Москва продолжает чествовать своих славянских гостей. Сегодня университет после своего вчерашнего торжественного собрания давал в честь им обед, и благодаря радушию хозяев и неутомимой заботливости почтенного ректора, его всегда готовому и одушевленному слову, при всеобщей также непринужденности, при оживленном размене мыслей, пир удался на славу. Мы не преминем сообщить все его подробности публике, которая не может не интересоваться всем, что касается этих столь же знаменательных, сколько и неожиданных празднеств.
В самом деле, это всеславянское собрание, — и притом в Москве, — явление поразительное. Ничего подобного никогда не бывало, ибо съезды австрийских славян не могут идти ни в какое с этим сравнение. Люди разных народностей, разных государств, разных религий, разных образований и общественных положений свободно собираются как люди, у которых есть одно общее чувство и одно общее дело. И все эти собравшиеся с разных сторон люди оказываются не случайною толпой, а выражением чего-то целого, какой-то великой единицы, которая до сих пор в действительный счет не входила, а держалась только в уме. Оказывается, что есть нечто, называемое славянским мiром, который существует не в одном воображении или отвлеченном представлении, а в действительности, и обнаруживает некоторые явления какой-то общей ему жизни, каких-то общих ему тяготений. Тот призрак, которым политики Священного Союза, бывало, пугали детей, является воочию. То, что лет двенадцать-пятнадцать тому назад было под страшным запретом и не дерзало показываться на свет, теперь разливается в воздухе, овладевает умами и у всех на языке. Этот несчастный панславизм, загнанный в область непозволительных утопий, становится формулой, быть может, еще не совсем ясною, но формулой чего-то очень жизненного и практического. Чем незначительнее случай, вызывающий проявление идеи, тем более обнаруживается ее действительность и сила.
Лишь то, что созрело и обладает силой практического интереса, может так легко овладевать всяким предлогом, даже самым незначительным, чтобы заявить себя. Действительность и сила идеи, о которой теперь речь, доказывается именно тем, что приводится в доказательство ее бессилия и ничтожества. Именно отсутствие всякого другого интереса и побуждения свидетельствует о ее силе. Если б этот разрозненный и разбросанный мip составлял одно государство, то славянская идея исчезла бы в интересах совершенно иного свойства; то единство, которое ею знаменуется, было бы закрыто силою другого рода. Точно так же она не могла бы обнаружиться явственно, если бы весь славянский мip был исключительно одного вероисповедания, которое отличало бы его от всего окружающего. Сила, собирающая людей, заключалась бы тогда не в славянстве. Ни государственного, ни церковного единства славянский мip не представляет. Но именно тем и поразительнее та sui generis [особого рода (лат.)] сила, которая определяет его и которою он держится. Нет ничего обыкновеннее тех интересов, которые собирают людей, принадлежащих к одной политической национальности, к какому-нибудь одному политическому целому, точно так же нет ничего удивительного в общении людей, исповедующих одну веру; но мысль невольно задает себе вопрос, что такое дает себя чувствовать в массах и людях, не имеющих между собою ничего общего, кроме племенного происхождения да еще одного исторического предания, воплощенного в двух святых образах первоучителей славянских, равно чествуемых всеми славянами, несмотря на церковную рознь, которая развилась и усилилась впоследствии. Какое разнообразие! И болгар и серб из Турции, первый еще согбенный под ярмом, а последний уже стоящий прямо; и серб из Венгрии, и хорват, и далматинец, и славонец, перемешанные с немцами и итальянцами, и хотя сами сербы, но разрозненные с сербами и историей, и обычаями, и отчасти литературой, всего же более вероисповеданием; и русский из-за Карпат, живущий под мадьярскою управой, и русский из Галиции, подавляемый поляками, которых сильное слово поэта назвало Иудою славянства; и русский России, государства самого громадного и одного из самых могущественных на земном шаре; и чех с моравом, игравший некогда столь значительную роль в судьбах Европы, чех, которому так много обязана Германия развитием своей культуры и которому она платит теперь такою благодарностью; и словак, столь близкий к чеху и столь близкий к нам, — живое звено, связующее обе половины славянства, но разделенный между римско-католическим и протестантским вероисповеданиями, не имеющий никакой своей власти и живущий под властью мадьярской; и лужичанин, охваченный, будто на малом острове, немецким морем; и даже кошуб из глубины Пруссии, остаток давно угасших славянских племен, не совсем стертый Польшей, которая владела некогда большею частью нынешней Пруссии, но еще в свою цветущую пору предала чужому племени все эти славянские земли, ставшие теперь главною силой Германии, но не сохранившие от славянства почти ничего, кроме искаженных имен и урочищ. В этом всеславянском собрании, которое так неожиданно импровизовалось в Москве, встречаются люди, разнящиеся между собой и по степеням, и по характеру образования, будто самые разноплеменные народы, как разнятся немец и итальянец или как француз и арнаут, и где встречаются между собою священники православные и священники римско-католические разных славянских народностей. И все это лишь во имя славянской идеи. Должно же что-нибудь заключаться в этой идее, должна же она что-нибудь значить, должна же быть в ней какая-нибудь своя сила, если она может действовать сама собою и проходит через столько разнородных элементов, собирает столько чуждых одна другой сил и пересекает столько противоборных влечений, и национальных, и церковных, и социальных.
История Москвы есть история суровая. Она не говорит воображению и не влечет к себе горячих симпатий со стороны. Политика Московского государства была беспощадная и жестокая. Всякий имеет чем-нибудь упрекнуть ее, и мало кому она по сердцу. Но не будь столь сурового прошедшего, где был бы теперь славянский мip и что значила бы славянская идея? Разобщенный с целым мiром, страдал и боролся русский народ за свое существование, но не спасал ли он с тем вместе и будущность славянского племени, которому теперь не оставалось бы ничего, кроме гибели, если бы в ту давнюю пору не устояла Москва!
————————————————————————-
Впервые опубликовано: «Московские Ведомости». 1867. 20 мая. 110.
Скачать