Виктор Гюго
Седан
Василий Курочкин. Стихотворения. Статьи. Фельетоны
М., ГИХЛ, 1957
I
Тулон - убийцам зауряд; ему - Седан!
Игрушка случая, вчера еще тиран,
Сегодня призрак, грязь - врагами одурачен,
С повязкой на глазах, впотьмах, врасплох захвачен
Судьбою - логикой событий мировых -
Без воли, в кандалах позорных дел своих,
Пугаясь каждый миг раскрытого широко
И гневно совести сверкающего ока.
Хоть карлик, но актер трагических времен,
Такою бездною позора поглощен,
Какой не ведала история от века...
Казнь - выше всех земных пророчеств человека!
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
II
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
III
Комета падает внезапно; но она
В паденье солнцами небес озарена.
Величьем роковым паденья сатаны
В преданиях людей века изумлены.
Над каждой гордою, великою судьбой
Великих катастроф лучи горят звездой.
Преступный Бонапарт, сверкавший в век железный,
Падением своим не опозорил бездны;
Хоть грозной карою - всем деспотам в пример -
Святой Еленою наказан был Брюмер,
Но в прах низверженный, в лучах последних славы
Оставил он векам свой образ величавый -
И даже в совести народной залегло
Сомненье: точно ли колосс всевластный - зло.
Злу храмы воздвигать не подобает. - Снова
Сверкнуло молнией для мира божье слово.
Порою хищником является титан;
И вор ползет за ним. Потребен был Седан,
Чтоб в ужасе узнал весь мир, что для пигмея
Отныне заперта дорога Прометея;
Что разница - поток или гнилой ручей;
Что у судьбы в руках есть кары для людей,
По мере их злодейств, предательств и измены,
Страшнее Ватерлоо, страшней Святой Елены!
Брюмера день вполне не завершался днем
Второго декабря. Два эти дня в одном
Пятне позорном слить, чтобы их черной связью
Всю славу хищников забрызгать вечной грязью, -
Решила логика; решил во гневе бог -
Чтоб на весы позор последней гирей лег;
За эпопеею векам на изумленье
Чтоб следом вызвала пародия презренье;
Чтоб человечеству предстала глубина
Той грозной пустоты, которою полна
В земной трагедии бесстыдная картина
Паденья карлика паденьем исполина.
Он воплотил в себе злодейство. Подобало,
Чтоб и предела в нем достигло зла начало.
Зла черного конец - чернейшая из кар.
Назвавший западню империей фигляр
Так должен был упасть, чтоб дрогнула от срама
Зловонная пред ним разверзшаяся яма,
И псы, почуяв смрад неслыханный вдали,
От ямы цезарской брезгливо отошли.
IV
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
V
Равнина. Сходятся две рати - две страны!
Из ружей, лат, голов два леса, две стены
Волнуются, шумят, идут - и потонули
В кровавом зареве, дыму и смутном гуле.
Смерть! Ужас!
Ядер свист с командою вождей
Согласно в миг кладут по тысячам людей.
Червь поднял голову. В права свои вступила
И деспотом ревет разверстая могила.
Могилы праздники мы назвали войной.
Вожди-властители, служа лишь ей одной,
Ей в жертву шлют людей, как гибели орудий,
И, им покорные, идут на гибель люди!
Победа и погром - случайности войны;
Но силы лучшие двух стран истреблены,
И траур здесь и там, и всюду разоренье...
Борьба жестокая кипела.
Исступленье
Сражавшихся росло по мере их потерь;
В разумном существе вставал свирепый зверь
И тешил над другим, таким же зверем, злобу.
Шасспо и Дрейз на них выдерживали пробу.
Громадной тучею кровавый небосклон
Медузы грозные стянули с двух сторон,
Свинец губительный с шипеньем извергая;
И черных воронов прожорливая стая
За митральезами следила и ждала...
Проникла все кругом ожесточенья мгла.
Борьбы решительной кровавого исхода,
Казалось, ждут, дрожа, деревья, вся природа.
Жизнь дали с двух сторон равнине роковой,
С одной Германия и Франция с другой -
И будто два бойца, два грозных исполина,
Боролась масса войск, боролась вся равнина!
Окрепнув, отвердев, как сталь, как пушек медь,
Все шли с трагической надеждой умереть,
Шли, через раненых шагая, - и хрипенье
Предсмертное живым приказывало мщенье.
Кровь опьяняла всех, у всех в глазах был враг,
Не отступал никто, ни на единый шаг,
Все шли в дыму, во мгле, картечь валилась градом,
Все шли и падали - у всех за этим адом
Вставали, как огнем сердца их закаля,
Долг гражданина, честь, отечество, земля.
Вдруг в этой грозной мгле, где пушкам на их грохот
Созвучьем-грохотом царицы-смерти хохот;
В хаосе, где всему живущему конец
Стихиями несли железо, медь, свинец,
Гудели днем суда последнего литавры
И гимны медные про вековые лавры
Былых времен вождей, былых времен солдат
Грозою для живых сзывали в этот ад,
Где исчезало все, была лишь оборона, -
Затрепетали вдруг французские знамена
Негодованием: в эпической борьбе,
Где каждый из солдат, покорствуя судьбе,
Пока не умирал, боролся, защищался, -
Вдруг крик чудовищный, крик цезаря раздался:
"Я жить хочу!"
Потух огонь борьбы. Язык
У пушек отнялся. Позорный этот крик
Был для всей Франции проклятым словом бездны.
И когти выпустил во мгле орел железный.
VI
Тогда вся Франция, весь длинный ряд имен
Священных ей побед, герои всех времен,
Служившие ее развитью, славе, силе, -
Рукой разбойника оружье положили.
<1872>
ПРИМЕЧАНИЯ
Седан. Перевод цикла "Sedan" из книги "L'annee terrible" ("Грозный
год"). Впервые - в "Отечественных записках", 1872, No 7, стр. 246-250, с
следующим примечанием: "Предположив перевести несколько стихотворений и
отрывков из новой книги Гюго, я остановил свой выбор на таких, в которых
наиболее рельефно выражается, в связи с общим миросозерцанием Гюго, его
взгляд на современные события и его глубоко оригинальная манера изложения. Я
желал познакомить русскую публику именно с этим взглядом и этим, так
сказать, поэтическим слогом Гюго, в неразрывном сочетании идеи и формы, не
касаясь стихотворений чисто политических и вполне местных, принимающих
иногда даже характер полемики. Такими же соображениями руководствовался я,
выпуская в переводимых мною пьесах целые страницы, почти неодолимая
трудность перевода которых русскими стихами, при нынешнем состоянии нашей
версификации, едва ли бы вознаграждалась той долей их бесспорного значения,
которую они могут представлять для русских читателей. Александрийский стих,
хотя, по моему мнению, не особенно близкий духу русского языка,
представлялся мне существенным и необходимым условием формы при передаче
"Грозного года". Затем распространяться о значении самой книги и ее автора
считаю излишним, это было бы все равно, что доказывать важность событий,
составляющих ее содержание". Курочкин предполагал напечатать в
"Отечественных записках" еще несколько переводов из "L'annee terrible", но
предостережение, объявленное журналу, помешало этому. Н. С. Курочкин,
заменявший Салтыкова и Некрасова в их отсутствие, писал последнему 1 августа
1872 г., что он "отказался из опасения новой беды от помещения продолжения
"Грозного года"" ("Архив села Карабихи", М., 1916, стр. 117), Седан -
французская крепость. Здесь в сентябре 1870 г. Наполеон III вместе с
восьмидесятишеститысячной армией сдался в плен прусским войскам. Тулон -
убийцам зауряд. В Тулоне находилась каторжная тюрьма. Брюмер - то есть
государственный переворот, совершенный Наполеоном I в ноябре 1799 г. (18
брюмера VIII года по республиканскому календарю), в результате которого он
стал первым консулом и неограниченным повелителем Франции. Святая Елена -
остров св. Елены, куда был сослан Наполеон I после "Ста дней" (1815) и где
он умер. Ватерлоо - селение под Брюсселем; в сражении при Ватерлоо в июне
1815 г. армия Наполеона I была совершенно разбита англо-прусскими войсками.
Днем второго декабря. 2 декабря 1-851 г. племянник Наполеона I Луи-Наполеон,
избранный в 1848 г. президентом Франции, совершил государственный переворот,
продлив свои полномочия на 10 лет, а через год, 2 декабря 1852 г.,
провозгласил себя императором под именем Наполеона III. Шасспо и Дрейэ на
них выдерживали пробы. Ружьями системы Шасспо были вооружены во время
франко-прусской войны 1870-1871 гг. французские войска, а ружьями системы
Дрейзе - немецкие.
Скачать