купцов

Бывают заняты не гимнами певцов;

Наверно ведь и ты про Архилоха слышал?

Архилох

Слыхал.

Корабельщик

Изгнали, брат, его!

О справедливости ж изгнания того

Рассудишь, потому что ненависть и злоба,

(Намеки — каждый стих, стих гонящий до гроба;)

Его судили Дарес и Ксантипп

И Ликамбес, потатчик их покорный,

Кричали, что Парос погиб,

Когда не будет он, оценщик их задорный,

Из наших выброшен, разбитых в пух дружин…

Меж тем он чуть ли не один

Сраженья подвиг совершил высокий:

За друга отомстил. Кривой же и жестокий

Наш суд его за щит какой-то осудил,

Который бросил он с презреньем как помеху.

Другой бы духом пал; но в нем достало сил,

Прощаясь с островом, бесславию и смеху

В стихах предать их, — и в каких стихах!

Божественно прекрасных, адски грозных…

Они теперь во всех устах…

Мерзавцев имена дойдут до внуков поздних

В главе всех негодяев и глупцов.

А вот тебе конец концов:

Предатель Ликамбес и злая Необула

Любовница певца, которая кольнула

Страдальца прямо в сердце, как змея,

Отец и дочь, проклятая семья,

Его стихами, как огнем, жегомы,

Повесились в дверях свои ж хоромы,

И чернь (сам видел я), сорвав с петлей тела,

На живодерню их, ругаясь, повлекла.

Архилох

О боги-мстители, вы без пощады строги,

Но справедливы вы, таинственные боги.

Конец II акта.

Акт III.

Явление 1-ое.
Город Олимпия. Архилох и Терпандр.

Терпандр

Поэт великий, ради всех богов,

Ты обуздай язык свой слишком смелый.

Тьма у тебя и без того врагов.

Архилох

Есть, брат, всему пределы:

Здесь лопнет всякого терпенья нить…

С волками жить — по-волчьи выть:

Но выть по-волчьи без умолку

Прилично только истинному волку.

Пританы ваши так смешны

Пустою важностью, наморщенными лбами.

Блестящими от масла бородами,

Познанием давно умершей старины,

Всегдашним этим: нет-с! Обычай запрещает.

Что демон так меня и подбивает

Списать их лица в пользу тех,

Кому не запрещен здоровый громкий смех.

А ваши милые кулачные атлеты

(Таить-то грех, да стыд сказать:

Иные и поэтами воспеты)

Друг друга по зубам, по рылу хвать и хвать,

И обольются кровью:

И рукоплещут им, и песни и венцы

Посыпались на них, и стали молодцы

Отечества красой и честью и любовью.

А земляки твои,

Спартанцы, покровители мои!

Не налюбуюсь этим поколеньем

Глубокомысленных заик:

Им кажется почти стыдом и оскорбленьем,

Что боги дали им язык.

Терпандр

Тебя я заклинаю тем искусством,

Которого ты жрец верховный, о поэт,

Тем удивлением, тем непритворным чувством,

Которыми к тебе объят я и согрет:

Не трогай, не срами сынов Лакедемона!

Ты гибнешь, и без них тебе спасенья нет:

Твоя последняя, спартанцы, оборона

Против остатка греческой земли;

И против всех друзей упрямые пошли,

Чтоб оклеветанный изгнанник,

Гонимый и в чужбине странник,

Но и единственный наследник струн слепца

Бессмертного, чтоб ты допущен был к стяжанью,

Награды дивному, святому дарованью,

Тебе единому принадлежащего венца.

Есть много страшного и, может быть, смешного

В обычаях моей Лаконии родной;

Но нет иного племени земного

С столь благородною и доблестной душой.

Земляк спартанцам молчаливым,

Вот я с тобою стал болтливым,

Как легкомысленный, неугомонный сын

Роскошной Йонии или златых Афин…

Еще одно: ужель во всей вселенной

Ты только что нашел, что срам один и грех.

Ужель источник для тебя утех,

Твой грозный, ядовитый смех,

Страдальческий, хотя холодный и надменный?

Архилох

Терпандр, не говори: я создан не для смеха,

Не для презрения, клянусь всем, создан я!

С рожденья самого любви душа моя

Желала, жаждала; но — не было успеха.

Раз в жизни дал мне друга рок

И друга редкого: без ропота и вздоха

Он в жертву бы принес себя для Архилоха;

Но слишком, слишком краток срок

Положен был любви столь дивной и прекрасной:

Филона моего убили; я ж несчастный

Спасти не мог его.

Я только отомстил за друга своего!

И дева некогда меня, певца, любила…

Какая музыка и свет, и жар, и сила

(Не постигал и сам я их вполне,

Когда таинственный пеан внушался мне!)

В потоках гармонических и бурных

Лились из уст ее пурпурных,

Вещавших данные богами мне стихи!

Я счастлив был: но адские грехи,

Забвенье клятв, ругательство, измена

Расторгли узы сладостного плена.

Ошеломил меня испуг.

Потом я бешено очнулся, собрал вдруг

Отчаяньем утроенные силы

И грянул… Нет ее: ей не дали могилы;

Не на костре священном труп сожгли,

Без похорон, поверх лица земли,

На солнце, на ветру изверженное тлело

И стало снедью псов поруганное тело.

С тех пор боюсь любви; с тех пор один и сир

Гляжу с насмешкою презрения на мир;

С тех пор пожатье рук, улыбка уст румяных

Твердят мне об одних моих сердечных ранах…

И жажду смерти я. Но долг свой до конца

Исполню: сам святой пророка и певца

Велит мне оправдать себя перед потомством.

Смыть с памяти своей то грязное пятно.

Какою подлостью, враждою, вероломством

Так нагло на нее, так вдруг наведено!

Я должен победить на играх олимпийских,

Я должен посрамить своих злодеев низких;

Еще раз прогреметь я должен, и потом

Я навек замолчу, как умолкает гром,

Вдруг огласивши твердь медяными устами

И затихающий за дальними горами.

Ты прав: я положу своим насмешкам грань

И с благодарностью ту жилистую длань

Приму, которую народ великодушный

Простер ко мне твоим молениям послушный.

Терпандр хочет что-то сказать; Аpхилох берет его за руку.

Твоим, — возлюбленный бессмертными поэт,

Мой благороднейший соперник и клеврет!

Хвала тебе и честь сынам Лакедемона!

Их матери твердить привыкли им:

«Вас видеть со щитом, иль на щите хотим».

И то не звук пустой. Но своего закона

Не применили же ко мне:

Я щит утратил на войне;

По мненью ж лучших воинов Эллады

Не нужно потуплять мне взгляды

Беру торжественно и от души назад

Все. что в моих руках для Спарты оскорбленье,

Да будет над тобой, гостеприимный град,

Певца, сходящего во гроб, благословенье!

Я оклеветан был: но ты

С презреньем разорвал сплетенье клеветы:

Я был гоним, — ты стал моим покровом;

Бесславен, — ты одним могучим словом

Ударил по устам хулителей, — и вот

Не смеют ни арей, ни аттик, ни Беот

Противиться: — страдалец песнь святую

Пред всею Грецией восторжен воспоет,

II сбросит с плеч долой с весельем жизнь земную,

И в Кронионов дом направит свой полет!

Терпандр

Царь Клеомен нас ожидает.

Архилох

Знаю:

Он болтунов смирил щебечущую стаю.

Предстану завтра людям и богам,

И завещаю, друг, столетиям и миру

И память чистую и радостную лиру.

И наступлю на выю всем врагам!

Явление 2-ое.

Дом спартанского царя Клеомена в Олимпии.

Клеомен и аргивянин.

Аргивянин

Вот так-то все происходило дело!

Весь ход я знаю: в это время там

И по торговым был делам;

И утверждать готов пред всеми смело,

Что изгнан Архилох несправедливо… Да!

Без настоящего допроса и суда.

Заочно, только по извету

Ксантиппову; Ксантипп же сам,

Разбитый, подлежал ответу

За то, что обратил постыдно тыл врагам.

Клеомен

Спасибо за известье! Впрочем,

С приезду нашего хлопочем,

Чтобы допущен к играм был поэт.

Сомненья никакого нет:

Допущен будет. Большинство ахеян,

Увидев наш пример, вполне убеждено;

А сонм клеветников разрознен и рассеян;

Пританы ( члены пританея) ж согласилися давно.

Входят Беот и афинянин.

Беот

Возможно ль, Клеомен державный,

Правитель славный Спарты славной.

Ужель вступаешься за беглеца,

За труса?

Клеомен

Иностранец,

За труса ни один не вступится спартанец:

Да трусом ты назвать паросского певца

В лицо дерзнешь ли?

Беот

Не его меча,

А языка боюсь: язык его змеиный.

Клеомен

Лишен ума и чувств отчаянной кручиной,

Рубил, крушил ли ты когда-нибудь сплеча.

Завидев гибнущего друга?

Беот

Нет, не случалось.

Клеомен

Нет?

Прими же мой совет

(Он истинная, брат, услуга):

Об Архилоховом щите не говори.

Беот

А почему бы так? Кто запретит мне?

Клеомен

Совесть.

Афинянин

Все это для него египетская повесть:

Хотя бы бился он с зари и до зари,

Приятель мой тут не добьется смысла.

Беот

И подлинно! Раз, два и три,

Дела, обычаи, законы, были, числа

Пойму я… Тут же… Сколько ни хитри,

Одно я вижу: бросил щит свой воин;

И так он трус, и так презрения достоин.

Афинянин

Ты судишь превосходно, друг Беот!

Так точно я судил; но вот

Я вдруг почувствовал такую перемену,

Что и сказать нельзя. За это Клеомену

Пенять бы должен я;

Да, Клеомен — колдун: полна душа моя

И благодарности, и умиленья,

И непривычного спартанцу удивленья.

Беот

Аттическая соль!! Речений измененья!

Ирония! Не так ли, скоморох?

Щита лишился Архилох…

Афинянин

Лишился… Нет сомненья. Вот кстати он.

Он сам! Вступить с ним не угодно ль в рассужденья?..

Беот
(уходя)

Предоставляю это вам:

А я держусь раз принятого мненья.

Клеомен
(вошедшим Архилоху и Терпандру)

Сегодня же, соперники-друзья,

Вы изготовьтеся совсем для славной битвы

Сегодня ж кончите все жертвы и молитвы

Обычные; вас извещаю я:

Вы завтра явитесь народам всей Эллады,

Два лучших славной Лидии певца,

Чтобы искать лаврового венца,

Всех высшей смертному награды.

Терпандр

( поёт)

1-я строфа

Не орел клеврет пернатым,

Не они чета орлу, —

Зевса грозного послу

К смертным ужасом объятым.

1-я антистрофа

Над парами белорунными

Дивный плавает орел;

Мчится тучами перунными,

В небе путь себе нашел;

Над громами среброструнными

Богу слышится глагол.

1-й эпод

С глагола того задрожал Энкелат,

Подавленный Этной гигант нечестивый;

Но дивная птица, Эродий счастливый,

С него же исполнилась райских отрад.

2-я строфа

Тука полный, многоводный,

В луг избрасывая ил,

Год Египту плодородный

С гор несет широкий Нил.

2-я антистрофа

Славянские реки златотечные

За вратами скифских стен —

Танаис и Борисфен,

Нил, Евфрат и Тигр восточные;

Но их воды, воды срочные:

Океан же без измен.

2-ой эпод

В свой срок они зарастут камышами,

Засыплются в срок от набега песков;

Поток океан не таков, —

Он вечными льется живыми волнами.

3-я строфа

Кому ж уподоблю поток океан?

Кого назову Кронионовой птицею?

Ведь я же и сам независтливый вран:

Тебя, Архилох! Чародейской десницею

Но строю ль ты бьешь загоревшихся струн —

И чу! Из-под них покатился перун:

Горит, и гремит, и разит, и рокочет,

И грешному пагубой ямб твой хохочет!

А крик твоей груди река Океан,

Когда восстает с дуновения бури

И, жаждою неба небес обуян,

Вверх мечется в небо, в объятья лазури!

3-я антистрофа

Храма славы ты придверник;

В храм войти ты запрети:

Кто дерзнет в него войти,

Есть ли где тебе соперник?

3-ий эпод

Нет, не я! Пчеле Лаконии

Мед с цветов мне собирать.

Мне купаться в благовонии,

Или уж родную рать

В бой пеаны устремлять!

Лавр Гомерова клеврета

Мне ли с дивного поэта,

С твоего чела сорвать?

На этом рукопись обрывается.

1846 г.

Примечание:

Печатается впервые. Замысел и план драмы относятся к марту 1833 г. В дневнике 19 марта 1833 г. записано: » Читая переведенную Огинским из Гилиссовой истории главу о греческих поэтах, — я вспомнил при характеристике и краткой биографии Архилоха комедию Шаховского » Аристофан». Хочется мне попытаться облечь в драматическую форму торжество и смерть Архилоха. План мой следующий: Славный и обесславленный поэт, потерявший щит свой в сражении, отомстивший Необуле и Ликамбесу своими ужасными ямбами, превозносимый, но вместе гонимый и ненавидимый жителями Пароса и Фазоса. едва терпимый в Спарте, — является в Олимпию, предшествуемый молвою. — Греки в недоумении: не знают, допустить ли к состязанию человека, по их понятиям, обесчестившего себя малодушием. Терпандр, поэт, почти столь же великий, как и сам Архилох, употребляет все усилия, чтобы склонить эгеян, председательствующих на игрищах, в пользу соперника, успевает, но Архилох все портит насмешками. Терпандр не теряет надежды, возобновляет свои старания, Архилох допущен и торжествует. Пристыженные соотечественники, увлечённые восторгом, падают к его ногам, — он возвращен в отечество, осыпан честью, хвалами, благодарностью. Но все уж поздно: торжество было его лебединою песнею, — он падает и, вспоминая друга, чью смерть некогда оплакал, умирает в объятиях Терпандра».

Черновая тетрадь 1834 г., где, вероятно, были наброски начала «Архилоха», не сохранилась. В 1845 г. (начиная с 29 марта) и в январе 1846 г. Кюхельбекер стал записывать в дневнике «Архилоха», но вспомнил лишь 2-ю сцену I акта, начало 3-й сцены II и два явления III.

Тынянов Ю.

Керы — богини мести.

Хилиарх — начальник тысячи в древнегреческом войске.

Эфор — должностное лицо в древней Спарте.

Эриннии (миф.) — богини раздора.

Терпандр — греческий лирик, четыре раза побеждал на олимпийских играх и в состязаниях в Спарте.

———————————————————————-

Источник текста: Кюхельбекер В. К. «Избранные сочинения«, в 2 т. Т. 2. Л. » Советский писатель», 1939 г. » Библиотека поэта», большая серия, первое издание.

Архилох

Автор: Кюхельбекер Вильгельм Карлович

Обратная связь

Вопрос администратору