Bibra > Произведения > Все > Напрасный труд любви

Напрасный труд любви

Автор: Каншин Павел Алексеевич

Скачать

ПОЛНОЕ СОБРАНІЕ СОЧИНЕНІЙ

В. ШЕКСПИРА

ВЪ ПРОЗѢ И СТИХАХЪ

ПЕРЕВЕЛЪ П. А. КАНШИНЪ.

БЕЗПЛАТНОЕ ПРИЛОЖЕНІЕ

КЪ ЖУРНАЛУ

«ЖИВОПИСНОЕ ОБОЗРѢНІЕ»

за 1893 ГОДЪ.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.

ИЗДАНІЕ С. ДОБРОДѢЕВА.

1893.

OCR Бычков М.Н.

Томъ двѣнадцатый.

  

1) Напрасный трудъ любви. 2) Всѣ хорошо, что кончается хорошо. 3) Какъ вамъ угодно. 4) Два благородныхъ родственника. 5) Завѣщаніе.

  

НАПРАСНЫЙ ТРУДЪ ЛЮБВИ.

  

ДѢЙСТВУЮЩІЯ ЛИЦА.

  
   Фердинандъ, король наваррскій.
   Биронъ, Лонгвиль, Дюмэнъ — вельможи въ его свитѣ.
   Бойе, Меркадъ — вельможи въ свитѣ французской принцессы
   Донъ Адріано де Армадо, причудливый испанецъ.
   Натаніель, пасторъ.
   Олофернъ, школьный учитель.
   Тупица, полицейскій.
   Башка, крестьянинъ.
   Мошка, пажъ дона Армадо.
   Лѣсничій.
   Принцесса французская.
   Розалина, Марія, Катарина — дамы въ ея свитѣ.
   Жакенета, крестьянка.
   Офицеры и пр. Свита короля и принцесса.
  

Дѣйствіе происходитъ въ Наваррѣ.

  

ДѢЙСТВІЕ ПЕРВОЕ

  

СЦЕНА I.

Наварра. Паркъ передъ дворцомъ.

Входятъ: Король, Биронъ, Лонгвилъ и Дюмэнъ.

  
   Король. Пусть слава, за которою всѣ гонятся въ жизни, живетъ начертанною на нашихъ мѣдныхъ гробницахъ, ставъ милостью намъ среди немилости смерти! На зло прожорливому, какъ бакланъ, времени, наши старанія въ преходящую минуту доставятъ намъ ту честь, которая притупитъ остріе его косы и сдѣлаетъ насъ наслѣдниками вѣчности!.. Поэтому, храбрые побѣдители (вы таковы, при этой борьбѣ противъ вашихъ собственныхъ привязанностей и всего громаднаго полчища мірскихъ вожделѣній; мой послѣдній указъ остается во всей своей силѣ: Наварра должна сдѣлаться всемірнымъ чудомъ; нашъ дворъ станетъ маленькою академіей, посвященной мирной и созерцательной наукѣ. Всѣ вы трое, Биронъ, Дюманъ и Лонгвиль, поклялись прожить три года со мною, быть моими соучастниками въ изученіи и хранить уставъ, начертанный на этомъ листѣ. Ваша присяга принята; подпишите теперь свои имена, для того, чтобы собственная рука низвергла часть того, кто покусится нарушить хотя бы самую малую частицу этого условія. Если вы достаточно тверды для исполненія того, въ чемъ поклялись, подпишитесь подъ вашими торжественными клятвами и сдержите ихъ!
   Лонгвиль. Я рѣшился: постъ продолжится всего три года и душа будетъ пировать, хотя тѣло и угнетется. У жирнаго брюха тощая голова и отъ лакомыхъ кусочковъ полнѣютъ ребра, но тупѣетъ мозгъ.
   Дюмэнъ. Любезный государь, Дюмэнъ уже постится: онъ предоставляетъ низкимъ рабамъ грубаго міра грубое наслажденіе мірскими благами. Я отрекаюсь отъ любви, богатства, пышности, я мертвъ для нихъ и буду жить лишь съ этими по философки.
   Биронъ. Я могу лишь повторить такія завѣренія; я клялся въ томъ же, дорогой нашъ государь, а именно: жить и учиться здѣсь три года; но тутъ находятся еще и другія строгія требованія; напримѣръ, не видѣться ни съ какою женщиною въ теченіе этого срока,— я надѣюсь, что это не вписано здѣсь,— далѣе, одинъ день въ недѣлю ничего не пить, а въ другіе дни вкушать только по разу въ сутки,— надѣюсь, что не вписано и это,— затѣмъ, спать только по три часа ночью и никакъ не дремать въ теченіе дня (а я-то привыкъ не стѣсняться цѣлою ночью, да еще превращать полдня въ глубокую ночь!) Надѣюсь, что и это не вписана сюда. О, это слишкомъ тяжелый трудъ, неудобоисполнимый: не видать дамъ, учиться, поститься и не спать!
   Король. Вы поклялись обходиться безъ всего этого.
   Биронъ. Позвольте мнѣ сказать, что нѣтъ, государь: я поклялся только заниматься науками съ вашимъ величествомъ и оставаться здѣсь, при вашемъ дворѣ, въ продолженіи трехъ лѣтъ.
   Лонгвиль. Вы поклялись въ этомъ, Биронъ, и тоже во всемъ прочемъ.
   Биронъ. И да, и нѣтъ, ваша милость, потому что я клялся въ шутку. Какая цѣль науки? Скажите это мнѣ!
   Король. Узнавать то, чего мы иначе не могли-бы узнать.
   Биронъ. Вы хотите сказать, узнавать вещи сокрытыя и заповѣдныя для обыкновеннаго ума?
   Король. Да въ этомъ божественная награда ученья.
   Биронъ. Если такъ, то хорошо, я поклянусь изучать то, что мнѣ запрещено знать, напримѣръ, буду стараться узнать, гдѣ я могъ бы пообѣдать, когда мнѣ строго запрещено что-либо вкушать; или гдѣ мнѣ удалось бы повстрѣчаться съ любовницей, когда любовницы сокрыты отъ обыкновеннаго ума? Или еще, какимъ способомъ, давъ трудно исполнимую клятву, можно нарушить ее, оставаясь ей вѣрнымъ? Если въ этомъ польза науки, и если вѣрно, что учащійся познаетъ то, чего онъ дотолѣ не знаетъ, то берите съ меня клятву, и я никогда не отрекусь отъ нея.
   Король. Вы упоминаете о томъ, что совершенно препятствуетъ изученію и увлекаетъ наши умы къ суетнымъ наслажденіямъ.
   Биронъ. Всѣ наслажденія суетны, но болѣе всѣхъ тѣ, которыя достанутся съ трудомъ, а принесутъ лишь горе; таково корпѣніе надъ книгою для отысканія свѣта истины, а эта истина, между тѣмъ, предательски ослѣпляетъ смотрящаго въ книгу. Свѣтъ, ища свѣта, обманываетъ свѣтомъ свѣтъ. Да, прежде нежели вы отыщете, гдѣ находится свѣтъ въ темнотѣ, у васъ померкнетъ свѣтъ съ потерей вашего зрѣнія. Научите меня, какъ дѣйствительно угодить глазамъ, устремивъ ихъ на болѣе прекрасные глаза, которые, хотя и ослѣпятъ меня, но будутъ моею путеводной звѣздой и подарятъ мнѣ тотъ свѣтъ, которымъ они меня ослѣпили. Наука подобна блестящему небесному солнцу, которое не допускаетъ, чтобы въ немъ рылись наглые взоры. Немногаго добились мелкіе буквоѣды, развѣ что кое-какого авторитета, благодаря чужимъ книгамъ. Эти земные крестные отцы небесныхъ свѣтилъ, дающіе имена каждой неподвижной звѣздѣ, извлекаютъ изъ ночного блеска звѣздъ не больше пользы, чѣмъ тѣ, которые просто гуляютъ, не зная, что такое эти звѣзды. Знать слишкомъ много — значитъ заботиться лишь о славѣ; а имя дать съумѣетъ всякій крестный!
   Король. Съ какой научностью онъ разсуждаетъ противъ науки!
   Дюмэнъ. Поучаетъ отлично, чтобы остановить всякое хорошее изученіе!
   Лонгвиль. Выпалываетъ зерно и оставляетъ на корню что слѣдуетъ полоть!
   Биронъ. Весна недалеко, когда гусыночки уже съ яичкомъ.
   Дюмэнъ. Это же какъ?
   Биронъ. Все вовремя и къ мѣсту.
   Дюмэнъ. Безсмыслица!
   Биронъ. Ну, хотя въ риѳму.
   Лонгвиль. Биронъ похожъ на завистливую, подъѣдающую стужу, которая жалитъ первенцевъ весны.
   Биронъ. Пусть такъ! Зачѣмъ надменное лѣто будетъ красоваться, прежде чѣмъ птицамъ настанетъ поводъ пѣть? Зачѣмъ буду я радоваться недоношенному порожденію? Я такъ же мало желаю розъ въ Рождество, какъ снѣга при майскихъ потѣхахъ, но люблю каждую вещь въ свое время года. Такъ, для васъ,— учиться уже поздно; это все равно, что влѣзть на домъ для того, чтобы отворить калитку.
   Король. Ну, хорошо, уходите; отправляйтесь къ себѣ, Биронъ. Прощайте!
   Биронъ. Нѣтъ, добрый государь! Я поклялся оставаться съ вами, и хотя я говорилъ въ пользу невѣжества болѣе, нежели вы можете сказать въ пользу всего ангельскаго знанія, но я намѣренъ выдержать то, въ чемъ поклялся, и подвергнусь ежедневной эпитеміи этихъ трехъ лѣтъ. Дайте мнѣ бумагу, позвольте ее прочесть, я подпишусь подъ ея самыми тяжелыми условіями.
   Король. Вотъ подчиненіе, которое смываетъ съ тебя весь позоръ!
   Биронъ (читаетъ). А также: «Ни одна женщина не должна подходить ближе, чѣмъ на милю, къ моему двору»… И это было объявлено?
   Лонгвиль. Четыре дня уже тому назадъ.
   Биронъ. Прочтемъ и штрафъ. (Читаетъ) «Подъ страхомъ лишиться языки»… Кто это придумалъ?
   Лонгвиль. Ну, что-же, это я.
   Биронъ. Милостивый Боже! Зачѣмъ?
   Лонгвиль. Чтобы напугать ихъ такой ужасной карой.
   Биронъ. Опасное постановленіе, противное всякой вѣжливости! {Читаетъ). А также: «Если кто либо изъ мужчинъ будетъ изобличенъ въ блудѣ съ женщиной въ продолженіи трехлѣтняго срока, онъ будетъ подвергнутъ такому публичному наказанію, которое заблагоразсудить наложитъ на него остальной дворъ». Ну, эту статью, государь, нарушите вы сами, потому что, какъ вамъ хорошо извѣстно, сюда ѣдетъ посланницей дочь французскаго короля. Это прелестная дѣва, полная величія, должна переговорить съ вами объ уступкѣ Аквитаніи ея престарѣлому, больному, лежащему на одрѣ, отцу. Поэтому такая статья включена напрасно, или же напрасно явится сюда эта восхитительная принцесса.
   Король. Что скажете, синьоры? Мы это и забыли.
   Биронъ. Да, и въ ученьи можно хватить черезъ край: пока мы учимся, чтобъ пріобрѣсть, что мы хотимъ, мы забиваемъ дѣлать то, что слѣдуетъ, и когда достигаемъ того, за чѣмъ наиболѣе гнались, то эта побѣда походитъ на взятіе огнемъ города; взять — взяли, а нечего брать.
   Король. Намъ надо поневолѣ отказаться отъ этой статьи. Принцесса должна, по необходимости, помѣститься здѣсь.
   Биронъ. Необходимость заставитъ нарушать все три тысячи разъ въ теченіе этихъ трехъ лѣтъ: вѣдь каждый человѣкъ рожденъ съ своими наклонностями, которыя онъ можетъ побороть никакъ не своей волей, а развѣ что особой благодатью. Если я измѣню своей клятвѣ, то у меня готово извиненіе: я нарушу ее лишь по крайней необходимости. Потому я подписываюсь рѣшительно подъ всѣми условіями. (Подписывается). И пусть тотъ, кто нарушитъ ихъ въ малѣйшей степени, ожидаетъ себѣ вѣчнаго позора: искушенія одинаковы какъ для другихъ, такъ и для меня; однако, думается мнѣ, что хотя я выказывалъ такую неохоту, я послѣдній измѣню данной клятвѣ. Но будутъ у насъ подъ рукою какія нибудь развлеченія?
   Король. О, какже! Нашъ дворъ посѣщенъ, какъ вамъ извѣстно, весьма образованнымъ испанскимъ путешественникомъ, человѣкомъ, посвященнымъ во всѣ новѣйшія моды и котораго цѣлый рудникъ фразъ въ мозгу; звукъ его собственнаго напыщеннаго языка восхищаетъ его, какъ чарующая гармонія; кто человѣкъ даровитый, котораго правда и неправда избрали судьею своихъ споро въ. Этотъ чудакъ, этотъ именуемый Армадо будетъ разсказывать намъ, въ промежуткахъ между нашими занятіями, своимъ превыспреннимъ слогомъ о подвигахъ разныхъ рыцарей смуглой Испаніи, погибшихъ въ міровыхъ битвахъ. Насколько онъ нравится вамъ, синьоры, я не знаю, но, увѣряю васъ, я люблю слушать, какъ онъ лжетъ, и я хочу опредѣлить его къ себѣ въ минестрели.
   Биронъ. Армадо замѣчательная личность, человѣкъ вновь выкованныхъ словечекъ, настоящій рыцарь моды.
   Лонгвиль. Нашъ паренекъ Башка да онъ будутъ нашей потѣхой, причемъ три года ученья пройдутъ незамѣтно.
  

Входитъ Тупица съ письмомъ, потомъ Башка.

  
   Тупица. Который тутъ самъ король?
   Биронъ. Вотъ этотъ, малый. А тебѣ что?
   Тупица. Я самъ представляю его личность, потому что я его милости полицейскій; но мнѣ желательно видѣть его самого въ плоти и въ крови.
   Биронъ. Вотъ онъ.
   Туница. Сеньоръ Арм…. Арм…. привѣтствуетъ васъ. Тамъ какой-то переполохъ. Изъ этого письма лучше увидите все.
   Башка. Ваша милость, содержаніе письма касается меня.
   Король. Письмо отъ великолѣпнаго Армадо!
   Биронъ. Какъ бы ни было пусто его содержаніе, но Господь даетъ надежду намъ на громкія слова.
   Лонгвиль. Высокая надежда на пустяки! Пошли намъ Богъ терпѣнья!
   Биронъ. Терпѣнья слушать? Или воздержаться отъ слушанія?
   Лонгвиль. Прослушать смирно и смѣяться лишь умѣренно; или же воздержаться отъ того и другого.
   Биронъ. Хорошо, но все будетъ зависѣть отъ степени, на которую возведетъ его писаніе нашу веселость.
   Башка. Дѣло тутъ до меня, ваша милость, да и касательно Жакенеты. Выходитъ, что поймали меня на этомъ самомъ?
   Биронъ. На чемъ самомъ?
   Башка. На томъ, какъ оно есть, ваша милость. Вотъ по всѣмъ тремъ пунктамъ: видѣли меня съ нею въ замкѣ… сидѣлъ, значить, съ нею… потомъ поймали меня, когда иду за всю въ паркъ. Выходитъ, что и по дѣлу, и на дѣлѣ, я за нею. Теперь, ваша милость, насчетъ дѣла: извѣстное дѣло, мужчинѣ приходится говорить съ женщиной. А какъ именно… ну, какъ придется.
   Биронъ. Изъ чего слѣдуетъ?
   Башка. А то послѣдуетъ, что порѣшатъ надо мной. Богъ за праваго!
   Король. Хотите вы внимательно прослушать это письмо?
   Биронъ. Какъ мы прослушали бы оракула!
   Башка. Чего проще для человѣка, какъ послушаться своей плоти?
   Король (читаетъ). Великій уполномоченный, намѣстникъ поднебесья, единовластный правитель Наварры, земной богъ моей души и благосклонный покровитель моихъ тѣлесъ.
   Башка. До сихъ поръ ни слова о Башкѣ.
   Король (читаетъ) Дѣло въ томъ…
   Башка. Можетъ, и въ томъ; но если онъ говоритъ, въ томъ, то, говоря правду, не совсѣмъ-то въ томъ.
   Король. Спокойствіе!
   Башка. …да будетъ со мною и со всѣми, кто не смѣетъ драться!
   Король. Ни слова болѣе!
   Башка. …о чужихъ тайнахъ, прошу васъ.
   Король (читаетъ). Дѣло въ томъ, что, угнетенный черною меланхоліей, я подчинилъ это подавляющее мрачное расположеніе духа благотворному воздѣйствію твоего цѣлительнаго воздуха и, клянусь своимъ дворянствомъ! вышелъ прогуляться. Когда именно? Часу въ шестомъ, когда животныя охотнѣе пасутся, птицы наиболѣе клюютъ, а люди садятся за ту трапезу, которая называется ужиномъ. Итакъ, время опредѣлено; теперь, относительно мѣста; я разумѣю, то, въ которомъ я ходилъ: оно именуется твоимъ паркомъ. Далѣе, той стороны, гдѣ, я разумѣю, гдѣ я наткнулся на безстыдное и изъ ряду вонъ выходящее событіе, которое извлекаетъ теперь изъ моего бѣлоснѣжнаго пера эти черныя, какъ смоль, письмена, которыя ты здѣсь видишь, усматриваешь, наблюдаешь или зришь. Но, насчетъ стороны: она лежитъ къ сѣверо-сѣверо-востоку на востокъ отъ западнаго угла твоего затѣйливо-извлистаго сада. Здѣсь я увидѣлъ дурковатаго парня, презрѣннаго ничтожнаго, предмета твоихъ шутокъ…
   Башка. Это меня.
   Король. …этого невѣжественнаго, тупаго человѣка…
   Башка. Меня.
   Король. …этого подлаго раба…
   Башка. Все меня.
   Король. …котораго, насколько помню, зовутъ Башка…
   Башка. Меня, меня!
   Король. …который былъ вкупѣ и союзно, вопреки твоему утвержденному и обнародованному указу, съ… съ… О, съ… но мнѣ нестерпимо и произнести съ кѣмъ…
   Башка. Съ дѣвушкой.
   Король. …съ одною изъ дщерей нашей праматери Евы, съ самкою, или, для болѣе нѣжнаго выраженія, съ женщиной. Его я (какъ то повелѣваетъ мнѣ мой высокочтимый долгъ) посылаю къ тебѣ за полученіемъ должной кары, со служащимъ у твоей высокой милости, Антоніомъ Тупицей, человѣкомъ заслуженнымъ, ловкимъ, умѣющимъ себя вести и достойнымъ уваженія…
   Тупица. Со мною,то есть, съ вашего позволенія: я Антоніо Тупица,
   Король. …А что до Жакенеты (такъ зовутъ тотъ болѣе утлый сосудъ, который я поймалъ съ вышеназваннымъ молодцомъ), я придержалъ ее, какъ имѣющую подвергнуться всей ярости твоихъ законовъ, и доставлю ее въ судъ при малѣйшемъ твоемъ на то мановеніи. Твой, со всѣми завѣреніями въ преданности, которою горитъ мое сердце,

Донъ Адріано де Армадо».

   Биронъ. Это не такъ хорошо, какъ я ожидалъ, но лучше всего мною слышаннаго.
   Король. Да, лучшее изъ худшаго. Но, что скажешь ты на это?
   Башка. Ваше величество, я сознаюсь насчетъ дѣвушки.
   Король. Ты слышалъ объ указѣ?
   Башка. Признаюсь, что слышалъ, да вникалъ-то мало.
   Король. Было объявлено о годѣ заключенія тому, кто будетъ пойманъ съ женщиной.
   Башка. Меня застали не съ женщиной, ваша милость: съ барышней.
   Король. Было объявлено и о барышняхъ.
   Башка. Да это не то, чтобы барышня, а дѣва.
   Король. Было и это наименованіе; объявлялось: и съ дѣвой.
   Башка. Если такъ, я отрицаю ея дѣвственность; а былъ я пойманъ съ незамужней.
   Король. Эта незамужняя ни къ чему тебѣ не послужитъ, любезный!
   Башка. Весьма послужитъ, ваша милость.
   Король. Произношу тебѣ приговоръ: просидишь недѣлю на отрубяхъ и водѣ.
   Башка. Лучше бы мѣсяцъ на баранинѣ и похлебкѣ!
   Король. И донъ Армадо будетъ твоимъ сторожемъ; мессиръ Биронъ, передайте его ему; а мы, господа, пойдемъ примѣнять на дѣлѣ то, въ чемъ мы такъ твердо поклялись другъ другу (Уходятъ: Королъ, Лонгвиль и Дюмэнъ).
   Биронъ. Я прозакладываю свою голову противъ чьей-либо шляпы, что всѣ эти клятвы и указы окажутся только пустяками. Ну, ты! двигайся!
   Башка. Я страдаю за правду, ваша милость, потому что меня взаправду поймали съ Жакенетой, и Жакенета взаправду дѣвушка… Поэтому привѣтствую тебя, горькая чаша благоденствія! Когда нибудь мнѣ снова улыбнется огорченіе, а пока владѣй много, скорбь (Уходятъ).
  

СЦЕНА II.

Другая часть парка; передъ дономъ Армадо.

Входятъ: Армадо и Жошка.

  
   Армадо. Малышъ, что означаетъ, если X, человѣкъ высокаго ума, становится меланхоличнымъ?
   Мошка. Это ясно обозначаетъ, что онъ будетъ казаться грустнымъ.
   Армадо. Развѣ грусть и меланхолія не одно и то же, маленькій бѣсенокъ?
   Мошка. Нѣтъ, нѣтъ, Боже избави, ваша милость, нѣтъ!
   Армадо. Но въ чемъ-же ты видишь различіе между грустью и меланхоліей, мой нѣжный юнецъ?
   Мошка. Въ простомъ проявленіи ихъ, мой черствый старецъ.
   Армадо. Черствый старецъ? Что за черствый старецъ.
   Мошка. А что за нѣжный юнецъ? Что за нѣжный юнецъ,
   Армадо. Я назвалъ такъ тебя, нѣжный юнецъ, въ смыслѣ удобоприлагаемаго эпитета, соотвѣтствующаго твоему молодому возрасту, который можетъ именоваться нѣжнымъ.
   Мошка. А я сказалъ: черствый старецъ, находя это соотвѣтственнымъ вашему пожилому возрасту, который можно назвать черствымъ.
   Армадо. Мило и умѣстно.
   Мошка. Что разумѣете вы, синьоръ: я милъ и мои слова умѣстны? Или я умѣстенъ и милы мои слова?
   Армадо. Ты милъ, потому что малъ.
   Мошка. Маленько милъ, потому что малъ? А почему умѣстенъ?
   Армадо. Умѣстенъ, потому что проворенъ.
   Мошка. Вы говорите мнѣ это въ похвалу, хозяинъ?
   Армадо. Въ заслуженную похвалу.
   Мошка. Можно такъ похвалить и угря.
   Армадо. Какъ? Развѣ угорь находчивъ?
   Мошка. Проворенъ угорь, вотъ что.
   Армадо. Я хотѣлъ сказать, что ты проворенъ на отвѣтъ. Ты волнуешь мнѣ кровь.
   Мошка. Слушаю, ваша милость.
   Армадо. Я не люблю, когда мнѣ что на крестъ.
   Мошка (всторону). Онъ выразился наизнанку: кресты его не любятъ.
   Армадо. Я обѣщалъ заниматься три года науками съ поролемъ.
   Мошка. Можете спросить это въ одинъ часъ, ваша милость.
   Аpмадо. Невозможно!
   Мошка. Сколько выйдетъ если одинъ помножить на три?
   Армадо. Я плохъ на вычитанія; это дѣло цѣловальника.
   Мошка. Вы дворянинъ и игрокъ, ваша милость.
   Армадо. Сознаюсь въ томъ и другомъ: то и другое завершаетъ лоскъ порядочнаго человѣка.
   Мошка. Въ такомъ случаѣ, я увѣренъ, вы можете сказать, какую сумму составитъ двойка и тузъ.
   Армадо. Составится однимъ больше двухъ.
   Мошка. Простые люди называютъ эти: три.
   Армадо. Вѣрно.
   Мошка. Вотъ видите, мудрая-ли штука ученье? Вы узнали, что такое три, прежде чѣмъ успѣли три раза моргнуть. Теперь, развѣ трудно присоединить къ слову «три» и заучить «три года» въ двухъ словахъ? Это докажетъ вамъ и пляшущая лошадь.
   Армадо. Превосходное вычисленіе!
   Мошка (всторону). Чтобы доказать тебѣ, что ты нуль.
   Армадо. Я хочу признаться теперь, что я влюбленъ и при всей унизительности любви для воина, я влюбился еще въ женщину низкаго сословія. Еслибы, обнаживъ мою шпагу противъ моей наклонности любить, я могъ избавиться отъ этого проклятаго чувства, я взялъ-бы въ плѣнъ мою страсть и обмѣнялъ-бы ее у какого-нибудь придворнаго француза на новомодный реверансъ. Мнѣ совѣстно вздыхать: кажется, что слѣдовало-бы мнѣ отречься отъ Купидона. Утѣшь меня, юноша: скажи, кто изъ великихъ людей былъ влюбленъ?
   Мошка. Геркулесъ, ваша милость.
   Армадо. Любезный Геркулесъ! Давай еще авторитетовъ, милый мальчикъ, давай еще, и, дорогое мое дитя, подбирай людей извѣстныхъ своей славой и подвигами.
   Мошка. Сампсонъ, ваша милость. Это былъ человѣкъ извѣстный своими подвигами, большими подвигами: онъ сдвинулъ городскія ворота и понесъ ихъ на плечахъ, какъ носильщикъ. Онъ былъ тоже влюбленъ.
   Армадо. О, молодецъ Сампсонъ! Силачъ Сампсонъ! Я превосхожу тебя въ фехтованьи, какъ ты превосходилъ меня въ перетаскиваніи воротъ. А въ кого былъ влюбленъ Сампсонъ, милый Мошка?
   Мошка. Въ женщину, ваша милость.
   Армадо. Какого цвѣта?
   Мошка. Всѣхъ четырехъ, или трехъ, или двухъ, или одного изъ четырехъ.
   Армадо. Скажи точнѣе, какого цвѣта?
   Мошка. Зеленоватаго, цвѣта морской воды, господинъ.
   Армадо. Неужели это одинъ изъ четырехъ цвѣтовъ?
   Мошка. Я такъ читалъ; и даже самый лучшій.
   Армадо. Зеленый цвѣтъ, дѣйствительно, цвѣтъ влюбленныхъ. Но чтобы выбрать себѣ возлюбленную такого оттѣнка, это было, мнѣ кажется, немножко неосновательно со стороны Сампсона. Можетъ быть, она плѣнила его своимъ умомъ?
   Мошка. Именно, ваша милость; она была очень умна:
   Армадо. Моя возлюбленная непорочно-бѣлаго и алаго цвѣта!
   Мошка. Но подъ такимъ цвѣтомъ могутъ скрываться весьма порочныя мысли.
   Армадо. Докажи, докажи, многообразованное дитя!
   Мошка. Да помогутъ мнѣ остроуміе моего отца и языкъ моей матери!
   Армадо. Что за нѣжное воззваніе со стороны ребенка: Какъ мило и какъ трогательно!
   Мошка. «Если она создана изъ бѣлизны и румянца, то ея недостатки будутъ вѣчно сокрытыми, потому что щеки должны вспыхивать румянцемъ отъ стыда, а блѣдностью изобличать страхъ. Если же она испугается, почувствуетъ себя виноватой, вы этого никакъ не узнаете: ея щеки окрашены на всегда тѣми цвѣтами, которые должны были бы являться лишь по вызову природы». Вотъ грозное изреченіе противъ бѣлизны и румянца, ваша милость!
   Армадо. Нѣтъ-ли еще, мальчикъ, баллады о «Королѣ и Нищей»?
   Мошка. Свѣтъ согрѣшилъ такою балладой лѣтъ триста тому назадъ, но теперь, кажется мнѣ, ея уже не отыщешь, а если она и найдется, то не будетъ годна ни по словамъ, ни по мелодіи.
   Армадо. Я напишу новые стихи на то же содержаніе, чтобы оправдать мое увлеченіе бывшимъ высокимъ примѣромъ. Мальчикъ мой, я влюбленъ въ эту крестьянку, которую я засталъ въ паркѣ съ этимъ разсуждающимъ увальнемъ, Башкою. Это достойная дѣвушка.
   Мошка (всторону). Достойная плетки; впрочемъ, тоже и лучшаго возлюбленнаго, нежели мой господинъ.
   Армадо. Спой, мальчикъ; мой духъ отягченъ любовью.
   Мошка. Это изумительно, потому что вы любите легкую дѣвицу.
   Армадо. Я говорю, пой.
   Мошка. Обождите, пока пройдутъ эти люди.
  

Входятъ: Тупица, Башка и Жакенета.

  
   Тупица. Ваша милость, его величество приказываетъ вамъ взять подъ свою стражу Башку; вы должны не доставлять ему никакого удовольствія, но также и не подвергать его наказанію, а только заставить его пропоститься три дня въ недѣлю. Что до этой сударыни, то я долженъ удержать ее при паркѣ; она приставлена къ молочной. Счастливо оставаться!
   Армадо. Я выдамъ себя румянцемъ… Дѣвушка!
   Жакенета. Чего вамъ?
   Армадо. Я навѣщу тебя въ твоей каморкѣ.
   Жакенета. Пожалуй себѣ.
   Армадо. Я знаю, гдѣ она.
   Жакенета. Господи, чего вы не знаете!
   Армадо. Я тебя поудивлю.
   Жакенета. Своей рожей?
   Агмадо. Я люблю тебя!
   Жакенета. Слыхала уже.
   Армадо. Итакъ, до свиданья!
   Жакенета. Скатертью дорога!
   Тупица. Идемъ, что-ли, Жакенета (Уходятъ).
   Армадо. А ты, подлецъ, попостишься за свои вины, пока тебя не простятъ.
   Башка. Надѣюсь, господинъ, что заставите меня поститься на полный желудокъ.
   Армадо. Ты будешь тяжко наказанъ.
   Башка. Значитъ, вы одолжите меня болѣе, чѣмъ своихъ людей, потому что оплачиваете ихъ очень слегка.
   Армадо. Уведите этого мерзавца. Подъ замокъ его!
   Мошка. Ступай, преступный рабъ! Иди!
   Башка. Не запирайте меня, ваша милость; разрѣшено поститься на свободѣ.
   Мошка. Нѣтъ, любезный; разрѣшеніе и постъ не вяжутся вмѣстѣ. Ступай въ тюрьму.
   Башка. Ладно, но если я когда нибудь увижу снова веселые дни угнетенія, которые я уже видѣлъ, то иные увидятъ…
   Мошка. Что они увидятъ?
   Башка. Ничего, господинъ Мошка, кромѣ того, на что будутъ смотрѣть. Узникамъ не годится слишкомъ молчать, и потому я не скажу болѣе ни слова. Благодареніе Богу, у меня также мало терпѣнья, какъ и у всякаго другого, поэтому я буду терпѣть (Мошка и Башка уходятъ).
   Армадо. Я люблю самую почву,— хотя она ничтожна,— гдѣ ея башмакъ,— хотя онъ еще ничтожнѣе,— направляемый ея ногою,— хотя еще ничтожнѣйшею всего,— кладетъ свой слѣдъ. Я преступлю свою клятву,— что будетъ большимъ вѣроломствомъ,— если стану любить, и можетъ-ли быть вѣрною та любовь, которая достигнута нарушеніемъ вѣрности? Любовь овладѣваетъ нами; любовь — это бѣсъ. Нѣтъ другого нечистаго духа, кромѣ любви. Однако, и Сампсонъ подвергся искушенію, а на что уже былъ силенъ; былъ соблазненъ и Соломонъ, а на что уже былъ мудръ! Стрѣлы Купидона слишкомъ крѣпки противъ палицы Геркулеса; гдѣ сладить съ ними шпагѣ испанца! Мнѣ не удастся тягаться съ нимъ по правиламъ: онъ пренебрегаетъ фехтованьемъ, не признаетъ дуэли; его унижаютъ, называя ребенкомъ, но онъ торжествуетъ, покоряя мужей. Прости доблесть! Прости, моя шпага! Умолкни, барабанъ! Властитель вашъ влюбленъ! Да, онъ любитъ. Да поможетъ мнѣ какой-нибудь импровизированный богъ стихотворства, потому что, чувствую это, я стану писать сонеты. Изобрѣтай умъ! пиши перо! во мнѣ хватитъ на цѣлые томы въ листъ! (Уходитъ).
  

ДѢЙСТВІЕ ВТОРОЕ.

СЦЕНА I.

Другая часть того же парка. Павильонъ; въ глубинѣ сцены шатры.

Входятъ: Принцесса, Розалина, Марія, Катарина, Бойе, вельможи и лица свиты.

  
   Бойе. Теперь, ваше высочество, соберитесь вполнѣ съ своими мыслями. Сообразите, кого посылаетъ король, вашъ отецъ; къ кому онъ васъ посылаетъ; въ чемъ состоитъ это посольство. Вамъ, стоящей такъ высоко въ людскомъ уваженіи, приходится вести переговоры съ единственнымъ наслѣдникомъ всѣхъ совершенствъ, доступныхъ человѣку: съ безукоризненнымъ королемъ Наварры. И предметъ вашего иска не меньше, чѣмъ Аквитанія,— приданое, достойное королевы! Будьте столь же щедры на всякую любезность къ королю, какъ была щедра природа къ вамъ, когда она обобрала весь міръ для того, чтобы надѣлить васъ одну всѣми совершенствами.
   Принцесса. Добрѣйшій Бойе, какъ ни ничтожна моя красота, она не нуждается въ расцвѣчиваніи вашими похвалами. Красота удостовѣряется свидѣтельствомъ глазъ, а не лавочными зазываніями; я менѣе горжусь, выслушивая ваши восхваленія, чѣмъ вы стараетесь прослыть умнымъ, расточая свое остроуміе на возвеличеніе меня. Но, теперь я поучу учителя. Добрый мой Бойе, вы не можете не знать того, о чемъ шумитъ вездѣ болтливая молва; король наваррскій далъ клятву въ томъ, что, до истеченія трехлѣтняго срока его трудныхъ научныхъ занятій, ни одна женщина не приблизится къ его молчаливому двору. Поэтому мнѣ кажется необходимымъ узнать его волю, прежде чѣмъ переступить его заповѣдную дверь; и съ этой цѣлью, въ надеждѣ на ваши постоянства, мы избираемъ васъ, какъ самаго краснорѣчивѣйшаго нашего адвоката. Передайте ему, что дочь французскаго короля, прибывъ по важнѣйшему дѣлу, требующему скорѣйшаго разрѣшенія, испрашиваетъ личной аудіенціи у его величества. Спѣшите, выразите ему это, а мы обождемъ здѣсь, какъ смиренные просители его высочайшей воли.
   Бойе. Гордясь порученіемъ, иду охотно (Уходитъ).
   Принцесса. Всякая гордость заявляетъ себя охотно, и ваша такова. — Но, любезные синьеры, кто прочіе сподивжники добродѣтельнаго короля, принесшіе съ нимъ обѣтъ?
   1-й вельможа. Одинъ изъ нихъ Лонгвиль.
   Принцесса. Вы знаете его?
   Марія. Я знаю его, ваше величество. На одномъ пиру, по случаю брака синьора Перигоръ съ прекрасною наслѣдницею Джэка Фольконбриджа, я встрѣтила въ Нормандіи этого Лонгвиля. Онъ слыветь за человѣка совершеннаго во всѣхъ отношеніяхъ: онъ очень образованъ, превосходный воинъ; онъ достигаетъ всего, чего только захочетъ. Единственнымъ пятномъ на блескѣ его доблести (если только блескъ доблести можетъ быть запятнанъ чѣмъ нибудь) служитъ слишкомъ ѣдкій умъ въ связи съ слишкомъ грубой волей. Первый рѣжетъ всѣхъ, вторая требуетъ, чтобы онъ не щадилъ никого, попадающагося ему подъ руку.
   Принцесса. Повидимому веселый пересмѣшникъ, не такъ-ли?
   Марія. Такъ говорятъ о немъ тѣ, которые особенно изучили его характеръ.
   Принцесса. Это скоротечное остроуміе увядаетъ также скоро, какъ расцвѣтаетъ. Кто-же остальные?
   Катарина. Молодой Дюмэнъ, богато одаренный юноша, любимый за его добродѣтель всѣми, кто только любитъ добродѣтель. Въ его власти сдѣлать много зла, но онъ зла и не знаетъ; онъ уменъ настолько, что можетъ обойтись безъ красоты, и красивъ такъ, что могъ бы нравиться и безъ всякаго ума. Я видѣла его разъ у герцога Алансонскаго, и изъ того хорошаго, что я видѣла въ немъ, я упоминаю еще слишкомъ мало, по сравненію съ его достоинствами.
   Розалина. Въ то время былъ съ нимъ еще одинъ изъ здѣшнихъ ученыхъ: если мнѣ сказали вѣрно, зовутъ его Биронъ. Мнѣ не случалось болтать часокъ съ мужчиной болѣе веселымъ, притомъ въ предѣлахъ дозволительной шутливости. Его глаза такъ и ловятъ тэмы для его остроумія: все, что они успѣютъ подмѣтить, онъ обращаетъ въ предметъ веселой шутки, и его ловкій языкъ, выразитель его мысли, передаетъ все въ такихъ мѣткихъ и изящныхъ словахъ, что старики его заслушиваются, а молодежь приходитъ въ восхищенье; до того пріятны и забавны его рѣчи.
   Принцесса. Господь помилуй моихъ дамъ! Не влюблены ли онѣ всѣ, если каждая изъ нихъ убрала своего всевозможными почетными украшеніями?
   Марія. Вотъ и Бойе.
  

Бойе возвращается.

  
   Принцесса. Какъ были вы приняты, мессиръ?
   Бойе. Король наваррскій былъ уже извѣщенъ о вашемъ приближеніи, и какъ онъ, такъ и его сподвижники по клятвѣ были готовы принять васъ, высокородная дама, еще и до моего прихода. Однако, я успѣлъ узнать, что онъ предоставитъ вамъ расположиться въ полѣ, какъ непріятелю, явившемуся осадить его дворъ, но не рѣшится снять съ себя клятву, допустивъ васъ въ свой пустынный дворецъ. Вотъ и король (Вс 123; дамы надѣваютъ маски).
  

Входятъ Король, Лонгвиль, Дюмэнъ, Биронъ и свита.

  
   Король. Прекрасная принцесса, добро пожаловать ко двору наваррскому.
   Принцесса. Прекрасная,— это слово я возвращаю вамъ; а пожаловать я еще не могла: крыша этого двора слишкомъ высока, чтобы принадлежать вамъ, а пожаловать въ простое поле,— это слишкомъ унизиться для меня.
   Король. Ваше высочество, добро пожаловать къ моему двору.
   Принцесса. Туда могу пожаловать; ведите меня.
   Король. Выслушайте меня, прекрасная дама: я далъ клятву.
   Принцесса. Помоги ему Матерь Божія! онъ будетъ клятвопреступникомъ.
   Король. Ни за что на свѣтѣ, прекрасная дама, ни за что по доброй волѣ.
   Принцесса. Что-же, воля сломаетъ волю, воля и никто болѣе.
   Король. Ваша милость не знаете, въ чемъ состоитъ мой обѣтъ.
   Принцесса. Еслибы и ваше величество не знали этого, то были бы умны, а теперь ваше знаніе доказываетъ невѣжество. Я слышала, что вы поклялись въ затворничествѣ. Хранить такой обѣтъ — смертельный грѣхъ, ваше величество, а нарушить его — тоже грѣхъ. Но, простите мнѣ, я слишкомъ много себѣ позволяю; мнѣ не идетъ наставлять наставника. Благоволите прочесть о цѣли моего прибытія и порѣшите тотчасъ же мое ходатайство (Передаетъ ему бумагу).
   Король. Рѣшу тотчасъ-же, принцесса, если только могу.
   Принцесса. Вы поторопитесь, для того, чтобы я уѣхала скорѣе: удерживая меня, вы нарушаете свой обѣтъ.
   Биронъ. Не танцовалъ-ли я однажды съ вами въ Брабантѣ?
   Розалина. Не танцовала-ли я однажды съ вами въ Брабантѣ?
   Биронъ. Какъ-же, помню!
   Розалина. Какъ требовался, поэтому, вашъ вопросъ!
   Биронъ. Не горячитесь такъ.
   Розалина. Вы сами раздражаете меня вашими вопросами.
   Биронъ. Вашъ умъ слишкомъ ретивъ, онъ слишкомъ мчится и можетъ устать.
   Розалина. Не прежде, чѣмъ сброситъ сѣдока въ грязь.
   Биронъ. Въ какое время дня?
   Розалина. Въ тотъ часъ, о которомъ спрашиваютъ дураки.
   Биронъ. Всякаго счастья вашей маскѣ!
   Розалина. Всякаго счастья лицу, которое подъ ней!
   Биронъ. И да посчастливится вамъ имѣть много поклонниковъ!
   Розалина. Аминь! но только, чтобы вы не были въ ихъ числѣ.
   Король. Принцесса, вашъ отецъ оповѣщаетъ насъ объ уплатѣ намъ ста тысячъ ефимковъ,— что составляетъ лишь половину общей суммы, выданной моимъ отцомъ ему во время его войнъ. Еслибы даже мой отецъ или я,— чего никогда не было, получили эту часть, то все же остается намъ дополучить сто тысячъ, въ обезпеченіе чего мы и удерживаемъ часть Аквитаніи, хотя она и ниже такой оцѣнки. Еслибы король, вашъ отецъ, согласился возвратить намъ хотя эту половину должной суммы, мы готовы отказаться отъ нашихъ правъ на Аквитанію и оставаться въ дружбѣ съ его величествомъ. Но, повидимому, онъ мало расположенъ къ этому, потому что требуетъ возврата ему какихъ-то ста тысячъ ефимковъ, а не думаетъ уплатить такихъ ста тысячъ для выкупа своихъ правъ на Аквитанію, съ которою мы разстались-бы охотно, желая лучше имѣть сумму, ссуженную нашимъ отцомъ, нежели столь разоренную Аквитанію. Дорогая принцесса, еслибы требованія вашего отца не были столь далеки отъ всякаго благоразумнаго требованія, одна ваша прелестная личность заставила бы меня пойти на соглашеніе, даже вопреки благоразумію, и вы воротились бы вполнѣ довольною опять во Францію.
   Принцесса. Вы оскорбляете моего отца и пятнаете честь своего собственнаго имени, такъ недостойно отпираясь отъ полученія того, что было выплачено столь добросовѣстно.
   Король. Я увѣряю васъ, что не слыхивалъ объ этомъ. И если вы докажете мнѣ эту уплату, я готовъ возвратить ее обратно или отдать Аквитанію.
   Принцесса. Я ловлю васъ на словѣ. Бойе, покажите расписки, выданныя на эту сумму особыми уполномоченными его отца, Карла.
   Король. Удостовѣрьте тѣмъ меня.
   Бойе. Простите, ваше величество, еще не прибылъ пакетъ съ этими и другими документами; но завтра они будутъ вамъ представлены.
   Король. Этого будетъ достаточно и, при нашемъ совѣщаніи, я буду готовъ снизойти на всякую разумную уступку. Тѣмъ временемъ, примите отъ меня такое гостепріимство, которое можетъ быть предложено вашему достоинству моей честью безъ нарушенія чести: вы не можете, прекрасная принцесса, переступить моего порога, но здѣсь, внѣ его, вы должны быть приняты такъ, что должны считать себя помѣщенною въ моемъ сердцѣ, хотя и не будучи допущены подъ кровъ моего жилища. Вы простите меня по вашей снисходительности. Прощайте! мы посѣтимъ васъ снова завтра.
   Принцесса. Доброе здоровье и всякій успѣхъ да сопутствуютъ вашему величеству!
   Король. Желаю тебѣ того же самаго повсюду! (Уходитъ съ своею свитой).
   Биронъ. Сударыня, васъ я препоручу моему сердцу.
   Розалина. Прошу васъ, препоручите; я была бы рада его видѣть.
   Биронъ. Я желалъ бы, чтобы вы послушали его стоны.
   Розалина. Что же, больно оно, глупенькое?
   Биронъ. Оно страдаетъ.
   Розалина. Какъ жаль! Пустите ему кровь.
   Бпронъ. Развѣ это поможетъ?
   Розалина. По моей врачебной наукѣ, да.
   Биронъ. Не пронзите-ли вы его своимъ взглядомъ?
   Розаляна. О, нѣтъ! Моимъ ножомъ.
   Биронъ. Ну, Господь да сохранятъ вамъ жизнь!
   Розаляна. А вашу отъ продолжительности.
   Биронъ (Уходя). Не задержу васъ выраженіемъ благодарности.
   Дюмэнъ. Прошу васъ, одно слово: кто эта дама?
   Бойе. Наслѣдница герцога алансонскаго, по имени: Розалина.
   Дюмэнъ. Прелестная особа! Мессиръ, счастливо оставаться! (Уходитъ).
   Лонгвиль. Позвольте мнѣ спросить: кто эта въ бѣломъ?
   Бойе. Какъ будто женщина, если присмотрѣться къ ней при свѣтѣ.
   Лонгвиль. Можетъ быть, легка при свѣтѣ? Я спрашиваю ея имя.
   Бойе. У нея только одно для нея самой; требовать его стыдно.
   Лонгвиль. Прошу васъ сказать, чья она дочь?
   Бойе. Своей матери, насколько мнѣ извѣстно.
   Лонгвиль. Чтобъ тебя побрало съ твоей бородой!
   Бойе. Мессиръ, не сердитесь. Это наслѣдница Фольконбриджа.
   Лонгвиль. Ну, мой гнѣвъ прошелъ. Это очаровательная особа.
   Бойе. Похоже на то, мессиръ; очень можетъ быть (Лонгвилъ уходитъ).
   Биронъ. Какъ зовутъ ту, что въ шапочкѣ?
   Бойе. Катариною, сдается мнѣ.
   Бйронъ. Замужемъ она, или нѣтъ?
   Бойе. Захочетъ, будетъ.
   Биронъ. Благопріятствія вамъ! Прощайте!
   Бойе. Мнѣ — уже напутствія, мессиръ; благопріятствія вамъ! (Биронъ уходитъ, дамы снимаютъ маски).
   Марія. Этотъ послѣдній Биронъ, потѣшный весельчакъ: у него, что ни слово, то шутка.
   Бойе. И что ни шутка, то только словцо.
   Принцесса. Вы дѣлали хорошо, что ему не спускали.
   Бойе. Я былъ такъ-же готовъ сцѣпиться съ нимъ, какъ онъ пойти на абордажъ.
   Марія. Два озлившіяся барана!
   Бойе. Почему не суда? Готовы быть и баранами, если допустите насъ пастись на вашихъ устахъ.
   Марія. Вы бараны, а я пастбище? Этимъ довершается шутка?
   Бойе. Вы разрѣшаете, слѣдовательно, мнѣ пастись? (Хочетъ поцѣловать ее).
   Марія. Потише, милое животное, мои уста не общій выгонъ, хотя раздѣлены.
   Бойе. Кому же онѣ принадлежатъ?
   Марія. Моему будущему и мнѣ.
   Принцесса. Остроумные люди любятъ спорить, но, милые мои, примиритесь: междоусобіе на словахъ лучше обратить противъ короля и его буквоѣдовъ; здѣсь оно неумѣстно.
   Бойе. Если мои наблюденія (рѣдко ошибочныя) надъ неизмѣнною реторикою сердца, изобличаемою взорами, не обманываютъ меня, то король уже зараженъ.
   Приннесса. Чѣмъ?
   Бойе. Тѣмъ, что мы, любящіе, называемъ страстью.
   Принцесса. Ваши доказательства?
   Бойе. Извольте: всѣ его ощущенія сосредоточились въ палатѣ его глазъ, въ которыхъ проглядывало желаніе; его сердце, на которомъ, какъ на агатѣ, отпечатлѣлось ваше изображеніе, гордилось имъ, выражая это горделивымъ взоромъ; его языкъ, старавшійся опередить зрѣніе, путался, торопясь занять мѣсто глазъ; всѣ чувства стремились туда же, чтобы наслаждаться лишь лицезрѣніемъ красивѣйшей изъ красивыхъ. Я видѣлъ, что всѣ его чувства водворились въ его пазахъ, какъ драгоцѣнности подъ хрусталемъ, достойныя царской покупки: искушая васъ своею цѣнностью изъ-за стекла, они приглашаютъ васъ купить ихъ, когда вы проходите мимо. На остальномъ его лицѣ выражалось такое восхищеніе, что всѣ глаза могли видѣть, до чего доходилъ восторгъ его глазъ. Я отдаю вамъ всю Аквитанію и все, что принадлежитъ самому королю, если вы согласитесь, ради меня, подарить ему одинъ любовный поцѣлуй.
   Принцесса. Пойдемте въ нашъ павильонъ. Бойе расположенъ…
   Бойе. Высказать лишь то словами, что обнаружено глазами короля. Я придалъ лишь уста его глазамъ, снабдивъ ихъ языкомъ, который не лжетъ, я ручаюсь.
   Розалина. Ты, старый любовный ходатай и болтаешь искусно,
   Марія. Онъ дѣдъ купидона и узнаетъ всѣ новости отъ него.
   Розалина. Въ такомъ случаѣ, Венера походила только на свою мать: отецъ ея слишкомъ безобразенъ.
   Бойе. Вы слышали, дурачливыя особы?
   Марія. Нѣтъ.
   Бойе. Такъ видите-ли что?
   Розалина. Дорогу, чтобы уйти прочь.
   Бойе. Мнѣ васъ не одолѣть (Уходятъ).
  

ДѢЙСТВІЕ ТРЕТЬЕ.

  

СЦЕНА. I.

Новое мѣсто въ паркѣ.

Входятъ: Армадо и Мошка.

  
   Армадо. Пой, мое дитя; услади мой слухъ.
   Мошка (начинаетъ пѣть). Конколинель…
   Армадо. Прелестная мелодія!.. Иди, расцвѣтающее сущеетво, возьми этотъ ключъ, выпусти того парня, приведи его сюда; я поручу ему письмо къ моей возлюбленной.
   Мошка. Ваша милость, хотите поддѣлаться къ своей любезной, французской пляской?
   Армадо. Какъ, ты хочешь, чтобы я горланилъ по-французски?
   Мошка. Нѣтъ, превосходнѣйшій наставникъ; вы должны только напѣвать сквозь зубы и приплясывать при этомъ ногами, разнообразя это закатываніемъ глазъ, и тянуть ноту за нотой, то грудью, какъ будто вы проглотили любовь, воспѣвая ее, или носомъ, какъ будто вы втягиваете въ себя любовь, принюхиваясь къ ней; шляпа у васъ будетъ нахлобучена на глаза, какъ навѣсъ надъ лавочкой, руки скрещены на камзолѣ у вашего поджараго живота, какъ у зайца на вертелѣ, или же засунуты въ карманы, какъ у людей на старинныхъ картинахъ. И не придерживайтесь долго одной мелодіи, но только задѣньте ее и за новую! Таковы таланты, таковы пріемы, которыми губятъ хорошенькихъ женщинъ,— которыя загубились бы и безъ этого,— и дѣлаютъ замѣчательными мужчинъ (замѣчаете это, мужчины?), вслѣдствіе чего многіе и стараются въ этомъ направленіи.
   Армадо. Откуда набрался ты такой опытности?
   Мошка. Купилъ за грошъ наблюдательности.
   Армадо. Однако!… Однако!…
   Мошка. Вотъ и забылъ своего конька.
   Армадо. Ты называешь мою любовь конькомъ?
   Мошка. Нѣтъ, ваша милость: конекъ, это еще жеребенокъ, а ваша возлюбленная уже иноходецъ, можетъ быть. Вы не забыли вашей возлюбленной?
   Армадо. Почти что.
   Мошка. Нерадивый ученикъ! Выучите ее наизусть.
   Армадо. Выучилъ, и всѣмъ сердцемъ, мальчикъ.
   Мошка. И даже противъ сердца, ваша милость; я докажу вамъ всѣ эти три положенія.
   Армадо. Что докажешь?
   Мошка. Докажу сутъ человѣческую, увѣряю васъ, и по тремъ пунктамъ: вы любите ее наизусть, потому что сердцу вашему ея не достать; любите ее сердцемъ, потому что ваше сердце влюблено, и любите противъ сердца, потому что вы выходите изъ себя оттого, что не можете ею обладать.
   Армадо. Всѣ эти три — я!
   Мошка (всторону). Будь ты трижды три, все же будешь ничто.
   Армадо. Позови этого крестьянина; онъ отнесетъ мое письмо.
   Мошка. Прекрасная посылка: лошакъ посломъ отъ осла!
   Армадо. Ха, ха!Что ты говоришь?
   Мошка. Да что, ваша милость, я говорю, что вамъ не худо посадить этого осла на лошака, потому что онъ едва бредетъ. Но я иду.
   Армадо. Дорога не дальняя. Пошелъ!
   Мошка. Такъ быстро, какъ свинецъ.
   Армадо. Что ты разумѣешь, остроумный милочка? Развѣ свинецъ не тяжелый, грузный, неповоротливый металлъ?
   Мошка. Minime, почтенный наставникъ, или, лучше, просто наставникъ; никакъ нѣтъ.
   Армадо. Я говорю, свинецъ неповоротливъ.
   Мошка. Вы слишкомъ поспѣшны, ваша милость, утверждая это. Развѣ неповоротливъ свинецъ, вылетающій изъ ружья?
   Армадо. О, сладкій дымъ реторики! Онъ сравниваетъ меня съ дуломъ, а себя съ пулей. Стрѣляю тобой въ того парня.
   Мошка. Такъ хлопайте! Лечу! (уходитъ).
   Армадо. Очень острый юноша! И говорливъ, и развязенъ изящно!… Съ твоего позволенія, о чудное поднебесье, я долженъ возсылать къ тебѣ вздохи; суровая грусть, доблесть уступаетъ тебѣ мѣсто… Но мой посолъ воротился.
  

Входятъ: Мошка и Башка.

  
   Мошка. Чудеса, ваша милость! Вотъ башка, сломавшая себѣ ногу.
   Армадо. Опять загадка? Двоемысліе? Ну принимайся за посылку; начинай.
   Башка. Никакой не надо загадки, двоесмыслія, посылки, никакого шарлатанскаго зелья! Одного придорожника, простого придорожника! Не надо мнѣ посылки, не надо посылки, ваша милость, не надо, а дайте мнѣ придорожника!
   Армадо. Клянусь, ты вызываешь хохотъ! Твоя глупость разгонитъ всякую желчь! Напряженіе моихъ легкихъ заставляетъ меня нелѣпо смѣяться! Прости мнѣ, мое созвѣздіе! Неужели этотъ неучъ принимаетъ зелье за «посылку», а слово «посылку» за зелье?…
   Мошка. А развѣ умные понимаютъ иначе? Развѣ посылка не зелье?
   Армадо. Нѣтъ, пажъ; это эпилогъ или рѣчь, разъясняющая то, что было темнаго въ предъидущемъ сказаніи. Я поясню это примѣромъ:
  
   «Лиса, обезьяна и шмель составляли все нечетъ, будучи лишь втроемъ.» Это притча; теперь посылка…
  
   Мошка.. Я пристегну посылку; повторите притчу.
   Армадо. «Лиса, обезьяна и шмель составляли все нечетъ, будучи лишь втроемъ»…
   Мошка. «Пока не вышелъ изъ дома гусь и не прекратилъ нечетъ, ставъ четвертымъ». Теперь я начну съ вашей притчи, а вы доскажете посылку:
  
   «Лиса, обезьяна и шмель составляли все нечетъ, будучи лишь втроемъ…
  
   Армадо. Пока не вышелъ изъ дома гусь и не прекратилъ нечетъ, ставъ четвертымъ».
   Мошка. Превосходная посылка, завершенная гусемъ. Чего вамъ еще?
   Башка (всторону). Мальчишка продалъ ему гуся, это ясно… Ваша милость, вы не даромъ отдали деньги, если гусь жиренъ. Купить безъ обмана — дѣло нелегкое. Такъ вотъ что оно, жирная-то посылка: это жирный гусь!
   Армадо. Однако, позвольте. позвольте… Съ чего начались эти разсужденія?
   Мошка. Съ доклада о томъ, что нѣкій Башка сломалъ себѣ голень. Тогда вы потребовали «посылки».
   Башка. Вѣрно; а я просилъ придорожника. Тутъ вы съ своимъ разсужденіемъ, а мальчикъ съ жирной посылкой, то есть, съ гусемъ, что выкупили. Этимъ и кончился торгъ.
   Армадо. Да скажите мнѣ, какъ переломилъ себѣ голень Башка?
   Мошка. Я разскажу, какъ било.
   Башка. Не можешь, потому что не прочувствовалъ этого, Мошка. Эту посылку передамъ я: я, Башка, сидѣвшій благополучно взаперти, выбѣгая прочь, споткнулся о порогъ и переломилъ себѣ голень.
   Армадо. Оставимъ этотъ предметъ.
   Башка. Пока моя голень не станетъ опять порядочнымъ предметомъ.
   Армадо. Башка, я снимаю съ тебя узы!
   Башка. О, свяжите меня брачными узами съ какой нибудь француженкой… Мнѣ пахнетъ тутъ какою-то посылкой, гусемъ, значитъ.
   Армадо. Клянусь душою, я разумѣю то, что освобождаю тебя дѣлаю тебя вольнымъ: ты былъ заключенъ, арестованъ, въ плѣну, запертъ.
   Башка. Вѣрно, вѣрно; а вы теперь вродѣ моего слабительнаго, но освободите меня.
   Армадо. Я дарую тебѣ свободу, выпускаю тебя изъ заключенія и, взамѣнъ того, возлагаю на тебя только слѣдующее: отнеси эту записку деревенской дѣвушкѣ Жакенетѣ, и вотъ тебѣ вознагражденіе (даетъ ему деньги). Лучшею порукою моей чести то, что я всегда вознаграждаю своихъ слугъ! Мошка, слѣдуй за мною (Уходитъ).
   Мошка. Я изображаю заключеніе. Синьоръ Башка, прощайте (Уходитъ).
   Башка. Мой крохотный кусочекъ человѣчьяго мяса! Мой миленькій жиденокъ!.. Посмотримъ на вознагражденіе… Вознагражденіе!.. О, вотъ какъ зовутся по латыни три фартинга!.. Три фартинга:— вознагражденіе. Что стоитъ эта тесемка?.. Одинъ пенни… Нѣтъ я дамъ за нее только вознагражденіе. И вещь уступаютъ. Вознагражденіе!.. Это даже красивѣе названо, чѣмъ французскій ефимокъ. Я теперь, что ни продавать, ни покупать, все съ этимъ словомъ…
  

Входитъ Биронъ.

  
   Биронъ. О, плутъ Башка! Вотъ встрѣча кстати!
   Башка. Позвольте спросить, ваша милость, сколько лентъ розоваго цвѣта можно купить за вознагражденіе?
   Биронъ. Какое вознагражденіе?
   Башка. Извѣстно.ваша милость: полпенни съ фартингомъ.
   Биронъ. Что же, можно купить то, что дадутъ за три фартинга.
   Башка. Спасибо вашей чести! Счастливо оставаться.
   Биронъ.Стой, рабъ,ты мнѣ нуженъ. Если ты хочешь выслужиться передо мной, добрый мой холопъ, сдѣлай мнѣ то, о чемъ я попрошу.
   Башка. Когда прикажете это сдѣлать, ваша милость?
   Биронъ. Теперь, послѣ полудня.
   Башка. Извольте, сдѣлаю. До свиданья!
   Биронъ. Да ты не знаешь еще, въ чемъ дѣло.
   Башка. Какъ сдѣлаю, такъ и буду знать.
   Биронъ. Ты долженъ, подлецъ, узнать это прежде.
   Башка. Я зайду завтра утромъ къ вашей чести.
   Биронъ. Это должно быть сдѣлано до этого-же вечера. Слушай, холопъ, дѣло лишь вотъ въ чемъ: принцесса будетъ охотиться въ этомъ паркѣ; въ ея свитѣ находится прекрасная дама: когда чьи уста говорятъ благозвучно, то, значитъ они произносятъ ея имя. Ее зовутъ Розалина. Вызови ее и постарайся передать въ ея бѣлыя руки эту запечатанную записку. Вотъ и мзда. Иди (Даетъ ему деньги).
   Башка. Мзда!.. О, милѣйшая мзда! Она гораздо лучше вознагражденія; на одиннадцать пенсовъ съ фартингомъ лучше! О, прекрасная мзда! Сдѣлаю все, ваша милость, сдѣлаю въ точности… Мзда… вознагражденіе… (Уходитъ).
   Биронъ. А я, прахъ побери! влюбленъ!. Я, бывшій бичомъ любви, я подстерегавшій каждый чувствительный вздохъ, я, порицатель, мало того, ночной досмотрщикъ, властный педантъ надъ малюткой, болѣе повелительнымъ, чѣмъ кто-либо изъ смертныхъ! О, этотъ малютка съ повязкой на глазахъ, плаксивый, слѣпой, своенравный, старый младенецъ, карлоисполинъ, вѣщій Купидонъ! Помазанный владыка вздоховъ и стоновъ, властитель праздныхъ и недовольныхъ, грозный правитель юбокъ и гульфиковъ, единственный императоръ и полководецъ снующихъ судебныхъ приставовъ… О, мое сердечко! …И мнѣ приходится быть его адъютантомъ, и носить его цвѣта, какъ обручъ скомороха! Что?.. Я?.. Я влюбленъ!.. Я ухаживаю!.. Я ищу себѣ жену! Жену, которая, какъ нѣмецкіе часы, все требуетъ поправки, все не налаживается, никакъ не идетъ вѣрно: это указатель, которому надо указывать — какъ указывать безъ ошибки. и я нарушу клятву, что всего хуже. Притомъ, изъ трехъ, я выбралъ самую дурную, эту бѣловатую причудницу съ бархатистыми бровями и двумя черными пулями, посаженными въ ея лицо вмѣсто глазъ, да еще, клянусь небомъ, такую, что проведетъ самого Аргуса, будь онъ при ней евнухомъ и стражемъ! О, я вздыхаю по ней! Не сплю изъ-за нея! Молю ее!.. Ну, это наказаніе, которое Купидонъ налагаетъ на меня за мое презрѣніе къ его всемогущему, страшному, крохотному могуществу. Нечего дѣлать, я буду молить, писать, любить, ухаживать, стенать. Кому приходится любить госпожу, кому судомойку! (Уходитъ).
  

ДѢЙСТВІЕ ЧЕТВЕРТОЕ.

  

СЦЕНА I.

Тоже въ паркѣ.

Входятъ: Принцесса, Розалина, Марія, Катарина, Бойе, вельможи, cвuma и лѣсничій.

  
   Принцесса. Это король пришпоривалъ такъ сильно своего коня, мчась на крутой подъемъ холма?
   Бойе. Не знаю, но, мнѣ кажется, не онъ.
   Принцесса. Кто бы это ни былъ,но выказалъ онъ подъемъ духа! И такъ, синьоры, сегодня рѣшится наше дѣло, а въ субботу мы воротимся во Францію… А теперь, другъ лѣсничій, гдѣ тѣ кусты, изъ-за которыхъ мы будемъ совершать убійства?
   Лѣсничій. Вотъ тамъ, на опушкѣ той рощи; это такое мѣсто, съ котораго вы прекрасно поохотитесь.
   Принцесса. Благодаря моей красотѣ, я та прекрасная, которая охотится; ты я говоришь по этому, что я прекрасно поохочусь.
   Лѣсничій. Простите, ваше высочество, я разумѣлъ не то.
   Принцесса. Какъ, какъ? Сначала похвалилъ меня, а потомъ опять нѣтъ? О, кратковременная моя гордость!.. Такъ я не красива? Увы, горе!
   Лѣсничій. Вы красивы…
   Принцесса. Нѣтъ, не описывай меня; если кто уже некрасивъ, тому не измѣнятъ лица похвалы. Вотъ мое хорошее зеркало, возьми это за правдивыя слова (Даетъ ему денегъ). Хорошая плата за брань, это даже болѣе, чѣмъ можно требовать!
   Лѣсничій. Все, чѣмъ вы обладаете, можетъ быть-только хорошо!
   Принцесса. Смотрите, смотрите! Моя красота спасается лишь моими дѣяніями. О, ересь въ оцѣнкѣ красоты, достойная нашихъ дней! Дающая рука, будь она безобразна, осыпается похвалами… Но давайте лукъ. Когда милосердіе готовится убивать, хорошая стрѣльба должна считаться дурной. Но я теперь могу обратить всю стрѣльбу себѣ въ достоинство: если не попаду, то, значитъ, не сдѣлала этого изъ состраданія; если попаду, то только для того, чтобы выказать свое искусство, а не съ обдуманной цѣлью убить. И, безъ сомнѣнія, такъ и бываетъ иногда: честолюбіе оказывается виновникомъ ужасныхъ преступленій; ради славы, ради похвалъ, этихъ внѣшнихъ приманокъ, мы извращаемъ направленіе нашего сердца. Такъ я, только ради похвалы, хочу теперь пролить кровь бѣднаго оленя, которому въ сердцѣ моемъ не желаю вреда.
   Бойе. Не ради ли похвалъ только строптивыя жены захватываютъ власть, когда стараются держать мужей подъ башмакомъ?
   Принцесса. Только ради похвалъ. И нельзя не хвалить всякую женщину, которая одолѣетъ мужчину.
  

Входить Башка.

  
   Но, вотъ одинъ изъ членовъ общины.
   Башка. Добраго вечера всѣмъ! Но, позвольте: которая тутъ головой у васъ?
   Принцесса. Ты можешь ее узнать, любезный, по остальнымъ, которыя безъ головъ.
   Башка. Ну, которая надъ всѣми набольшая, всѣхъ выше?
   Принцесса. Та, которая потолще и подлиннѣе.
   Башка. Потолще и подлиннѣе! Такъ и есть; что правда, то правда. Еслибы ваша талія, сударыня, была такъ тонка, какъ мой умъ, то вашей таліи пригодился бы какъ разъ поясокъ одной изъ этихъ дѣвицъ. Не вы ли старшая будете? Вы потолще всѣхъ.
   Принцесса. Что вамъ нужно? Что вамъ нужно?
   Башка. У меня письмо отъ господина Бирона къ госпожѣ Розалинѣ.
   Принцесса. О, давай письмо, давай… Это мой хорошій другъ.. Ты отойди, добрый посолъ. Бойе, вы умѣете хорошо разрѣзать жаркое; вскройте этого каплуна.
   Бойе. Готовъ служить. Но это недоразумѣніе, письмо не касается никого здѣсь: оно написано къ Жакенетѣ.
   Принцесса. Мы все же прочтемъ его, клянусь! Сверните шею этому сургучу, и пусть слушаютъ всѣ.
   Бойе (читаетъ). «Именемъ неба! Что ты хороша, это не подлежитъ сомнѣнію; вѣрно, что ты прекрасна; истинная правда, что ты привлекательна. Ты, прелестнѣйшая всякой прелести, красивѣйшая всякой красоты, болѣе истинная, чѣмъ сама истина, сжалься надъ своимъ доблестнымъ вассаломъ! Великій и весьма славный царь Кофетуа бросилъ взоръ на зловредную и отъявленную нищую Зенелофону. Ему-то уже можно было сказать: vene, vidi, vici, что, выраженное на языкѣ понятномъ для массы (О, низкая и темная масса’) означаетъ: онъ пришелъ, увидѣлъ и побѣдилъ. Пришелъ разъ; увидѣлъ, два; побѣдилъ, три. Кто пришелъ? Царь. Зачѣмъ пришелъ? Чтобы увидѣть. Зачѣмъ увидѣть? Чтобы побѣдить. Къ кому онъ пришелъ? Къ нищей. Кого увидалъ? Нищую. Кого побѣдилъ? Нищую. Выводъ. Побѣда. На чьей сторонѣ? На сторонѣ царя. Плѣнъ обращается въ обогащеніе. Съ чьей стороны? Со стороны нищей. Развязка: бракъ. Съ чьей стороны? Царя? Нѣтъ, съ обѣихъ сторонъ въ одну, или съ одной въ обѣ. Я царь; такъ по сравненію: ты нищая, вслѣдствіе твоего низкаго происхожденія. Могу я потребовать твоей любви? Могу. Могу я принудить тебя къ любви? Могъ бы. Буду я умолять тебя о любви? Буду. На что обмѣняешь ты свои лохмотья? На платья. Свое нищенство? На титулъ. Себя? На меня. И такъ, въ ожиданіи твоего отвѣта, я унижаю свои уста на твоихъ ногахъ, мои глаза на твоемъ лицѣ, и мое сердце повсюду на тебѣ. Твой, съ нѣжнѣйшимъ желаніемъ тебѣ служить

Донъ Адріано де Армадо.

   «Такъ рыкаетъ немейскій левъ противъ тебя, о, овечка намѣченная имъ въ свою добычу! Пади покорно къ его ногамъ, и онъ, вмѣсто того чтобы пожрать, согласится поиграть съ тобой. Но если ты вздумаешь противиться ему, несчастная, чѣмъ станешь ты? Жертвой его ярости, пищей для его берлоги».
   Принцесса. Что за птица настрочившій кто письмо? Что за флюгеръ? Что за вѣтрогонъ? Слыхали вы что нибудь получше этого?
   Бойе. Я очень ошибаюсь, если не признаю этого слога.
   Принцесса. Плоха была-бы у васъ память, еслибы вы его скоро забыли.
   Бойе. Этотъ Армадо испанецъ, состоящій здѣсь при дворѣ; чудакъ, родъ монарха, служащій потѣхою для короля и его товарищей по ученью.
   Принцесса. Послушай, ты: кто далъ тебѣ письмо?
   Башка. Я сказывалъ уже: мой господинъ.
   Принцесса. Кому долженъ былъ ты его отдать?
   Башка. Отъ моего господина госпожѣ.
   Принцесса. Отъ какого господина, какой госпожѣ?
   Башка. Отъ синьора Бирона, моего хорошаго господина, Французской госпожѣ, которую зовутъ Розалина.
   Принцесса. Ты перепуталъ письма. Идемъ, синьоры. Пока, моя милая, возьми это письмо; свое получишь въ другой разъ (Уходитъ со свитой).
   Бойе. Кто-же здѣсь добьется своего? Кто добьется?
   Розалина. Хотите знать?
   Бойе. О, да, моя сокровищница красоты!
   Розалина. Та, что владѣетъ лукомъ. Ловко отбито?
   Бойе. Принцесса хочетъ убивать рогатыхъ, но если ты вступишь въ бракъ, провались я, если въ томъ году не народятся рога! Ловко направлено?
   Розалина. Ладно, я стрѣлокъ.
   Бойе. А кто-же дичь?
   Розалина. Если выбирать по рогамъ, то вы; подойдите поближе. Тоже ловко, не такъ-ли?
   Марія.Вы вѣчно схватываетесь-съ нею,Бойе, а она бьетъ прямо въ лобъ.
   Бойе. А ей попало пониже… Что, попалъ?
   Розалина. Не пустить-ли мнѣ въ тебя старымъ присловьемъ, которое было уже въ ходу, когда французскій король Пепинъ былъ еще мальчикомъ; это насчетъ того, чтобы попасть.
   Бойе. Я могу отвѣтить тебѣ такимъ-же старымъ, бывшимъ въ ходу, когда британская королева Джиневра была еще дѣвочкой; это тоже насчетъ того, чтобы попасть.
   Розалина (поетъ). «Не попасть тебѣ, не попасть, не попасть, мой почтенный!»
   Бойе. «Если мнѣ не попасть, не попасть, не попасть, попадетъ другой!» (Розалина и Катарина уходятъ).
   Башка. Прахъ побери, какъ они это забавно! Не промахнулись оба!
   Марія. Превосходные выстрѣлы; оба попали въ мишень.
   Бойе. Мишень! Замѣчательная мишень! Вы назвали его мишенью? Надо скорѣе поставить на ней отмѣтку, чтобы прицѣливаться, если придется.
   Марія. Вашъ выстрѣлъ будетъ въ поле. Я полагаю, вы разучились.
   Башка. Онъ долженъ цѣлить поближе, безъ того ему не попасть въ цѣль.
   Бойе. Если мой выстрѣлъ будетъ внѣ цѣли, то вашъ будетъ въ ней.
   Башка. Она приметъ послѣдній выстрѣлъ, стиснувъ гвоздь.
   Марія. Довольно; вы начинаете говорить сальности. Языкъ у васъ грязенъ.
   Башка. Она слишкомъ тверда для вашихъ стрѣлъ, ваша милость; поиграйте съ нею въ шары.
   Бойе. Боюсь столкновеній. Прощай, милый филинъ (Уходитъ съ Маріей).
   Башка. Нечего сказать, молодецъ! Какъ есть, простая дервевенщина! Боже мой, ловко-же мы отдѣлали его, эти дамы и я! Прахъ возьми, что за милыя шуточки! Что за удачливый простой здравый смыслъ! Все это такъ ловко; хотя и непристойно, но кстати… Армадо, тотъ опять по другому… О, что за изысканный человѣкъ! Какъ онъ ходитъ передъ дамой, какъ носить ея вѣеръ! Какъ онъ дѣлаетъ ей ручкой! И какъ нѣжно клянется!.. А его пажъ, это горсточка ума! Ну, право, такой занимательный малышъ! (Вдали крики). Что тамъ? (Убѣгаетъ).
  

СЦЕНА II.

Тамъ-же.

Входятъ: Олофернъ, Натаніелъ и Тупица.

  
   Натаніель. Весьма почтенная забава, дѣйствительно, и совершаемая по чистой совѣсти.
   Олофернъ. Звѣрь былъ, какъ вы видѣли, in sanguis: въ крови; поспѣлъ какъ яблоко, висящее, подобно серьгѣ въ ухѣ, coelo, то-есть неба, тверди, небосклона, и затѣмъ упалъ, какъ ракъ, на лоно terra, то-есть земли, почвы, суши.
   Натаніель. Правду сказать, господинъ Олофернъ, вы разнообразите эпитеты, по меньшей мѣрѣ, какъ любой ученый. Но я замѣчу вамъ, что это была лишь годовалая косуля.
   Олофернъ. Мессиръ Натаніель, haud credo.
   Тупица. Не haud credo, а молодая лань.
   Олофернъ. Вотъ дикое замѣчаніе! Но, въ своемъ родѣ, наведеніе, какъ-бы in via, то-есть путемъ объясненія, для того, чтобы facere, сдѣлать, если возможно, возраженіе, или, лучше сказать, ostentare, то-есть выказать свой взглядъ, согласно непривычному, неразвитому, необразованному, неочищенному, неотесанному, или, лучше, невѣжественному, или, еще лучше, неосновательному пониманію… Счесть мой haud credo за животное!
   Тупица. Я говорю, что это животное было не haud credo, а лань.
   Олофернъ. Дважды погрязшая тупость! Bis coetus! О, чудище невѣжества, до чего ты безобразенъ!
   Натаніель. Мессиръ, онъ не питался никогда лакомствами, содержимыми въ книгахъ; не ѣдалъ бумаги, не пивалъ чернилъ; его умъ остался безъ отдѣлки; онъ только животное, способное на одни низкія ощущенія. И такія жалкія растенія находятся у насъ передъ глазами для того, чтобы мы (люди съ чувствомъ и вкусомъ) были благодарны за то, что мы могли развиться лучше ихъ. Какъ мнѣ непригодно быть пустымъ, неучтивымъ и глупымъ, точно такъ какъ было-бы неумѣстно засадить такую деревенщину за ученье, въ школу. Но omne bene, скажу я, держась дѣдовскаго мнѣнія: «частенько умѣютъ переносить бурю тѣ, которые вѣтра не любятъ».
   Тупица. Вы оба ученые люди; можете вы мнѣ разгадать, кому это было мѣсяцъ отроду при Каиновомъ рожденіи, а и теперь еще пяти недѣль нѣтъ?
   Олофернъ. Диктинѣ, другъ Тупица, Диктинѣ, другъ Тупица.
   Тупица. Это кто же Диктина?
   Натаніель. Такъ зовутъ Фебу, луну, мѣсяцъ.
   Олофернъ. Лунѣ было только четыре недѣли, когда и Адаму было не болѣе того; и ей не было и пяти недѣль, когда ему исполнилось сто лѣтъ. Отношеніе годится для того и другого.
   Тупица. Вѣрно, сношеніе годится.
   Олофернъ. Господь помоги твоему умишку! Я говорю: отношеніе годится для того и другого.
   Тупица. И я говорю, что поношеніе годится обоимъ, потому что мѣсяцу всегда только мѣсяцъ, да сверхъ того я говорю, что принцесса убила молодую лань.
   Олофернъ. Мессиръ Натаніель, хотите выслушать мою эпитафію-экспромтъ на смерть этого животнаго? Чтобы угодить этому неучу, я называю ланью животное, убитое принцессой.
   Натаніель. Perge, ученый Олофернъ, perge, но только постарайтесь избѣжать подлыхъ выраженій.
   Олофирнъ. Я буду немножко острить надъ буквами: этимъ и обнаруживается искусство (Декламируетъ).
  
   Принцессой былъ олень сраженъ,
   Былъ годовалымъ только онъ,
   Но въ честь принцессиныхъ заслугъ
   Горланить радъ былъ врагъ и другъ,
   Что тотъ, олень былъ старъ и сѣдъ,
   И жилъ едваль не съ сотню лѣтъ!
  
   Натаніель. Рѣдкій талантъ!
   Тупица. Если талантъ цѣпокъ, такъ онъ его подцѣпитъ этимъ талантомъ.
   Олофернъ. Я имѣю уже такой даръ; оно просто, просто: у меня порывистое, необузданное воображеніе, напитанное образами, фигурами, очерками, предметами, мыслями, сопоставленіями, движеніями, перемѣнами. Они зарождаются въ сосудѣ памяти, выращиваются въ утробѣ ріа mater и появляются на свѣтъ при удобномъ случаѣ. Но этотъ даръ хорошъ лишь, если онъ крайне ярокъ, а я могу быть благодаренъ въ этомъ отношеніи.
   Натаніель. Мессиръ, славлю Бога за васъ, то же сдѣлаютъ и мои прихожане: вы отлично наставляете ихъ сыновей и дочери ихъ дѣлаютъ тоже у васъ большіе успѣхи. Вы полезный членъ общины.
   Олофернъ. Mehercle, если ихъ сыновья не глупы, они не будутъ лишены моего поученія; если ихъ дочери способны, я ихъ направлю. Но, vir sapit, qui paucae loquitur; намъ кланяется какое-то женское существо.
  

Входятъ: Жакенета и Башка.

  
   Жакенета. Пошли вамъ Богъ добраго утра, г. пасторъ!
   Олофернъ. Пасторъ!.. Почти что прободи. Если кого надо прободить, то кого же?
   Башка. Разумѣется того, господинъ школьный учитель, кто болѣе всѣхъ на бочку похожъ.
   Олофернъ. Прободить бочку! Блестящая мысль въ комкѣ земли! Достаточная искра для булыжника, достаточная жемчужина для свиньи! Очень мило, очень хорошо!
   Жакенета. Добрый господинъ пасторъ, будьте такъ добры прочесть мнѣ это письмо. Принесъ мнѣ его Башка отъ дона Армато. Прошу васъ, прочтите его.
   Олофернъ. «Fauste, precor gelida quando pecns omue sub umbra ruminat…» и такъ далѣе. О, мой добрый, старый мантуанецъ! Я могу сказать о тебѣ, какъ путешественникъ о Венеціи. «Venegia, Venegia, chi non te vede, ei non te pregia». Старый мантуанецъ! Старый мантуанецъ! Кто тебя не понимаетъ, тотъ тебя не оцѣниваетъ. Ut, re, sol, la, mi, fa… Простите, что же въ этомъ письмѣ? Или лучше, какъ говоритъ Горацій въ своихъ… Но, что это, стихи?
   Натаніель. Да, и очень литературные.
   Олофернъ. Дайте мнѣ прослушать куплетъ, строфу, стихъ… Lege, domine.
   Натаніель (читаетъ). «Если любовь заставляетъ меня преступить клятву, какъ могу я клясться въ любви? О, тѣ клятвы лишь прочны, которыя посвящены красотѣ! И хотя я измѣняю себѣ, тебѣ я пребуду вѣренъ: тѣ идеи, которыя были дубами для меня, гнутся передъ тобою, какъ тростникъ. Моя наука покидаетъ свои блужданія и видитъ книгу себѣ лишь въ твоихъ очахъ, въ которыхъ живутъ всѣ наслажденія, заключаемыя въ учености. Если мы стремимся къ познанію, то достаточно познать тебя: вполнѣ образованъ только тотъ языкъ, который съумѣетъ тебя истолковывать; невѣжественна та душа, которая можетъ зрѣть тебя безъ восторга (нѣкоторое мое достоинство именно въ томъ, что я всѣмъ въ тебѣ восхищаюсь). Въ твоихъ глазахъ Юпитеровы молніи, голосъ твой — его грозные громы; но когда ты не одушевлена гнѣвомъ, этотъ голосъ — музыка и нѣжный пламень! Будучи божественной, прости мнѣ, возлюбленная, если я воспѣваю небесныя достоинства на столь земномъ языкѣ».
   Олофернъ. Вы не оттѣняете обращеній, и потому теряется выразительность. Позвольте мнѣ пересмотрѣть эти стишки… Удачны однѣ риѳмы; что же до изящества, легкости и золотого поэтическаго размѣра… caret! Овидій Назонъ былъ мастеръ на это… Отчего онъ прозывался Назономъ, однако? Оттого, что у него былъ нюхъ на благоуханные цвѣты фантазіи, на вспышки вымысла. Imitari — это еще ничего: и собака подражаетъ своему хозяину, обезьяна своему сторожу, разукрашенная лошадь своему всаднику… Но, дѣвственная молодая особа, это посланіе къ вамъ?
   Жакенета. Да, ваша милость, отъ мессира Бирона, одного изъ вельможъ при иностранной королевѣ.
   Олофернъ. Я просмотрю адресъ… «Въ б 123;лоснѣжныя руки прекраснѣйшей госпожи Розалины»: Взгляну еще разъ на текстъ самаго письма, чтобы узнать имя лица, пишущаго къ вышеназванной особѣ: «Готовый къ услугамъ вашей милости Биронъ». Мессиръ Натаніель, этотъ Биронъ одинъ изъ давшихъ обѣтъ вмѣстѣ съ королемъ; онъ написалъ это посланіе къ одной изъ дамъ, состоящихъ въ свитѣ иностранной принцессы, а оно — случайно, или путемъ своего слѣдованія — попало не по назначенію… Ступай, бѣги, моя милая; передай эту записочку въ царственныя руки короля: она можетъ имѣть большое значеніе. Не мѣшкай съ прощальными привѣтствіями; я слагаю съ тебя эту обязанность. Прощай!
   Жакнета. Любезный Башка, иди со мною… Ваша милость, да хранитъ васъ Господь!
   Башка. Я съ тобой, дѣвушка (Уходятъ).
   Натаніель. Мессиръ, вы поступили по страху Божьему, весьма благочестиво, и, какъ говоритъ одинъ отецъ…
   Олофернъ. Прошу, не говорите мнѣ объ отцахъ; я не терплю цвѣтныхъ значковъ. Но вернемся къ стихамъ. Они вамъ нравятся, мессиръ Натаніель?
   Натаніель. Превосходны въ отношеніи стиля.
   Олофернъ. Я обѣдаю завтра у отца одного изъ моихъ учениковъ: если вамъ будетъ угодно благословить нашу трапезу молитвой, то я, по моей пріязни съ родителями вышеназваннаго ребенка, могу ручаться вамъ, что вы будете ben temdo. А я докажу вамъ тамъ, что эти стихи очень безграмотны, что они лишены всякой поэзіи, остроумія, вдохновенія. Не откажите въ вашемъ обществѣ.
   Натаніель. Очень благодаренъ. Общество (сказано въ писаніи) счастье жизни.
   Олофернъ. И, несомнѣнно, писаніе доказываетъ это… (Къ Тупицѣ). Приглашаю и васъ; не говорите нѣтъ: раиса verba. Идемъ. Знать занята своей забавой; мы тоже пойдемъ поразвлечься (Уходятъ).
  

СЦЕНА III.

Другая часть парка.

Входитъ Биронъ, съ запиской въ рукахъ.

  
   Биронъ. Король охотится за оленемъ; я преслѣдую самаго себя; они тамъ раскинули тенета; я барахтаюсь въ смолѣ, которая протухла… Протухнуть! нехорошее слово. Нечего дѣлать, властвуй, печаль! Такъ говорятъ, говорилъ дуракъ; а я говорю, такъ и я дуракъ. Хорошо придумано, мой умъ!.. Но, клянусь, любовь глупа, какъ Аяксъ: тотъ убивалъ барановъ, она убиваетъ меня; выходитъ я баранъ. Опять прекрасно доказано съ моей стороны! Я не хочу любить; повѣсьте меня, если хочу; право, не хочу. Но глазокъ у нея… клянусь свѣтомъ, я не полюбилъ-бы ее, еслибы не этотъ глазокъ… или оба ея глазка, Однако, я только и дѣлаю, что лгу, и лгу самому себѣ. Вѣдаетъ небо, я люблю, и это научило уже меня писать стихи и грустить. Вотъ на лицо и стихи мои, и моя грусть. Я отправилъ уже къ Розалинѣ одинъ изъ моихъ сонетовъ. Понесъ его увалень, послалъ дуракъ, получила дама; милый увалень, милѣйшій дуракъ, еще милѣйшая дама! Прахъ побери, я ни крошки не озабочивался-бы этимъ, еслибы остальные трое врѣзались также, какъ я! Вотъ идетъ одинъ изъ нихъ съ запиской… Да поможетъ ему Богъ вздыхать! (Влѣзаетъ на дерево).
  

Входитъ Король, держа записку.

  
   Король. Увы!
   Биронъ (всторону). Подстрѣленъ, видитъ небо!.. Продолжай, милый Купидонъ: ты поразилъ его своей пернатой стрѣлой подъ лѣвый сосокъ!.. Узнаемъ тайны…
   Король (читаетъ). «Златое солнце не даетъ такого сладкаго поцѣлуя свѣжей утренней росѣ на розѣ, какъ лучи твоихъ очей, когда они осушиваютъ на моихъ щекахъ орошающую ихъ ночную росу. Серебряная луна не свѣтитъ и вполовину столь ясно сквозь прозрачное лоно водной глубины, какъ твоя краса сквозь мои слезы; ты сверкаешь въ каждой пророненной мною слезѣ, шествуешь, какъ въ колесницѣ, въ каждой ея каплѣ; такъ проходишь ты побѣдно среди моей скорби. Взгляни лишь на накопляющіяся у меня слезы, и онѣ укажутъ твое торжество сквозь причиненное тобою горе. Но ты сама не люби, и ты тогда сохранишь мои слезы, какъ зеркало, заставляя меня вѣчно плакать. О, королева королевъ! какъ ты восхитительна! Этого не изобразитъ ни одно помышленіе, не передастъ языкъ ни одного смертнаго!!..» Но какъ сообщить ей о моихъ страданіяхъ? Я уроню эту записку… Милая листва, осѣни безуміе!.. Но кто это идетъ? (отходитъ въ сторону).
  

Входитъ Лонгвиль съ запиской въ рукахъ.

  
   Король. Какъ, Лонгвиль! И онъ читаетъ… Слушай, мое ухо!
   Биронъ (всторону). Явись еще одинъ безумецъ въ моемъ образѣ!
   Лонгвиль. Увы! я нарушилъ клятву!
   Биронъ (всторону). Онъ идетъ съ билетомъ, какъ клятвопреступникъ.
   Король (всторону). Влюбленъ, надѣюсь… О, радостное сообщество въ позорѣ!
   Биронъ (всторону). Пьяницы любятъ товарищей по пьянству.
   Лонгвиль. Неужели я первый измѣнилъ клятвѣ?
   Биронъ (всторону). Я могъ-бы тебя успокоить: двухъ другихъ я уже знаю; ты совершаешь тріумвиратъ, вершину нашего общества, крайній уголъ висѣлицы, на которой повѣсилась наша простота.
   Лонгвиль. Боюсь, что эти тупые стихи не въ состояніи будутъ ее тронуть. О, милая Марія, любви моей императрица! Я изорву это стихотвореніе и напишу тебѣ прозой.
   Биронъ (всторону). О, стихи служатъ украшеніемъ на нарядныхъ штанахъ Купидона; не порти ихъ вида.
   Лонгвиль. Или ничего, сойдетъ (читаетъ). «Не небесное ли краснорѣчіе твоего взгляда (съ которымъ не можетъ бороться свѣтъ) склонило мое сердце къ измѣнѣ моей клятвѣ? Но измѣна, совершенная ради тебя, не заслуживаетъ кары. Я отказался отъ женщинъ, но я могу доказать, что моя клятва не относилась къ тебѣ, такъ какъ ты богиня. Клятва моя была земная, любовь къ тебѣ — небесная; если заслужу твое благоволеніе, то съ меня снимается низкій проступокъ. Клятвы лишь выдыханіе, а выдыханіе паръ; ты, мое прекрасное солнце, озаряющее мою землю, впивай эфиръ этой клятвы она будетъ въ тебѣ; если она нарушена, это не моя вина; а если она нарушена и мною, то кто же безуменъ на столько, что не захочетъ пожертвовать клятвой ради пріобрѣтенная?»
   Биронъ (всторону). Это печень превращаетъ плоть въ божество, молодую гусыню въ богиню. Чистое, чистое идолопоклонство! Прости намъ, Господь! Прости Господь! Мы всѣ сбились съ толку.
  

Входитъ Дюмэнъ съ запиской въ рукахъ.

  
   Лонгвиль. Но черезъ кого переслать?.. Кто-то идетъ… Отойду (Отходитъ всторону).
   Биронъ (всторону). Всѣ спрятались! Всѣ! старинная дѣтская игра. Я сижу здѣсь въ поднебесьи, подобно полубогу, наблюдая за тайными несчастныхъ безумцевъ. Еще-бы куль на мельницу! О, небо! Мое желаніе исполняется: Дюмэнъ тоже преобразился: четыре кулика на одномъ блюдѣ!
   Дюменъ. О, божественная Катишь!,
   Биронъ (всторону). О, весьма земной гаеръ!
   Дюмэнъ. Клянусь небомъ, чудо для смертныхъ глазъ!
   Биронъ (всторону). Клянусь землей, она весьма тѣлесна; ты врешь.
   Дюмэнъ. Ея золотистые волоса посрамляютъ янтарь!
   Биронъ (всторону). Ворона янтарнаго цвѣта, дѣйствительно, замѣчательна,
   Дюмэнъ. Стройна, какъ кедръ!
   Биронъ (всторону). Позволь: плечо у нея беременно.
   Дюмэнъ. Прелестна, какъ день!
   Биронъ (всторону). Какъ иные дни, въ которые солнце не свѣтитъ.
   Дюыэнъ. О, еслибы исполнилось мое желаніе!
   Лонгвиль (всторону). И мое!
   Король (всторону). И мое тоже, милостивый Господь!
   Биронъ (есторону). Да исполнится и мое, аминь! Хороша молитва?
   Дюмэнъ. Я хотѣлъ-бы ее позабыть, но она палитъ мою кровь, какъ лихорадка, и напоминаетъ о себѣ.
   Биронъ. Лихорадка палитъ тебѣ кровь, такъ надрѣзъ выпуститъ ее въ соусникъ. Милая увертка!
   Дюмэнъ. Перечитаю еще разъ ту оду, что я написалъ.
   Биронъ (всторону). Замѣчу еще разъ, какъ любовь умѣетъ разнообразить разсужденія.
   Дюмэнъ (читаетъ). «Однажды (о, роковой день!) любовь, которой вѣчный май, подмѣтила восхитительнѣйшій цвѣтокъ, нѣжившійся на сладострастномъ воздухѣ. Невидимый вѣтерокъ проскальзывалъ сквозь его бархатные лепестки, а влюбленный, умирая съ тоски, завидовалъ этому дыханію небесъ. «Вѣтерокъ, говорилъ онъ цвѣтку, можетъ обдувать твои щеки, какъ желалъ-бы я торжествовать подобно вѣтерку! Но, увы! рука моя связана клятвою не срывать тебя съ твоихъ шиповъ! Клятва, увы! вовсе непригодная для юности,— юности, любящей срывать то, что благоуханно! Не назови преступленіемъ, если я нарушу клятву ради тебя, ради которой самъ Юпитеръ поклялся-бы, что Юнона лишь эѳіопка, и отрекся-бы отъ сана Юпитера, чтобы обратиться въ смертнаго ради твоей любви!..» Пошлю это, прибавя что-нибудь попроще для изъявленія страданій моей искренней, алкающей любви! О, еслибы король, Биронъ и Лонгвиль тоже влюбились! Ихъ проступокъ, служащій мнѣ примѣромъ, смылъ-бы клеймо измѣны съ моего чела! Нѣтъ виновныхъ, когда всѣ виноваты.
   Лонгвиль (приближаясь). Дюмэнъ, твоя любовь очень нечеловѣколюбива, если ты желаешь себѣ товарищей въ любовной тоскѣ. Ты можешь блѣднѣть, но я покраснѣлъ-бы, право, еслибы кто подслушалъ такое мое нытье.
   Король (приближаясь). Такъ покраснѣйте-же, мессиръ! Вы въ одномъ положеніи съ нимъ; укоряя его, вы вдвойнѣ виноваты. Вы не влюблены въ Марію? Лонгвиль не сочинялъ сонетовъ въ ея честь? Онъ никогда не скрещивалъ рукъ на своей влюбленной груди, чтобы сдержать свое сердце? Я былъ незамѣтно спрятанъ въ этихъ кустахъ и наблюдалъ за вами обоими и краснѣлъ за обоихъ. Я слышалъ ваши преступные стихи, подмѣтилъ ваши пріемы: видѣлъ, какъ вылетали ваши вздохи, видѣлъ всю вашу страсть. Увы! кричалъ одинъ. О, Юпитеръ! взывалъ другой. Одинъ называлъ ея волоса золотомъ, другой — ея глаза кристалломъ; вы (обращаясь къ Лонгвилю) готовы нарушить вѣру и клятву для полученія рая; а по вашему (обращаясь къ Дюмэну), Юпитеръ готовъ стать клятвопреступникомъ ради вашей возлюбленной. Что скажетъ Биронъ, узнавъ о нарушеніи клятвъ, произнесенныхъ такъ усердно? Какъ будетъ онъ издѣваться! Сколько потратитъ своего остроумія! Какъ будетъ онъ торжествовать, прыгать и смѣяться! Клянусь всѣми видѣнными мною сокровищами, не хотѣлъ бы я, чтобы онъ узналъ подобное обо мнѣ!
   Биронъ. Теперь я слѣзу, чтобы отхлестать лицемѣріе! (Слѣзаетъ съ дерева). О, мой милостивый владыко, простите мнѣ! Вы добрая душа! пристойно-ли вамъ укорять въ любви этихъ червяковъ, когда вы влюблены болѣе ихъ? Что, ваши глаза не колесницы, въ вашихъ слезахъ не отражается одна принцесса? Вы не хотите преступать клятвы, это ненавистное дѣло; писать сонеты? это достойно только министрелей… Не стыдно-ли вамъ? И всѣмъ тремъ вамъ, попавшимся такъ славно? Вы нашли соринку въ глазу короля; онъ нашелъ ее у васъ; но я найду бревно у каждаго изъ васъ трехъ. О, что за глупую сцену пришлось мнѣ видѣть, какіе вздохи, стоны, уныніе, печаль! О, до чего пришлось мнѣ удерживаться, при видѣ короля, обращеннаго въ комара! Великаго Геркулеса, пиликающаго на скрипкѣ, велемудраго Соломона, напѣвающаго плясовой мотивъ, Нестора, играющаго въ колышки съ дѣтьми, насмѣшливаго Тимона, забавляющагося пустыми игрушками! Гдѣ твое горе, скажи мнѣ, добрый Дюмэнъ? И ты милый Лонгвиль, гдѣ у тебя болитъ? А у моего государя? у всѣхъ боль въ груди. Ей! крѣпительной похлебки!
   Король. Твои шутки слишкомъ ѣдки. Неужели мы унижены твоимъ высшимъ взглядомъ’?
   Биронъ. Не вы унижены мною,— я униженъ вами; я, который честенъ, я, считающій грѣхомъ нарушить данную мной клятву,— я униженъ тѣмъ, что состою товарищемъ людей, измѣнчивыхъ, какъ луна, страшно непостоянныхъ. Видали-ли вы, чтобы я писывалъ стихи? Или страдалъ по какой-нибудь дѣвѣ? Или терялъ минуту на охорашиваніе себя? Слыхали вы, чтобы я расхваливалъ ручку, ступню, лицо, глаза, походку, позу, чело, грудь, талію, ногу, какой-нибудь членъ?..
   Король. Потише; къ чему такая стремительность? Мчится такъ честный человѣкъ или воръ?
   Биронъ. Я мчусь прочь отъ любви; пропустите меня, прекрасный влюбленный!
  

Входятъ: Жакенета и Башка.

  
   Жакенета. Божіе благословеніе королю!
   Король. Что у тебя за подношеніе?
   Башка. Какая-то измѣна.
   Король. При чемъ здѣсь измѣна?
   Баніка. Ни при чемъ, ваша милость.
   Король. Если она никому не вредитъ, то и ты, и измѣна можете спокойно убираться отсюда.
   Жакенета. Прошу ваше величество прочесть это письмо; нашъ пасторъ заподозрилъ его: тутъ измѣна, говоритъ онъ.
   Король (передавая письмо Бирону). Биронъ, прочти (Жакенетѣ). Откуда оно у тебя?
   Жакенета. Отъ Башки.
   Король. А тебѣ далъ кто?
   Башка. Діонъ Адрамадіо… дінъ Адрамадіо.
   Король. Но, это что?.. Что съ тобой? Зачѣмъ ты его рвешь?
   Биронъ. Тутъ шутка, государь, одна шутка; вамъ нечего безпокоиться.
   Лонгвиль. Но она его взволновала. Надо прослушать, что это.
   Дюмэнъ (поднимая обрывки бумаги). Почеркъ Бирона, вотъ и его подпись.
   Биронъ (Башкѣ). О, непотребный болванъ! Ты родился на мой позоръ. Я виноватъ, ваше величество, виноватъ… Сознаюсь, сознаюсь.
   Король. Въ чемъ?
   Биронъ. Въ томъ, что вамъ, тремъ безумцамъ, не хватало четвертаго для ровнаго счета. Онъ, онъ, вы король, и я — мы карманные воришки въ любви и заслуживаемъ смерть. О, прогоните этихъ слушателей, и я разскажу вамъ болѣе!
   Дюмэнъ. Теперь у насъ четъ.
   Биронъ. Вѣрно, вѣрно: насъ четверо. Уйдутъ эти голубки?
   Король. Уходите, вы! Прочь!
   Башка. Прочь, честный народъ! Остаются одни измѣнники (Уходитъ съ Жакенетой).
   Биронъ. Любезные синьоры, любезные влюбленные, обнимемтесь! Мы вѣрны, на сколько могутъ быть вѣрными плоть и кровь. Mope должно имѣть свой приливъ и отливъ, небо должно показывать свой ликъ; молодая кровь не можетъ повиноваться предписаніямъ старости: мы не можемъ бороться съ причиной нашего рожденія; поэтому намъ было неизбѣжно нарушить клятву.
   Король. Неужели эта разорванная записка обнаруживаетъ твою влюбленность?
   Биронъ. Неужели, спрашиваете вы? Кто же можетъ увидать божественную Розалину и не уподобиться дикому и суровому индусу, который склоняетъ свою рабскую голову при первомъ лучѣ съ великолѣпнаго востока и, ослѣпленный, лобзаетъ низкій прахъ, припавъ къ нему покорною грудью? Чей высокомѣрный, орлиный взглядъ осмѣливается устремиться на ея небесное чело и не ослѣпляется его величіемъ?
   Король. Что за рвеніе, что за восторгъ одушевляютъ тебя теперь? Моя возлюбленная, ея госпожа, прелестная луна. Розалина, лишь свѣтило — спутникъ, едва замѣтна въ ея свѣтѣ.
   Биронъ. Въ такомъ случаѣ, глаза мои не глаза, и я не Биронъ! О, безъ моей возлюбленной день обратится въ ночь. Соединенная прелесть всѣхъ цвѣтовъ лица встрѣчается, какъ на ярмаркѣ, на ея прекрасномъ лицѣ, въ которомъ множество достоинствъ составляютъ одно: въ немъ нѣтъ недостатка ни въ чемъ, чего только можно желать. Дайте мнѣ цвѣтистость всѣхъ сладкозвучныхъ устъ… Но, нѣтъ! Прочь, изысканная реторика! Она не нуждается въ тебѣ. Однимъ продажнымъ вещамъ подобаетъ торгашеское расхваливаніе, она превыше похвалъ, и слишкомъ скудная похвала лишь пятнаетъ. Дряхлый пустынникъ, изможденный сотнею зимъ, сброситъ пятьдесятъ изъ нихъ, взглянувъ ей въ глаза. Красота освѣжаетъ старость, какъ младенца, и придаетъ клюкѣ дѣтство колыбели. О, она солнце, придающее блескъ всему!
   Король. Но, видитъ небо! Твоя возлюбленная черна, какъ черное дерево.
   Биронъ. Черное дерево похоже на нее? О, божественное дерево! Жена изъ такого дерева была бы блаженствомъ. О, кто здѣсь можетъ привести меня къ присягѣ? Гдѣ та книга, на которой я могу поклясться, что та красавица не красива, которая не научится ея взорамъ; ни одно лицо не миловидно, если оно не такъ смугло!
   Король. О, парадоксъ! Черный цвѣтъ — вывѣска ада, цвѣтъ темницъ, хмурый зракъ ночи; а вѣнцу красоты приличествуетъ ясность неба.
   Биронъ. Соблазняютъ еще скорѣе тѣ дьяволы, которые походятъ на свѣтлыхъ духовъ! О, если чело моей дамы осѣнено чернымъ, то это потому, что оно облеклось въ трауръ при видѣ того, какъ краски и чужіе волоса восхищаютъ обожателей своимъ обманомъ. Она родилась, чтобы сдѣлать черное свѣтлымъ; ея хотѣніе переустроитъ современную моду; естественный румянецъ принимается теперь за румяны, и потому теперь тѣ румяныя, которыя не захотятъ, чтобы ими пренебрегали, окрасятся въ черное, чтобы подражать ея смуглости.
   Дюмэнъ. Чтобы походить на нее, окрасили себя трубочисты.
   Лонгвиль. И съ ея появленія угольщики считаются сіяющими.
   Король. А эѳіопы хвалятся своимъ прекраснымъ цвѣтомъ лица.
   Дюмэнъ. При темнотѣ не требуется болѣе свѣчъ: мракъ — это свѣтъ.
   Биронъ. Ваши возлюбленныя не смѣютъ выдти подъ дождь, боясь, какъ бы онъ не смылъ ихъ цвѣта.
   Король. Вашей не мѣшало бы пойти, потому что, говоря напрямикъ, я найду много лицъ почище, хотя бы и неумытыхъ.
   Биронъ. Я докажу, что она красива, хотя бы мнѣ пришлось говорить до страшнаго суда!
   Король. Ни одинъ дьяволъ не испугаетъ тебя въ томъ какъ она.
   Дюмэнъ. Не видывалъ я, чтобы человѣкъ цѣнилъ дрянь такъ высоко!
   Лонгвиль (показывая ему свою обувь). Взгляни, вотъ твоя возлюбленная: что мой башмакъ, что ея лицо.
   Биронъ. О, еслибы улицы были вымощены твоими глазами, ея ноги были-бы слишкомъ нѣжны для такой дороги.
   Дюмэнъ. Фуй! Если она такъ пойдетъ, то вся улица увидитъ лежащее выше у нея, какъ еслибы она шла внизъ головой.
   Король. Но къ чему все это? Развѣ не всѣ мы влюблены?
   Биронъ. О, нѣтъ ничего вѣрнѣе этого: и всѣ мы клятвопреступники поэтому.
   Король. Такъ прекратимъ эту болтовню, а ты, добрый Биронъ, докажи намъ, что наша любовь законна и мы не нарушали клятвы.
   Дюмэнъ. И вправду!.. Найди извиненіе проступку.
   Лонгвиль. Да, какой-нибудь примѣръ, чтобы насъ оправдать, какую-нибудь увертку, сутяжничество, на которомъ чорта проведешь.
   Дюмэнъ. Какой-нибудь бальзамъ противъ измѣны слову.
   Биронъ. О, его найдется болѣе, чѣмъ нужно! Внимайте-же, любезные воины нѣжной склонности! Разсмотримъ, чему мы поклялись сначала: поститься… заниматься науками… не видать женщинъ. Все это низкая измѣна противъ царственной юности. Скажите, можете вы поститься? Ваши желудки слишкомъ молоды и лишнее воздержаніе порождаетъ болѣзнь. А давъ обѣтъ учиться, синьоры, каждый изъ васъ отрекся отъ настоящей книги: можете-ли вы вѣчно мечтать, углубляться и смотрѣть въ одно? Какъ можете вы, государь, и вы, и вы, найти самую суть ученія безъ красоты женскаго лица? Я почерпнулъ такую систему изъ женскихъ глазъ; они основа, книги, академіи, въ которыхъ искрится настоящій огнь Прометея! Вѣчное корпѣнье сковываетъ въ артеріяхъ вашъ живой духъ; такъ движеніе и продолжительный трудъ истощаютъ мускульную силу путника. Далѣе, обѣщавъ не смотрѣть на женское лицо, вы тѣмъ измѣнили назначенію вашихъ глазъ и самой наукѣ, виновницѣ вашихъ обѣтовъ. Есть-ли въ мірѣ такой авторъ, который преподаетъ красоту лучше, чѣмъ женскіе глаза? Ученость лишь придача къ намъ самимъ, и тамъ, гдѣ мы, тамъ и наша ученость. Слѣдовательно, если мы смотримъ въ женскіе глаза, не видимъ-ли мы тамъ и нашихъ познаній? О, мы дали обѣтъ учиться, синьоры, но мы тѣмъ измѣнили нашимъ книгамъ, потому что, гдѣ-же вы, мой государь, или вы, или вы, среди вашего тяжелаго созерцанія, нашли-бы столь пламенные стихи, которые внушаются вамъ прекрасными наставницами? Другія малоподвижныя науки засядутъ въ мозгу и, находя лишь скудное примѣненіе, рѣдко обнаруживаютъ жатву, полученную съ нихъ тяжелымъ трудомъ; но любовь, изученная первоначально въ женскихъ глазахъ, не остается замкнутою въ мозгу, но, съ быстротою всѣхъ элементовъ, распространяется такъ скоро, какъ мысль, по всѣмъ нашимъ чувствамъ, сообщая каждому двойную силу, превосходящую ихъ обычную способность и отправленіе. Такъ, она придаетъ чудную силу зрѣнія глазамъ: глаза орла ослѣпнутъ скорѣе, нежели глаза влюбленнаго; ухо влюбленнаго подмѣтитъ малѣйшій звукъ, когда не разслышитъ ничего даже осторожнѣйшій воръ; осязаніе любящаго мягче, чувствительнѣе, нежели нѣжные рожки улитки въ ея раковинкѣ; разборчивый вкусъ Бахуса грубъ противъ языка у влюбленнаго; что касается доблести, развѣ любовь не Геркулесъ, всегда готовая взбираться на гесперидскія деревья? Она хитра, какъ сфинксъ; нѣжна, мелодична, блистательна, какъ лира Аполлона со струнами изъ его волосъ; а когда любовь заговоритъ,— голоса всѣхъ боговъ опьяняютъ небо своею гармоніей. Ни одинъ поэтъ не долженъ прикоснуться къ перу для писанія, не разводя своихъ чернилъ любовными вздохами. О, тогда его стихи очаруютъ слухъ дикарей, вселятъ тихое смиреніе въ тирановъ. Я вывожу это ученіе изъ женскихъ глазъ: они искрятся всегда истымъ огнемъ Прометея; они книги, науки, академіи, которыя поучаютъ, содержатъ и питаютъ весь міръ; безъ нихъ никто не можетъ преуспѣвать ни въ чемъ. И вы были, поэтому, безумны, отрекаясь отъ женщинъ, и будете безумными, сдержавъ свой обѣтъ. Ради мудрости, имя которой любятъ всѣ люди, или ради любви, которая дорожитъ людьми, или ради мужчинъ, произведшихъ этихъ женщинъ, или ради женщинъ, благодаря которымъ мы, мужчины, стали мужчинами,— пожертвуемъ своими клятвами, чтобы спасти себя, иначе мы пожертвуемъ собою, ради спасенія нашихъ клятвъ. Нарушать такъ обѣты будетъ благочестіемъ: милосердіе предписано намъ закономъ свыше, а развѣ можно отдѣлять любовь отъ милосердія?
   Король. Во имя святого Купидона! воины, въ походъ!
   Биронъ. Впередъ ваши знамена, синьоры, и нападемъ! Безъ разбора, опрокинемъ ихъ! Но, помните, что, въ этой схваткѣ вы должны закрыть имъ солнце.
   Лонгвиль. Но, къ дѣлу! Оставимъ эту болтовню. Рѣшаемся мы ухаживать за этими французскими дѣвицами?
   Король. И побѣдить ихъ. Придумаемъ поэтому какое-нибудь развлеченіе для нихъ въ ихъ шатрахъ.
   Биронъ. Прежде всего отведемъ ихъ изъ парка туда каждый изъ насъ взявъ за руку свою возлюбленную; послѣ полудня, позабавимъ ихъ какимъ-нибудь необыкновеннымъ развлеченіемъ, такимъ, которое можно будетъ подготовить въ столь короткій срокъ. Собранія, танцы, маскарады и разныя забавы предшествуютъ прекрасной любви, усыпая ея путь цвѣтами.
   Король. Идемъ, идемъ! Не будемъ терять того, что только можетъ назваться временемъ и можетъ быть употреблено нами.
   Бирокъ. Allons, allons! Посѣявъ куколь, не соберешь ржи, и правосудіе коловращается всегда равномѣрно; легкомысленныя дѣвушки могутъ оказаться язвою для людей, нарушившихъ клятву; если такъ, то мы купимъ за свою мѣдь не лучшее сокровище! (Уходятъ).
  

ДѢЙСТВІЕ ПЯТОЕ

  

СЦЕНА I.

Другая часть парка.

Входятъ: Олофернъ, Натаніель и Тупица.

  
   Олофернъ. Satis quod sufficit.
   Натаніель. Славлю Бога за васъ, ваша милость; ваши разсужденія за обѣдомъ были остры и убѣдительны; забавны безъ неприличія, остроумны безъ натяжки, смѣлы безъ наглости, учены безъ педантизма и новы безъ ереси…Я бесѣдовалъ quondam съ однимъ изъ товарищей короля, именуемымъ, называющимся или прозваннымъ донъ Адріано де Армадо.
   Олофернъ. Novi hominem tanquam te: онъ высокомѣренъ, рѣчь его рѣзка, языкъ остеръ, взоръ надмененъ, походка торжественна; обращеніе, вообще, тщеславно, странно, напышенно. Онъ слишкомъ щеголеватъ, щепетиленъ, неестественъ, страненъ, слишкомъ иноземенъ, если могу такъ выразиться.
   Натаніель. Весьма оригинальный и мѣткій эпитетъ! (Заноситъ выраженіе въ свою записную книжку).
   Олофернъ. Нить его болтовни ссучена тоньше, нежели основа его доказательствъ. Терпѣть не могу этихъ фанатичныхъ чудаковъ, этихъ неуживчивыхъ и придирчивыхъ собесѣдниковъ, этихъ исказителей правописанія; онъ говоритъ dout когда долженъ сказать doubt; det, когда долженъ выговаривать debt: d, е, b, t, а не d, e, t; онъ мямлитъ: cauf вмѣсто calf, hauf вмѣсто half; вмѣсто neighbour, выговариваетъ nebour; neigh сокращаетъ въ ne. Это отовратительно (онъ произнесъ бы «отвратительно»), это доводитъ до лишенія разсудка. Ne intelligis, domine? Это можетъ взбѣсить, свести съ ума.
   Наташель. Laus deo, bone intelligo.
   Олофернъ. Bone?.. Надо бы сказать: bene. Немножко увѣчите Присція. Но это еще можетъ сойти.
  

Входятъ: Армадо, Мошка и Башка.

  
   Натаніель. Videsne quis venit?
   Олофернъ. Video et gaudeo.
   Армадо (Мошкѣ). Несмысленные…
   Олофернъ. Почему несмысленные, а не «неосмысленные»?
   Армадо. Мужи міра, пріятно встрѣтиться съ вами!
   Олофернъ. Весьма боевой синьоръ, нашъ привѣтъ!
   Мошка (Башкѣ). Они участвовали на большомъ язычномъ пиру и наворовали съ него крохъ.
   Башка. О, они долго питались изъ корзины словесныхъ отбросовъ! Я удивляюсь, какъ еще твой господинъ не проглотилъ тебя вмѣсто слова, потому что ты на цѣлую голову короче, чѣмъ, напримѣръ, honorificabilitudinitatibus. Тебя легче проглотить, чѣмъ изюмъ изъ горящей водки.
   Мошка. Молчи; свалка начинается.
   Армадо (Олоферну). Милостивый государь, вѣдь вы образованный человѣкъ?
   Мошка. О, да, онъ учитъ дѣтей по букварю. Что будетъ, если е и б сложить обратно, съ удареніемъ на первой буквѣ?
   Олофернъ. Бе, бе, отрокъ мой, съ протяженіемъ звука.
   Мошка. Бе, бе, глупый баранъ, и съ рожками. Видите, каково его ученье!
   Олофернъ. Quis, quis? Кто подразумѣвается подъ твоимъ созвучіемъ?
   Мошка. Если говорю я — то, конечно — вы.
   Олофернъ. Я…
   Мошка. Вотъ вы и сами подтверждаете это.
   Армадо. Клянусь солеными волнами Средиземнаго моря это ловко: быстрый выпадъ остроумія: разъ, два, впередъ — и проткнулъ! Это услаждаетъ мнѣ разумъ; неподдѣльное остроуміе!
   Мошка. И преподнесенное ребенкомъ старцу, у котораго свое-то состарилось.
   Олофеенъ. Но въ чемъ риторическая фигура?
   Мошка. Въ рогахъ.
   Одофевнъ. Ты споришь, какъ ребенокъ. Поди, подгоняй свою юлу.
   Мошка. Подарите мнѣ одинъ вашъ рогъ, чтобы устроить ее, и я стану подгонять вашу гнусность circum circa. Юла изъ рога рогоносца!
   Башка. Еслибы у меня былъ всего на все одинъ только пении, я отдалъ бы его тебѣ на пряникъ! Вотъ вознагражденіе, полученное мною отъ твоего господина, бери, о грошевый кошель ума, о скромность съ голубиное яичко! О, еслибы небу было угодно, чтобы ты былъ бы хотя моимъ побочнымъ сыномъ! Что за счастливымъ отцомъ ты сдѣлалъ бы меня! Валяй! У тебя ума съ навозную кучу, до конца ногтей, какъ говорится!
   Олофернъ. О, усматриваю исковерканную латынь: навозная куча вмѣсто ungaem.
   Армадо. Собратъ по учености, pracambula. Отдѣлимся отъ этихъ невѣждъ. Это вы обучаете молодежь въ школѣ, что на вершинѣ горы?
   Одофернъ. Или mons, возвышенности.
   Армадо. Пусть такъ, если вамъ угодно, вмѣсто горы.
   Одофернъ. Обучаю, безспорно.
   Армадо. Милостивый государь, королю угодно и желательно доставить развлеченіе принцессѣ въ ея шатрѣ, на склонѣ этого же дня,— что грубою толпою зовется: пополудни.
   Олофернъ. Выраженіе «склонъ дня», весьма чтимый синьоръ, подходящее, соотвѣтственное и равнозначущее для послѣполуденнаго времени. Это слово хорошо выбрано, подведено; оно красиво и точно, увѣряю васъ, синьоръ, увѣряю васъ.
   Армадо. Король — благороднѣйшая личность и, вѣрьте мнѣ, мой близкій, весьма хорошій другъ… Я не стану распространяться насчетъ нашей короткости… Позволяю себѣ напомнить вамъ о лишней вѣжливости… Прошу васъ, накройтесь… Среди весьма важныхъ и многозначительныхъ дѣлъ… имѣющихъ громадную важность… Но, это въ сторону… Я долженъ вамъ замѣтить, что его величеству бываетъ иногда угодно упираться на мое бѣдное плечо и поигрывать вотъ такъ, съ моимъ внѣшнимъ приростомъ, усами… Но милочка мой, оставимъ это въ сторонѣ. Однако, я не басни плету: его величеству было благоугодно излить нѣкоторыя особыя милости на меня, воина, человѣка постранствовавшаго, видѣвшаго свѣтъ; но это въ сторону. Дѣло въ томъ, что… Но, милѣйшій мой, прошу сохранить это въ тайнѣ… Король желаетъ, чтобы я угостилъ принцессу, эту милую цыпочку какимъ нибудь прелестнымъ представленіемъ, или зрѣлищемъ, или пантомимой, или фарсомъ, или фейерверкомъ. Теперь, слыша, что пасторъ и ваша любезная личность мастера на такія штуки, на такія скоропалительныя потѣхи, если можно такъ выразиться, я сообщаю вамъ обо всемъ, съ цѣлью просить вашего содѣйствія.
   Олофернъ. Синьоръ, вы можете вывести передъ нею «Девять героевъ…» Мессиръ Натаніель, дѣло идетъ объ устройствѣ какого-нибудь представленія, какого нибудь зрѣлища на склонѣ этого дня, при нашей помощи, по волѣ короля и этого любезнаго, достославнаго и весьма ученаго дворянина… И это передъ принцессой; я полагаю, что ничего не можетъ быть лучше, какъ «Девять героевъ».
   Натаніель. Гдѣ вы найдете девятерыхъ людей, способныхъ ихъ представить?
   Олофернъ. Іосіей будете вы; я или этотъ почтенный господинъ изобразитъ Іуду Маккавея; этотъ парень, въ виду громадности его членовъ или суставовъ, будетъ великимъ Помпеемъ; пажъ — Геркулесомъ…
   Армадо. Простите, но это не идетъ: онъ величиною меньше пальца этого героя; онъ не доросъ и до конца его палицы.
   Олофернъ. Хотите меня выслушать? Онъ будетъ представлять Геркулеса въ его малолѣтствѣ: его enter и его exit будутъ состоять въ удавленіи змѣя, и я подготовлю защитительное слово на этотъ предметъ.
   Мошка. Славно придумано! Такъ, что если кто вздумаетъ свистать, вы можете крикнуть: «Браво, Геркулесъ! Ты давишь теперь змѣю!» Такимъ путемъ можно обращать обиду съ пріятность, хотя немногимъ это удается.
   Армадо. А прочихъ героевъ?..
   Олофернъ. Я представлю троихъ.
   Мошка. Трижды геройскій человѣкъ!
   Армадо. Сказать вамъ нѣчто?
   Олофернъ. Мы слушаемъ.
   Армадо. Если это не сладится, мы сыграемъ фарсъ. Прошу васъ послѣдовать за мною.
   Олофернъ. Via! Почтенный Тупица, ты не проронилъ ни слова все время.
   Тупица. И не понялъ тоже ни одного, ваша милость.
   Олофернъ. Allons! Мы найдемъ тебѣ дѣло.
   Тупица. Я готовъ принять участіе въ пляскѣ или въ чемъ тамъ еще… Могу бить въ бубны передъ героями и заставить ихъ плясать въ хороводѣ.
   Олофернъ. Туповатъ ты, честный Тупица, для нашей игры. Идемъ (Уходятъ).
  

СЦЕНА II.

Часть парка передъ шатромъ принцессы.

Входятъ: Принцесса, Катарина, Розалина и Марія.

  
   Принцесса. Милыя мои, мы можемъ обогатиться до нашего отъѣзда, если продолжатся такіе щедрые подарки: дамъ хотятъ замуровать алмазами. Смотрите, что я получила отъ влюбленнаго короля.
   Розалина. Ваше высочество, ничего болѣе не было прислано при этомъ?
   Принцесса. Не было-ли чего? Да, было столько любви въ стихахъ, сколько можетъ помѣститься на листѣ бумаги, исписанномъ съ обѣихъ сторонъ, на поляхъ и повсюду; а на печати было имя Купидона.
   Розалина. Это было средствомъ заставить рости этого божка, а то онъ уже пять тысячъ лѣтъ ребенкомъ.
   Катарина. И въ то же время — это лукавый, несчастный висѣльникъ!
   Розалина. Ты никогда не подружишься съ нимъ: онъ убилъ твою сестру.
   Катарина. Онъ обрекъ ее на меланхолію, грусть, уныніе; такъ и скончалась она; а будь она вѣтрена, какъ ты, такого же веселаго, игриваго, податливаго нрава, она успѣла бы сдѣлаться бабушкой, прежде нежели умереть. Такъ выживешь и ты, потому что легкіе сердцемъ долговѣчны.
   Розалина. Что за темный смыслъ въ твоемъ намекѣ, мышенокъ, на мою легкость?
   Катарина. Я разумѣю легкость черной красоты.
   Розалина. Посвѣти свои слова поярче, чтобы ихъ поняли.
   Катарина. Не загаси свѣта совсѣмъ, снимая со свѣчи: мнѣ придется кончить рѣчь въ тѣни.
   Розалина. Да ты и всегда дѣйствуешь въ тѣни.
   Катарина. А ты иначе, будучи легковѣсной.
   Розалина. Да, во мнѣ менѣе вѣса, поэтому я и легковѣсна.
   Катарина. Менѣе вѣса… Ты не придаешь мнѣ никакого вѣса, вотъ что.
   Розалина. На то причина: неизлечимаго не лечатъ.
   Принцесса. Обѣ отличились. Прекрасно разыграли схватку остроумія. Но, Розалина, ты тоже получила подарокъ: отъ кого и что?
   Розалина. Извольте, объясню. Будь мое лицо столь прекрасно, какъ ваше, мой подарокъ былъ бы такъ же великъ, но взгляните и на это. Я получила и стихи, благодарю за нихъ Бирона. Строфы вѣрны, и еслибы ихъ содержаніе было такъ же вѣрно, я оказалась бы прекраснѣйшей богиней на землѣ: меня приравниваютъ къ двадцати тысячамъ красавицъ. О, какой портретъ мой начерталъ онъ въ своемъ письмѣ.
   Принцесса. Схожій во всемъ?
   Розалина. Лишь въ буквахъ имени, но не въ описаніи достоинствъ.
   Принцесса. Такъ вы прекрасны лишь, какъ его чернила? Хорошо заключеніе!
   Катарина. Прекрасна какъ буква Р на прописяхъ.
   Розалина. Держись съ своимъ карандашемъ! Я не хочу умирать твоей должницей, моя красная воскресная отмѣтка, моя золотая буква! О, еслибы у тебя лицо не было такъ испещрено этими О!
   Катарина. Оспа тебѣ за эту шутку! Проклятіе всѣмъ насмѣшницамъ!
   Принцесса. Но что прислано тебѣ отъ прекраснаго Дюмэна?
   Катарина. Эта перчатка, ваше высочество.
   Принцесса. Но онъ прислалъ, навѣрное, пару?
   Катарина. Да, ваше высочество, и сверхъ того еще тысячу стиховъ отъ вѣрнаго поклонника: великое дѣло изліяніе лицемѣрія и пошлый наборъ отъявленныхъ глупостей.
   Марія. А Лонгвиль прислалъ мнѣ это, вмѣстѣ съ этимъ жемчугомъ: письмо длиною чуть не въ полмили!
   Принцесса. Да, кажется. И не желала-ли ты въ душѣ, чтобы ожерелье было подлиннѣе, а письмо покороче?
   Марія. О, да, или чтобъ не разнять мнѣ моихъ рукъ.
   Принцесса. Мы дѣвушки умныя, если смѣемся такъ надъ нашими поклонниками.
   Розалина. Они особенно глупы тѣмъ, что покупаютъ такою цѣной наши насмѣшки. Я помучаю еще этого Бирона ли моего отъѣзда, О, еслибы я могла нанять его на недѣльку какъ заставила-бы я его ластиться, просить, умолять, выжидать минуты, подстерегать благопріятное время, тратить свое щедрое остроуміе на безцѣльные стихи, подчинять свои услуги вполнѣ моимъ причудамъ и даже гордиться тѣмъ, что я поставляю себѣ въ гордость его униженіе! Я хотѣла-бы вліять на него роковымъ образомъ до того, что онъ сталъ-бы моей игрушкою, а я его судьбою!
   Принцесса. Никто не вязнетъ такъ крѣпко, однажды попавшись, какъ умница, потерявшій разсудокъ: безуміе, высиженное мудростью, опирается на нее и на школьную ученость, а собственная красота ума краситъ ученаго глупца.
   Розалина. Молодая кровь кипитъ не такъ неудержимо, какъ степенность рвется къ похотливости.
   Марія. Безуміе выступаетъ не такъ рѣзко у глупцовъ, какъ у умниковъ, потому что, когда ихъ умъ мутится, они ищутъ всячески въ силѣ своего ума доказательствъ въ пользу своего заблужденія.
  

Входитъ Бойе.

  
   Принцесса. Сюда идетъ Бойе, и съ веселымъ лицомъ.
   Бойе. О, я умираю отъ хохота. Гдѣ ея высочество?
   Принцесса. Какія новости, Бойе?
   Бойе. Готовьтесь, ваше высочество, готовьтесь! Къ оружію, женщины, къ оружію! Уже на конѣ враги вашего спокойствія! Любовь приближается подъ личиной и во всеоружіи учености. Васъ хотятъ поймать врасплохъ; соберитесь-же съ духомъ, приступите къ своей оборонѣ или спрячьте свои головы, какъ трусы, и бѣгите отсюда.
   Принцесса. Святой Денисъ на святого Купидона! Кто-же они, мчащіеся на насъ? Повѣдай, лазутчикъ, повѣдай!
   Бойе. Я хотѣлъ сомкнуть глаза на полчаса подъ прохладною сѣнью смоковницы, какъ вдругъ мой предположенный отдыхъ былъ нарушенъ: я увидѣлъ, что подъ эту-же сѣнь направляются король и его товарищи. Я пробрался осторожно въ сосѣдніе кусты и оттуда подслушалъ то, что вы услышите: они прибудутъ сюда вскорѣ переодѣтые; вѣстникомъ ихъ будетъ миловидный и лукавый пажъ, который хорошо заучилъ наизусть свою роль посланца. Они втолковали ему и движенія, и выраженье: «Такъ долженъ ты говорить, такъ держать свой станъ». И они боялись при этомъ, какъ-бы онъ не растерялся въ вашемъ величественномъ присутствіи. Король говорилъ ему: «Тебѣ придется увидѣть ангела, но ты не страшись, а говори смѣло». Мальчикъ отвѣчалъ «Ангелъ не что дурное: я испугался-бы, еслибы она была дьяволомъ». Всѣ разсмѣялись на это, похлопали его по плечу, ободряя еще болѣе смѣльчака своими похвалами. Одинъ потиралъ себѣ локти, вотъ такъ, хохоталъ и клялся, что не было сказано лучшаго словца до сихъ поръ; другой щелкалъ пальцами, съ крикомъ: «Ну, поступимъ такъ, будь, что будетъ!» Третій подскакивалъ, восклицая: «Все идетъ на ладъ!» Четвертый вертѣлся на носкахъ и свалился. Тогда и всѣ попадали на землю, такъ надрываясь отъ усерднаго хохота, что среди этого дурачливаго припадка, ради обузданія ихъ глупости, показались у нихъ суровыя слезы печали.
   Принцесса. Но, что-же, что-же? Они хотятъ придти къ намъ?
   Бойе. Придутъ, придутъ. И нарядились они московитами или русскими. Я догадываюсь, что они намѣреваются поболтать, полюбезничать, потанцовать; каждый изъ нихъ изложитъ свой любовный искъ передъ своей избранницей. И каждый узнаетъ свою по поднесенному имъ ей подарку.
   Принцесса. Вотъ какъ! Проведемъ-же этихъ любезниковъ. Сударыни, мы всѣ надѣнемъ маски, и ни одинъ изъ нихъ, несмотря на все свое ухаживанье, не удостоится увидѣть лица ни одной дамы… Слушай, Розалина, ты надѣнешь мой подарокъ и король будетъ любезничать съ тобой, принимая тебя за свой предметъ. Бери это, милая, и давай мнѣ свое; такъ Биронъ приметъ меня за Розалину… А вы обѣ обмѣняйтесь тоже своими подарками, для того, чтобы ваши поклонники ухаживали-бы ошибочно, благодаря этому обмѣну.
   Розалина. Хорошо, и выставимъ наши подарки повиднѣе.
   Катарина. Но что у васъ за цѣль при этихъ перемѣнахъ?
   Принцесся. Цѣль та, чтобы разстроить предположенное ими. Они дѣйствуютъ лишь ради насмѣшливой потѣхи, а я хочу отплатить насмѣшкой за насмѣшку. Они откроютъ своя затаенныя мысли не истиннымъ своимъ возлюбленнымъ, и мы посмѣемся надъ ними при первой-же нашей встрѣчѣ, когда будемъ привѣтствовать ихъ и бесѣдовать съ ними уже съ открытымъ лицомъ.
   Розалина. Но можемъ мы танцовать съ ними, если они насъ пригласятъ?
   Принцесса. Нѣтъ; хоть умирать, а не двинемъ ноги; не окажемъ тоже снисхожденія и ихъ заученнымъ рѣчамъ, а когда они заговорятъ, отворотимся въ сторону.
   Бойе. Но такое презрѣніе поразитъ сердца ораторовъ и разлучитъ ихъ память съ ролью.
   Принцесса. Я того и хочу, и я увѣрена, что, сбившись разъ, они забудутъ и остальное. Нѣтъ ничего забавнѣе, какъ сбить забаву забавой и присвоить себѣ замышленное ими, а намъ остаться при своемъ. Такъ мы одержимъ верхъ, разстроивъ устроенную противъ насъ игру, а они, осмѣянные вполнѣ, удалятся съ позоромъ. (Звуки трубъ за сценой).
   Бойе. Звучатъ рога. Надѣвайте маски; ряженые идутъ. (Всѣ дамы надѣваютъ маски).
  

Входятъ: Король, Биронъ, Лонгвилъ и Дюменъ въ русскихъ костюмахъ и маскахъ. Мошка, музыканты и свита.

  
   Мошка. Привѣтствіе роскошнѣйшимъ красотамъ въ мірѣ.
   Бойе. Красота пока не роскошнѣе тафты.
   Мошка. «Священное собраніе прелестнѣйшихъ дамъ, которыя… (Дамы оборачиваются къ нему спиною), которыя когда либо обращали… свои спины… къ смертнымъ очамъ!»
   Биронъ (подсказываетъ). Свои очи, подлецъ, свои очи!
   Мошка. «Обращали свои очи къ смертнымъ очамъ! Но…»
   Бойе. Не хватаетъ тебя болѣе, это видно.
   Мошка. «Небесные духи, по благости вашей, удостойте не смотрѣть»…
   Биронъ. Посмотрѣть, мерзавецъ!
   Мошка. «Удостойте посмотрѣть вашими лучезарными какъ солнце очами… какъ солнце очами»…
   Боце. Онѣ не отвѣтятъ на такое воззваніе; говори лучше: лучезарными, какъ дочери, очами.
   Мошка. Онѣ не слушаютъ меня, и это меня сбиваетъ.
   Биронъ. Такой-то ты мастеръ? Пошелъ вонъ, мошенникъ!
   Розалина. Чего хотятъ эти чужестранцы? Узнайте ихъ намѣренія, Бойе. Если они говорятъ на нашемъ языкѣ, то пусть кто нибудь изъ нихъ разскажетъ попросту о ихъ цѣли. Спросите, что имъ надо.
   Бойе. Что вамъ угодно отъ принцессы?
   Биронъ. Ничего, кромѣ мирнаго и привѣтливаго свиданія.
   Розалина. Чего они хотятъ?
   Бойе. Только мирнаго согласія и привѣтливаго свиданія.
   Розалина. Что же, они это получили; пусть уходятъ.
   Бойе. Она говоритъ, вы получили это и можете уйти.
   Король. Скажи ей, что мы омѣрили много миль, чтобы пройтись съ нею въ танцѣ на этой лужайкѣ.
   Бойе. Они говорятъ, что отмѣрили много миль, чтобы пройтись съ вами въ танцѣ по этой лужайкѣ.
   Розалина. Не то: спроси ихъ, сколько дюймовъ въ милѣ; если они отмѣрили нѣсколько миль, то имъ не трудно знать мѣру одной.
   Бойе. Если вы, для прихода сюда, мѣрили мили и даже много миль, то принцесса желаетъ узнать отъ васъ: сколько дюймовъ въ милѣ?
   Биронъ. Скажи ей, что мы измѣряли ихъ только тяжелыми шагами.
   Бойе. Она слышитъ сама,
   Розалина. Сколько тяжелыхъ шаговъ, при прохожденіи вами столькихъ тяжелыхъ миль, насчитывали вы на протяженіи одной мили?
   Биронъ. Мы не считаемъ ничего, что тратимъ для васъ. Наша преданность такъ обильна, такъ безпредѣльна, что мы можемъ употреблять ее безъ всякаго счета. Соблаговолите показать намъ свѣтило вашего лика, чтобы мы, подобно дикарямъ, могли покланяться ему.
   Розалина. Мое лицо только луна, да еще затуманенная.
   Король. Счастливыя облака, заволакивающія его такъ! Удостой, свѣтлый мѣсяцъ, вмѣстѣ съ этими твоими звѣздами, озарить, прогнавъ эти облака, наши прослезившіеся глаза.
   Розалина. О, пустой челобитчикъ! Проси чего побольше: ты молишь теперь лишь объ отраженіи мѣсяца въ водѣ.
   Король. Такъ протанцуйте съ нами хотя одну перемѣну. Ты пригласила меня просить; моя просьба поэтому не неумѣстна.
   Розалина. Пусть заиграетъ музыка… Скорѣе принимайтесь… (Музыка играетъ). Нѣтъ… не надо танцевъ. Такъ мѣняюсь я подобно мѣсяцу.
   Король. Вы не хотите танцовать? Что за причуда?
   Розалина. Вы застали полнолуніе, а теперь уже другая фаза.
   Король. Но мѣсяцъ все-же остается мѣсяцемъ, а я его слугою. Музыка играетъ. Удостойте послѣдовать за нею.
   Розалина. Нашъ слухъ и слѣдуетъ.
   Король. Но пусть дѣлаютъ-то же ваши ноги.
   Розалина. Если вы чужестранцы и зашли сюда случайно… мы не хотимъ быть невѣжливыми. Дайте руки… но танцовать мы не будемъ.
   Король. Зачѣмъ же и подавать руку?
   Розалина. Только затѣмъ, чтобы разстаться по-дружески. Раскланяемся, милыя, и кончимъ этотъ танецъ.
   Король. Отмѣрьте намъ поболѣе, не будьте такъ разсчетливы.
   Розалина. Не можемъ отпустить болѣе за эту цѣну.
   Король. Оцѣните себя сами. Чѣмъ можно заплатить за ваше общество?
   Розалина. Только вашимъ отсутствіемъ.
   Король. Это немыслимо.
   Розалина. Тогда нельзя насъ и купить. И такъ, прощайте! Двойной привѣть вашей маскѣ и въ полраза вамъ!
   Король. Если вы отказываетесь танцовать, то хотя побесѣдуемте еще.
   Розалина. Развѣ въ сторонѣ.
   Король. Это мнѣ еще пріятнѣе (Отходятъ,разговаривая).
   Биронъ. Бѣлорукая госпожа, позвольте на одно сладкое слово…
   Принцесса. Соты, молоко, сахаръ. Вотъ цѣлыхъ три.
   Биронъ. Тогда еще тройку, если вы такъ скупы: медъ, молодое пиво, мальвуазія. Славно брошены кости?.. Вотъ вамъ полдюжины сладостей.
   Принцесса. Седьмая сладость, прощайте! Если вы фальшивите, я не играю болѣе съ вами.
   Биронъ. Одно слово наединѣ!
   Принцесса. Только не сладкое.
   Биронъ. Ты ворочаешь мнѣ желчь.
   Принцесса. Желчь?.. Это горько.
   Биронъ. Значитъ кстати (Отходятъ въ сторону).
   Дюмэнъ. Позволите вы мнѣ обмѣняться съ вами словомъ?
   Марія. Говорите.
   Дюмэнъ. Прекрасная дама…
   Марія. Вы это сказали?.. Прекрасный синьоръ… Вотъ вамъ въ обмѣнъ за вашу прекрасную даму.
   Дюмэнъ. Позвольте мнѣ сказать вамъ еще столько же въ сторонкѣ, а затѣмъ я прощусь (Отходятъ, разговаривая).
   Катарина. Какъ видно, ваша маска сдѣлана безъ языка.
   Лонгвиль. Я знаю, сударыня, почему вы это говорите.
   Катарина. О, говорите, почему. Скорѣе, я хочу знать.
   Лонгвиль. У васъ двойной языкъ подъ маской и вы хотите уступить половину его моей нѣмой маскѣ.
   Катарина. Голландецъ спрашивалъ: телятина, вѣдь это тоже, что теленокъ?
   Лонгвиль. Теленокъ, прекрасная дама?..
   Катарина. Нѣтъ, прекрасный синьоръ — теленокъ.
   Лонгвиль. Подѣлимъ это слово.
   Катарина. Нѣтъ, я не хочу быть вашей половиной; берите цѣлымъ и выростите его; онъ можетъ стать быкомъ.
   Лонгвиль. Смотрите, какъ вы запутываетесь сами въ этихъ ѣдкихъ насмѣшкахъ! Неужели вы хотите наставлять рога, цѣломудренная особа? Не дѣлайте этого.
   Катарина. Такъ помирайте теленкомъ, прежде чѣмъ выростутъ у васъ рога.
   Лонгвиль! Но одно словечко съ вами наединѣ, прежде чѣмъ я умру.
   Катарина. Но мычите тише, не то мясникъ услышитъ вашъ голосъ (Отходятъ въ сторону).
   Бойе. Языки у насмѣшливыхъ женщинъ остры, какъ незамѣтный край бритвы, перерѣзывающій невидимый волосокъ. Онѣ неуловимы, до того тонки ихъ выходки, ихъ фантазія крылата, она проворнѣе стрѣлъ, пуль, вѣтра, мысли, самыхъ быстрѣйшихъ вещей.
   Розалина. Ни слова болѣе, дѣвушки; конецъ, конецъ.
   Биронъ. Клянусь небомъ! мы всѣ отбиты однѣми насмѣшками!
   Король. Прощайте, неразумныя женщины; у васъ мало смысла (Уходятъ: Король, Мошка, Биронъ и пр. Тоже свита и музыканты).
   Принцесса. Двадцать. Прощайте! мерзлые московиты! неужели это тотъ выводокъ умниковъ, которымъ такъ восхищаются?
   Бойе. Это свѣчи, которыя задуты вашимъ нѣжнымъ дыханіемъ.
   Роздлина. Ихъ остроуміе толстовато: опухлое, опухлое, жирное, жирное!
   Принцесса. О, скудость находчивости, королевско-бѣдныя остроты! Какъ вы думаете, повѣсятся они въ этотъ-же вечеръ или же рѣшатся показать когда либо опять свои лица безъ масокъ’?
   Розалина. О, всѣ они были въ такомъ жалкомъ состояніи! Король былъ готовъ заплакать ради ласковаго слова.
   Принцесса. Биронъ налагалъ на себя всякія заклятья.
   Марія. Дюмэнъ былъ весь къ моимъ услугамъ, какъ и его шпага. Вѣдь она не остра? сказала я, и мой слуга тотчасъ умолкъ.
   Катарина. Лонгвиль говорилъ, что я гнету его сердце, и знаете, какъ онъ назвалъ меня?
   Принцесса. Тошнотой, быть можетъ?
   Катарина. Вотъ именно.
   Принцесса. Уходи, если ты болѣзнь!
   Розалина. Ну, люди поостроумнѣе ихъ ходили въ форменныхъ шапкахъ! Но, слушайте: король поклялся мнѣ въ любви.
   Принцесса. А юркій Биронъ обязался любить меня.
   Катарина. А Лонгвиль такъ и родился быть мотъ слугою.
   Маріи. Дюмэнъ мой и держится такъ-же цѣпко, какъ кора на деревѣ.
   Бойе. Ваше высочество и прекрасныя дамы, внимайте мнѣ; они тотчасъ-же будутъ снова здѣсь въ своихъ собственныхъ обличьяхъ, потому что невозможно, чтобы они переварили ваше жестокое обращеніе.
   Принцесса. Неужели они воротятся?
   Бойе. Непремѣнно, непремѣнно, Господь это знаетъ, и будутъ прыгать отъ радости, хотя и хромаютъ отъ вашихъ побоевъ; поэтому обмѣняйтесь подарками и, когда они появятся, расцвѣтите какъ душистыя розы на этомъ лѣтнемъ воздухѣ.
   Принцесса. Какъ расцвѣсти? Какъ расцвѣсти?.. Говори понятнѣе.
   Бойе. Красавицы въ маскахъ — это розы въ почкахъ; безъ масокъ онѣ показываются во всей своей нѣжной окраскѣ, какъ ангелы, выступающіе изъ-за облаковъ, или какъ распустившіяся розы.
   Принцесса. Прочь, колебанія! Но какъ намъ поступать, если они возвратятся въ своемъ собственномъ видѣ для ухаживанія за нами?
   Розалина. Милостивая принцесса, если вамъ угодно принять мой совѣтъ, будемъ продолжать смѣяться надъ ними, какъ подъ маскою, такъ и открыто. Пожалуемся имъ на приходившихъ сюда дураковъ, одѣтыхъ московитами, въ безобразномъ нарядѣ; будемъ недоумѣвать, кто-бы это былъ и съ какой цѣлью такое нелѣпое зрѣлище, такой пошло составленный прологъ, такія грубыя фигуры были выведены сюда, къ нашему шатру.
   Бойе. Сударыни, уходите. Любезники уже близко.
   Принцесса. Скорѣе къ нашимъ шатрамъ, бѣжимъ, какъ дикія козы, черезъ поле (Уходятъ: Принцесса, Розалина, Катарина и Марія).
  

Входятъ: Король, Биронъ, Лонгвиль и Дюмэнъ въ своихъ обыкновенныхъ платьяхъ.

  
   Король. Любезный синьоръ. Богъ въ помочь! Гдѣ принцесса?
   Бойе. Ушла въ свой шатеръ. Угодно вашему величеству дать мнѣ порученіе къ ней?…
   Король. О томъ, что я прошу ее принять меня на два слова.
   Бойе. Я готовъ: готова. и она, я знаю это, ваше величество (Уходитъ).
   Биронъ. Этотъ молодецъ подклевываетъ остроты, какъ голуби зерно, и потомъ произноситъ ихъ снова, когда Богъ пасть. Онъ торговецъ словцами и разноситъ свой товаръ по посидѣлкамъ, угощеньямъ, сборищамъ, ярмаркамъ, базарамъ; а намъ, продающимъ оптомъ, какъ то Господу извѣстно не дано такого умѣнья показывать товаръ лицомъ. Этотъ любезникъ подцѣпляетъ ловко женщинъ; будь онъ Адамомъ, онъ соблазнилъ-бы Еву. Онъ мастеръ тоже рѣзать жаркое, шепелявить: это онъ дѣлаетъ вѣжливѣе поцѣлуя ручкой; онъ обезьяна моды, щеголь щепетильный, который, при игрѣ, ругаетъ кости лишь приличными словами; поетъ и теноромъ — очень скверно, но какъ, церемоніймейстеръ, превосходитъ всѣхъ. Дамы называютъ его: милый; ступени, по которымъ онъ всходитъ, лобзаютъ ему ноги. Таковъ этотъ цвѣтокъ, улыбающійся всѣмъ, выказывая зубы, бѣлые, какъ моржевая кость. И всякій, кто хочетъ умереть со спокойной совѣстью, платитъ ему должное, называя его сладкоязычнымъ Бойе.
   Король. Типунъ на его сладкій языкъ; желаю ему этого отъ всего сердца за то, что онъ сбилъ пажа Армадо въ его роли!
  

Бойе вводитъ Принцессу, за нею Розалина, Марія, Катарина и свита.

  
   Биронъ. Смотрите на этотъ выходъ! Приличіе, чѣмъ было ты, пока этотъ человѣкъ не научилъ тебя? И чѣмъ ты теперь?
   Король. Привѣтствую васъ, прекрасныя принцессы. Желаю вамъ яснаго дня!
   Принцесса. Ясно и съ градомъ. это не вяжется между собой, мнѣ кажется.
   Король. Составьте мою рѣчь лучше, если можете.
   Принцесса. Нѣтъ, привѣтствуйте меня получше, я разрѣшаю вамъ это.
   Король. Мы пришли васъ навѣстить и желаемъ проводить васъ въ нашъ дворецъ. Соблаговолите на это.
   Принцесса. Я останусь при этомъ полѣ, а вы при вашей клятвѣ. Ни Богъ, ни я,— не жалуетъ клятвопреступниковъ.
   Король. Не укоряйте меня въ томъ, къ чему вы сами меня побудили. Достоинство вашихъ глазъ заставляетъ меня нарушить мой обѣтъ.
   Принцесса. Напрасно вы назвали достоинство; слѣдовало сказать: недостоинство, потому что ничто благое не склоняетъ человѣка на измѣну клятвѣ. Нѣтъ, клянусь моей дѣвственной честью, до сихъ поръ чистой еще, какъ непорочная лилія, я лучше перенесу цѣлый міръ мученій, чѣмъ рѣшусь быть гостьею подъ вашимъ кровомъ,— до того ненавистно мнѣ стать причиной нарушенія обѣтовъ небу, данныхъ столь чистосердечно!
   Король. Но вы прожили здѣсь въ такомъ запустѣніи, не видя никого, не посѣщенныя никѣмъ, и это стыдъ для насъ.
   Принцесса. О, нѣтъ, ваше величество, не такъ, клянусь вамъ. Мы забавлялись здѣсь, у насъ была пріятная потѣха — отсюда только что ушло цѣлое общество русскихъ.
   Король. Какъ, ваше высочество’? Русскихъ?
   Принцесса. Да, ваше величество, и такихъ любезныхъ, вѣжливыхъ, умѣлыхъ въ обращеньи.
   Розалина. Принцесса, говорите правду. Было не то, ваше величество: моя принцесса, по современному обычаю, изъ вѣжливости хвалитъ незаслуживающее похвалы. Дѣйствительно, мы четверо встрѣтились съ четверыми въ русской одеждѣ. Они пробыли здѣсь съ часъ, потолковали много, но въ теченіе этого часа, ваше величество, они не наградили насъ ни однимъ удачнымъ словомъ. Я не рѣшусь назвать ихъ дураками, но, думаю я такъ, что, когда имъ захочется пить, то дураки охотно возьмутся за питье.
   Биронъ. Эта острота суховата для меня. Прелестная, милая красотка, вашъ умъ обращаетъ умныя вещи въ глупыя. Когда мы устремляемъ наилучше видящіе глаза на величавое небесное око, то свѣтъ ихъ погибаетъ отъ свѣта. Ваше свойство въ томъ-же родѣ: для вашего выспренняго уровня умныя вещи кажутся глупыми, богатыя бѣдными.
   Розалина. Вы, значитъ, умны и богаты, потому что на мой взглядъ…
   Биронъ. Я глупъ и совершенно бѣденъ?
   Розалина. Такое вырываніе словъ у меня съ языка не дурно только потому еще, что вы берете лишь принадлежащее вамъ.
   Биронъ. О, я весь вашъ, со всѣмъ, что я имѣю!
   Розалина. Весь глупецъ мой?
   Биронъ. Меньше не могу дать.
   Розалина. Въ какой вы были маскѣ?
   Биронъ. Гдѣ?.. Когда?.. Какая маска? О чемъ вы меня спрашиваете?
   Розалина. Ну, ну, та маска, тотъ лишній футляръ, который скрывалъ худшія черты за лучшими.
   Король. Мы обнаружены: онѣ засмѣютъ насъ совсѣмъ!
   Дюмэнъ. Признаемся и обратимъ все въ шутку.
   Принцесса. Вы поражены, ваше величество? Почему вы такъ пріуныли?
   Розалина. Помогите, поддержите ему голову! Онъ обмираетъ! Почему вы такъ блѣдны? Вѣрно, морская болѣзнь… Еще бы, прибыть изъ Московіи!
   Биронъ. Такъ шлютъ созвѣздія намъ кару за клятвопрестѵпленіе! Какой мѣдный лобъ выдержитъ это долѣе?.. Здѣсь я красавица; изощряй свой умъ на мнѣ, сокрушай меня насмѣшкою, уничтожай издѣвательствомъ, пронзай своимъ ѣдкимъ остроуміемъ мое невѣжество, рѣжь меня на куски твоими ловкими выходками,— и я никогда болѣе не приглашу тебя на танецъ, не стану ухаживать за тобою въ русской одеждѣ! О, никогда не положусь я болѣе на писанныя рѣчи, ни на выразительность языка школьника-мальчишки; никогда не приду въ маскѣ къ моей подругѣ, не буду объясняться въ стихахъ, подобныхъ пѣснямъ слѣпого арфиста! Тафтяныя фразы, шелкотканныя выраженія, трижды бархатистыя гиперболы, щепетильная изысканность, педантическія уподобленія,— всѣ эти лѣтнія мухи раздули во мнѣ причудливую напыщенность. Я отрекаюсь отъ нихъ; клянусь здѣсь этой бѣлою перчаткой, — а что за бѣлая ручка подъ нею, Господи! — что отнынѣ мои любовныя признанія будутъ выражаться лишь сермяжными «да» и дерюжными «нѣтъ». И, для начала… Дѣвушка!.. помоги мнѣ, Боже!.. моя любовь къ тебѣ здорова, безъ сучка и задоринки.
   Розалина. Безъ «безъ», прошу васъ.
   Биронъ. Это у меня еще остатокъ прежняго бреда. Будь снисходительна къ недужному: это пройдетъ мало-по-малу. Разсудимъ потихоньку… На этихъ трехъ надо написать: «Господь, помилуй насъ!» Они заражены и въ самомъ сердцѣ: проказа тамъ и занесена вашими очами. Эти господа посѣщены недугомъ, да и вы отъ него не свободны, потому что я вижу на васъ Божіи отмѣтки.
   Принцесса. Нѣтъ, свободны тѣ, которые дали намъ эти отмѣтки.
   Биронъ. Мы уже проиграли, не добивайте насъ. Розалина. Позвольте, какъ можетъ быть, что вы проиграли, когда ведете искъ?
   Биронъ. Молчите; я не хочу имѣть дѣла съ вами.
   Розалина. И я, если будетъ по моему.
   Биронъ (къ другимъ). Говорите за себя, мнѣ нѣтъ болѣе силы.
   Король. Прекрасная дама, научите насъ, чѣмъ загладить нашъ проступокъ.
   Принцесса. Самое лучшее — покаяніемъ. Были вы здѣсь недавно переряженнымъ?
   Король. Былъ, принцесса.
   Принцесса. И дѣйствовали сознательно?
   Король. Да, прекрасная дама.
   Принцесса. Что же нашептывали вы на ухо вашей дамѣ, когда были здѣсь?
   Король. Что я цѣню ее болѣе всего на свѣтѣ.
   Принцесса. Но если она отвѣтитъ вамъ, вы отвергнете ее?
   Король. Нѣтъ, клянусь честью!
   Принцесса. Тише, тише, берегитесь! Однажды уже нарушивъ свои обѣты, вы не затруднитесь сдѣлать это снова.
   Король. Презирайте меня, если я нарушу эту клятву.
   Принцесса. И буду, поэтому сдержите ее… Розалина, что нашептывалъ тебѣ на ухо этотъ русскій?
   Розалина. Ваше высочество, онъ клялся, что я ему дороже зеницы ока, что я драгоцѣннѣе всего свѣта, прибавляя, сверхъ того, что женится на мнѣ или же умретъ, любя меня.
   Принцесса. Пошли Богъ тебѣ счастья съ нимъ! Благородный синьоръ готовъ честно сдержать свое слово.
   Король. Что вы разумѣете, принцесса? Клянусь моей жизнью, моей честью, я никогда не давалъ такого обѣта этой дамѣ.
   Розалина. Клянусь небомъ, давали! И въ залогъ того вы дали это мнѣ… но возьмите это обратно.
   Король. И мою преданность, и это я поднесъ принцессѣ; и я узналъ ее по этой драгоцѣнности на ея рукавѣ.
   Принцесса. Извините, ваше величество, эта вещь была на ней… А синьоръ Биронъ влюбленъ въ меня, за что я ему благодарна. Что же, берете меня или свой жемчугъ обратно?
   Биронъ. Ни то и ни другое. Отказываюсь отъ обоихъ… Я вижу всю продѣлку… Здѣсь былъ заговоръ… Онѣ узнали преждевременно о нашей затѣѣ и рѣшили разстроить ее, какъ рождественскій фарсъ… Какой нибудь вѣстовщикъ, угодникъ, ловкій паяцъ, сплетникъ, прихлебатель, лакей, улыбками сморщившій свое лицо до времени и принаровившійся смѣшить принцессу, когда она въ расположеніи духа, пересказалъ о нашей затѣѣ. Узнавъ ее, дамы обмѣнялись нашими подарками, а мы, смотря лишь на эти примѣты, ухаживали за ложной вывѣской… И вотъ, для вящаго ужаса, уже нарушивъ наши обѣты, мы преступили клятвы вновь: и вольно, и невольно. Это вѣрно такъ… и не вы-ли (обращаясь къ Бойе) передали о нашей выдумкѣ, чтобы сдѣлать насъ обманщиками? Не вы-ли знаете мѣрку слѣда, оставляемаго ножкою принцессы, но вы-ли готовы хохотать по одному знаку ея глазъ? Не вы-ли стоите между ея спиною и огнемъ, держа подносъ и болтая шутливо? Вы сбили нашего пажа… Говорите, что хотите, умирайте, когда вздумаете, саваномъ вамъ будетъ женская рубашка. Вы поглядываете на меня искоса, да?.. Вотъ взглядъ, разящій какъ свинцовый мечъ!
   Бойе. Какъ рѣзво,какимъ махомъ пронесся онъ по аренѣ!
   Биронъ. А ты настигаешь меня… Тише, я свое кончилъ.
  

Входитъ Башка.

  
   Добро пожаловать, истая умница! Ты разстроилъ славную схватку.
   Башка. О, Боже мой, ваша милость, тамъ желаютъ знать, могутъ-ли войти три героя или нѣтъ?
   Биронъ. Какъ? Ихъ только трое?
   Башка. Нѣтъ, ваша милость, а только выйдетъ очень хорошо, потому что каждый представитъ троихъ.
   Биронъ. А трижды три — девять.
   Башка. Нѣтъ, ваша милость; позвольте, ваша милость, надѣюсь, что не такъ. Не считайте насъ за рехнувшихся, ваша милость, будьте благонадежны; мы знаемъ, что знаемъ, и я надѣюсь, что трижды три…
   Биронъ. Не девять.
   Башка. Если не ошибаюсь, ваша милость, то знаю, сколько это выйдетъ.
   Биронъ. Клянусь Юпитеромъ! Я всегда считалъ, что три тройки составляютъ девять.
   Башка. О, Боже, ваша милость, худо было бы, еслибы вамъ пришлось снискивать себѣ хлѣбъ счетоводствомъ.
   Биронъ. Но сколько же выйдетъ?
   Башка. О, Боже, ваша милость, сами эти лица, сами актеры, ваша милость, покажутъ вамъ, сколько ихъ выходитъ, а что до меня, то они говорятъ, что я изображу только одного человѣка… и еще бѣднягу… великаго Помпіона, ваша милость.
   Биронъ. Ты одинъ изъ героевъ?
   Башка. Имъ захотѣлось счесть меня достойнымъ великаго Помпіона. Самъ я, право, не знаю степени его достоинства, но представить его долженъ.
   Биронъ. Поди, вели имъ готовиться.
   Башка. Мы устроимъ это преотлично, уже постараемся (Уходитъ).
   Король. Биронъ, они пристыдятъ насъ, не допускай ихъ сюда.
   Биронъ. Мы уже закалены противъ стыда, ваше величество; притомъ намъ даже выгодно показать актеровъ похуже короля и его товарищей.
   Король. Я говорю, пусть они не приходятъ.
   Принцесса. Нѣтъ, добрый государь, позвольте мнѣ теперь настоять на своемъ. Забава еще смѣшнѣе, когда составлена не съ этой цѣлью, и когда старанія все наладить пропадаютъ отъ самаго усердія устроителей; ихъ неудачныя попытки создаютъ причины къ смѣху, какъ все, высоко задуманное и гибнущее при своемъ рожденіи!
   Биронъ. Отличное описаніе нашей забавы, государь!
  

Входитъ Армадо.

  
   Армадо. Помазанникъ! Испрашиваю такой траты твоего нѣжнаго королевскаго дыханія, сколько потребно его на пару словъ,
  

Говоритъ съ королемъ, вручая ему бумагу.

  
   Принцесса. Это служитель Божій?
   Биронъ. Почему вы спрашиваете это?
   Принцесса. Онъ говоритъ не такъ, какъ созданный по подобію Божіему.
   Армадо. Это все равно, мой прекрасный, любезный медовый монархъ! Потому что, завѣряю это, школьный учитель крайне причудливъ: слишкомъ, слишкомъ самонадѣянъ; слишкомъ, слишкомъ самонадѣянъ, но мы возложимъ это, какъ говорится, на fortuna della guerra. Желаю вамъ душевнаго мира, велико-королевское сочетаніе! (Уходитъ).
   Король. Сюда явятся герои въ хорошемъ составѣ: Армадо представитъ Гектора троянскаго; тотъ парень — великаго Помпея; приходскій пасторъ — Александра; пажъ Армадо — Геркулеса; педантъ — Іуду Маккавея. И когда эти четыре героя удачно сыграютъ первое представленіе, всѣ четверо смѣнятъ костюмы и представятъ остальныхъ пять.
   Биронъ. Ихъ пятеро и въ первомъ представленіи.
   Король. Ты ошибаешься, это не такъ.
   Биронъ. Педантъ, хвастунъ, подзаборный пасторъ, дуракъ и мальчишка. Какъ ни бросать костей въ novum, у цѣлаго міра не выпадетъ подобной пятерки, въ которой каждый хорошъ въ своемъ родѣ.
   Король. Корабль подъ парусами и идетъ уже сюда.
  

Приносятъ кресла для короля, принцессы и пр. Появленіе Девяти Героевъ. Входитъ Башка, наряженный Помпеемъ.

  
   Башка. «Я Помпей…
   Бойе. Лжешь, не онъ.
   Вашка. «Я Помпей…
   Бойе. Съ головой леопарда на колѣнѣ.
   Биронъ. Вѣрно сказано, старый пересмѣшникъ. Я желаю подружиться съ тобою.
   Башка. «Я Помпей, прозванный высокимъ…
   Дюмэнъ. Великимъ.
   Башка. Да, великимъ… «Помпей, прозванный великимъ и который часто въ полѣ, съ тарчемъ и съ щитомъ, заставлялъ утомиться врага. Странствуя по берегу, я зашелъ сюда случайно и слагаю свое оружіе къ ногамъ этой прекрасной французской дѣвицы…» И если теперь, ваше высочество, скажете мнѣ: «Благодарствуй, Помпей»,— я свое справилъ.
   Принцесса. Великое спасибо, великій Помпей!
   Башка. Столькаго и не стоитъ; но надѣюсь, что я былъ совсѣмъ хорошъ? Ошибку сдѣлалъ только въ «великомъ».
   Биронъ. Закладываю свою шляпу противъ полпенни, что Башка былъ наилучшимъ изъ героевъ.
  

Входитъ Натаніелъ, наряженный Александромъ.

  
   Натаніель. «Когда я въ мірѣ жилъ, я былъ властителемъ міра. На востокъ, западъ, сѣверъ, югъ распространялъ я свое побѣдное могущество. По моему гербу видно, что я Ализандръ.
   Бойе. Вашъ носъ говоритъ: нѣтъ, неправда. Онъ стоитъ слишкомъ прямо:
   Биронъ. А вашъ носъ пронюхалъ это, рыцарь съ тонкимъ обоняніемъ!
   Принцесса. Но вы смущаете побѣдителя. Продолжай, почтенный Александръ.
   Натаніель. «Когда я въ мірѣ жилъ, я былъ властителемъ міра…»
   Бойе. Весьма вѣрно; ты былъ этимъ, Ализандръ.
   Биронъ. Великій Помпей…
   Башка. Къ вашимъ услугамъ, я, Башка.
   Биронъ. Уведи завоевателя, уведи Ализандра.
   Башка (Натаніэлю). О, ваша милость, вы низвергли Ализандра побѣдоноснаго! Сдернуть съ васъ за это размалеванное платье, и вашъ левъ, который держитъ булаву, сидя на суднѣ, будетъ переданъ Аяксу, девятому герою. Завоеватель и оробѣлъ въ рѣчи! Уходи со стыда, Ализандръ. (Натаніель удаляется). Конечно, вамъ не могло понравиться… Глуповатый, но добрый малый; человѣкъ честный, но, знаете, скоро теряется! А сосѣдъ онъ, право, прекраснѣйшій… и мастеръ играть въ шары. Но, что до Ализандра… увы! сами видѣли: роль ему не по плечу… А вотъ идутъ другіе герои Эти выскажутъ свое по другому.
   Принцесса. Отойди въ сторону, почтенный Помпей.
  

Входятъ: Олофернъ, наряженный Іудой, и Мошка, наряженный Геркулесомъ.

  
   Олофернъ. «Великій Геркулесъ, изображаемый этимъ крошкой, убилъ своею палицей Цербера, этого трехголоваго canus. А когда онъ былъ еще малюткой, ребенкомъ, сморчкомъ, то удавилъ змѣя въ своихъ manus. Quoniam, онъ показанъ здѣсь въ своемъ несовершеннолѣтіи; ergo, я являюсь съ этой апологіей». Выходи поважнѣе и проваливай. Мошка уходитъ.
   Олофернъ. Я Іуда…
   Дюмэнъ. Іуда!
   Олофернъ. Не Искаріотъ, милостивый государь. Я Іуда, по прозванію Маккавей…
   Дюмэнъ. Подстриженный Іуда Маккавей выйдетъ просто Іуда.
   Биронъ. Лобзающій предатель! Какъ сталъ ты такимъ Іудой?
   Олофернъ. Я Іуда…
   Дюмэнъ. Тѣмъ постыднѣе для тебя, Іуда.
   Олофернъ. Чего вы желаете, милостивый государь?
   Бойе. Чтобы Іуда повѣсился.
   Олофернъ. Покажите, сударь, примѣръ; вы подревнѣе.
   Биронъ. Основательно: Іуда повисъ на древѣ.
   Олофернъ. Я не хочу, чтобы меня оскорбляли въ лицо!
   Биронъ. Потому, что у тебя нѣтъ лица.
   Олофернъ. А это что?
   Бойе. Головка цитры.
   Дюмэнъ. Головка шила.
   Биронъ. Мертвая голова въ кольцѣ.
   Лонгвиль. Лицо на старой римской монетѣ, же истертое.
   Бойе. Эфесъ Кесареваго меча.
   Биронъ. Профиль св. Георгія на застежкѣ.
   Дюмэнъ. Но на свинцовой застежкѣ.
   Биронъ. И пристегнутой къ шапкѣ зубодера. А теперь продолжай, мы уяснили твою личность.
   Олофернъ. Нѣтъ, вы уничтожили мою личность.
   Биронъ. Неправда. Мы надавали тебѣ столько личинъ.
   Олоферсъ. Но обличили только себя.
   Биронъ. Будь ты и львомъ, мы поступили бы одинаково.
   Бойе. Но онъ только оселъ, поэтому отпустите его. И такъ, любезный іудей, прощай! Чего ты еще ждешь?
   Дюмэнъ. Окончанія своего имени.
   Биронъ.То есть осла къ Іудѣ? Дадимъ его: Іуда-оселъ, уходи!
   Олофернъ. Это не великодушно, не благородно, не вѣжливо…
   Бойе. Посвѣтите господину Іудѣ, не то онъ еще споткнется.
   Принцесса. Увы, бѣдный Маккавей, какъ его осмѣяли!
  

Входитъ Армадо, наряженный Гекторомъ.

  
   Биронъ. Прячь голову, Ахиллъ! Идетъ Гекторъ во всеоружіи.
   Дюмэнъ. Хотя всѣ шутки падутъ на мою же голову, я потѣшусь теперь!
   Король. Гекторъ былъ лишь троянцемъ къ сравненіи съ этимъ.
   Бойе. Но Гекторъ ли это?
   Дюмэнъ. Мнѣ кажется, Гекторъ былъ не такъ складенъ.
   Лонгвиль. Ноги у него слишкомъ длинны для Гектора.
   Дюмэнъ. Икры толще, несомнѣнно.
   Бойе. Да онъ и въ связкахъ пополнѣе.
   Биронъ. Не можетъ быть,чтобы это былъ Гекторъ.
   Дюмэнъ. Онъ или божество, или живописецъ, потому что творитъ рожи.
   Армадо. Всемогущій Марсъ, сильнѣйшій изъ всѣхъ носящихъ копья, далъ одинъ даръ Гектору…
   Дюмэнъ. Позолоченный мушкатный орѣхъ.
   Биронъ. Лимонъ.
   Лонгвиль. Начиненный гвоздикой.
   Дюмэнъ. Нѣтъ, надтреснутый.
   Армадо. Молчать!.. Всемогущій Марсъ, сильнѣйшій изъ всѣхъ носящихъ копья, далъ одинъ даръ Гектору, наслѣднику Иліона, человѣку столь крѣпкогрудому, что онъ могъ сражаться, съ утра и до ночи, внѣ своего шатра. Я этотъ цвѣтъ…
   Дюмэнъ. Эта мята.
   Лонгвиль. Эти заячьи лапки.
   Армадо. Любезный Лонгвиль, подтяните вашъ языкъ.
   Лонгвиль. Я долженъ, напротивъ, отпустить ему поводья, потому что онъ мчится на Гектора.
   Дюмэнъ. Но Гекторъ самъ борзой!
   Армадо. Доблестный воинъ умеръ и сгнилъ; милые цыплята, не тревожьте костей въ могилахъ. Когда же онъ дышалъ, то это былъ мужъ… Но я долженъ продолжать свою роль (Обращаясь къ принцессѣ). Ваше прекрасное высочество, благоволите склонить ко мнѣ чувство слуха!
  

Биронъ нашептываетъ что-то Башкѣ.

  
   Принцесса. Говори, храбрый Гекторъ. Мы очень довольны.
   Армадо. Боготворю чудную прелесть твоей туфли!
   Бойе. Онъ любитъ ее съ фута.
   Дюмэнъ. Не можотъ съ ярда.
   Армадо. Гекторъ далеко превосходилъ Аннибала…
   Башка. Она обогнала ихъ, братъ Гекторъ, обогнала; два мѣсяца уже на пути.
   Армадо. Что ты мелешь?
   Башка. Чего тутъ! Если вы не честный троянецъ, бѣдняжка хоть пропадай. Она готова: младенецъ уже возится у нея въ утробѣ, а онъ вѣдь вашъ.
   Армадо. Ты меня позоришь передъ властительными лицами? Ты умрешь за это.
   Башка. Тогда Гектора отдерутъ, за то что Жакенета отъ него затяжелѣла, и повѣсятъ, за то что онъ убилъ Помпея.
   Дюмэнъ. Неоцѣненный Помпей!
   Бойе. Знаменитый Помпей!
   Биронъ. Болѣе великій, чѣмъ великій, великій, великій великій Помпей! Громадный Помпей!
   Дюмэнъ. Гекторъ трепещетъ.
   Биронъ. Помпей возбужденъ. Подбавьте жару! Подбавьте жару! Подстрекайте ихъ! Подстрекайте!
   Дюмэнъ. Гекторъ вызоветъ его на бои!
   Биронъ. Разумѣется, если у него въ груди найдется крови поболѣе чѣмъ надо, чтобы напоить блоху.
   Армадо. Клянусь сѣвернымъ полюсомъ, я вызываю тебя!
   Башка. Не буду я драться дубьемъ, какъ какой сѣверянинъ, а изрублю его, и совершу это мечомъ. Позвольте мнѣ взять опять мое оружіе.
   Дюмэнъ. Очистите мѣсто разъяреннымъ героямъ!
   Башка. Я буду драться въ рубашкѣ.
   Дюмэнъ. Отважный Помпей!
   Бошка. Ваша милость, дайте, я вамъ помогу разстегнуться. Развѣ вы не видите, что Помпей разоблачается для боя? Что-же вы? Вы срамите свою репутацію.
   Армадо. Синьоры и воины, извините меня. Я не буду сражаться въ рубашкѣ.
   Дюмэнъ. Вамъ нельзя отказываться, Помпей вызываетъ васъ на это.
   Армадо. Милые мои, не могу и не хочу.
   Биронъ. Но по какой причинѣ?
   Армадо. Сказать вамъ голую истину, у меня нѣтъ рубашки. Я не ношу бѣлья изъ покаянія.
   Бойе. Да, на него было это возложено въ Римѣ, за то, что у него не водится бѣлья. И съ тѣхъ поръ, могу поклясться, онъ и не носитъ на себѣ ничего, кромѣ кухонной тряпки отъ Жакенеты; и носитъ онъ ее на сердцѣ, какъ залогъ любви.
  

Входитъ Меркадъ.

  
   Меркадъ. Господь да хранитъ ваше высочество!
   Принцесса. Добро пожаловать, Меркадъ, хотя ты разстраиваешь нашу забаву.
   Меркадъ. Сожалѣю о томъ, принцесса, и вѣсти, принесенныя мною, тяжко мнѣ выговорить… Король, отецъ вашъ…
   Принцесса. Скончался… неужели?
   Меркадъ. Такъ точно. Въ этомъ моя вѣсть.
   Биронъ. Герои, уходите; сцена становится мрачною.
   Армадо. Что до меня, я теперь перевожу духъ. Сквозь щелку умѣренности сверкнулъ имъ лучъ погибели; но я оправдаю еще свою воинскую честь.
  

Герои уходятъ.

  
   Король. Что порѣшитъ ваше высочество?
   Принцесса. Бойе, готовьте все; я хочу отправиться въ этотъ-же вечеръ.
   Король. О нѣтъ, принцесса; прошу васъ, останьтесь.
   Принцесса. Готовьтесь, говорю. Благодарю васъ, благородные синьоры, за всѣ ваши любезныя старанія, и прошу, изъ глубины моей столь опечаленной души, благоволить простить, или хотя скрыть, благодаря вашей мудрости, наши несдержанныя выходки. Если мы выказали себя слишкомъ смѣлыми въ бесѣдахъ съ вами, виною тому ваша снисходительность… Прощайте, достойный государь! Огорченное сердце не владѣетъ послушною рѣчью; извините-же меня, если я выражаю такъ кратко мою благодарность за столь легко удовлетворенныя вами мои притязанія.
   Король. Короткость времени заставляетъ и всѣ событія спѣшить къ концу, и часто срочный часъ рѣшаетъ то, чего не могъ разрѣшить продолжительный разборъ дѣла. Хотя скорбь на челѣ дочери несогласна съ улыбками любви, желающей достигнуть цѣли своихъ священныхъ домогательствъ, но если шла уже однажды рѣчь о любви, то печаль не должна отклонять такихъ предначертаній. Оплакивать утраченныхъ друзей не будетъ столь здравымъ и полезнымъ, какъ радоваться вновь пріобрѣтенной привязанности.
   Принцесса. Я васъ не понимаю и моя скорбь удвоивается.
   Биронъ. Простое прямое слово проникаетъ лучше въ скорбный слухъ. Поймите короля изъ его намековъ. Ради вашихъ прелестей теряли мы время и измѣнили нашимъ клятвамъ. Ваша краса, о, дамы, переродила насъ, измѣнивъ нашъ нравъ противоположно нашему направленію; и если что было въ насъ смѣшно, то потому, что любовь полна неразумныхъ выходокъ, легкомысленна, какъ дитя, вертлява и тщеславна; она вселяется взглядомъ, и потому, какъ взглядъ полна различныхъ образовъ, обычаевъ, измѣняющихся по мѣрѣ перехода взора съ одного предмета на другой. Если въ вашихъ небесныхъ глазахъ, пестрая личина легковѣсной любви, принятая нами на себя, не шла къ нашимъ обѣтамъ и нашей степенности, то развѣ не эти самые небесные глаза, прозрѣвшіе наши проступки, вызвали насъ на такое дѣло? На основаніи этого, сударыни, если наша любовь вызвана вами, то и заблужденія, совершенныя ею, ваши. Мы оказались вѣроломными, измѣнивъ однажды для того, чтобы быть вѣчно вѣрными тѣмъ, кто вынуждаетъ насъ къ тому и другому, то-есть, вѣрными вамъ, красавицы. И наше клятвопреступленіе, грѣховное по существу, очищается такимъ образомъ и становится благимъ дѣломъ.
   Принцесса. Мы получили ваши письма, полныя любви, ваши подарки, выразители любви, и нашимъ дѣвичьимъ разсудкомъ отнесли все это къ любезностямъ, забавной шуткѣ, вѣжливости, своего рода угощенью и средству провести время. Ничѣмъ болѣе, по отношенію къ намъ, мы этого не считали, вслѣдствіе чего и отвѣчали на вашу любовь тѣмъ-же способомъ, потѣшаясь.
   Дюмэнъ. Наши письма, ваше высочество, содержали нѣчто повыше шутки.
   Лонгвиль. И наши взгляды тоже.
   Розалина. А мы понимали ихъ по-своему.
   Король. Но, въ эту послѣднюю минуту, согласитесь подарить насъ любовью.
   Принцесса. Мнѣ кажется, такой срокъ слишкомъ кратокъ для того, чтобы заключить вѣковѣчный договоръ. Нѣтъ, нѣтъ, ваше величество: вы слишкомъ измѣняли, слишкомъ повинны въ нѣжномъ грѣхѣ; поэтому, если, ради моей любви (которой пока нѣтъ) вы готовы на все, то вотъ что вы сдѣлайте: я не довѣряю вашимъ клятвамъ, но удалитесь немедленно въ какую-нибудь пустынную, заброшенную обитель, вдаль отъ всѣхъ мірскихъ удовольствій; пребудьте тамъ, пока двѣнадцать небесныхъ сновидѣній не совершатъ свое годичное теченье, и если эта суровая, отшельническая жизнь не измѣнитъ предложенія, которое вы дѣлаете теперь сгоряча; если стужа, постъ, дурной кровъ и тонкая одежда не заставятъ поблекнуть пышный цвѣтъ вашей любви, но онъ вынесетъ испытаніе и останется любовью, тогда, по прошествіи года, тогда приди потребовать охъ меня по своимъ законамъ и, клянусь этой дѣвственной рукою, теперь сжимающей твою руку, я буду твоей… А я, съ настоящей минуты, замкнусь, печальная, въ своемъ уныломъ жилищѣ, проливая скорбныя слезы надъ памятью усопшаго отца. Если ты не согласенъ на это, разъединимъ наши руки, не связавъ ничѣмъ сердца другъ у друга.
   Король. Если я не вынесу этого, или даже чего болѣе способнаго укротить спокойствіемъ мои силы, пусть рука смерти сомкнетъ внезапно мои глаза! Съ этого времени, сердце мое въ твоей груди.
   Биронъ. А что-же мнѣ, моя любовь? что-же мнѣ?
   Розалина. Вы также должны быть очищены; ваши грѣхи тяжки; вы заражены проступками и клятвонарушеніемъ; поэтому, если вы домогаетесь моей благосклонности, вы должны прожить двѣнадцать мѣсяцевъ и безъ отдыха отыскивать печальныя постели больныхъ людей.
   Дюмэнъ. А что-же мнѣ, моя возлюбленная? Чего пожелаешь мнѣ!
   Катарина. Жены?.. Нѣтъ, бороды, добраго здоровья и прямоты. Желаю съ тройной нѣжностью вамъ этихъ трехъ вещей.
   Дюмэнъ. Могу я сказать: благодарю, милая жена?
   Катарина. Нѣтъ еще, синьоръ, но въ продолженіе двѣнадцати мѣсяцевъ съ однимъ днемъ, я не буду обращать вниманія на рѣчи гладколицыхъ ухаживателей. Прядите, когда король явится къ моей госпожѣ; тогда, если у меня окажется въ запасѣ любовь, я удѣлю вамъ изъ нея кое-что.
   Дюмэнъ. Я буду твоимъ искреннимъ и вѣрнымъ слугою до тѣхъ поръ.
   Катарина. Но только не клянитесь, чтобы опять не нарушить клятвы!
   Лонгвиль. Что Марія скажетъ?
   Марія. По прошествіи двѣнадцати мѣсяцевъ, я смѣню свое черное платье на вѣрнаго друга.
   Лонгвиль. Я буду ждать терпѣливо; но срокъ очень длиненъ.
   Марія. Тѣмъ онъ похожъ на васъ: немного такихъ длинныхъ между молодыми.
   Биронъ. О чемъ задумалась моя дама? Милая, взгляни на меня, всмотрись въ мои глаза, окна моего сердца, которое ждетъ отвѣта на свою смиренную мольбу. Наложи на меня какой-либо подвигъ ради твоей любви.
   Розалина. Часто слыхала я о васъ, мессиръ Биронъ, прежде нежели увидѣла васъ; широкая людская молва зоветъ васъ человѣкомъ пропитаннымъ насмѣшкой, готовымъ на ѣдкія сравненія и издѣвательства, которыя простираются вами на все, попадающееся вамъ на зубокъ. Для того чтобы искоренить эту полынь изъ вашего плодовитаго мозга и тѣмъ завоевать меня (безъ этого я не буду вашей), не угодно-ли вамъ, въ продолженіе двѣнадцати мѣсяцевъ, изо дня въ день, навѣщать онѣмѣлыхъ больныхъ и бесѣдовать лишь со стонущими страдальцами? Вы должны будете стараться всѣми силами вашего яраго остроумія, заставлять усмѣхаться страждущихъ недужныхъ.
   Беронъ. Какъ, вызывать безумный хохотъ изъ груди смерти? Это невозможно, немыслимо; веселость не можетъ вжиться въ разстающуюся съ тѣломъ душу.
   Розалина. Но это средство для усмиренія язвительнаго ума, все вліяніе котораго зависитъ отъ распущенности внимающихъ ему съ хохотомъ тупоголовыхъ слушателей. Успѣхъ остроты въ ухѣ того, который слушаетъ, а не на языкѣ того, который ее сочинилъ. Слѣдовательно, если слухъ недужныхъ, оглушенный звукомъ ихъ собственныхъ стоновъ, отзовется на ваши праздныя шутки, то продолжайте ихъ и я приму васъ съ вашимъ недостаткомъ; если-же больные не захотятъ васъ слушать, то откажитесь отъ такого свойства ума и я, найдя васъ избавленнымъ отъ сказочнаго недостатка, буду очень рада вашему исправленію.
   Биронъ. Двѣнадцать мѣсяцевъ! Ну, будь, что будетъ; я буду острить двѣнадцать мѣсяцевъ въ больницахъ.
   Принцесса. Теперь, любезный король, я должна проститься съ вами.
   Король. Нѣтъ, ваше высочество, мы проводимъ васъ.
   Биронъ. Наши ухаживанія кончаются не такъ, какъ въ старыхъ комедіяхъ: Жакъ не женится на Жаннѣ. А вѣжливость могла-бы заставить нашихъ дамъ покончить всю забаву, какъ въ комедіи.
   Король. Что-же, еще двѣнадцать мѣсяцевъ съ однимъ днемъ, и все будетъ кончено.
   Биронъ. Слишкомъ продолжительно это для пьесы.
  

Входитъ Армадо.

  
   Армадо. Любезный государь, дозвольте мнѣ…
   Принцесса. Не нашъ-ли это Гекторъ?
   Дюмэнъ. Доблестный троянскій витязь!
   Арнадо. Я облобызаю твой монаршій пальчикъ и прощусь; я далъ обѣтъ: я поклялся Жакенетѣ, что буду пахаремъ три года ради ея сладкой любви. Но, досточтимое ваше величество, не благоугодно-ли будетъ вамъ выслушать діалогъ, сочиненный двумя учеными мужами въ восхваленія филина и кукушки? Онъ долженъ былъ декламироваться въ концѣ нашего представленія.
   Король. Зовите ихъ скорѣе, мы прослушаемъ.
   Армадо. Ей, вы! приближьтесь.
  

Входятъ: Олофернъ, Натаніелъ, Мошка, Башка и пр.

  
   Армадо. Съ этой стороны Hiems, зима; съ этой — Ѵег, весна. Одна представлена филиномъ, другая кукушкой. Ѵег, начинай.
  

ПѢСНЯ.

  

I.

   Весна. Когда пестрыя маргаритки и синія фіалки, и серебристо бѣлый полевой крессъ, и желтая буквица разцвѣчиваютъ красою наши дуга, тогда, на каждомъ деревѣ, кукушка издѣвается надъ женатыми, потому что поетъ: «Ку-ку! Ку-ку! Ку-ку!..» О, страшное слово, непріятное для всякаго супружескаго уха!
  

II.

   Когда пастухи играютъ на соломенныхъ свирѣляхъ и часы возвѣщаются пахарямъ веселыми жаворонками, когда парятся голуби, грачи и галки, а дѣвушки бѣлятъ свои лѣтнія сорочки, тогда, на каждомъ деревѣ, кукушка издѣвается надъ женатыми, потому что поетъ: «Ку-ку! Ку-ку! Ку-ку!..» О, страшное слово, непріятное для всякаго супружескаго уха!
  

III.

   Зима. Когда ледяныя сосульки висятъ на стѣнахъ и пастухъ Дикъ дуетъ себѣ въ кулакъ, а Томъ таскаетъ полѣнья въ залы и молоко мерзнетъ въ горшкахъ на пути къ дому,— когда кровь стынетъ и дороги плохи, тогда поетъ по ночамъ лупоглазый филинъ: «Ту-гу! Ту-уитъ! Ту-гу!» Веселая пѣсня, пока жирная Жанна завариваетъ котелокъ.
  

IV.

   Когда кругомъ громко воетъ вѣтеръ и рѣчь пастора заглушается его кашлемъ, и птицы сидятъ, нахохлившись, въ снѣгу, и носъ у Маріанны краснѣетъ и перхнетъ, а въ кострюлѣ шипятъ печеныя яблоки, тогда поетъ по ночамъ лупоглазый филинъ: «Ту-гу! Ту-уитъ! Ту-гу!» Веселая пѣсня, пока жирная Жанна завариваетъ котелокъ.
  
   Армадо. Слова Меркурія грубы послѣ пѣсень Аполлона. Идите вы сюда, а мы — туда (Уходятъ).
  

ПРИМѢЧАНІЯ

  
   Многіе критики считаютъ эту пьесу слишкомъ легкою и не вполнѣ достойною Шекспира; но Джонсонъ, соглашаясь съ тѣмъ, что въ ней отведено слишкомъ много мѣста фарсу, находитъ въ ней блестки остроумія, вполнѣ шекспировскаго юмора, особенно въ типахъ дона Армадо, Натаніэля и Олоферна, въ лицѣ которыхъ осмѣяны псевдоклассицизмъ и напыщенное педантство.— Мелонъ относитъ сочиненіе пьесы къ 1594 году.
   Стр. 4. Подъ «этими» Дюмэнъ разумѣетъ своихъ товарищей.
   Стр. 11. Игра словъ. Армадо говоритъ: «Zlove not to be crossed», что значитъ собственно: Не люблю, чтобы мнѣ перечили, но Мошка пользуется словомъ crossed, чтобы намекнуть на безденежье своего господина; cross значитъ крестъ, но пажъ разумѣетъ подъ этимъ словомъ ходячую монету съ изображеніемъ на ней креста.
   Стр. 11. Пляшущая лошадь. Знаменитая въ то время лошадь «Марокко», дрессированная Банкомъ. Кромѣ Шекспира, о ней упоминаютъ Бенъ-Джонсонъ, Уальтеръ Ралей и др. Она продѣлывала изумительныя вещи по командѣ своего хозяина, взбираясь, между прочимъ, рысью на вершину собора Петра и Павла въ Лондонѣ. Но Банкъ имѣлъ неосторожность отправиться съ нею въ Римъ, гдѣ и былъ сожженъ, вмѣстѣ съ своимъ бѣднымъ «Марокко», по обвиненію въ колдовствѣ.
   Стр. 12. Въ символикѣ цвѣтовъ зеленый цвѣтъ посвященъ надеждѣ.
   Стр. 13. Баллада о царѣ Кофетуа и нищей Пенолофонъ была очень популярна при Шекспирѣ, который упоминаетъ ней тоже въ Ромео и Джульетѣ.
   Стр. 20. Игра словъ: light — свѣтъ и light — легка, вѣтрена.
   Стр. 20. Игра словъ: ship — судно и sheep — баранъ; выговаривается одинаково.
   Стр. 20. Игра словъ: several (раздѣленный) означало тоже особый участокъ, не огороженный, но предоставленный въ общемъ полѣ пользованію одного лица.
   Стр. 22. Пѣсня Мошки, начинающаяся припѣвомъ: Канколинель! пропущена у автора.
   Стр. 22. Игра словъ: brawl танецъ (испорченное французское названіе branle) и to brawl — горланить.
   Стр. 22. Слова Мошки: «Купилъ на грошъ наблюдательности» составляютъ намекъ на старинную пьесу: «А penny worth ofwit». Пенни — мелкая монета.
   Стр. 23. «Выучите ее наизусть». Фраза построена на игрѣ словъ: heart — сердце и learn by heart — выучить наизусть.
   Стр. 23. Minime — никакъ нѣтъ.
   Стр. 25. Фразы Армадо и Башки: «снимаю съ тебя узы» и «свяжите меня узами съ француженкой» построены на созвучіи словъ. Армадо говоритъ: «Senfranchise you», а Башка отвѣчаетъ, что радъ браку съ «one Fances», что выговаривается одинаково.
   Стр. 26. Башка слышитъ въ первый разъ малоупотребительныя слова «remuneration» и «guerdon» (награда, вознагражденіе, мзда).
   Стр. 26. Биронъ говоритъ о судебныхъ приставахъ (paritors) при духовныхъ судахъ, разбиравшихъ, преимущественно, дѣда о прелюбодѣяніи.
   Стр. 28. Игра словъ: poulet значитъ по французски тоже любовная записка.
   Стр. 29. Намекъ на одного извѣстнаго помѣшаннаго того времени, итальянца, воображавшаго себя всемірнымъ монархомъ.
   Стр. 30. Джиневра — супруга короля Артура, не отличавшаяся супружеской вѣрностью.
   Стр. 30. Бумажки, служившія цѣлью на мишени, придерживались гвоздями; втиснуть гвоздь пулею было верхомъ искусной стрѣльбы.
   Стр. 33. Игра словъ на созвучіе: «parson (пасторъ)» и «pierce on (проткнуть, прободить)» выговариваются почти одинаково.
   Стр. 33. Подъ именемъ «добраго мантуанца» разумѣется мантуанскій монахъ Джеованни-Баптиста, идилліи котораго были переведены на англійскій языкъ.
   Стр. 34. «Разукрашенная лошадь». Намекъ на ту же дрессированную лошадь, Марокко.
   Стр. 34. Заставляя Жакенету говорить, что ею получено письмо отъ Бирона, авторъ дѣлаетъ описку: выше Жакенета сказала, что письмо получено ею отъ Армадо.
   Стр. 34. Подъ именемъ «цвѣтныхъ значковъ» Олофернъ разумѣетъ внѣшнія отличія людей, расы и пр.
   Стр. 36. Клятвопреступникамъ навѣшивался билетъ съ обозначеніемъ ихъ преступленія.
   Стр. 36. Намекъ на мишурный костюмъ Купидона, вводимаго въ театральныхъ пьесахъ.
   Стр. 37. Печень считалась въ прежнее время мѣсторожденіемъ любви.
   Стр. 37. Влюбленные того времени ввели въ моду вскрывать себѣ жилы, чтобы выпить крови за здоровье своихъ красавицъ, или писать этою кровью ихъ имена, въ доказательство своей любви.
   Стр. 38. Биронъ приводитъ слова изъ королевскаго сонета. Онъ приравниваетъ далѣе короля къ комару, потому что комаръ пищитъ во время своего полета.
   Стр. 49. Вся шутливая перебранка между Катариной и Розалиной держится на двойномъ смыслѣ слова «faeir», которое значитъ «красивая» и также «бѣлокурая, бѣлолицая». Такъ онѣ играютъ и словомъ «light» (свѣтлый, ясный) и «light» (легковѣсный; тоже легкомысленный). О Розалинѣ говорится во всей пьесѣ какъ о смуглянкѣ. Слова ея о томъ, что лицо Катарины испещрено буквами «О», служатъ намекомъ на знаки оспы.
   Стр. 60. «Святой Денисъ…» Французскій боевой кличъ: «St. Denies et Montjoye!»
   Стр. 52. «Красота не роскошнѣе тафты…» т. е. масокъ, надѣтыхъ дамами.
   Стр. 52. Лучезарными, какъ дочери… Тутъ игра словъ на «sun» (солнце) и «son» (сынъ), которыя выговариваются одинаково; поэтому Бойе и совѣтуетъ Мошкѣ сказать лучше дочери, вмѣсто сыновей.
   Стр. 57. «All hoil!» — привѣтствіе, но «hail» означаетъ тоже градъ.
   Стр. 62. «Novum», любимая игра того времени.
   Стр. 63. Въ герольдическомъ костюмѣ Помпея колѣно украшено у него головой леопарда.— На гравюрахъ XV вѣка часто изображался Александръ Македонскій, верхомъ на конѣ и имѣя по одну сторону Юлія Цезаря, по другую Гектора. На щитѣ Александра былъ изображенъ левъ, возсѣдающій на скамьѣ, которую непочтительный Башка называетъ иначе.
   Стр. 65. «Гекторъ былъ лишь троянцемъ…» Въ средніе вѣка слово «троянецъ» принималось въ томъ смыслѣ, какъ теперь «un grec» на французскомъ языкѣ (мошенникъ, шулеръ).
   Стр. 66. Онъ любитъ ее съ фута… Игра словъ на «foot» — (нога) и «foot» (футъ).