Аристофан, или представление комедии «Всадники»

Автор: Шаховской Александр Александрович

АРИСТОФАН, ИЛИ ПРЕДСТАВЛЕНИЕ КОМЕДИИ «ВСАДНИКИ».

 

 

 

ИСТОРИЧЕСКАЯ КОМЕДИЯ В ДРЕВНЕМ РОДЕ И В РАЗНОМЕРНЫХ СТИХАХ ГРЕЧЕСКОГО СТОПОСЛОЖЕНИЯ, В ТРЕХ ДЕЙСТВИЯХ, С ПРОЛОГОМ, ИНТЕРМЕДИЯМИ, ПЕНИЕМ И ХОРАМИ.

 

 

 

СОЧИНЕНИЕ

 

 

 

Князя А.А. Шаховского.

 

с помещением многих мыслей и изречений из Аристофанова Театра.

 

 

 

ОТ СОЧИНИТЕЛЯ.

 

Отлагая до полного издания моих Драматических произведений, известие о веке, творениях и жизни Аристофана, и точные ссылки на источники, из коих почерпнуты нужные для меня сведения; я полагаю однако ж обязанностию моей изложить здесь причины, побудившие меня, и средства, служившие к сочинению сей комедии; а между тем краткими выносками хочу объяснить некоторые стихи и изречения, которые могут показаться невнятными или затруднять память моих читателей.

Путешествие молодого Анахарсиса по Греции, которым Аббат Бартелеми дал ясное понятие, и читателям одних романов, о жизни древних Греков, внушило мне желание познакомить с Афинским бытом даже и тех, кто ничего не хочет читать. Некоторые удачи мои на Драматическом поприще усилили мое трудолюбие, и осмелили меня, уклонясь с прогонной дороги (по выражение Шекспира — В Драматической Хронике Генрих IV, Принц Валлийский говорит о Пинсе б: его ум всегда тащится за стадом по прогонной дороге), отыскивать не избитых путей, к достижению цели, может быть, не бесполезной нашему Театру. Но, чтобы перенести воображение зрителей наших в давние Афины, я должен был сам переродиться в древнего Грека; а потому довольно долгое время старался, сколько мог, наполнить душу, мысли и память мою всем нужным моему предприятию. Внимательное чтение не замедлило удостоверить меня, что ученый Бартелеми, Англичане, сочинявшие Афинские письма, и другие не только новые, но Латинские и Греческие писатели (после Фукидита) извлекали почти все подробности Афинского общежития из Аристофановых комедий; а что еще убедительнее, современник, и кажется не большой друг его, Платон, послал Дионисию Сиракузскому список комедий Аристофана, чтоб удовлетворить его любопытство о свойстве и духе Афинян. У кого же я мог заимствовать краски для живой картины, изображающей внутренность Афин? конечно у Аристофана; кого же я должен был вывести на сцену, чтобы объяснить и одушевить сие изображение? самого Аристофана; кому поверят предубежденные зрители наши, что Афиняне, Периклова века, также были смешны, суетны, ничтожны, и также жертвовали невежеству, как и другие люди? никому, или Аристофану: разумеется, если я сумею заставить его говорить также сильно, как он обличал в глаза: ветреность, неблагодарность, корыстолюбие и самогубительство граждан расхваленной республики. Наконец, кто может восстановить уничиженное, безнравственным шутовством, достоинство Комического Поэта? один Аристофан, которого называл Артаксеркс лучшим и полезнейшим гражданином своего отечества; а Платон написал, что Грации избрали грудь Аристофана своим жилищем. Сии два свидетельства современников могут, кажется, и без других доводов доказать: что Аристофан, как человек и поэт достоин того, чтобы наши зрители рукоплесканиями заглушили клевету, так называемых, Философов, снисходительных только к своим приверженцам. — Афины, Ленейское празднество и Аристофан тотчас сделались местом, временем и предметом моей драматической поэмы. Аристофан, любя страстно свое отечество и славу Греции, сочинил комедию, обличающую грабительство, разврат и бездельство кожевенника Клеона, который крикливым голосом, сильною грудью, лестью народу и клеветою на знаменитых граждан, согнал с Афинской площади благоразумие и справедливость, и быв выбран, крамолою черни, в воинские Казнодары, раздувал, выгодную для него, и пагубную для всей Греции Пелопонесскую войну. Сия комедия, названная Всадниками, была одобрена и принята на театр; но ни один актер не смел взять на себя ужасного всем лица Клеона; ни один художник не дерзал снять с него маски; — все трепетало могущества Казнодара и неистовства его приверженцев: тогда сам поэт, дорожа только одною правдою и высоким искусством своим, смело вышел на сцену в роле Клеона. Благородная смелость, правда и высокое искусство восторжествовали: поэт и комедия были увенчаны на Ленейском празднестве в 4-й год 88-й Олимпиады. Происшествие сие показалось мне достойным внимания и соучастия просвещенной публики. Меня пугали молодостью нашей в Словесности; но я полагал надежду на врожденную сметливость и быстрое понятие Русских, и не обманулся.

Познакомясь, сколько мне можно было, короче с древними Афинами, и найдя происшествие, служащее моему намерению, я не скоро еще мог преобратить его в полное Драматическое зрелище, близкое к новым понятиям и привычкам. Комедия всегда и везде пиитическая; но верная картина нравов принуждена разнообразиться по времени и месту. Жизнь Афинян проходила на площадях, в портиках и садах; их мысли, замыслы и разговоры стремились беспрестанно к делу общественному, в котором участвовали все граждане; и потому, их поэты сочиняли в роде нынче называемом политическою комедиею, которая в Афинах производила такое же действие, как в Англии оппозиционные мнения и журналы. Высокая душа Аристофана, раздражаемая самодержавством неугомонной черни, воспламеняла комический дар его; он, так сказать, схватывал с народной площади лица и происшествия, и не дав охолодеть, пародировал их на театре. Острые шутки, забавные прозвища, верные списки и полезные истины, облеченные в пиитическое убранство, вылетая из пламенного воображения поэта, проясняли ум и радовали насмешливость Афинян; а живое соучастие к происходящему на площади и на сцене, сливало зрителей с действующими лицами в одно целое.

Мы не Афиняне: жизнь наша проходит не на площадях, а в семействах; умы наши заняты почти всегда собственными своими, или соседей наших делами; Клеон и Пелопонесская война далеки от сердец наших; успех комедии, которую заставили нас считать только забавою праздности, не в силах овладеть всем нашим вниманием. Мы привыкли видеть на театре частные и любовные приключения, общие людские характеры и странности, которые встречаем в нашем общежитии. Чтобы удвоить соучастие к успеху Аристофановой комедии, я принужден был: выдумать, или списать с Аспазии лицо Алкинои, воспламенить ее страстью, которой образец нашел в письмах Гликерии к комическому поэту Менандру, и по нашему обычаю заставил любовь спасать Гения. Для полноты и оправдания действия, мне нужно было извлечь из характеров и происшествие, данных историей, заговоры, препятствия и хитрости; я должен был, чтобы утешишь врожденную в людях насмешливость, вывесть, с слов самого Аристофана, карикатуры его неприятелей, могущие напомнить нашим зрителям их соседей. Простая веселость, душа комедии, требовала, чтобы я занял у Аристофана роль Созиа и пустил по театру Ксантиппу, знакомую всем, кто слыхал о Сократе; желая как можно быстрее перенести воображение зрителей в Афины, я тотчас представил их взору Греческие древние обряды, занял междудействия Вакхическими играми, которых изображения мы привыкли видеть в картинах, барельефах и эстампах; наконец, чтобы сделать, по принятым нынче правилам, завязку и развязку, я воспользовался доказанною Фукидитом влюбчивостью и винолюбием Клеона и, признаюсь, Итальянскою Гольдониевою комедиею. Мольер, честь нового театра, говорил: «все, что я вижу, или нахожу, мое:» и я, следуя его словам и примеру, силился всеми находками моими сблизить новейшую комедию с старой (Греческая комедия, переменившая три раза свои способы и форму, разделяется на старую, среднюю и нокую. Почти все творения Аристофана принадлежат к старой комедии), и надеялся, необыкновенным зрелищем доставить моим современникам не совсем бесполезное, удовольствие. Чрезвычайный успех Аристофана в Петербурге, и хорошее принятие его в Москве, превзошли мою надежду и с избытком вознаградили долговременный труд.

Великолепное зрелище, чудесные декорации, превосходная музыка, прелестные балеты и прекрасная игра Актеров, в обеих столицах, много способствовали к успеху комедии; но дабы увериться в сущном ее достоинстве и не присвоить себе чужого, я, обнажая ее от всех театральных чародейств, представляю суду читателей, и ожидаю беспристрастного приговора.

Отдав отчет в способах и успехе моего сочинения, я не должен умолчать о разделивших со мною честь вызова, после первого представления моей комедии, в Петербурге (Сию честь вызова имели также в Москве после Автора: П. С. Мочалов и М. Д. Синецкая, игравшие роли Аристофана и Алкинои, к большому удовольствию Публики и сочинителя). Мудреная и сильная роль Аристофана, при начальной мысли о ней, была уже назначена Я. Г. Брянскому; и сей истинный Актер, по обыкновению своему, удовлетворил все требования восхищенного им сочинителя. Он также умел сделаться самим Аристофаном, как бывал Эзопом, Сир Мунко, изгнанником Юрием, Хабером и прочими лицами, принадлежащими амплуа многих Актеров, и игранными им одним с одинаким превосходством. Роль Алкинои, труднейшая не только в сей комедии, но может быть и во всем комическом репертуаре нашем, долго казалась мне самому неудобоисполнительною: она непременно требовала, чтобы нашлись в одной Актрисе: молодость, легкий и величавый стан, Греческая красота, 6лагородство, чистый и скорый выговор, выразительный взгляд, веселость, хитрость прельщения, сила, насмешливость, глубокая чувствительность, и даже трагический жар. Употребляя досуги мои на приготовление молодых артистов для нашей драматической сцены, я имел случай заметить, или провидеть все это, соединенное в 14-ти летней воспитаннице С. Петербургского театра. Обрадованный неожиданною находкой, я долго советами моими старался образовать ее чрезвычайное дарование, сочинял и выбирал для нее роли, в которых бы постепенно, она могла открывать и усиливать все способности свои; и тогда только решился отдать мою комедию на театр, когда опытами уверился, что он имеет настоящую Алкиною. На предпоследней пробе Аристофана, сочинитель, прельщенный игрою своей милой воспитанницы, которая роптала на трудность и непрочность искусства своего, обещал, если успех увенчает их общие труды, продлить торжество ее до тех пор, пока будут читать украшенную ею комедию: и вот исполнение его обещания.

 

 

 

Л. О. ДЮРОВОЙ.

 

И дара прелестью, и пламенной душою,

И резвой хитростью ума

Ты оживила Алкиною,

И сделалась Аспазией сама.

Какая радость для Поэта!

Какая слава для тебя!…

Но ты грустишь: что слава эта,

Когда ее, как дневный свет любя,

Ей в дань несешь покоя сладость,

Беспечность юности и свежесть красоты:

Промчится, как Поэта радость;

Что твой венец, как ранние цветы,

С весной твоей увянет,

И что жила на свете ты,

Никто не воспомянет.

Ты даже всем твердишь: «Любимец божества,

Поэт самим собой изящного творитель,

Вина мгновенного Актеров торжества,

И времени и смерти победитель,

Творением своим в потомстве будет жив;

Мы ж, рабствуя ему, жизнь нашу изнуряем,

Стареем в младости, и вовсе умираем…

Как мы несчастливы и как Поэт счастлив!…»

Ты мне завидуешь!… напрасно; пусть, быть может,

Стихи мои дойдут до правнуков моих,

Им давность времени, как водится, поможет,

И взгляд Эстетика увидит в них:

Такие красоты, и тонкости, и мысли,

Которых сам не вижу я;

Что ж в этом прочного? и ты сама разчисли:

На много ли, по смерти, жизнь моя

Продлится дольше тех злодеев,

Больших затейников и малых грамотеев,

Которые тебя крушат

Стишками гладкими и прозой прекудрявой;

А зрителей дарят,

Ничтожною забавой

Обновок, скропаных из старых лоскутков?

Положим, что мое удачное творенье

Останется на несколько веков;

Однако же забвенье,

Когда нибудь, свое возьмет,

И имя моего нигде не воспомянут.

Но много ли оно, иль мало проживет,

Пока еще читать Аристофана станут,

Хочу дотоле жить с тобой,

Хотя в печати, неразлучно.

Я знаю, что со мной

Тебе не раз бывало скучно:

И мудрено ль? я стар, ты молода;

Но здесь уж не твоя беда:

Пускай читатели скучают,

И пусть, из первого печатного листа

Они узнают;

Что в целый вечер тот, когда твои уста

Стихи мои одушевляли:

Их слушали и не зевали;

Что в уши и сердца они рекой лились,

И многих восхищали.

А ты, мое дитя, искусством тем гордись,

Что силою, от Фива данной власти,

Без кисти и резца,

Животворит мечты, живописует страсти,

Владеет мыслию, влечет с собой сердца,

Развертывает ум, и воспаряя души,

Понятным делает для всех язык Богов.

Ах! сколько бы любезных мне стихов,

Без пользы щекотали уши

У многих зрителей моих,

Когда бы ты не восхищала их,

Когда бы голос твой до сердца не коснулся

И взгляд не разбудил  ума,

Который от стихов не скоро бы проснулся.

Не ты ль боялася сама,

Чтоб мой Аристофан, Ксантиппа, Алкиноя (Сии роли были играны Г-м Брянским, Г-жами Ежовой и Дюровой),

Для вечного покоя

Не спрятались с театра в переплет?

Чему уж наперед

Противу- Эллины душевно были рады,

Но, верные сподвижники Эллады,

На сцену Греками когда явились вы,

Тогда у берегов Невы

Победы плеск раздался,

Чрез воды и леса промчался

До белокаменной Москвы

И приготовил в ней Аристофану,

Как гостю жданному, прием.

Вы виноваты в том,

Что верить больше я не стану

Зловещнм воронам, кричащим, будто мы

Высокость древнюю, нам нового искусства,

Не в силах постигать…. Нет, свежие умы,

Отверзтые сердца, нездавленные чувства

Условных правил теснотой

Народ во всей красе, живой и молодой,

Сильнее движется, быстрее постигает,

Чем наслаждением пресыщенный старик,

Который памятью все чувства заменяет,

И только рад тому, что видеть он привык.

Счастливы ты и я, что мы живем в сем свете,

На неиспаханной земле:

Ты, юности в прелестном цвете;

А я, уже ища опоры в костыле,

Но сам служа тебе опорой,

Не рабствуя чужим преданиям, идем

Самой природою проложенным путем!.,.

И, может быть, от смерти скорой

Мы наши имена, в пример другим, спасем.

Чего преодолеть не в силах

Любовь к изящному? что не возможно ей?

И Росций (Славный Римский Актер, заслуживший умом и даром своим дружбу Диктатора Силлы; Цицерон в письмах своих называет его честнейшим человеком в Риме),

и Менандр (Греческий Комический Поэт, которого творения пропали, но имя осталось незабвенным) со всем своим в могилах,

Но живы в памяти людей!

Свободною душей носись над обольщеньем

Но и сама не обольщай судей.

Причудам временным постыдным угожденьем

Не обезьянь жеманства обезьян;

Перерождайся вся в мечты Поэта;

Вникай в обычаи веков и стран;

Беседуй с книгами; не бегай от совета;

Но поверяй его рассудком и душой….

И дай мне всем твердить, любуяся тобой:

«Я счастливей Пигмалиона:

Его чудесный труд Бог света оживил;

А я, огнем священным Апполона,

Созданье милое Богов одушевил!»

И посвятя мое любимое творенье

Таланту твоему, красе моих трудов,

Надеюся, что он и без моих стихов,

Ужасное душе твоей, забвенье

Прогонит от тебя за множество веков.

 

 

 

ДЕЙСТВУЮЩИЕ:

 

В С. Петербурге.      В Москве.

Аристофан, комический поэт,                                                Г. Брянский.               Г Мочалов.

Алкиноя, молодая Афинянка, племянница  Аспазии,    Г-жа Дюрова.             Г-жа Синецкая.

Клеон, Воинский Казнодар,..                                                  Г Бобров.                    Г К. Баранов.

Стратокл, первый Архонт,                                                        Г Борецкой.               Г Третьяков.

Жрец Вакхов,                                                                               Г Байков.                    Г Лавров.

Враги Аристофана и приверженцы Клеона:

Антимах, комический поэт                                                      Г Сосницкий.             Г Сабуров.

Хавес, Судья,                                                                                Г Величкин.               Г Рязанцев.

Иппербол, родственник Клеона…                                          Г Щеников.                Г Прусаков.

Феогней, трагик,                                                                          Г Калинин                  Г Максин б.

Евгалий, Оратор,                                                                          Г Сибиряков.            Г. Ленский

Ксантиппа, жена Сократа,                                                         Г-жа Ежова б.           Г-жа Кавалер.

Херофонт, ученик Сократов,                                                     Г Салтыков.               Г Тихомиров.

Созиа, раб Аристофанов,                                                           Г Рамазанов.             Г. Щепкин.

Фригик, раб Клеонов,                                                                 Г Богенков.                Г Усаев.

Наксия, подруга Алкинои,                                                         Г-жа Величкина.       Г-жа Малыш.

Лесвия, дева посвященная,                                                      Г-жа Трохнева.          Г-жа Вятроц. б.

Рабыни Алкинои:

Аглая,                                                                                              Г-жа Шелихова.         Г-жа Филлис.

Эгина,                                                                                              Г-жа Прилуцкая.        Г-жа Вятроц. М.

Сикофанты: Гг. Терихов, Экунин, Воротников, Руссо, Носов, Петров и Полянской в С. Петербурге.

Гг. Олимпиев, Максин м. Медведев и Слукин, в Москве.

 

Ликофоры, Главная Жрица, Кенефоры, Архонты, Ифифаллы, Филофоры, Жрецы, Жрицы, Вакханки, Фавны, Сикофанты и народ.

 

 

 

АРИСТОФАН, КОМЕДИЯ.

 

 

 

Театр представляет угол улицы Треножников; на левую сторону идет улица Эрмесов за храм Эскулапов; на правой стороне первые три кулиссы занимают храм Вакхов с выдавшимися вперед колоннами, помостом и фронтоном.

 

Прежде поднятия занавеса, во время увертюры, слышны трубы и первая строфа хора. При поднятии занавеса народ стоит уже на театре лицом к Вакхову храму. Архонты подле помоста храма с почетными Гражданами. Ход продолжается из-за храма по улице Треножников и подходя к Эскулапову храму, поворачивает к Вакхову. — Первые идут Кинефоры (девы посвященные) в длинных покрывалах, сокрывающих их лица; они несут в корзинах плоды и утвари таинств, покрытые белыми с золотой бахрамой покровами; они входят на ступени храма, ставят дары, и, проходя по перистилю, спускаются с ступеней и становятся пред народом. За ними следуют филлофоры, несущие золотые кубки, чаши, вазы и прочие дары Вакху; они увенчаны плющем, фиалками и акантами, и покрыты большими мантиями; приближаясь к храму, ставят дары свои на жертвенники, поставленные у полюста, и возвращаясь становятся пред Кинефорами. Вслед за ними идет Ликофора в жреческом одеянии и в аларе из виноградных грозд; она несет на голове золотое решето, наполненное виноградом; пред колесницею, везомою Иоифаллами, одетыми в женское платье и увенчанными виноградными гроздьями, идет верховная Жрица в венце из золотых листьев винограда, в золотом аларе, последуемая двумя Жрицами, которых украшение из серебра. — Верховный Жрец выходит им навстречу; они снимают с колесницы, на которой жертвенник, три золотые узкогорлые чаши, и подают их Верховному Жрецу и двум Жрицам; Жрецы их принимают, они обходят круг и становятся пред всеми другими. Шествие заключают Вакханки с тарелками, бубнами и тимпанами. Жрец по принятии чаши взносит их на помост, где осушает над священным огнем, показывая тем, что они пусты; потом закупоривает их мастическими пробками и запечатывает священным перстнем. Во время хода и обряда слышен

 

ХОР НАРОДА.

 

Да Скифов род бесчеловечный

Людскою кровию блажит своих богов;

Наш Вакх, в щедротах бесконечный

Не требует от нас ужасных сих даров.

 

Скройтесь, воины злонравны,

Кровью вы обагрены;

А Сатиры, Вакх и Фавны т

Чужды крови и войны.

 

Гром на смертных кровожадных,

Чьи уста, рука и меч

Вакха дней святообрядных

Таинства дерзнет пресечь!

 

ТРИ ДЕВЫ, во время очищения чаш.

 

О Вакх! внемли моленья наши

Во изволении благом,

И обнови златые чаши

На утро радостным вином.

 

ВЕРХОВНЫЙ ЖРЕЦ, по совершении обряда.

 

От уст нелжеветных, от чистого сердца, в чертог наднебесный

К Семелле и Вакху и к вечным богам

Моленья восходят, как жертв Фимиам;

И чаш к обновленью дар Вакха чудесный

До светлого утра наполнит их сам.

 

ХОР.

 

Внемлет Вакх моленья наши!

В изволении благом

Обновит златые чаши

К утру радостным вином!

 

Верховный Жрец во время сего хора уносит чаши; прочие Жрецы и юноши в большом порядке вносят в храм дары и утвари.

 

СТРОТОКЛ, войдя по колоннадам на помост.

 

Ленейский первый день сверша вечерней жертвой,

Афиняне! в дома идите на покой,

И помните, что Вакх обязанностью первой

Поставил — не смущать празднеств его враждой;

Что в честь ему, Афинам нашим к славе,

Мы целой Греции даем трехдневный пир;

Что каждый Грек им пользоваться в праве

И даже в дни войны найти в Афинах мир.

Чтоб к часу первому священной ночи

Вакханок не смыкались очи,

И радостью прогнавши сон,

Блистали, как блестиn пред утром Орион;

Чтоб криком, песнями и светочей огнями

Ночь Вакхова преобратилась в день;

Когда же солнца свет прогонит мрака тень,

В театр сбериnесь за стенами,

И там, к стяжанию Ленейского венца, (Т. е. Венец которыми награждали Поэтов в Ленейский праздник)

Пресветлым вдохновенный Фивом,

Аристофан, в творении шутливом,

Веселой мудростью обрадует сердца.

 

Идет; за ниже, отходя, народ повторяет.

 

XОР.

 

Внемлет Вакх моленья наши!

В изволении благом

Обновить златые чаши

К утру радостным вином.

 

 

 

ДЕЙСТВИЕ I.

 

ЯВЛЕНИЕ I.

 

Антимах, Евтлий и несколько Сикофантов.

 

АНТИМАХ, удерживая прочих.

 

Я клясться вам не стану

За чудо Вакхово, за искренность Жреца;

Но поклянусь, что быть Аристофану

Не только без венца:

Без крова и без хлеба.

 

ЕВГАЛИЙ.

 

Я рад!

 

АНТИМАХ.

 

Так, выгнанный из Аттики с стыдом,

Пойдет он милостынь, во имя неба,

Просить у варваров злодейским языком.

 

ЕВГАЛИЙ

 

Боюсь…

 

АНТИМАХ.

 

Помилуй, ты всегда дрожишь от страха;

Евгалий, положись во всем на Антимаха.

В Афинах все зависит от связей:

С Клеоном же у нас до тысячи друзей

И самых голосистых.

Когда кричать начнут,

То мигом заглушат Актеров преречистых,

И, если не умом, то горлом уж возьмут.

Аристофан мои комедии злословит,

Зовет меня…. Ну, пусть и это ничего!

Но в Всадниках своих, Клеона самого

На сцену выставя, он то себв готовит,

Что ужаснет Аристократов всех.

Перикла (2) я и сам щипнул, за то успех

Моей Комедии не очень был удачен.

А! вот Аристофан — Как мрачен!

Да это добрый знак:

Он нас боится.

 

ЕВГАЛИЙ.

 

Так.

 

ЯВЛЕНИЕ II.

 

Те же и Аристофан, входит, задумавшись с свитком в руках.

 

АНТИМАХ.

 

Аристофан!

 

АРИСТОФАН, взглянув на него.

 

Прощай.

 

АНТИМАХ.

 

Постой, ты что-то скучен;

И я ударюсь об заклад,

Что Всадникам своим ты сам теперь не рад.

Не правда ль, ты от них заранее измучен?

 

АРИСТОФАН.

 

Что ж, станется.

 

АНТИМАХ.

 

А я не мучусь никогда,

 

АРИСТОФАН.

 

Не мучишься, но мучишь.

 

АНТИМАХ.

 

Да, завистью быть может иногда,

 

АРИСТОФАН.

 

Нет, скукой — и всегда.

 

АНТИМАХ.

 

Глупцам лишь глупостью одною не наскучишь.

 

АРИСТОФАН.

 

И умных и глупцов от смеха ты отучишь.

 

АНТИМАХ.

 

Кто? я?

 

АРИСТОФАН.

 

Ты сам смешон, да шутишь не смешно:

Смеяться ж и зевать вдруг очень мудрено.

 

АНТИМАХ.

 

Улыбку — хохота считаю я пристойней,

Ругательством быть милым не хочу

И колкость личную комедией мягчу (3).

 

АРИСТОФАН.

 

Чтоб было спать спокойней;

И так покойна ночь.

 

Хочет идти.

 

АНТИМАХ.

 

Помилуй, что ж от нас бежишь так скоро прочь?

Поговорим еще…. я, право, рад сердечно,

Что Всадников твоих дадут.

 

АРИСТОФАН.

 

Дадут конечно.

 

АНТИМАХ.

 

Паденья ж их тебе бояться нет причин?

 

АРИСТОФАН.

 

Хоть есть, хоть нет; но я республику возвышу,

Как с плеч ее сшибу грабителя Афин,

Кожевника Клеона.

 

ЕВГАЛИЙ, затыкая уши уходит.

 

Я не слышу.

 

ОДИН ИЗ СИКОФАНТОВ.

 

В донос.

 

АНТИМАХ.

 

Прощай.

 

 

 

ЯВЛЕНИЕ III.

 

Аристофан, потом Созиа.

 

АРИСТОФАН.

 

Прощай!.. И он поэт!

Неправда, он стишков холодных сочинитель,

Небесного ж огня в нем малой искры нет;

Но этот ледяной комедии мягчитель

Мне помешал дочесть мой первый хор.

Боюсь, чтоб Хеарей (Аристофан упоминает о Хеарее прославившем себя игрою на Фивской Флейте) дорическим напевом

И свистом Фивских Флейт и труб Тирренских ревом

Не загармонил вздор,

И слов не заглушил тимпанами своими.

Но анапестами моими

Доволен я до этих пор.

Прочтем еще…

«Как счастлив для Афин, для потомства, для нас,

Умоборцу Клеону несчастливый час.

Ах! Давно ль почитались Афины цветущи

И жилищем искусств и приютом наук?

Но, увы! где Клеоны одни всемогущи,

Там и лира и кисть — упадают из рук!»

… Так, кажется все ясно.

 

СОЗИА, в сторону.

 

И ясно, и прекрасно,

И правда, и умно…

Да только нам опасно.

 

АРИСТОФАН.

 

И это в музыке сказать не мудрено:

«Кто бесстыдного алчность пред Грецией целой

Обессмертит к позору комедией смелой,

Благосердый того не хулою почтит;

Кто же видя и срам и несчастия наши,

Посрамителя игом в душе не мерзит,

Из одной тот со мною не будет пить чаши. (Обе сии строфы взяты из анапестических хоров Комедии Арист. Всадники)

Последний стих один

Не ловок.

 

СО3ИА, вслед Аристофану

 

Ну, пошел… Мой добрый господин!…

Не слышит; — и ходить всю ночь пожалуй станет;

Комедия ж ему откликнется бедой!…

Да как начать?… пущусь, чихну, авось он взглянет.

 

Чихает.

 

АРИСТОФАН.

 

А! Созиа! за чем?

 

СОЗИА.

 

Как видишь, за тобой!

 

АРИСТОФАН,

 

Да, я тебя послал..,.

 

СОЗИА.

 

К актерам с этой ношей.

 

АРИСТОФАН.

 

Иди ж..

 

СОЗИА.

 

Иду; но выслушай меня.

Ты знаешь, что Эзоп холопствовал как я;

А Ксанфу дал совет хороший.

 

АРИСТОФАН.

 

Так что ж?

 

 

СОЗИА.

 

Я также, как Эзоп…

 

АРИСТОФАН.

 

А ты с ним очень схож,

Да только не умом.

 

СОЗИА.

 

И ближним нет пощады!

Однако же поверь, что нашему уму

Дивятся многие.

 

АРИСТОФАН.

 

О! верю, потому

Что и Клеону здесь глупцы дивиться рады.

 

СОЗИА.

 

Об нем теперь и речь.

 

АРИСТОФАН.

 

Какая? говори ж!

 

СОЗИА.

 

Дай снять мне ношу с плеч.

 

АРИСТОФАН.

 

Ну, что ж?

 

СОЗИА.

 

С тех пор, как он воинским Казнодаром

Воинскую казну дарит своим друзьям,

И плату за присест уполторил судьям, (Клеон убедил народ прибавить к двум оболам, которые получали судьи за каждое заседание, еще по одному. Фукид. и Арист. от того называл их Триоблами.)

Так стало быть не даром

Они на площади и в Пниксе всем кричат,

Что ты народа враг, что ты Аристократ, (Клеон обвинил Аристофана в Аристократстве, потому, что он не терпел своевольства черни, и был дружен с Никием и прочими знаменитыми Гражданами, Фукид)

Клеону ищешь зла….

 

АРИСТОФАН.

 

И в этом не таюся.

 

СОЗИА.

 

Тем хуже: за тебя Клеона я боюся.

 

АРИСТОФАН.

 

Не бойся: посмотри, боюсь ли я кого?

Кто славу ловит, тот не ходит робким шагом.

 

СОЗИА.

 

Да Казнодар силен.

 

АРИСТОФАН.

 

А смех сильней его.

Ты помнишь, как меня пред всем Ареопагом

Винил он в клевете, и кто ж оправдан?

 

СОЗИА.

 

Ты.

Все помню: от твоей забавной остроты

Клеон смешался,

Народ  разхохотался (Историческое);

А кто его смешит, тот с ним бесспорно прав.

Люблю Афинян я за их веселый нрав;

Что за народ! брани его, кто хочет,

Стихами, да умно,

Так он же сам хохочешь,

И с Комиком себя дурачит за одно.

 

АРИСТОФАН.

 

Ты прав, осмеивать Афинян можно смело;

Но надо говорить и хорошо, и дело;

Не то уж не они, а Автор в дураках.

 

СОЗИА.

 

И это не беда.

 

АРИСТОФАН.

 

Как, не беда?

 

СОЗИА.

 

Конечно.

Ты сам же говоришь, что Комик Антимах

И врал, и врет, и врать все будет вечно;

Однако ж он богат,

И хлопают ему за то, что тороват.

 

АРИСТОФАН.

 

А с голода богач морит своих Актеров. (4)

 

СОЗИА.

 

Да кормить и поишь Судей и Сенаторов (Латинские и позднейшие Греческие Писатели после Плутарха дают название Сенаторов Ареопагитам или Членам Ареопага, высшего Афинского Судилища)

И за кого Клеон.

 

АРИСТОФАН.

 

Клеон за всех глупцов.

 

СОЗИА.

 

А за него глупцы: ты ж сам твердишь, что в свете,

Благодаря богов,

Гораздо больше дураков.

Где ж больше, там сильней: итак, по этой смете,

Бороться с ними нам совсем не по плечу.

 

АРИСТОФАН.

 

Глупцов я не страшуся,

Их дружбы не хочу,

Их неприязнию горжуся,

Смешу других и сам над ними хохочу.

 

СОЗИА.

 

Все так, да их дразнить, поверь богам, не нужно;

Они между собой живут хоть и не дружно,

А тронь-ка одного: все тотчас за одно;

И вот еще не давно

Евполий их задел, и в море смерил дно (Хотя сие происшествие случилось гораздо после представления Всадников; но соч. позволил себе сей анахронизм, чтобы очевиднее показать опасность, предстоящую Аристофану.).

 

АРИСТОФАН.

 

Да разве все равно,

Что он, что я.

 

СОЗИА.

 

Нет, он шутил не так забавно,

И хоть в Утопленных, комедии своей,

Он бедных насмешил, ругая богачей,

Да не в попад: ему забавней отшутили.

И за Утопленных его

Поэта самого

В Пирее (Афинская пристань) утопили

 

АРИСТОФАН.

 

Пусть и меня не трудно утопить;

Но верь, стихи мои со мною не утонут,

И в них Аристофан бессмертно будет жить.

 

СОЗИА, в сторону поднимая ношу.

 

Примеры, вижу я, никак его не тронут;

Примусь-ка за любовь.

 

АРИСТОФАН.

 

Ну, что ж ты стал?

 

СОЗИА.

 

Иду.

 

Ах! я забыл сказать, что видел Алкиною.

 

АРИСТОФАН.

 

Когда? и где?

 

СОЗИА.

 

Сей час, в Кипридином саду (Публичный Афинский сад, назывался Кипридиным или Венериным),

Где, окруженная влюбленною толпою,

Она казалася Кипридою самою.

 

АРИСТОФАН.

 

Ах! как она мила, прелестна и умна!

 

СОЗИА.

 

Да, ум ее в Афинах прославляют,

И даже с теткою племянницу равняют;

Но вряд Аспазия (5) душою с ней равна.

 

АРИСТОФАН.

 

Кто ж был еще в саду?

 

СОЗИА.

 

Я встретил Лиогора.

 

АРИСТОФАН.

 

С его Фазанами? (Из Аристофана, также как и прозвища, которыми он показывает свойства Феория, Филострата, и проч)

 

СОЗИА.

 

Нет, с кучею рабов,

Которые с корзинами плодов,

С сластями разными бегут за ним.

 

АРИСТОФАН.

 

Прожора! —

Потом?

 

СОЗИА.

 

Феория.

 

АРИСТОФАН.

 

Клеонова скворца.

А там?

 

СОЗИА.

 

Силена — Филострата…

И Иппербола.

 

АРИСТОФАН.

 

Прошлеца.

Все маски глупые берут с его лица.

Еще ж?

 

СОЗИА.

 

Учеников Сократа.

 

АРИСТОФАН.

 

Которых?

 

СОЗИА.

 

Счетом трёх, и в том счету Платон.

 

АРИСТОФАН.

 

Что ж он доказывал?

 

СОЗИА.

 

Кругами Алкиное

Доказывал любовь.

 

АРИСТОФАН.

 

Ей не опасен он

Своей любовию; а кто ж другие двое?

 

СОЗИА.

 

Да за Ксантиппою там бегал Херофон,

И брань ее сносил, держась Сократских правил.

 

АРИСТОФАН.

 

Мертвец! А третий кто?

 

СОЗИА.

 

Алкивиад.

 

 

АРИСТОФАН.

 

Алкивиад! что ж он?

 

СОЗИА.

 

Явился только в сад

И с Алкиноею любезно закартавил. (Алкивиад не выговаривал Р и Аристофан в Ком., пересказывал его разговор и помещая вместо лит. Р лит. Л, дает превратный и комический смысл его словам)

 

АРИСТОФАН.

 

Так, верно уж она

Его любезностью была восхищена,

И обо мне ни слова не спросила?

 

СОЗИА.

 

Напротив, брося всех, со мной заговорила.

 

АРИСТОФАН.

 

О чем же?

 

СОЗИА.

 

О тебе.

 

АРИСТОФАН.

 

Как? что? скажи скорей?

 

СОЗИА.

 

Пеняла, что давно ты не видался с ней….

Притом боялась страх …

 

АРИСТОФАН.

 

Ей нечего бояться.

 

СОЗИА.

 

Да Всадников твоих играют завтра….

 

АРИСТОФАН.

 

Что ж?

 

СОЗИА.

 

Ну, ежели они с коней своих свалятся?

 

АРИСТОФАН.

 

Не может быть.

 

СОЗИА.

 

Клеон, кроитель кож,

Кроит теперь Афины

И наших зрителей почти до половины

Уж подкроил к себе, чтоб Всадников сшибить.

 

АРИСТОФАН.

 

Они не трагики, и ходят без ходулей.

 

СОЗИА.

 

Да ежели в Театр, как осы к пчелам в улей,

Клеонцы (Приверженцы Клеоновы; Аристофан часто употреблял сей род иронической Патронимики и также делал из собственных имен глаголы, которым подражал Соч., как на пр. клеонит, еврипидит, н пр.) налетят, тогда добра не быть.

А и Комедии давали часто маха.

 

АРИСТОФАН.

 

Комедии работы Антимаха.

Но Алкиноя что сказать велела мне?

 

СОЗИА.

 

Что все она грустит, что трижды ей во сне

Приснилось, будто цапля

Склевала у нее любимого чижа;

Что в медовой сосуд упала желчи капля.

Евриклей ей сказал, по свойски ворожа,

Что это не к добру. Она уже Ирисе

На жертву трех барашков принесла,

С дарами к Ире в храм отправила посла,

И мылася в Иллисе,

Чтоб смыть дурные сны. (Все сии суеверия взяты из Еврипида)

 

АРИСТОФАН.

 

Да я не верю снам.

 

СОЗИА.

 

Не веришь, но Зевес их посылает нам.

 

АРИСТОФАН.

 

В трагическом бреду — А, вот и Алкиноя.

 

СОЗИА, в сторону.

 

Авось уговорит.

 

 

 

ЯВЛЕНИЕ IV.

 

Аристофан, Алкиноя, Созиа.

 

АЛКИНОЯ.

 

Давно ль Аристофан

В Афинах? Из каких приехал дальних стран?

Где был?

 

АРИСТОФАН.

 

Прости меня, я не имел покоя

С тех пор, как Всадников окончил …

 

АЛКИНОЯ.

 

И писал….

 

АРИСТОФАН.

 

Ах! нет, я был тогда в небесном восхищенье?

Сам Фив, казалось мне, стихи мои внушал;

Но кончить не успел, как началось мученье:

Друзья и недрузья, и чужестранцев тьма,

Как Лиогоров стол, мой домик окружили,

И не читав, уж без ума

Комедию мою хвалили.

Потом судьям ее я должен был прочесть. (Сии Судьи были избираемы из отличных сведениями Ареопагитов, и по свидетельству Мартиния они назывались сперва Атлофетами, а потом Номодиктами и Фопасками; награды Поэтам и Актерам определялись ими, под председательством первого Архонта, который был Хорегом, или учредителем торжественных шествий, и предводителем хоров в священных обрядах. Числом их было девять)

 

АЛКИНОЯ.

 

И что ж они?

 

АРИСТОФАН.

 

Нашли прекрасной;

Кричали, что она Афинам будет в честь;

Но что Клеон и зол, и человек опасный.

Потом Комедию Кратиния прочли

И, в робости ему не уступая, (Комический поэт, Кратиний, бежал с сражения. Арист.)

Едва ее моей не предпочли.

Тут с места я вскочил, и бешенством пылая

Сказал: когда мила еще вам честь Афин,

Когда вы не рабы ременщика Клеона,

Благодарите Посейдона, (Нептун, покровитель Афинского мореплавания)

Что в Аттике один нашелся гражданин,

Кто смеет уличать в глаза, перед льстецами,

Того, кто вас срамит и ненавидим вами.

Все лица вспыхнули, и правда верх взяла.

Стратокл взглянул на них и удержась от смеха,

Мне хор бесспорно дал (6): комедия пошла,

И Судьи шепотом желали мне успеха.

 

АЛКИНОЯ.

 

А я не шепотом молю богов о нем.

Но дружбе ты поверь и согласися

 

АРИСТОФАН.

 

В чем?

 

АЛКИНОЯ.

 

Что для тебя и всех Клеон еще опасен.

 

АРИСТОФАН.

 

Ах! это знаю я.

 

АЛКИНОЯ.

 

Так лучше отложить

Твою комедию; и сам Архонт согласен

Ее другою заменить.

 

АРИСТОФАН.

 

Другая лучше ль?…

 

АЛКИНОЯ.

 

Нет, никто их не равняет,

Но…

 

АРИСТОФАН.

 

Всадников дадут; и если светлый Фив

Мою комедию успехом увенчает,

То я бессмертен и счастлив.

 

СОЗИА.

 

Он все свое несет, примусь и я за ношу.

 

АЛКИНОЯ.

 

Подумай, что Клеон Воинский Казнодар,

И может все

 

АРИСТОФАН.

 

Так я, мне Фивом данный дар,

Как Клеоним (Афинский Полководец, осмеянный Аристофаном в ком. Ахариане) свой щит в опасной битве брошу?

И буду ждать,

Чтоб мертвого врага, как коршуну клевать?

Нет, нет, пока мои уста не онемели,

Не отнялась рука, пока на свет гляжу:

Бездельства никогда, ни в ком не пощажу!

Поэты честные когда и где терпели

Порока торжество?

И без высокой цели,

Комедия была б лишь только шутовство.

 

АЛКИНОЯ.

 

Ты прав, Аристофан, и я с тобой согласна.

 

СОЗИА, в сторону.

 

Согласна! — так прощай.

 

Уходит.

 

 

 

ЯВЛЕНИЕ V.

 

Аристофан и Алкиноя.

 

АЛКИНОЯ.

 

Но все тебе опасна,

Поверь мне, ветреность Аттических голов.

Так, завтра весь народ бранить Клеона будет,

А после завтра все забудет,

Послушает льстецов, —

И в терние тебе преобратятся розы.

А над Клеоном смех слез будет стоить мне.

 

АРИСТОФАН.

 

Как! ты забыть могла….

 

АЛКИНОЯ.

 

Ах! помню я одни

Клеоновы угрозы.

А, кстати: знаешь ли, что он в меня влюблен?

 

АРИСТОФАН.

 

Влюблен?

 

АЛКИНОЯ.

 

И сам вчера открыться удостоил.

Как был неловок, глуп, досаден и смешон

И право твоего Филоклеона (Филоклеон, действующее лицо из Аристф. комед. Осы; имя Филоклеон значит любитель Клеона) стоил.

 

АРИСТОФАН.

 

Ты слушала его?

 

АЛКИНОЯ.

 

Да, слушала; а что?

 

АРИСТОФАН.

 

Он разве сотворен на то,

Чтоб говорить с тобой? пусть Кинна, Салавакха (Прелестницы, делившие с сластолюбивым и влюбчивым Клеоном его хищения. Фукид.)

Прелестные одним лицом,

За чашей винодавца Вакха,

Торгуют злом Афин с кожевным продавцом;

Но ты …

 

АЛКИНОЯ.

 

Мы издали живем пока друзьями:

Хвалю его за то, что он хоть вышел в знать,

Однако ж продавцом не позабыл кричать

И пахнет все еще ремнями. (Из Аристоф.)

 

АРИСТОФАН.

 

Но терпишь, чтоб тобой прельщался он?

 

АЛКИНОЯ.

 

Терплю.

 

АРИСТОФАН.

 

И признаешься?

 

АЛКИНОЯ.

 

Да; — так он тебя тревожит?

 

АРИСТОФАН.

 

Скажи, ты любишь ли меня?

 

АЛКИНОЯ.

 

Люблю.

 

АРИСТОФАН.

 

А примешь, может быть, его в свой дом?

 

АЛКИНОЯ.

 

Быть может.

 

АРИСТОФАН.

 

Когда же он придешь?

 

АЛКИНОЯ.

 

Сего дня ввечеру,

И на предпраздничном  пиру

Мы встретим Вакхов день гостеприимной чашей.

 

АРИСТОФАН.

 

Прощай!

 

АЛКИНОЯ.

 

Куда же ты?

 

АРИСТОФАН.

 

К моим друзьям.

 

АЛКИНОЯ.

Ко мне?

 

АРИСТОФАН.

 

Нет, пусть пирует там

Прелестник Казнодар.

 

АЛКИНОЯ.

 

Клянусь Афиной (Имя Минервы, от которого Афины получили свое именование) нашей,

Что ты меня смешишь.

 

АРИСТОФАН.

 

Да, я привык смешить.

 

АЛКИНОЯ.

 

Умом.

 

АРИСТОФАН.

 

Любовь и ум не могут вместе жить.

 

АЛКИНОЯ.

 

О! верю.

 

АРИСТОФАН.

 

Что ум я потерял?

 

АЛКИНОЯ.

 

Не спорю; но найдешь

Тотчас свою потерю.

 

АРИСТОФАН.

 

Я не хочу искать.

 

АЛКИНОЯ.

 

Сыщи, иль не поймешь

Что выдумала я.

 

АРИСТОФАН.

 

А что?

 

АЛКИНОЯ.

 

Ты помешаешь,

Так не скажу.

 

АРИСТОФАН.

 

Скажи!

 

АЛКИНОЯ.

 

Нет, завтра все узнаешь;

А нынче ничего…. Ах! кто бежит сюда?..

 

 

 

ЯВЛЕНИЕ VI.

 

Те же и Созиа.

 

СОЗИА.

 

Ай, ай!

 

АРИСТОФАН.

 

Что сделалось?

 

СОЗИА.

 

Никто и никогда

Из верных всех рабов так не был бит

ужасно!

(Показывая щеку).

Ты это видишь ли? а? что?

 

АРИСТОФАН.

 

Немного красно.

 

СОЗИА.

 

Эрмес порука мне, что так, как есть рука,

Он в щеку врезал всю; — досадно, что бока,

Плеча мои и спину

Не смею показать; — да пусть бы Гражданину

Пришлось спустить: а то слуга, свой брат

Осмелился…..

 

АРИСТОФАН.

 

И сам ты верно виноват.

 

СОЗИА.

 

Неправда, виновата

Твоя Комедия; ты целый свет бранишь,

А за тебя со мной расплата.

И что в ней умного?

 

АЛКИНОЯ.

 

Про что ты говоришь?

 

СОЗИА.

 

Про бешеную силу,

С которой бьет …

 

АЛКИНОЯ.

 

Кто?

 

СОЗИА.

 

Раб Клеона наглеца.

 

АРИСТОФАН.

 

За что и где?

 

СОЗИА.

 

Лишь я свернул к Пекилу (Славный Афинский портик, между которым и Агорою, торговою площадью, была поставлена статуя Солонова)

Как запросто и без венца

Клеона тут встречаю.

Я слышу говорят про нас:

Тотчас

Мой груз за статую Солонову бросаю,

И ну подслушивать…. Вдруг Фригик пырь в глаза.

За чем ты здесь?— Да так. — Что делаешь? — Гуляю.

Нет, ты подслушивал, и с словом  дал раза.

Лечу, кричу, и что ж? Клеон со всем причетом

Меня же подняли на смех.

 

АЛКИНОЯ.

 

Да кто ж с ним шел?

 

СОЗИА.

 

Их с тридцать было счетом,

И все бездушники.

 

АРИСТОФАН.

 

Кто именно?

 

СОЗИА.

 

Я всех

Не рассмотрел от страха;

Но видел Антимаха;

С ним Трагик Феогней,

Евгалий льстец, Хавес, поджога всех судей,

Бесстыдник Иппербол (7) иСикофантов (Сикофанты были публичные обвинители, или доносчики) куча,

Готовых доносить на всех честных людей….

О Боги!…

 

АРИСТОФАН.

 

Что еще?

 

СОЗИА.

 

Ты видишь, пыли туча

От Эрмесов на нас несется прямо?…

 

АРИСТОФАН.

 

Да.

 

СОЗИА.

 

Ах, вот они!

 

АРИСТОФАН.

 

Так что же за беда?

И я не прочь от этой встречи.

 

СОЗИА.

 

А я так прочь, (уходит.)

 

АЛКИНОЯ.

 

Ах! как они шумят

И назвали тебя: чтоб их услышать речи,

Войдем в предхрамие.

 

АРИСТОФАН.

 

Я знаю, что хотят

Они на Всадников прибрать себе крамолу.

 

АЛКИНОЯ.

 

Войдем.

 

(Вводит его в предхрамие, в котором они видны зрителям; а от действующих закрыты колоннами).

 

 

 

ЯВЛЕНИЕ VII.

 

Те же (в предхрамиии), Антимах, Евгалий, Иппербол, Клеон, Феогней, Хавес и Сикофанты.

 

КЛЕОН (В разговоре Клеоновом сохранены почти те же простонародные и напоминающие его ремесло изречения, которыми наполнена роль его в Арист. Всадниках. — Автор, не могши, как в комедиях, представляющих наш век, обозначить одеждою свойства Греческих карикатур, старался приноровить размер стихов к их характерам и состояниям: льстец говорит напевистым хореем; судья выбивающим слова дактилем; трагик важничает амфибрахием, а Иппербол протягивает речь свою анапестом, и холодного Антимаха заставил почти всегда умничать Александрийским стихом.).

 

Так, Феогней, Хавесу, Ипперболу,

Евгалию, вам всем, и Антимах, тебе

Потеху славную Аристофан готовит.

Уж я не говорю ни слова о себе:

Пускай меня злословит,

Пусть лает на меня, — я презираю лай;

Брани меня, ругай:

Все буду я Клеон — народ мне знает цену.

 

АРИСТОФАН, в сторону.

 

Да, дорог ты ему.

 

КЛЕОН.

 

Но вывести на сцену

Таких людей, как вы, красу и честь Афин!…

Меня ругать ему велят Аристократы;

Ну, я народа друг, я добрый гражданин:

Да вы-то чем же виноваты?

Так, зависть мерзкая причиною всему.

Он Антимахову завидует богатству,

Хавесову уму,

В речах Евгалия умильному приятству,

И Феогнеевым трагическим стихам;

А Ипперболову… чему?… не знаю сам.

 

ИППЕРБОЛ.

 

Как орел Прометея терзая, терпенье мое истребляет

Многократно — позорно — ехидною бранью пренаглый поэт;

Но от мести злодею ни в море, ни в аде спасения нет.

 

ХАВЕС.

 

Нет!

 

ФЕОГНЕЙ.

 

Ах, пусть он меня повсеместно ругает:

Поэт не способен на личную месть;

Но родины славной священна мне честь.

А кто в Эврипиде и пылкость любови, (8)

И дух философский, и мягкость стихов,

Кощунствуя предал в насмешку глупцов:

Того, как злодея, я требую крови,

Для славы Афинян, дли чести богов.

 

ХАВЕС.

 

Для чести богов!

 

АРИСТОФАН.

 

Да он разгорячился!

 

КЛЕОН.

 

Вот жар трагический; а что о нем твердит Аристофан?

 

АРИСТОФАН.

 

Что всех трагедией знобит (Аристофан говорит в своей комедии Лягушки от того сделался большой холод во всей Греции, что в это время играли в Афинах трагедию Феогнея).

 

ЕВГАЛИЙ.

 

Я бы тем не огорчился,

Что меня клевещет он:

Я ничто; но все — Клеон.

Боги знают, что любезней

Вам граждане он всего;

Что отечеству полезней

Волос бороды его

Всех комедий; пусть и мною

Он бесстыдно всех смешил:

Я заплакал — и простил.

Но, как преданный душою

Сын отечества, скажу,

Что предолжным нахожу

В жертву Пильскому герою

Общего врага принесть.

 

ХАВЕС.

 

Принесть.

 

АЛКИНОЯ.

 

Эта лесть.

Стоит наглости Клеона.

 

ХАВЕС.

 

Он же безбожный презлыми стихами злословит судей;

Кто ж их злословит, злословит Фемиду, и в силу закона

Мною найденного в книгах Дракона (Драконовы слишком жестокие законы существовали в Афинах до Солона, и даже Солон сохранил многие из них.),

Должен он пытки сто раз претерпеть (Аристофан неоднократно упоминает о пытках и не относительно к рабам);

После ж безбожным в пример умереть.

 

АРИСТОФАН.

 

Вот набожный судья.

 

АЛКИНОЯ.

 

Да суд бесчеловечный.

 

АНТИМАХ.

 

Хотя Аристофан мне неприятель вечный,

Но пощадить его я умоляю вас:

Пусть он не плачется на нас;

Уж я просил о запрещеньи!

Ругателя пародии играть,

И соглашаюся, чтобы его именье

В казну для бедных взять,

А самого изгнать.

 

АРИСТОФАН.

 

От этого умней не будешь ты писать.

 

ИППЕРБОЛ.

 

Нет, изгнанье быть казнью должно однородного нам гражданина;

И достоин ли чести такой чужеземец, пришлец из Эгина!

 

ФЕОГНЕЙ.

 

Так нас чужеземец, о боги! срамит.

 

ХАВЕС.

 

В случае этом Солон так гласит:

Каждый, чья мать чужеземка собой, иль по муже,

Должен быть продан в рабы, как пришлец(Точные слова Солоновых законов).

 

АРИСТОФАН.

 

Уж это смерти хуже.

 

КЛЕОН.

 

Докажем после мы кто был его отец;

Но должно нам решить сейчас без замедленья:

Афинской славы вы не видите ль паденья,

Коль буду игран я республике в позор.

 

ЕВГАЛИЙ И ВСЕ.

 

Спасем республику!

 

АНТИМАХ.

 

И вот мой уговор:

Театр за городом быть должен завтра полон,

Так до света, друзья, велим своим друзьям,

Места занявши по скамьям,

В народе распустить: что всем гражданам солон

По проискам Спартанским может быть (Аристофановы неприятели, не смея нападать на его слишком явное дарование, старались между прочими клеветами распустить в народе, что он подкуплен Спартою.)

Аристофан своей аттическою солью;

Что нынче он смешит, а завтра будем выть;

Что смех его Афинам выйдет болью.

Когда ж актер с Клеоновым лицом

На сцеке явится, на подлинник взгляните,

Он встанет, вы вскочите,

Все вдруг кричать начнем,

Чтоб крик наш заглушил стихи его. (9)

 

ВСЕ.

 

Прекрасно!

 

АРИСТОФАН,

 

Ах, этот заговор комедию убьет!

 

АЛКИНОЯ.

 

Любовь ее спасет!

 

АРИСТОФАН.

 

Но как?

 

АЛКИНОЯ.

 

Пойдем ко мне.

 

Уходят.

 

 

 

ЯВЛЕНИЕ VIII.

 

Те же, кроме Аристофана и Алкинои.

 

КЛЕОН.

 

Все хорошо и ясно.

Так, Антимах, сберем в театр своих друзей:

Я встану, вы вскочите,

И все за мной кричите:

Аристофан злодей!

 

ВСЕ.

 

Аристофан злодей!

 

 

 

ЯВЛЕНИЕ IX.

 

Те же, Ксантиппа и Херофонт.

 

КСАНТИППА, входя.

 

Аристофан злодей!

 

ФЕОГНЕЙ.

 

Нам небо отвечает!

 

КСАНТИППА.

 

Не небо, это я, Сократова жена.

 

АНТИМАХ.

 

Ксантиппа!

 

ХЕРОФОНТ.

 

Так, она.

 

КСАНТИППА.

 

А это Херофонт, наш друг.

 

АНТИМАХ.

 

Кто вас не знает!

 

КСАНТИППА.

 

А я не знаю вас, да это не беда;

Вы люди честные, когда

Зовете наглого насмешника злодеем.

 

ХАВЕС.

 

Извергом злобным, Мегерой вскормленным ругателем…

 

ЕВГАЛИЙ.

 

Так.

 

КЛЕОН.

 

И доказательства преясные имеем,

Что он с своим умом и остротой…

 

КСАНТИППА.

 

Дурак,

И лгун, и клеветник, и человек премерзкий.

 

ХАВЕС.

 

Я то же говорю.

 

КСАНТИППА.

 

Отец его быль плут,

Мать дура, дядя вор; а он — бесстыдник дерзкий,

Кощун, — народный шут.

 

ФЕОГНЕЙ.

 

Я то же говорю.

 

КСАНТИППА.

 

Без чести и без правил.

 

ЕВГАЛИЙ.

 

Я то же говорю.

 

КСАНТИППА.

 

Чем он себя прославил?

Ругательством порядочных граждан.

 

ИППЕРБОЛ.

 

Я то же говорю.

 

КСАНТИППА.

 

Да кто Аристофан?

И от чего он волю взял такую

Бранить умней себя?

 

АНТИМАХ.

 

Я то же говорю.

 

КСАНТИППА.

 

Да как развяжется со мной я посмотрю.

Он, говорят, наврал комедию?

 

КЛЕОН.

 

Презлую.

 

ЕВГАЛИЙ.

 

И вывесть в ней дерзнул Клеона самого.

 

КСАНТИППА.

 

А мне что нужды до него?

Я век мой бегала от этого Клеона;

В нем нет ни правды, ни закона,

Ни чести, ни души.

 

ХЕРОФОНТ.

 

Да знаешь ли?…

 

КСАНТИППА,

 

Молчи. Вы то же говорите,

Не правда ли?

 

ВСЕ, кроме Клеона.

 

Не правда.

 

КСАНТИППА.

 

Как хотите;

А я свое твержу: кто может, тот пиши

Против Клеонов, Ипперболов,

Неправосудных Триоболов,

Бездушных трагиков и комиков дурных;

Пусть и философов иных:

Но моего Сократа

Задел Аристофан; и только наш сосед

Мне это намекнул, я кинула обед,

И с ним везде была: у Пникса (Место заседания Судей), у Сената (Место заседания Ареопага)

Кругом обегала Агору (Торговая площадь), Митраон,

Одеум (Театр для музыки), Храм Зевесов,

Часть Керамикскую (Часть города, лежащая к Керамикскому въезду), уткнулась в Депилон (Городские ворота),

Оттудова назад по улице Эрмесов (10)

И через улицу Треножников (Сия улица наименована от Треножников, стоящих по ней, на которых во время торжеств возжигали Фимиам; она вела к Вакхову храму) сюда.

Что ж? злоязычника нигде не отыскала;

А уж устала так, как в жизни никогда

Еще не уставала.

 

ХЕРОФОНТ.

 

Уф!

 

КСАНТИППА.

 

За Сократа я готова хоть в огонь.

Как сметь его тронуть?

 

КЛЕОН.

 

А прочих разве можно

И трогать и срамить.

 

КСАНТИППА.

 

Не только можно, должно

Срамить дурных людей, да честного не тронь.

 

КЛЕОН.

 

Так что же, твой Сократ один в Афинах честен?

 

КСАНТИППА.

Один, иль не один; однако ж нет его,

Все говорят, умнее ни кого;

Он даже в Персии ученостью известен.

 

КЛЕОН.

 

Пусть он учен

И дома у себя Оратор,

Да званием каким в народе отличен?

Что он в Республике? Архонт? (Архонтов переменялись ежегодно по жеребью, и составляли правительство Афин) Стратиг? (Военачальник) Сенатор?

Иппарх? (Начальник конницы) Филарх? (Филархи заведывали военною частью) или хоть Всадник? (Всадники составляли особое состояние, к которому принадлежали богатые Благородные граждане)

 

КСАНТИППА.

 

Он мой муж.

 

КЛЕОН.

 

И только?

 

КСАНТИППА.

 

Для меня и этого довольно.

 

ХЕРОФОНТ.

 

Сократ философов светильник.

 

КСАНТИППА.

 

И к тому ж

Он смирный человек; так мне до сердца больно,

Когда бранят его.

 

АНТИМАХ.

 

За то уж ты сама

Трудишься.

 

КСАНТИППА.

 

Да, браню: и если б не бранила,

Давно бы от его высокого ума,

Вам скажешь Херофонт, без мантии ходила.

 

ХЕРОФОНТ.

 

Он занят мудростью.

 

КСАНТИППА.

 

Как слушаешь его,

Так первый он мудрец и спрячет свет в коробку,

А поглядишь, не знает и того,

Что соль кладут в похлёбку.

Да что и говорить, с его большим умом,

Без глупости моей, пошло бы все вверх дном,

 

ХЕРОФОНТ.

 

Но Философия

 

КСАНТИППА.

 

От Философских бредней

Не ты один теряешь ум последний;

И всякой Философ, хоть будь осьмой мудрец,

Не муж своей жене и детям не отец.

 

АНТИМАХ, смеясь Херофонту.

 

Что ж, отвечай!

 

КСАНТИППА.

 

Над кем изволишь забавляться?

 

АНТИМАХ.

 

Над Философией.

 

КСАНТИППА.

 

На философке я

Женила бы тебя,

Забыл бы ты смеяться!—

Уж смерклося; а бедный мой Сократ

Еще об эту пору

Не ест и ждет меня; да сам же виноват,

За чем он комиков задрал с собой на ссору?…

Аристофану я однако ж не спущу;

Хоть в море спрячься он, и там его сыщу.

Пойдем! (Уходит с Херофонтом ).

 

АНТИМАХ.

 

Каков язык?

 

ЕВГАЛИЙ.

 

И слушать так ужасно!

 

ФЕОГНЕЙ.

 

О, как она клевещет!..

 

КЛЕОН.

 

Не она,

А эхо мужнино — жена.

 

ЕВГАЛИЙ.

 

Так точно, все Сократ.

 

ХАВЕС.

 

Под суд его!

 

КЛЕОН.

 

Напрасно.

Нет, надобно Философов беречь.

Пусть их ученикам твердят, что небо — печь;

Что мы в нем уголья; что землю, как жаркое,

Вертит какой-то вихрь (Из Аристоф. Облака); а мы, пока

Они с премудростью летят за облака,

На площади обделаем земное (Сия мысль, кажется, была нравственною целью Аристофановой комедии Облака).

Оставим их, они оставят нас,

И всякой пусть своим займется без помехи;

Да время объяснит, чьи выгодней успехи.

(Увидя Фригика).

А, Фригик, что?

 

 

 

ЯВЛЕНИЕ X.

 

Те же и Фригик

 

ФРИГИК.

 

Раба я повстречал сей час.

Он рабски мне сказал: у Пильского героя

Не ты ль в услугах? — Я. — Так вот ему отдай.

 

(Отдает письмо).

 

КЛЕОН.

 

Письмо! уж верно брань.

 

ФРИГИК.

 

О! нет! смелей читай!

 

КЛЕОН, развертывает письмо.

 

Клеону Алкиноя.

(Прочитав).

День Вакха встретить я хочу ль в ее дому?..

Беги!… постой!… Друзья! вы завтра с светом дивным

Один по одному

Сбирайтесь за город, чтобы Богиням гневным

На жертву Всадников принесть,

И слово сборное: Аристофан и месть.

 

ФЕОГНЕЙ.

 

Клянемся Афиной и всеми Богами,

Что мы в посрамленье себя не дадим,

Что Всадников дерзких потопчем ногами,

И злому поэту за зло отомстим!

 

ВСЕ, уходя повторяют.

 

За зло отомстим!

 

КЛЕОН, им вслед.

 

Да, завтра мы его от злых стихов отвадим.

Напомним мы ему Евполия, и сладим

С Актерами…. и ты беги.

 

ФРИГИК.

 

К Актерам?

 

КЛЕОН.

 

Нет,

А к Алкиное — Ба! что там за свет,

Вся улица полна народом.

 

ФРИГИК.

 

Пред Вакхов храм бегут Вакханки хороводом,

Чтоб в честь ему плясать.

 

КЛЕОН.

 

Пусть пляшут Вакху в честь;

Но время веселей надеюсь я провесть.

 

(Уходит).

 

 

 

ИНТЕРМЕДИЯ I. (II).

 

 

 

ВАКХАНКИ, вбегают с факелами, повторяя:

 

Еввое! Еввое!

 

ХОР.

 

Где скрылся Вромий (Тоже, что и Вакх)? Еввий (Тоже, что и Вакх) где?

В лесах и долинах

И гор на вершинах

Мы ищем Еввия везде.

Еввое! Еввое! (Крик Вакханок: они, повторяя сии слова, бегали с светочами по горам и призывали Вакха).

 

Се Вромия священный храм!

Стук тирсов и бубны,

Веселия шумны

Услыши, Вакх! явися нам!

Еввое! Еввое!

 

Явися, Еввий! за тобой,

Увенчанны плющем,

В веселии пущем

На горы полепим стрелой!

Еввое! Еввое!

 

ВЕРХОВНЫЙ ЖРЕЦ, отворяя двери храма.

 

Кто смеет средь ночи священной

Рукой дерзновенной

Пресветлого храма в помост ударять?

 

КОРИФЕЯ.

 

Мы Еввия ищем,

Ты нас не отгонишь без Еввия прочь.

 

ЖРЕЦ.

 

Нет Еввия с нами; в священную ночь

Он выбрал  жилищем

Колена и перси младых Аонид (Муз. Сии стихи взяты из Вакхических образцов).

Но кем воспаленный,

И ужас священный,

И огнь Эвменид,

Мне грудь наполняет?

Чей гнев обладает

Душею моей?

(Извлекая нож и сходя со ступеней)

Не вижу ль я с вами

Миния детей?…

 

ХОР.

 

Клянемся, нет с нами

Миния детей.

 

КОРИФЕЯ.

 

Смягчи твой гнев, внемли моленью!

Меж нас детей Миния нет!

Мы все причастны очищенью,

Все Еввию даем обет.

 

ХОР.

 

Нашу девственную младость

Играм Вакха посвятить,

И Ленейских таинств святость

В чистом сердце сохранить.

 

ВАКХАНКИ.

 

Еввое! Еввое!

 

ЖРЕЦ.

 

Еввое! громче повторяйте

Звучней в тимпаны ударяйте

Фригийской песни пойте хор

Вас слышит Вакх с Аркадских гор.

 

ХОР, во время танцев.

 

Еввое! Еввое!

Огнем восторга сердце пышет,

Играет радостию взор,

Трепещет грудь, весельем дышит:

Нас слышит Вакх с Аркадских гор!

 

(Продолжается дивертиссемент с факелами).

 

 

 

КОНЕЦ ПЕРВОГО ДЕЙСТВИЯ.

 

 

 

 

 

 

 

ДЕЙСТВИЕ II-

 

Театр представляет внутренность Греческого дома, колоннада через Театр, за нею на возвышении зала; при входе с обеих стороне статуи: Афины (Минервы), Посейдона (Нептуна) Фива (Апполона) и Эрмеса (Меркурия).

 

 

 

ЯВЛЕНИЕ I.

 

Алкиноя, Фригик и рабыни Алкинои.

 

АЛКИНОЯ.

 

Я жду его чрез час: ты слышал мой ответ.

 

ФРИГИК.

 

А златошвейную хламиду

И золотой венец ужель не примешь?

 

АЛКИНОЯ.

 

Нет.

 

ФРИГИК.

 

Такой отказ Клеон почтет себе в обиду;

А он не кто другой.

 

АЛКИНОЯ.

 

Быть может; но и я

И с Казнодар и не Судья,

Так не приму даров.

 

ФРИГИК.

 

Однако ж от Парида (Парид, сыи Приама, Царя Троянского, отдал Венере золотое яблоко, как прекраснейшей из богинь)

Киприда приняла сама….

 

АЛКИНОЯ.

 

Я не Киприда,

Он не Парид; а ты мне лестью наконец

Наскучил.

 

ФРИГИК.

 

Знаешь ли, что золотой венец

Клеону подарен от граждан Митилены (Граждане Митилены и почти всего Лесбоса были приговорены, по настоянию Клеона, Афинским народом к поголовной смерти, а жены и дети их к рабству, но жестокость сия смягчена и только около 1000 главных заговорщиков были казнены, за что Митиленцы подарили Клеону золотой венец в 10000 драхм. Фукид. Арист, и Афинск. письма),

Как дар бесценнейший.

 

АЛКИНОЯ.

 

За то,

Что он приговорил их к казни.

 

ФРИГИК.

 

За это не дарит  никто.

 

АЛКИНОЯ.

 

Да многие дарят от страха.

 

ФРИГИК.

 

В знак приязни.

И так приязни в знак ты примешь?

 

АЛКИНОЯ.

 

Не приму.

 

ФРИГИК.

 

Но Фивовы лучи, божусь, не столько ярки,

Как вышивка….

 

АЛКИНОЯ.

Иди.

 

ФРИГИК, отходя.

 

Я право не пойму,

На что же ей Клеон, когда не на подарки.

 

 

 

ЯВЛЕНИЕ II.

 

Алкиноя и рабыни.

 

АЛКИНОЯ.

 

Нет, никогда с Клеоном в грабеже

Участницей не буду.

Подарок свой считает он за ссуду,

И наперед уверен в платеже.

Но подкупы со мной напрасно тратишь,

И может быть он в первый раз

Услышит от даров отказ,

И мне за праздник мой стыдом своим заплатит.

Весельем, плясками и хитростью своей,

Подруги милые, избавьте

Поэта славного Клеоновых сетей.

 

Но вот Аристофан, — вы с ним меня оставьте.

 

 

 

ЯВЛЕНИЕ III.

 

Алкиноя и Аристофан.

 

АЛКИНОЯ.

 

Ну, что сказал  Архонт?

 

АРИСТОФАН.

 

Что Всадников дадут.

 

АЛКИНОЯ.

 

И в храм бессмертия они тебя введут,

Но ты вздыхаешь….

 

АРИСТОФАН.

 

Я!

 

АЛКИНОЯ.

 

Да ты совсем расстроен.

Что сделалось с тобой?

 

АРИСТОФАН.

 

Какой бесстрашный вождь, устроя войска в бой

Перед сражением бывал спокоен?

 

АЛКИНОЯ.

 

И ты боишься?

 

АРИСТОФАН.

 

Признаюсь;

Но не Клеона я, а сам себя боюсь.

Ах! самолюбия прельщенье

Легко нас может обмануть!

Я знаю, как тяжел, как скользок к славе путь!

На нем, что шаг, то преткновенье!

Как трудно возбудить в народе умный смех,

Как комик должен быть в изображеньях точен,

Разборчив, весел, жив; и как его успех

Всегда сомнителен, — и редко прочен!

 

АЛКИНОЯ.

 

Но ты уж превзошел Поэтов наших всех,

Любим народом …

 

АРИСТОФАН.

 

(Все отмеченные стихи переведены из 1-й Интермедии Аристофановых Всадников)

«Так, пока еще я молод,

Пока в моей крови

Унылой старости еще не льется холод,

Достойным, может быть, кажусь его любви.

Но знаю, как народ забывчив, своенравен

Ты вспомни, что бывал и Магнес (Поэт, один из первых, сочинявших в Афинах Комедию, начавшуюся в Сицилии) прежде славен,

Народ боготворить был Магнеса готов;

Но ни смешение различных голосов,

Ни прелести его игрательниц на лютнях,

Ни хитрости ролей искусных в плутнях,

Ни разрисовка лиц, ни наглая игра,

Ни все его Лидийцы (Лидийцы были осмеяны на Афинском Театре: их выводили в ролях дураков и буфонов),

Когда прошла его пора,

И старость и болезнь, душевных сил убийцы,

Воображения веселость унесли,

Его от жалкого забвенья не спасли.

Неблагодарности народной

Кратиний нам еще пример живой:

Вся Греция о нем наполнилась молвой,

И как источник многоводной

Взрывает пажити, несет и дуб и клен,

Так славою его народ был увлечен.

И в молодости прежней

Себе соперников Кратиний не знавал;

Он посреди торжеств, и плесков, и похвал,

На прочность славы был надежней,

Чем сам отец стихов Омир;

И мог ли думать он иначе?

Кто был его успехами богаче?

Какое торжество, какой веселый пир

Приятными казались,

Где песнями его сердца не услаждались?

Но что ж теперь? Когда

В нем лета остроту обычно притупили,

Я предпочтен ему, его уж разлюбили;

И он от голода, и жажды, и стыда,

Как Канний (Сей Канний по замечанию Брюкл. должен быть славный музыкант, заслуживший венец на многих играх) кончить век в венце своем поблеклом,

Хотя и заслужил давно,

Чтоб в Прифансе пить народное вино» (12)

Но что я говорю: с Эсхилом и Софоклом

Не так ли же поступлено?

Эсхил, Поэтов Царь, Зевеса в сожаленье

Своим изгнанием и горестью привел.

С Олимпа посланный орел

Души его мученье

Мгновенной смертию в чужой земле пресек (Осталось предание, что Эсхилл, Трагический поэт, изгнанный из Афин, был убит в Сицилии черепахою, которую бросил орел в его безволосую голову, сочтя ее за камень)

И честь Афин Софокл (Софокл Трагический поэт, в преклонной старости был оклеветан детьми своими в сумасшествии; но он прочел пред Ареопагом трагедию свою Эдип в Колоне и простил детей. Фукид.) кончая долгий век,

Неблагодарность и обиду

От родины своей и от своих детей

Был должен перенесть; и что всего грустней:

Разнеженному Эврипиду

Скиптр Трагиков его принудили отдать;

Так мне чего ж осталось ждать?

 

АЛКИНОЯ.

 

Бессмертия; оно твое, как их награда.

 

АРИСТОФАН.

 

И ты мне льстишь?

 

АЛКИНОЯ.

 

Кто? я?

Ах, нет; душа моя

От лести далека; но признаюсь, я рада

Быть эхом о тебе всеобщей похвалы,

И слушала с сердечным восхищеньем,

Как возвратясь из Суз Спартанские послы

Рассказывали всем: что мудрым уваженьем

Великий Царь (Афиняне называли Персидских Царей великими Царями) почтил твои труды

И Гражданином звал Отечеству полезным (Артаксеркс сказал Спартанским послам, что Аристофан самый полезный Афинам Гражданин. Фукид.).

Иль нынче, проходя Кипридины сады,

Я встретилась с любезным

Сократовым учеником….

 

АРИСТОФАН.

 

С Алкивиадом?

 

АЛКИНОЯ.

 

Нет, с Платоном; но потом

Встречаясь иногда не с тем, кого мы ищем,

Я не нашла тебя, и встретила его.

 

АРИСТОФАН.

 

Алкивиада?

 

АЛКИНОЯ.

 

Да; что ж в этом?

 

АРИСТОФАН.

 

Ничего.

Но что сказал Платон?

 

АЛКИНОЯ.

 

«Что для себя жилищем

Хариты выбрали Аристофана грудь.» (Точные слова Платона. См. Предисловие к Арист. Комед. Облака, пер. И. М. Муравьева)

 

АРИСТОФАН.

 

Он это говорил? Но скоро перемену

Ты в нем увидишь.

 

АЛКИНОЯ.

 

Как?

 

АРИСТОФАН.

 

Я вывести на сцену

Философов хочу.

 

АЛКИНОЯ.

 

Ах, друг мой! не забудь,

Что Философия не примирима в злобе;

Покоя от нее тебе не будет в гробе:

Учители ее вселят в учеников,

Она распространится,

В потомстве вкоренится,

И клеветой везде родит тебе врогов. (13)

 

АРИСТОФАН.

 

Тем лучше; пусть потомство знает

Мою к Софистам неприязнь;

Ученье их, меня быть может, оправдает. (14)

Ах! вся моя боязнь,

Что только будут знать меня, пока Афины

Цветут; но, алчностью охолодя сердца,

Забыв богов, они уж близки от кончины….

Так, мало мне Ленейского венца:

Хочу бессмертия, его душою жажду,

О нем богов прошу:

Пусть от Философов и от Клеонов стражду,

Пусть нищего суму в чужой земле ношу,

Пусть голодом умру; но жив останусь славой….

И комики других народов и веков,

Почерпнут из моих стихов:

Искусство мудрое — полезным быть забавой.

 

АЛКИНОЯ.

 

Ах! верь любви моей, что твой бессмертен дар.

Так! мало для тебя одних венцов Ленейских;

Души твоей небесный жар

Воспламенит умы в странах Иперборейских,

Как сердце ты мое воспламенил!

 

АРИСТОФАН.

 

Когда тебе я мил,

Когда со мной мои восторги разделяешь,

То для любви твоей я все забыть готов,

И славу, и в венцы…

 

АЛКИНОЯ.

 

Как часто для стихов

Меня позабываешь.

 

АРИСТОФАН.

 

Я забываю? — нет,

Кто может так любить!

 

АЛКИНОЯ.

 

Ты любишь, как Поэт,

Пока не занят сочиненьем;

А я, забытая тобою, с восхищеньем,

В восторге, вне себя, стихи твои твержу.

 

АРИСТОФАН.

 

Так что ж? я нахожу,

Что и меня ты любишь, как поэта,

Не правда ль?

 

АЛКИНОЯ.

 

Нет; но моего ответа

Не стоишь ты.

 

АРИСТОФАН.

 

Не стою? почему?

Твоей прелестной остротою,

Любезностью, душой и красотою

Мила ты сердцу моему.

А нравлюсь я тебе моим счастливым даром,

Так что ж дурного тут? — Ты знаешь, у людей

Ничто не делается даром.

 

АЛКИНОЯ.

 

И он же прав еще!

 

АРИСТОФАН.

 

Когда любви твоей

Я, чем бы ни было, собой или стихами

Достойным быть успел,

Коль боги мне дают бессмертие в удел,

То сделай более: сравняй меня с богами —

Соединись со мной!

 

АЛКИНОЯ.

 

Но что любима я тобой,

Ты точно ль сам уверен?

 

АРИСТОФАН.

 

Кто? я?

 

АЛКИНОЯ.

 

Да, ты; Поэт во всем чрезмерен.

Предавшися мечтам,

Он любит, чувствует одним воображеньем:

Восхитит, увлечет; а там

Убьет холодным небреженьем!

 

АРИСТОФАН.

 

Убьет? какая мысль! убьет!… Но признаюсь,

В словах твоих есть что-то с правдой схоже.

Я оскорбить тебя и мыслию боюсь:

Ты в мире мне всего дорожа;

А часто мы с тобой проводим розно дни.

 

АЛКИНОЯ.

 

Не дни, а месяцы.

 

АРИСТОФАН.

 

Пусть так; но не вини

Любовь мою: она ни в чем не виновата;

Она велит мне жизнь у ног твоих провесть;

Да у меня, как у Сократа (Домашний демон, или Гений Сократов, никогда его не оставлял, как уверяет Платон; кажется, что и к нам перешло понятие о домовых из Греции),

К несчастью свой домашний демон есть;

Его, большой учитель

Всему, чего не знает сам;

А мой мучитель,

С охотой смертною к стихам,

До глупости людской ужасный неохотник;

Его все бесит и смешит;

Чтоб ни случилося, он мне писать велит,

И я, как купленный работник,

Мучителя кляну,

Однако же начну.

Сперва раздразнит он мое воображенье,

Потом я сам влюблюсь в мое творенье,

И самолюбия в чаду

Успехом будущим заране восхищаюсь:

Меж тем, сто раз к тебе сбираюсь;

И наконец пойду….

Но что ж? — В дверях вдруг с мыслью повстречаюсь,

Вписать ее спешу,

Бросаюсь, тороплюсь, спешу,

Окончу, перечту; хочу кой-что поправить:

Поправки же всегда

Для. Авторов беда:

Начнешь, и все прощай, не думай их оставить,

Покуда, от труда,

А чаще от досады,

Не выбьешься из сил, не выйдешь из себя.

Тогда хочу идти; но вспомня, что отрады

В наморщенном лице не много для тебя,

Я остаюсь, бешусь, бросаюся на ложе,

Клянусь не сочинять, что сделал все деру,

А по утру

Опять примусь за то же.

 

АЛКИНОЯ.

 

В кого же ты, в стихи или в меня влюблен?

 

АРИСТОФАН

 

Она ж смеется!

 

АЛКИНОЯ.

 

Да, ты, право, мне смешон,

И должен согласиться,

Что часто комик сам в комедию годится.

Ах! Если б я, как ты, умела сочинять!

 

АРИСТОФАН.

 

То вывела б меня на сцену?

 

АЛКИНОЯ.

 

И с успехом.

АРИСТОФАН.

 

Так что ж? — советую начать:

Я помогу, и над собою смехом

Народ развеселю; уж план мой сочинен.

На сцене сам себя воображаю живо,

Как буду я смешон;

А чтоб комедия окончилась счастливо,

Пускай веселая развязка в брачный храм

Введешь обоих нас.

 

АЛКИНОЯ.

 

Прекрасно; только там

Твоя веселая развязка

Вряд сочинителю счастлива будет.

 

АРИСТОФАН.

 

Как?

 

АЛКИНОЯ.

 

Когда желаниям подрежет крылья брак,

Когда спадет Эрота с глаз повязка,

Тогда что скажешь ты?

 

АРИСТОФАН.

 

Все то же, что теперь.

Ах! Алкиноя, верь

Что без тебя мне нет блаженства в мире;

Когда ж благословит союз наш брака Бог,

Когда небесной Ире (Юнона, богиня, покровительница детородства)

Угодно будет нам послать любви залог,

Тогда…. прости, я забываюсь,

В надежде радостной, в мечтах моих теряюсь!

 

АЛКИНОЯ.

 

Аристофан, оставь свои мечты,

Кто знает…. может быть….

 

АРИСТОФАН.

 

Чего ж боишься ты?

 

АЛКИНОЯ.

 

Того, о чем без восхищенья

И думать не могу.

 

АРИСТОФАН.

 

Ах, объясни, чего?

 

АЛКИНОЯ.

 

Тебя и дара твоего.

Быть может, завтра же с тобою разлученье

Готовит мне комедия твоя.

 

АРИСТОФАН.

 

Но если завтра я

Из битвы славной

С злодеем общим и моим

При плесках выйду невредим,

Почтешь ли от небес то помощию явной?

И убедясь, что я храним

Всесильными Богами,

Ты согласишься ль наконец

Зеленый мой венец

Украсить брачными цветами?

 

АЛКИНОЯ.

 

Аристофан!

 

АРИСТОФАН.

 

Молчишь и слезы на глазах.

Но отвечай?…

 

АЛКИНОЯ.

 

Еще ли ждешь ответа?

Читай его в моих слезах.

 

АРИСТОФАН.

 

Ах! все счастливцы света,

Предметы зависти людской,

Гордиться счастием не смейте предо мной!

 

 

 

ЯВЛЕНИЕ IV.

 

Те же и Созиа.

 

АРИСТОФАН, увидя Созиа.

 

Ах! друг мой, радуйся!

 

СОЗИА.

 

Я радоваться рад,

Хотя чему не знаю.

 

АРИСТОФАН.

 

Не знаешь? как ты глуп!

 

СОЗИА.

 

А! понимаю:

Свою комедию ты сам берешь назад? —

И я по обещанью,

Эрмесу петуха на жертву приношу.

 

АРИСТОФАН.

 

Да разве я на то комедии пишу,

Чтоб не играли их, безумный?

 

СОЗИА.

 

Этой бранью

Ты, кажется, сказал, что Всадников дадут?

 

АРИСТОФАН.

 

Как ты догадлив!

 

СОЗИА.

 

Да; а как они пойдут?

 

АРИСТОФАН.

Ногами.

 

СОЗИА.

 

Так; да кто играть Клеона станет?

 

АРИСТОФАН.

 

Что за вопрос? — ты знаешь, Калистрат.

 

СОЗИА.

 

Нет, он ревет, что ты не так богат

И что твоих доходов не достанет

Кормить его вдову, сирот, отца, сестер,

Племянниц и …

 

АРИСТОФАН.

 

Вранье твое мне надоело;

Без родословной их, скажи скорей в чем дело?

 

СОЗИА.

 

Ни он, ни Филонид, и ни один актер,

Кому еще идет на ум кой-что мирское,

Клеона представлять не могут.

 

АРИСТОФАН.

 

От чего?

 

СОЗИА.

 

Им дан такой приказ, с примолвкой: что того,

Кто оклеонится, пошлют на дно морское

Играть комедии для мокрых Нереид.

 

АРИСТОФАН.

 

И трусы…

 

СОЗИА.

 

Струсили: они не водолазы.

 

АРИСТОФАН.

 

Пусть всех других страшат Клеоновы приказы.

Но Калистрат и Филонид,

Которых, вопреки их мачехе природе,

Мои комедии прославили в народе (Аристофан, не имея еще 30-ти лет, не мог по законам Афинским представлять сочненных им комедий, и потому отдавал первые свои творения на сцену под именами Калистрата и Филонида, которые, вероятно, играли в них первые лица.),

Могли забыть, что их не знали б без меня,

Что с ними я делил кусок последний хлеба?

Неблагодарные! и не боятся неба …

 

СОЗИА.

 

За то воды боятся как огня.

 

АРИСТОФАН.

 

Так пусть с Кратинием себя бесчестят страхом,

Пускай голодные срамятся с Антимахом,

Уж я писать для них не буду ни стиха.

 

СОЗИА.

 

Не будешь? — Приношу Эрмесу петуха!

 

АРИСТОФАН.

 

Но неужли?…

 

АЛКИНОЯ.

 

Ах! я не сомневаюсь боле,

Что ты бессмертными храним,

Что этот страх послать угодно было им

К спасенью твоему; так покорись их воле.

 

АРИСТОФАН.

 

Хвала Богам!

Они Клеоновы злодейства обращают

Ему же в пущий срам,

И завтра волю их в театре все познают.

 

СОЗИА.

 

Да кто ж играть его осмелится?

 

АРИСТОФАН.

 

Я сам (Историческое).

 

СОЗИА.

 

Ты сам?

 

АЛКИНОЯ.

 

Как! ты?…

 

АРИСТОФАН.

 

Я сам, и непременно.

 

СОЗИА.

 

Эрмес! прощайся с петухом.

 

АЛКИНОЯ.

 

Аристофан, себя ты губишь совершенно.

 

АРИСТОФАН.

 

Нет, выслушай сперва, и обвиняй потом.

Пусть играна моя комедия не будет;

Но это послужить не может ни к чему:

Что я ее писал Клеон не позабудет,

И только робостью ему

Двойное торжество доставлю:

От обличения его избавлю,

От мщения ж себя ни мало не спасу.

Еще же может он везде расславить,

Что не актеры, я — не смел его представить.

Но я ему удар нежданный нанесу,

Когда явлюся сам на сцене,

Актеров обличу в измене

И целой Греции на деле докажу,

Что он передо мной, не я пред ним дрожу.

И самым тем, чем он вредить мне был намерен,

Успех мой верен:

Все люди за того, кто смел.

 

СОЗИА.

 

Эрмес! петух твой улетел!

 

АРИСТОФАН.

 

Ну, что ты скажешь?

 

АЛКИНОЯ.

 

Я молчу и удивляюсь.

 

АРИСТОФАН.

 

Чему?

 

АЛКИНОЯ.

 

Иль глупости моей, иль твоему уму,

Еще не решено; но искренно признаюсь,

Что надо мной ты взял такую власть,

Что я твоей гордяся славой,

И страсти все мои в одну сливая страсть,

Хотя и женщина, а рада быть неправой,

Лишь только б ты был прав.

Все кончено: я предаюсь надежде

И мой веселый нрав

Тем радует меня, чего боялась прежде.

Так, мне Клеон теперь не страшен, а смешон.

 

АРИСТОФАН.

 

Твоей веселостью тобой одушевлен,

Клеона завтра я сыграю презабавно.

А маска где?

 

СОЗИА.

 

Нигде.

 

АРИСТОФАН.

 

Но я недавно

Сам у Микона (Микон и Полигнот были славные Скульторы; некоторые мраморные изображения животных, находящихся в Ватикане, приписываются резцу Миконову) был и видел….

 

СОЗИА.

 

Да, Микон

С Клеона маску снял и сделал так похожу,

Что плюнуть хочется.

 

АРИСТОФАН.

 

Да что же?

 

СОЗИА.

 

Но Клеон,

За честь народную свою считая рожу,

Пугнул его из под руки,

И маска славная изорвана в куски.

 

АРИСТОФАН.

 

Но Полигнот хотел….

 

СОЗИА.

 

Да расхотел.

И говорит, пусть маски

С Клеона лепит тот, кто быть не хочет цел,

И если к Фидию он делать смел привязки (Клеон обвинял славного Фидия в похищении части золота, данного ему для Минервина истукана; Фидий снял его с статуи, и весы доказали его невинность.),

Чего же ждать ему?… И я пришел ни с чем.

 

АРИСТОФАН.

 

И так успеха я не разделю ни с кем:

С раскрашенным лицом на сцену смело выйду,

А трусость их послужит мне же в честь.

 

АЛКИНОЯ.

 

А чтобы действие вернее произвесть,

Достану я тебе Клеонову хламиду. (15)

 

АРИСТОФАН.

 

Достанешь?.. Как?… А! ты Клеона ждешь,

И кстати, у него мне поучиться нужно

Реветь.

 

АЛКИНОЯ.

 

Как! ты отсюда не уйдешь?

 

АРИСТОФАН.

 

Напротив, Вакхов день втроем мы встретим дружно.

 

СОЗИА.

 

От дружбы этой нам уйти не худо б.

 

АРИСТОФАН.

 

Трус!

 

СОЗИА.

 

Нет, я не трушу; а страшусь

Твоей горячности: ты слишком неуступчив,

Клеон с природы влюбчив,

Ревнив и зол, и так прощай ваш план.

 

АЛКИНОЯ.

 

Аристофан!

Он право

Советует умно.

 

СОЗИА.

 

Хоть женщина, а судит очень здраво.

 

АЛКИНОЯ.

 

Я разочла, что здесь веселье и вино;

А может быть мое…. что ты зовешь прельщеньем,

Клеона удержав роскошным угощеньем,

Тебе бесспорное доставить торжество.

Когда ж тебя он встретит,

Тотчас заметит,

Что за его и мы беремся мастерство.

 

НАКСИЯ, вбегая.

 

Клеон идет.

 

СОЗИА.

 

Клеон!… куда деваться!

 

(бежит в дверь)

 

АЛКИНОЯ, Аристофану.

 

Уйди.

 

АРИСТОФАН.

 

Ах, нет!

 

АЛКИНОЯ.

 

Прошу, во зло не обращай

Ту власть, что надо мной имеешь ты … прощай.

 

АРИСТОФАН.

 

Что делать, власть моя должна повиноваться.

Прощай!

 

СОЗИА.

 

Мы в западне, Клеон уж входит в дверь.

Эрмес! укрой меня! (прячется за Эрмесову статую).

 

АЛКИНОЯ.

 

Что делать нам теперь?

 

АРИСТОФАН.

 

Играй комедию.

 

АЛКИНОЯ.

 

Согласна по неволе,

Хотя боюсь.

 

АРИСТОФАН.

 

А я в моей уверен роле.

«О боги наглости, коварства, плутовства (Из Аристофан. Ком. Всадники.),

Доносов, подкупов и лести,

Вы все Клеоновы и черни божества —

Я с вами в бой готов». От вас же, боги чести,

Поэтов и любви, я помощи прошу,

И Иппербола вам на жертву приношу.

 

НАКСИЯ.

 

Он входит.

 

АРИСТОФАН.

 

Очень рад.

 

АЛКИНОЯ.

 

Идет; — я начинаю:

Оставь меня Аристофан.

 

 

 

ЯВЛЕНИЕ V. (Насмешки над Клеоном, помещенные в сем явлении, почти все принадлежать Аристофану. Ком. Всадники. )

 

Те же и Клеон, в хламиде и венце.

 

КЛЕОН, входя останавливается и прячется за статую.

 

Аристофан!

 

АРИСТОФАН.

 

Клеон к тебе сего дня зван?

 

АЛКИНОЯ.

 

Его я ожидаю.

К себе на праздник чаш.

 

АРИСТОФАН.

 

И так тебе любезен

Раздутый грабежом торгаш?

 

СОЗИА, в сторону.

 

Пошел!

 

АЛКИНОЯ.

 

И да, и нет.

 

КЛЕОН, в сторону.

 

Как нет?

 

АЛКИНОЯ.

 

Но он полезен

Мне может быть.

 

АРИСТОФАН.

 

И признаешься в том?

 

АЛКИНОЯ.

 

Признайся ж сам, что ты своим умом

Себе и многим вреден.

 

АРИСТОФАН.

 

То есть я беден,

А он богат народною казной.

 

АЛКИНОЯ.

 

Да в ней я нужды не имею;

Но всею Аттикой владеет он….

 

АРИСТОФАН.

 

Не всею;

А пользуется в ней лишь глупостью одной.

 

АЛКИНОЯ.

 

Когда народ смешишь ты глупостью чужой,

То почему ж ему не пользоваться ею?

 

КЛЕОН, в сторону.

 

Умно!

 

АРИСТОФАН.

 

Так честь и стыд ты ставишь на равне?

 

АЛКИНОЯ.

 

Бесчестно б было мне,

Как Салавакхе, с ним делить его хищенья,

Как Кинне гнусные доносы вымышлять,

Чтобы описывать честных граждан именья;

Но без стыда могу в мой дом его принять.

Из детства видеть я привыкла

В дому Аспазии, обруганной тобой (Аристофан в своих Ахарианах обвиняет Перикла в том, что он ожесточил Мегарян, и возжег чрез то Пелопонесскую войну по мщению за оскорбление Аспазии, которую также не щадит  сей комедии.),

Им замененного Перикла;

Когда же Казнодар со мной

Себя хоть мало позабудет,

То тотчас выгнан будет

 

СОЗИА, в сторону.

 

Знай наших!

 

КЛЕОН, в сторону.

 

Это что?

 

АРИСТОФАН.

 

Но Греции позор

От прелести Афин достоин ли приема?

 

АЛКИНОЯ.

 

Позволь, Аристофан, мне быть хозяйкой дом.

Окончим разговор,

Оставь меня.

 

АРИСТОФАН.

 

Иду. (увидя Клеона). А! вот твой гость!

 

АЛКИНОЯ.

 

Давно ли

Ты здесь?

 

КЛЕОН.

 

Сей час вошел.

 

АРИСТОФАН.

 

Не верь:

Клеон и Иппербол не входят тотчас в дверь.

 

АЛКИНОЯ.

 

И Иппербол!

 

КЛЕОН.

 

Оставь; я не снимаю воли

С шутов меня ругать со всеми за одно:

Как Иппербол, Перикл и я им все равно.

 

АРИСТОФАН.

 

Есть разность небольшая

Между Периклом и тобой:

Перикл, над Грецией Афины возвышая,

Хотел их видеть под собой,

А ты Афины топчешь

В свою стихию — грязь.

 

КЛЕОН.

 

С Аристократами твоя известна связь,

И на меня ты ропщешь

За то, что я их спеси не терплю,

И что народ, как сам себя люблю.

 

АРИСТОФАН.

 

Не так: любовь к себе тебя учетверила,

К нему ж любовь, его как спичку иссушила,

 

КЛЕОН.

 

Нет, иссушил Перикл, а я обогатил.

 

АРИСТОФАН.

 

А чем?

 

КЛЕОН,

 

Победою.

 

АРИСТОФАН.

 

Которую схватил

У Никия и Демосфена,

Как вол из под коней клочок хватает сена(Никий и Демосфен, Полководцы Афинские: один на море, другой защищая Пильское укрепление одержали победу, заставили Спартан укрыться на остров Сфактерию и довели их до последней крайности; но Клеон, поспешивший на смену Демосфена, заключил договор сдачи, присвоить себе всю честь Пильской победы и получил  венец.)

 

КЛЕОН.

 

Кто победил, свидетель мой венец.

 

АРИСТОФАН.

 

Свидетель этот лжец,

И подкуплен Лесбосскими дарами.

 

КЛЕОН

 

Я доказал Лесбосцев головами

Как смельчаков реветь по своему учу.

 

АРИСТОФАН.

 

Не льзя ли поучить меня?… и я хочу

Для некоторой роли….

 

АЛКИНОЯ.

 

Себе ты хочешь стыд нанесть

И позабыл где он….

 

АРИСТОФАН.

 

Прости; но мудрено ли

С ним Афродиты храм торговым рынком счесть.

 

КЛЕОН, Алкиное.

 

Ушли его, я тресну от досады!

 

АРИСТОФАН.

 

Как треску твоему Афины будут рады!

 

КЛЕОН.

 

Так знай же ты, что им, тебе и всем на зло

Я проживу сто лет.

 

СОЗИА.

 

Ай! ай!

 

АРИСТОФАН.

 

Безбожный!

Да нет! ты сочинил  оракул ложный,

И это за тобой все знают ремесло.

 

КЛЕОН.

 

Так пусть же знают все, когда на то пошло,

Что после Всадников тебе не жить ни часа.

Оракул сей

Верней

Оракула Калхаса (Подражание Аристофану, который часто в своих комедиях пародировал трагические стихи Эврипида).

И если скажет сам правдовещатель Фив,

Что завтра ввечеру еще ты будешь жив,

То и его солгать заставлю.

 

АРИСТОФАН.

 

Кто грозит,

Тот трусит.

 

КЛЕОН.

 

Кого? — Боится ль лев, что пес его укусит.

 

АРИСТОФАН.

 

Не лев …

 

АЛКИНОЯ.

 

Аристофан! твой взор горит,

Войди в себя, отдай Клеону справедливость;

Не оскорбляй Афинскую учтивость,

Иль из груди своей ты выгонишь Харит.

Чтоб их спокоить, выйдь.

 

АРИСТОФАН.

 

Спокойна будь, я выйду,

 

СОЗИА, Алкиное,

 

И я….

 

АЛКИНОЯ.

 

Останься здесь, чтоб взять его хламиду.

 

 

 

ЯВЛЕНИЕ VI.

 

Те же и Фригик.

 

СОЗИА.

 

Ах! вот другой…. (прячется).

 

КЛЕОН, Фригику.

 

Ну, что?

 

ФРИГИК.

 

Лежат.

 

КЛЕОН.

 

Кто?

 

ФРИГИК.

 

Всадники; актеры наши …

 

КЛЕОН, отводя Фригика.

 

Тише.

 

АРИСТОФАН, Алкиное.

 

Так я же….

 

АЛКИНОЯ.

 

Виноват

Забыв, как должен быть ты выше

Досады на него,

И выше для меня всего.

 

АРИСТОФАН.

 

Ты этим словом

Веселость, возвращаешь мне.

 

АЛКИНОЯ.

 

Иди же, и к своей жене

В венце явися новом.

 

КЛЕОН, Фригику.

 

Попал в клещи!

Беги, Кратиния сыщи,

Скажи, чтоб был готов с комедией. (Фригик уходит).

Ну, комик,

Посмотрим, кто из нас смешней.

 

АЛКИНОЯ, видя, что Клеон замечает.

 

Оставь меня.

 

АРИСТОФАН.

 

Прощай.

 

КЛЕОН.

 

Куда же ты? в свой домик?

Да и без ужина!… Как жалко!…

 

АРИСТОФАН,

 

Не жалей;

А приготовься сам за ужин твой к заплате.

 

КЛЕОН.

 

Уж я готов. (Алкиное) Он пойман.

 

АЛКИНОЯ.

 

Как?

 

КЛЕОН, дает знак Алкиное, чтоб молчала, а в след Аристофану.

 

А! кстати;

Скажи мне, буду ли на сцене я похож?

 

АРИСТОФАН.

 

Надеюся.

 

КЛЕОН.

 

Надейся,

Но только об заклад не бейся.

 

АРИСТОФАН.

 

А это от чего?

 

КЛЕОН.

 

Да от того ж,

Что роль моя тяжеловата.

 

АРИСТОФАН.

 

Нет, только лишь душна (Клеон был чрезвычайно тучен).

 

КЛЕОН.

 

Да, может удушить и придушить она.

 

АРИСТОФАН.

 

Тебя.

 

КЛЕОН,

 

Иль Автора. А верно Калистрата

В меня ты произвел?

 

АРИСТОФАН.

 

Для роли наглеца

Он создан, и тебя сыграет презабавно.

 

КЛЕОН, Алкиное смеясь.

 

Сыграет… (Аристофану): А Микон, я чаю, славно

Снял маску с моего лица?

 

АРИСТОФАН.

 

Да, он прославился фигурами животных.

 

КЛЕОН.

 

Животных?

 

АРИСТОФАН.

Да.

 

КЛЕОН.

Шпыняй, я не сержусь никак,

И рад, что ты нашел артистов доброхотых

И смелых.

 

АРИСТОФАН.

 

Радуйся.

 

КЛЕОН.

 

И почему ж не так?

Ты шут, я весельчак,

Так можно нам порадоваться дружно.

 

АРИСТОФАН, смеясь.

Увидит весельчак забавно ль я шучу!

 

КЛЕОН, смеясь.

 

И видеть мне не нужно;

Все знаю, и всему заране хохочу.

 

АРИСТОФАН, хохоча.

 

Я также.

 

КЛЕОН, Алкиное.

 

На него я не могу без смеха

Взглянуть.

 

АЛКИНОЯ.

 

А что?

 

КЛЕОН.

 

Уж коршун в западне.

 

АЛКИНОЯ.

 

Мне то же кажется…. что будет с ним?

 

КЛЕОН.

 

Потеха!

 

(Алкиноя смеется).

 

И ты?…

 

АЛКИНОЯ.

 

О завтрашнем и я смеюся дне.

 

КЛЕОН.

 

А завтра хохотать еще ты будешь больше.

 

АРИСТОФАН.

 

За это я берусь.

 

АЛКИНОЯ.

 

И я; но только дольше

Не оставайся здесь.

 

КЛЕОН.

 

Ну, умница, прощай.

 

АРИСТОФАН.

 

Прощай — неумница. (Алкиное). До завтра!

 

АЛКИНОЯ.

 

До свиданья!

 

КЛЕОН.

 

Успеха пожелать дозволь себе?..

 

АРИСТОФАН.

 

Желай.

 

КЛЕОН.

 

Да не обняться ль нам?

 

АРИСТОФАН.

 

Прощай без обниманья.

 

(Уходит).

 

СОЗИА.

 

Оставил он меня в тисках:

Смеются все; а мне не до насмешек!

 

 

 

ЯВЛЕНИЕ VII.

 

Созиа (за статуей), Алкиноя и Клеон.

 

КЛЕОН.

 

Увидим мы, кто будет в дураках!

 

АЛКИНОЯ.

 

Увидим!

 

КЛЕОН.

Он считал Клеонцев всех за пешек;

Но шутовству его мы дали шах-и-мат (Шахматы были известны в дальней древности, и выражение шах-и-мат, принятое нами в сей игре, поставлено в замен Греческого, непонятного для нас.).

 

 

АЛКИНОЯ.

 

Да чем же?

 

КЛЕОН.

 

Всадников как не бывало;

Не севши на коней, уж под коньми лежат.

Но этого все мало:

Я не поэт, стихов узорных не строчу,

А славному поэту отшучу,

И с солью, и не сухо.

 

АЛКИНОЯ.

 

Но чем?

 

КЛЕОН.

 

Безделицей: морским купаньем.

 

АЛКИНОЯ, с ужасом.

 

Ах!

 

СОЗИА, в  сторону.

 

Мы тонем!…

 

АЛКИНОЯ.

 

Нет, тебя к богам удержит страх,

И все проклятия….

 

КЛЕОН.

 

Войдут в одно мне ухо,

В другое выйдут вон.

Не бойся, выше всех проклятиев Клеон.

Хоть шут Аристофан передо мной ничтожен;

Да из любви к тебе отмстить ему я должен,

За честь Аспазии, Перикла и твою.

 

АЛКИНОЯ.

 

Ты мстишь за честь мою!…

Хотя об этом я никак не догадалась,

Но все благодарю.

 

КЛЕОН.

 

И стало быть не прочь

От мести?.,.

 

АЛКИНОЯ.

 

Но за что?

 

КЛЕОН.

 

Не ты ли воспиталась

Аспазией, как дочь?

 

АЛКИНОЯ.

 

Так, я.

 

КЛЕОН.

 

Не он ли же в Ахарианах ставил

Любви Перикловой к Аспазии в вину

Пелопонесскую войну?

Бесславя ж их, он разве не бесславил

Честь рода твоего?

 

АЛКИНОЯ.

 

Да ты-ж поддерживал комедию его?

 

КЛЕОН.

 

Кто? я?

 

АЛКИНОЯ.

 

Ты сам;— но все переменяет время.

 

КЛЕОН,

 

Ты права, не был я тогда знаком с тобой.

 

АЛКИНОЯ.

 

О, нет еще: и тою же рукой,

Которою теперь правленья носит бремя,

Ты нашивал тогда в Агору своей товар.

 

КЛЕОН.

 

Товар?

 

АЛКИНОЯ.

 

Потом ты доказал, как нужен

К спасению Афин высокий ум и дар

И я, им в честь, звала тебя на ужин.

И Вакхово избрала празднество

За тем, что это божество

Тебе любезней всех.

 

КЛЕОН.

 

Однако ж кроме

Киприды: мне она, как мой венец, мила,

И праздновать ее в твоем желаю доме.

 

АЛКИНОЯ.

 

Да я тебя звала

Не на Кипридин пираздник.

 

СОЗИА, в сторону.

 

Обчелся казночет!

 

КЛЕОН.

 

Везде, где ты,

Там день торжественный любви и красоты.

 

СОЗИА, в сторону.

 

Да он проказник,

В любезность кинулся.

 

АЛКИНОЯ.

 

Аспазия с меня

Взяла обет: чтоб дней Эрота и Киприды

До Именеева не праздновала дня.

И так меня постигнут Эвмениды,

Как первый дар любви внесу не в брачный храм.

 

КЛЕОН, в сторону.

 

А! в казнодарши метит

(Ей), Но нас Эрот, надеюсь, прежде встретит,

Чтоб указать дорогу нам.

 

АЛКИНОЯ.

 

Ах, нет, Эрот крылатый

Неверный провожатый;

Умчится, залетит… и я боюсь его.

 

КЛЕОН.

 

Со мной не бойся ничего.

Киприда и Эрот, и люди все, и боги

К богатству, к счастию с дороги

Долой

Тебя конечно не своротят.

С Клеоном род людской

И страх и власть моя тягаться разохотят.

А чтобы подслужить богам

Я воскурю везде куренья дорогие,

Богатства раздарю жрецам,

Кумиры вылью золотые

И храмы все раззолочу;

Я, словом, все могу, что захочу.

 

АЛКИНОЯ.

 

И даже, если нам захочешь быть любезным,

То можешь; но…. с трудом.

 

КЛЕОН.

 

А этого труда

Мне тягость объяснить ты удостоишь?

 

АЛКИНОЯ.

 

Да.

Узнай, что для любви богатством бесполезным,

И почестей прикрасою чужой,

Ты нас прельщать трудиться будешь даром,

И чтобы овладеть чувствительной душой,

Совсем не нужно быть Воинским Казнодаром.

 

КЛЕОН.

 

Так чем же сделаться прикажешь?

 

АЛКИНОЯ, взглянув на него нежно.

 

Будь собой.

 

КЛЕОН, в сторону.

 

Прелестна!

 

АЛКИНОЯ.

 

Власть свою и важность

Перед народом выставляй,

Ораторов могуществом пугай,

Против Спартан оказывай отважность,

Ужасен будь в морях,

Кричи на площадях,

Победами, добычею и славой

Самодержавной черни льсти

Глуши рассудок здравый,

Чтоб за собой ее вести,

И тем Республики безглавой

Ты можешь быть главой;

Но женщиной с возвышенной душой

И сердцем благородным,

Не овладеешь ты досужетвом площадным,

 

КЛЕОН.

 

Досужетвом?…

 

АЛКИНОЯ.

 

Точно, им!

 

КЛЕОН.

 

Чем же ей позволишь быть угодным?

 

АЛКИНОЯ.

 

Другими средствами: и самым тем умом,

Которым держишь ты Афины под ярмом.

 

КЛЕОН, в сторону.

 

Мила!

 

АЛКИНОЯ.

 

И в нас с правлением народным

Немножко сходства есть:

Услужливость, усердие и лесть,

И нас по слабостям, всем людям сродным,

Умеют далеко завесть.

Но мы не терпим наглой лести,

Прислужливость рабов надоедает нам,

Хотим усердия, которое к богам,

К Героям и Царям

Для их и нашей чести

Благотворением влечется из сердец…

И сам Зевес, когда он в смертную влюблялся,

С божественным величьем расставался;

А ты…. скажи мне наконец,

За чем принес сюда хламиду и венец,

Которыми пугаешь ты Эрота?

Поверь, когда ты в важность наряжен

И вывеской могущества украшен,

То можешь быть рабам и Ипперболу страшен,

А, право, мне смешон.

 

КЛЕОН.

 

Смешон!… Я этого никак не ждал.

 

АЛКИНОЯ.

 

Напрасно

Ты думал важностью своей мне сделать честь;

Но если б захотел разечесть,

Тогда б увидел ясно,

Что справедливости не отдал сам себе.

А я без твоего чиновного наряда

Довольно нахожу в тебе

Того, за что принять тебя сего дня рада.

 

СОЗИА, в сторону.

 

А! а!

 

КЛЕОН.

 

Что ж делать мне? — вели, и я готов!

 

АЛКИНОЯ.

 

Укрась себя зеленым плющем

И связью розовых цветов;

Я Фавна резвого в Клеоне всемогущем,

Как Нимфа, угощать хочу.

 

СОЗИА, в сторону.

 

Ну, раздевайся же!

 

КЛЕОН, снимает венец.

 

К ногам твоим мечу

Победный дар; а чтоб нам быть в восторге пущем,

Дай чашу цельного вина (Греки обыкновенно разводили вина свои теплою водою; у них была пословица: хороший питок пьет: не три и два, а два и один: т. е. две части вина и одну воды.),

Кинь на меня свой взгляд отрадный,

Я Вакхом буду: будь моею Ариадной,

И чашу радости осушим мы до дна.

 

СОЗИА, в сторону.

 

Нет, захлебнешься, жадный!

 

АЛКИНОЯ.

 

Готово Вакху празднество.

Пусть с чашею в руках тебя Аврора встретит;

А завтра Фив, надеюсь я, осветит

Любви и брака торжество….

 

КЛЕОН.

 

И я надеюся (в сторону). Она нетерпелива

Оказнодариться.

 

АЛКИНОЯ.

 

Что буду я счастлива,

Ручается мне в том твоя веселость.

 

КЛЕОН.

 

Да.

Веселым так я не был и тогда,

Как Никия поддел Спартанским станом.

От радости с тобой сего дня чуть дышу,

А завтра мне Аристофан….

 

АЛКИНОЯ.

 

Прошу,

Не мучь меня Аристофаном.

 

КЛЕОН.

 

А! видно и тебе он насолил?

 

АЛКИНОЯ.

 

Ах! мне змеею в ухо свищет

И голос наглеца, который ищет

Погибели тому, кто мне всех больше мил….

 

КЛЕОН.

 

Твои слова меня приводят в восхищенье!

Но в чувствиях твоих

Хочу увериться.

 

АЛКИНОЯ.

 

Ты можешь в них

Увериться сей час.

 

КЛЕОН.

 

Сей час!

 

АЛКИНОЯ, ударяет в ладони, занавес растворяется, виден на возвышении богатый стол и все приготовления к празднику.

 

Вот уверенье!

Доволен ли ты им?

 

СОЗИА, в сторону.

 

Не этого он ждал.

 

АЛКИНОЯ.

 

Служа тому, чей ум боготворят в Афинах

Кому полна вся Греция похвал,

Все лучшее в плодах и винах,

Чтоб угостить тебя,

Мое усердье отыскало.

 

КЛЕОН.

 

Напрасно так себя

Твое усердье затрудняло;

Довольней бы я был …

 

АЛКИНОЯ.

 

Так не доволен ты?

 

КЛЕОН.

 

Но я…. доволен.

 

АЛКИНОЯ.

 

Очень рада.

 

КЛЕОН, в сторону.

 

Ну, кто бы устоял  против такого взгляда!

 

АЛКИНОЯ.

 

Подруги милые! пусть грозды и цветы

Заменят и венец, добытый кровью,

И мантии багровый цвет.

(Клеону). Девицы приближаются.

Где дышит все весельем и любовью,

Там почестей отличья нет.

Не правда ль?

 

КЛЕОН.

 

Что за взгляд!… я повинуюсь воле

Богини Кипра, и моей.

 

СОЗИА.

 

Рядите шута поскорей!

 

XОР  ВАКХАНОК.

 

Виссон твой багровый,

Венец твой лавровый,

Омытый в крови,

Здесь вовсе напрасен:

В них взор твой ужасен

Веселой любви.

 

Увенчанный плющем

В Клеоне могущем

Нам Вакха яви!

Под связью цветистой

Ты радостью чистой

Наш пир оживи!

 

Снимают с него мантию и кладут подле Созиа на пьедестал; потом Алкиноя подает ему руку и ведет его на эстраду.

 

СОЗИА.

 

Нет, здесь я не останусь доле,

Пойду; — да вот беда….

Боюсь, как взглянет он сюда.

 

АЛКИНОЯ, на эстраде.

 

Пусть в чашах золотых, блистая светлой пеной,

Играет Вакхов дар;

И пусть пленяется Сиреной,

Как мудрый Одиссей, Афинский Казнодар!

 

НАКСИЯ, поет (Сии строфы взяты из Эврипида).

 

Блажен, кто тайны божества

Умел постичь душою чистой,

Кто видел в играх празднества

Вакханок при луне сребристой.

Блажен, кто в отдых от труда

С друзьями в радости взаимной

Из части пьет гостеприимной

Сок светлый лозного плода.

 

ХОР.

 

Сюда! Вакханки молодые!

Оставьте гор верхи крутые!

Сюда! сюда! здесь Еввий ваш

Веселье пьет из полных чаш!

 

Как радостно летит мой взор

Во след Вакханкам быстроногим!

В горах мелькают, мчатся с гор

На смерть еленям лепорогим!

 

Веселой пляской топчут дол!

Тимпанов звук, свирели внемлю!

В честь Вакху напояют землю

Вино, млеко и нектар пчёл.

 

ХОР.

 

Сюда Вакханки молодые, и проч.

 

СОЗИА.

 

Наш Казнодар вино порядком тянет.

(Наксии).

Заставь меня.

 

НАКСИЯ.

 

Содвиньтесь. (Все сдвигаются).

 

СОЗИА.

 

Так; а он

Не скоро с места встанет.

(Бежит в мантии и венце).

И я пойду народ пугать.

 

(Встречает Фригика).

 

 

 

ЯВЛЕНИЕ VIII.

 

Алкиноя, Клеон  (на возвышении), Наксия и рабыни (впереди), Созиа и Фригик.

 

ФРИГИК, принимая Созиа за Клеона.

 

Клеон!

 

СОЗИА, ударив Фригика, бежит.

 

Прощай!

 

ФРИГИК.

 

За что?… (оглядываясь). Да не ужли их двое?…

Клеон!

 

КЛЕОН.

 

Кто там?

 

ФРИГИК.

 

Твой раб.

 

КЛЕОН.

 

Ну, что такое?

 

ФРИГИК.

Да я….

 

КЛЕОН.

 

За чем пришел?

 

ФРИГИК.

 

Чтобы сказать, что день

Уже выводит Фив.

 

КЛЕОН.

 

Когда ему не лень,

Пускай выводит.

 

ФРИГИК.

 

Но….

 

КЛЕОН.

 

Молчи!

 

ФРИГИК.

 

Когда здесь дольше

Пробудешь, то друзья …

 

КЛЕОН.

 

Да, знаю я друзей:

Все подлецы.

 

ФРИГИК.

 

Но ты…. иди скорей!

 

КЛЕОН.

 

Ни слова больше!

 

АЛКИНОЯ.

 

Раба вы отведите в сад,

И там, как должно, угостите.

 

КЛЕОН.

 

Да, да, скорей его ведите.

 

НАКСИЯ.

 

Иди.

 

ФРИГИК.

 

Я бит, а он попал в заклад.

Да тут беда быть может!

Но Антимах поможет,

И выручит его.

 

АЛКИНОЯ.

 

Начните ж праздник чаш в честь гостя моего.

 

ХОР, во время танцев.

 

Игры, и песни, и пляски, и радость

Вакху, Семелле и добрым Богам

Лучше, чем страхом воздвигнутый храм.

Вромия в славу безпечная младость

С чашей златою, как серна, скачи!

Вихрем взвивайся, в тимианы звучи!

Вакхова дара чудесная сладость,

Током безпечным забвенья реки

В сердце вливайся, по жилам теки (Дивертисемент, оканчивающей второе действие, соответствуешь Хепасу или празднику чаш второго дня Апфистерии)!

 

 

 

КОНЕЦ ВТОРОГО ДЕЙСТВИЯ.

 

 

 

ДЕЙСТВИЕ III.

 

Театр представляешь въезд в Афины; в глубине стена чрез сцену и ворота; впереди на левой стороне наружность дома Алкинои занимает три кулисы; далее сады; на правой стороне в третьей кулисе храм Иры (Юноны); далее храм Фезея.

 

 

 

ЯВЛЕНИЕ I.

 

Эгина (смотрит в ворота), Алкиноя и Наксия выходят из дома.

 

АЛКИНОЯ.

 

Не видно ли кого от Лимнии (Лимния, загородное место, на котором давались в Ленейское празднество театральные зрелища)?

 

ЭГИНА.

 

Не видно.

 

АЛКИНОЯ.

 

Ты здесь давно?

 

 

ЭГИНА.

 

Уж час.

 

АЛКИНОЯ.

 

И не видала?

 

ЭГИНА.

 

Нет.

 

АЛКИНОЯ.

 

Куда девались все?…

 

НАКСИЯ.

 

Граждане все, чуть свет,

 

Пошли в театр (Театр Афинский, вмещавший более 30000 зрителей, по своей обширности не мог иметь крышки, и потому спектакли давались при дневном свете и почти всегда по утру; равно как и маски с большим отверстием рта и голосоводом, подобным раструбу волторны, приспособлены для того, чтоб усилить звук голоса.).

 

АЛКИНОЯ.

 

В театр? Как мне завидно,

Они увидят — Ах! им все равно,

Что он … А Всадников уж начали?

 

НАКСИЯ.

 

Давно.

 

АЛКИНОЯ.

 

И может быть…. нет сил!… (опирается об руку Наксии).

Тебя мне даже стыдно,

Что так душа моя слаба;

Но в этот час его решается судьба,

И все опасности исчисли,

Которым…. Я дрожу …

 

НАКСИЯ.

 

Рассудок призови,

 

АЛКИНОЯ.

 

Рассудок, ум, душа и мысли

Все с ним…. Ах, Наксия! страшись любви:

Она…. О чем же ты вздыхаешь?

 

НАКСИЯ.

 

Я вздыхаю?

 

АЛКИИОЯ.

 

Так за него и ты страшишься?

 

НАКСИЯ.

 

Напротив:

Я жизнью отвечаю,

Что Всадникам поможет светлый Фив;

При всходе ныне он таился

В туманных облаках;

Но вдруг над Лимнией открылся,

И заиграл в тьмочисленных лучах!

 

АЛКИНОЯ.

 

И я все утро глаз с востока не спускала,

И видела как солнца круг

И тускл и бледен был сначала,

И я бледнела с ним: он прояснился вдруг,

И вдруг душа моя надеждой просияла!

 

НАКСИЯ.

 

Так, Фивову предзнаменью поверь.

Любимца своего осветит он победу:

Клеон от ужина едва ль к обеду

Очнется; но и тут не выйдет в эту дверь.

 

Нам посчастливилось в звериной ловле:

Клеон и раб его в силках.

 

ФРИГИК, показывается в отверстие на крышке

 

Ан нет, на кровле.

Но притаюсь.

 

АЛКИНОЯ, Эгине.

 

Не видно никого?

 

ЭГИНА.

 

Не видно.

 

НАКСИЯ.

 

Но чего ж боишься ты?

 

АЛКИНОЯ.

 

Чего?

Аристофан со всем порочным в ссоре,

Так на него Клеон один ли зол?…

Ах, нет!… в ужасном заговоре

Евгалий, Антимах, Хавес и Иппербол,

И все, кому глаза он правдою колол.

Играют Всадников…. Аристофан на сцене….

Они в театре все…. и ты вообрази,

Как там шипят змией, винят его в измене,

В предательстве, с Спартанцами в связи,

И в том…. Ах! клеветы пучину кто измерит?

И кто все может перечесть,

Что выдумает злость, чему безумство верит?

Аристофан, народа честь,

Афины страстно любит;

За славу их готов пожертвовать собой….

И будет жертвою!… Так, он себя погубит!

 

НАКСИЯ.

 

Кто ж может?…

 

АЛКИНОЯ.

 

Ах! чего не можешь клевета

Надь чернью недовольной?

Души и дара высота

Для низости крамольной

Несносней всех обид;

И Фемистокл и Аристид (16)

Своим величием ничтожность испугали:

Неблагодарные с бесчестьем их изгнали.

Пусть своеволию граждан

Они опасными казались;

Но чем, жестокие! Аристофан

Опасен вам?… Не вы ли величались

С восторгом столько раз

Пред целой Грецией его прелестным даром?

Не вы ли с исступленным жаром

Плескали в честь ему, когда он с ваших глаз

Снимал повязку заблужденья,

И с истины срывал покров?

Он любить вас: и вы ль в награду обличенья

Клеона и его льстецов,

Неблагодарные…. (Наксии). Подай мне руку,

Сними, возьми все это прочь.

Ах! все мне тягостно…. в притворстве я всю ночь

Должна была глотать тоску и скуку,

И чувствую теперь всю ожиданья муку.

(Наксия снимает с нее покрывало и мантию).

 

ФРИГИК, показываясь на кровле.

Ей тяжело; Клеону ж от того

Не легче — Ах, не льзя ли,

Пока в театре все, мне высадить его

Хоть в этот дымный ход. (Прячется).

 

НАКСИЯ.

 

Твоей печали

Я, право, не могу постичь.

 

АЛКИНОЯ.

 

Чтобы понять жданья истому,

Ты все возможные боязни увеличь,

Верь только одному дурному,

Воображай все то, что может сделать вред;

Чтоб не накликать бед,

Не смей надежде верить,

И так люби, как я:

Тогда постигнешь ты, тяжка ль печаль моя,

И можешь грусть мою измерить.

 

ЭГИНА.

 

Вот Феогней идет с поспешностью большой.

 

АЛКИНОЯ.

 

От Лимнии?

 

ЭГИНА.

 

От Парфенона (Храм, посвященный Минерве).

 

 

 

ЯВЛЕНИЕ II.

 

Т же и Феогней проходит через сцену скоро, но видна в нем усталость.

 

АЛКИНОЯ.

 

Как! не в театре он?… Ах, Феогней, постой!

 

ФЕОГНЕЙ.

 

Нет сил! я измучен!

 

АЛКИНОЯ.

 

Но чем же?

 

ФЕОГНЕЙ.

 

Клеона

По целым Афинам я тщетно искал.

 

АЛКИНОЯ.

 

Да где же он?

 

ФЕОГНЕЙ.

 

Исчез и пропал!

 

ЭГИНА.

 

Найдется.

 

ФЕОГНЕЙ.

 

К театру с рассветом

Собрался народ;

Периклову плату уж взяли за вход (Перикл назначил плату по оболу каждому зрителю за вход в театр, вероятно, чтобы распространить пользу, приносимую драматическими представлениями. Аристотель замечает, что при выходе из театра после в Эсхилловой трагедии, гораздо более молодых граждан записывались в войска и флот, чем после слушания речей, говоренных за войну и отечество самим Демосфеном, величайшим из ораторов.),

Клеона ж не видно: мы общим советом

За ним Ипперболу велели бежать.

Садятся в театре: Клеона ж не видно;

Евгалий пустился его отыскать;

Уж сели: мне стало досадно и стыдно,

И быстро стрелой

Лечу за Клеоном, и хохот вдруг слышу несется

за мной.

 

АЛКИНОЯ, с удовольствием.

 

Как! хохот?

 

ФЕОГНЕЙ.

И хлопанье черни безумной,

Как я удалялся, гремело в ушах.

 

АЛКИНОЯ.

 

Не ужли?

 

ФЕОГНЕЙ.

 

Не бойся, и наш Антимах

С дружиною шумной

Все криком задавит…. Но вот Иппербол!

 

 

 

ЯВЛЕНИЕ III.

 

Те же и Иппербол.

 

ФЕОГНЕЙ.

 

Клеона не ужли и ты не нашел?

 

ИППЕРБОЛ.

 

И дыханья, и чувства, и силы, и жизни лишаюсь!

 

АЛКИНОЯ.

Но что случилося, ты можешь нам сказать?

 

ИППЕРБОЛ.

 

Погоди: я с душой и с умом собираюсь.

 

АЛКИНОЯ.

 

Так долго будет ждать.

 

ФЕОГНЕЙ.

 

Говори!

 

ИИППЕРБОЛ.

 

Не могу: я устал, как собака.

 

ФЕОГНЕЙ.

Говори, или лай,

Но только скорей отвечай!

 

ИППЕРБОЛ.

 

Как искал по морям Телемак…. (Телемак, ожидая долго возвращения от Трои отца своего Улисса, или Одиссея, Царя Итакского, искал его по морям Греческим. См. Телемак Фенелона.)

 

АЛКИНОЯ.

 

Не льзя ль без Телемака?

 

ИППЕРБОЛ.

 

Как искал по морям Телемак, где богами сокрыт Одиссей.

 

ФЕОГНЕЙ.

 

Ну, Иппербол, скорей!

 

ИППЕРБОЛ.

 

Как искал по морям Телемак…

 

АЛКИНОЯ.

 

Где богами сокрыт Одиссей.

 

ИППЕРБОЛ.

 

Одиссей.

Так Клеона ища три часа бесполезно томлюся.

Сперва к Казнодару являюся в дом,

И стучу и кричу, и в двери ломлюся,

Нет ни слуха, ни духа, все мертво кругом;

Безответно-безмолвно-глухому молчанью дивлюся.

И стою в изумленьи…. Вдруг, собравшись с умом,

Я бегу по домам Салавакхи и Кинны;

Но ни в том,

Ни в другом

Не нашедши Клеона, решаюсь к тебе пробежать

все Афины.

 

АЛКИНОЯ.

 

Ко мне? — и даром? — очень жаль!

 

ИППЕРБОЛ.

 

Но куда ж он девался? Не боги ли шлют нам

Приама печаль?

 

 

 

ЯВЛЕНИЕ IV.

 

Те же и Евгалий.

 

ФЕОГНЕЙ.

 

Ах! что-то Евгалий нам скажешь?

(Евгалию).

Что видел? что знаешь? как ярость богов велика?

 

ЕВГАЛИЙ.

 

Я чуть жив; язык мне вяжет

Жажда, слезы и тоска:

С Лимнии до Депилона,

Переулков всех в глуши,

Три часа искав Клеона,

Я, клянусь вам, без души!..,

 

АЛКИНОЯ.

 

Этому я очень верю.

 

ИППЕРБОЛ.

 

Но нашел ли, и славы, и чести, и жизни Афинской

потерю?

 

ЕВГАЛИЙ.

 

Нет; а вы сыскалиль?

 

ФЕОГНЕЙ.

 

Нет!

 

ЕВГАЛИЙ.

 

Солнце скрылось, — меркнет свет!

 

АЛКИНОЯ.

 

Я вижу, кажется, Хавеса….

 

Он из театра?

 

ЕВГАЛИЙ.

 

Так.

 

АЛКИНОЯ, в сторону.

 

Ах! что услышу я?

 

 

 

ЯВЛЕНИЕ V.

 

Те же и Хавес.

 

ИИППЕРБОЛ.

 

Или милость, иль казнь ты приносишь Клевретам,

премудрый судья?

 

ХАВЕС.

 

Казнью Фемиды, гневом Афины и громом Зевеса

В жизни и в гробе да будет постигнут безбожный поэт

Также, как в жизни и в гробе от злого пощады нам нет!

 

ФЕОГНЕЙ.

 

Как нет!

 

АЛКИНОЯ.

 

Так Всадники увенчаны успехом?

 

ХАВЕС.

 

Дерзких Никийцев (Друзья Никия) бессмысленным смехом

Вдруг оглушенный, я уши заткнувши бежал от стыда,

Он же, пренаглый! явился без маски в лице Казнодара.

 

ИППЕРБОЛ.

 

Как?

 

ЕВГАЛИЙ.

 

Сам Аристофан?

 

ФЕОГНЕЙ.

 

В лице Клеона?

 

XАВЕС.

 

Да!

 

ФЕОГНЕЙ.

 

И даже без маски?

 

ХАВЕС.

 

И даже без маски!

 

ИППЕРБОЛ.

 

Такого удара

И от столь неисчетно-добродаровитых богов

я не ждал!

 

АЛКИНОЯ.

А как он принят был народом?

 

ХАВЕС.

 

Гибель Афинам!… народ хохотал.

 

АЛКИНОЯ, взяв за руку Наксию.

 

Ах, Наксия! (Хавесу). Но драмы ходом

Довольным быть народу мудрено.

 

ХАВЕС.

 

Ах! предоволен безумный он всем, что смешно.

 

ФЕОГНЕЙ.

 

Что слышу! в позор Эврипиду венчают злодея

невежды!

 

АЛКИНОЯ.

А не ужли злодей увенчан?

 

ХАВЕС.

 

Нет еще.

 

ФЕОГНЕЙ.

 

Безвременно губит потеря надежды:

Боги за смелых!… мы нынче вотще

Все утро Клеона искали,

Сберемся же с силой, в театр полетим,

С друзьями воскликнем, и стыд Эврипида свершить не дадим!

 

ВСЕ.

 

Пойдем!

 

АЛКИНОЯ, Наксии.

 

Еще беда! (Им). Постойте, вы устали,

И в силах ли бежать и в гору и пешком?

 

ИППЕРБОЛ.

 

Я как пес трехгортанный измучен и жажду.

 

ФЕОГНЕЙ.

 

Хоть мукой Тантала я стражду,

Но буду в театре.

 

ЕВГАЛИЙ.

 

Дойду хоть ползком.

 

ХАВЕС.

 

Пыток несноснее жажда, усталость и горе.

 

АЛКИНОЯ.

 

Не откажитесь же от Фазского вина.

 

ИППЕРБОЛ.

 

К прохлажденью кипящей гортани лейте Эгейское

море.

И его мы осушим до дна!

 

АЛКИНОЯ.

 

Вас морем прохладишь со всем моим желаньем,

К несчастью, мне не льзя

Но вы Клеоновы друзья,

Измучены его исканьем,

Так для него я вам велю вина принесть.

(Дает знак Эгине).

Для подкрепленья сил и Казнодару в честь,

Вы оживитесь им…. Как было б мне приятно,

Когда б он сам…. Но где ж он делся? — Непонятно.

Да точно ли везде искали вы?

 

ВСЕ.

 

Везде.

 

АЛКИНОЯ. ‘

 

И будто не нашли ни где?

 

ВСЕ.

 

Нигде.

 

ХАВЕС.

 

Никийцы злодейски Клеона убили.

 

ФЕОГНЕЙ.

 

Иль бездны морские бездушного скрыли.

 

АЛКИНОЯ.

 

Так, нет сомнения, бездушный точно скрыт.

 

XАВЕС.

 

Точно. Клеон иль утоплен, иль в землю зарыт,

Дело преясно.

 

ВСЕ.

 

Преясно.

 

АЛКИНОЯ.

 

Когда ж Клеона нет,

То смею я подать вам дружеский совет.

 

ХАВЕС.

 

Какой?

 

ФЕОГНЕЙ.

 

На что же решиться?

А

ЛКИНОЯ.

 

Вам должно, кажется, к спасению Афин,

Волненьем пользуясь, в минуту согласиться,

Чтоб Никию на зло сей час из вас один

Был выбран заменить Клеона.

(Взглянув на Хавеса).

В законодательстве все знание Солона,

(На Феогнея).

Витийства жар Эдипова творца,

(На Евгалия).

Периклов ум и вкрадчивость в сердца

(На Иппербола).

И Фемистоклово терпенье (Фемистокл, находясь с Афинскими войсками под главным начальством Спартанского Полководца, сильно оспаривал его мнение. Разгоряченный Спартанец поднял свой жезл и Фемистокл думая не о себе, а о отечестве, сказал: бей, но выслушай)

Вам порознь щедрою природою дано;

Так вместе слейте вы владея за одно,

И выбор ваш решит республики спасенье.

Чем, например, Хавес не Казнодар?

Не правда ль?

 

ЕВГАЛТЙ.

 

Стар.

 

АЛКИНОЯ.

 

Так опытен. А ты Евгалий?

 

ХАВЕС.

 

Молод.

 

АЛКИНОЯ.

 

И мил. — А Феогней?

 

ИППЕРБОЛ.

 

Горяч.

АЛКИНОЯ.

 

Но холод

Воинский жар тушит;

И даже Иппербол …

 

ФЕОГНЕЙ.

 

Смешит.

 

АЛКИНОЯ.

 

Афины любят смех.

 

ИППЕРБОЛ.

 

Где нам!

 

АЛКИНОЯ.

 

А почему же?

Чем Левзиклея вы, или Эвкрата хуже? (Левзиклей, продавец холста, и Эвкрат, торгаш овчинами, предшествовали Клеону в управлении Афинскою площадью. После знаменитого Перикла, три торгаша один за другим властвовали Республикою.

Фукид.)

Один ходил на торг под вьюком полотна,

Другой прославился продажею руна,

Хотя не золотого;

Но докричались же, на площадях крича,

Что прежде одного, а после и другого

Народ их посажал Никийцам на плеча;

И даже сам Клеон, погибший Казнодаром,

Без вашей помощи сгибался б под товаром;

Так почему же вам не заменить его?

(Из Аристофана) «Смелей: кто нынче ничего,

Тот будет завтра все в пресчастливых Афинах.

Сквозь туч летит орел,

А муха вязнет в паутинах.

Скажите ж, где Клеон орлиный взгляд  обрел.

Где крылья взял? Как смел летать за облаками

И низвергать Зевесов гром?

Вы сделали его орлом,

Так мухами не будьте сами.

 

ФЕОГНЕЙ.

 

Так, признаюсь, без нас….

 

АЛКИНОЯ.

 

Он был ничем.

 

ИППЕРБОЛ.

 

Чрез нас …

АЛКИНОЯ.

 

Стал всем.

 

ХАВЕС.

 

И нами….

 

АЛКИНОЯ.

Держался. Так, он вашим жил умом.

Евгалий, ты молчишь; но согласися в том,

Что часто заменял язык его и ухо?

 

ЕВГАЛИЙ.

 

Кто? я?

 

ИППЕРБОЛ.

 

Ну ж признавайся, ты видишь, не стало его.

 

ЕВГАЛИЙ.

 

Признаюсь, не без того;

Говорил Клеон пресухо,

Кой чего не понимал:

Так язык его и ухо

Я смягчал

И просвещал.

 

ФЕОГНЕЙ.

 

Он сам признавался за Вакховой чашей,

Что не раз бы на верно пропал без меня.

 

АЛКИНОЯ.

 

И все уверены, что он без дружбы вашей

Не уцелел бы дня.

Я шлюсь на самого Хавеса,

Что он ему помог

Не даром обвинишь богатого Лахеза (Лахез, Афинский Полководец, обвиняемый в лихоимстве и беззаконном приобретении несметного богатства, был принужден разделить его с Клеоном. Арист.).

 

ХАВЕС.

 

Драхмы б одной без меня с богача улучить он

не мог.

 

АЛКИНОЯ.

 

А родственник его и, кажется, не дальний,

Ты, Иппербол многострадальный,

Что брани за него и от него сносил

За то, что так его любил?

 

ИППЕРБОЛ.

 

По прабабке деда ему причитаяся в дяди,

Не презло-лже-приятно-потворно-наветной подлости ради,

Я терпел за Клеона всю адскую злобу пресущих обид,

Каковых от Царя Одиссея едва ли терпел и Ферсит (Одиссей, или Улисс, чтобы унять злоречие безобразного Ферсита, так сильно ударил крамольника своим скиптром, что голова и хребет его в минуту вспухли. Гомер. Илиад.).

 

АЛКИНОЯ.

 

И что же за терпенье?

 

ИППЕРБОЛ.

 

Ах! за чуждую брань он не родственно бранью своей награждал.

 

АЛКИНОЯ.

 

Так он же должен был терпеть и награжденье.

Но, Феогней, тебе….

 

ФЕОГНЕЙ.

 

Премного сулил, и премало давал.

 

ХАВЕС.

 

Платы мы мало видали; но слышали множество лести.

 

ЕВГАЛИЙ.

 

Казнодару же дружил

Я почти из чести.

 

АЛКИНОЯ, Наксии.

 

А вот и жалобы! пора. (Наксия уходит) Так эта честь,

Посулы, брань и лесть,

Клеона возвышать давали вам охоту?

Вот бескорыстные друзья!

А думала и я,

Что вы ему дружили по расчету;

Но извинительна вина моя.

Ах! Кто б воображал в Клеоне эту скупость!

Так вы, несчастные, страдали за него

Почти из ничего?

Бывало сделают неправду, или глупость,

Все тотчас обвиняют вас:

И вот в Республике у нас,

Как правые в вине, и в правых виноватой!

 

ФЕОГНЕЙ.

 

Совету Благому не внемлет гордец!

 

ХАВЕС.

 

Дело представишь: он чашу осушит, и делу конец!

 

ИППЕРБОЛ.

 

И вымолвить больно, что за правду бывало мне платой.

 

ЕВГАЛИЙ.

 

Он воинскую казну

Тратил на своих красавиц

С нами ж брань делил одну.

 

ХАВЕС.

 

Кровью Афинской он тучнил злых пиявиц,

Мы ж получали всемирный укор.

 

ФЕОГНЕЙ.

 

Не мы ль помогали в Лесбосском безбожнейшем деле (Прежде упомянутое осуждение на поголовную казнь Митиленских граждан)?

Пришло до раздела: ему все богатство, а нам весь позор.

 

АЛКИНОЯ.

 

Да, он бессовестно ограбил вас в разделе.

 

ХАВЕС.

 

Наше не будет грабителю в прок:

Алчный погиб и обола не снес он с собою Харону (При похоронах древних язычиников клали с покойником во гроб маленькую монету для платы Харону за перевоз чрез Стикс.).

 

ФЕОГНЕЙ.

 

Грабитель!

 

ИППЕРБОЛ.

 

Бесстыдный!

 

ЕВГАЛИЙ.

 

Бездушный!

 

АЛКИНОЯ.

 

Вот урок

Не одному Клеону!

 

(Вносят вино и Наксия входит).

Как ваши за него страданья и труды

Сухие принесли плоды;

Так освежите их.

 

ИППЕРБОЛ.

 

Освежим и смягчим наше горе.

 

ФЕОГНЕЙ.

 

Счастлив, кто пьет без боязни во славу казнящих богов.

 

ЕВГАЛИЙ.

 

Я за всяких пить готов.

 

ХАВЕС.

 

С Вакхом Фемида не в ссоре.

 

АЛКИНОЯ.

 

Так пейте ж. (Наксии). Что Клеон?

 

НАКСИЯ.

 

Ах! он

Кричит, ревет и злится,

И раб его просил, чтоб вместе их свели,

Он может быть поусмирится;

А то и здесь услышат.

 

АЛКИНОЯ.

 

Ну, вели. (Наксия уходит).

Клеону в честь еще не выпьете ли дружно?

 

ФЕОГНЕЙ.

 

За мертвых пей мертвый, я пью за живых.

 

ИППЕРБОЛ.

 

За Клеона до смерти пусть те обопьются из

чаш золотых,

Он кого в Прифанее поил беззаслужно.

 

XАВЕС.

 

В память ему на костер я и каплей не брызну.

 

ЕВГАЛИЙ.

 

Пусть ему свершают тризну

Те, которые в войне

Пали по его вине.

 

ФЕОГНЕЙ.

 

Пускай он пирует с богинями ада!

Первая чаша бессмертным, вторая хозяину в дань;

Ему же пусть златом кипящим зальется гортань!

 

АЛКИНОЯ, в сторону.

 

За страсть к прислужникам вот дельная награда!

 

 

 

ЯВЛЕНИЕ VI.

 

Те же и Антимах.

 

ЕВГАЛИЙ, увидя Антимаха.

 

Кто это?

 

ХАВЕС.

 

Антимах!

 

ИППЕРБОЛ.

 

Ну, что?

 

ФЕОГНЕЙ.

 

Какая весть?

 

АНТИМАХ.

 

Увы!

 

ИППЕРБО Л.

 

Мы уж знаем, он умер.

 

АНТИМАХ.

 

Ах! ожил.

 

ФЕОГНЕЙ.

 

Он ожил?

 

ХАВЕС.

Он ожил?

 

ИППЕРБОЛ.

 

Ах!

 

ЕВГАЛИЙ.

 

Пью Клеону в честь!

(Все поднимают чаши).

 

АЛКИНОЯ.

 

Постойте, может быть, он даром вас встревожил.

(Антимаху).

Кто ожил, и о ком ты говорить?

 

АНТИМАХ.

 

О ком?

Взгляните на меня, и спрашивать не надо;

Злодей был при смерти, и ожил.

 

АЛКИНОЯ.

 

Что ж потом?

 

АНТИМАХ.

 

Безумное народа стадо

Ему ж плетет венец, в позор и мне и вам.

Но признаюсь, Клеон достоин этой казни.

За чем он не был сам,

И где же он?

 

ЕВГАЛИЙ.

 

Пропал!

 

АНТИМАХ.

 

Нет, от боязни

Он спрятался, как самый робкий трус….

Да он не здесь ли?

 

ФЕОГНЕЙ, улыбаясь.

 

Нет.

 

АНТИМАХ.

 

Поверь, я не страшусь

Сказать ему в глаза: что наших душ приязни,

Любви, усердия не ведал он цены.

 

Когда б он сам в театре показался,

То были б от стыда Афины спасены.

Уславши вас, его я в страхе дожидался;

Уж начали: и вдруг предстал Аристофан.

Смутились наши все: он не был ими ждан;

Глупцы же в радости! пропала вся надежда!

Что делать? я с сердцов краснел, бледнел, дрожал;

Решаюся, встаю, кричу…. но тут невежда,

Который был за мной, вдруг так мне рот зажал,

Что отравил грязной ладонью воздух свежий;

Другою же рукой так стиснул мне плечо,

Что и теперь оно, как уголь, горячо.

Я устоять хочу, но лапою медвежей

Он дернул; я упал,

И так, что от скамьи раздался даже грохот.

С театра тут меня Аристофан узнал,

Взглянул прежалобно!… Услыша общий хохот,

Я от стыда не знал куда девать глаза,

И навернулася тогда на них слеза,

Когда увидел сам, что наши даже с смехом

Глядели на меня, как я уйти спешил.

 

АЛКИНОЯ.

 

Так ты же увенчал комедию успехом.

 

АНТИМАХ.

 

Как, я?

 

АЛКИНОЯ.

 

Да; ты глупцов и умных насмешил.

 

 

 

ЯВЛЕНИЕ VII.

 

Те же и Созиа.

 

СОЗИА.

 

Победа! Победа!

Аристофан…. (Увидя прочих). Ай, ай!

Какая здесь беседа.

 

АЛКИНОЯ.

 

Ах! продолжай.

 

СОЗИА.

 

Да это предурные люди!

 

АЛКИНОЯ.

 

Где ж он?

 

СОЗИА.

 

Придет: в венце и скоро….

 

АЛКИНОЯ.

 

Не шепчи,

И не щадя усердной груди,

И злым, и добрым вслух кричи:

Аристофан, Афинам к чести,

Ленейский заслужил венец;

Порочных не страшася мести,

Пороки в глубине сердец

Аристофан казнил позором:

И не постыдным заговором,

Не прихотью друзей;

Но дара силою одною

Он славится, и Алкиною

Бессмертит славою своей!

 

ХАВЕС.

 

Как! ты..,.

 

АЛКИНОЯ.

 

Так, я! скрывать не стану:

Клеона, вас, себя…. и все, что в мире есть,

Бессмертному Аристофану

Еще готова в жертву несть.

Ах! спала с сердца тягость:

Притворство не теснит мой дух,

И вслух

За их святую благость

Могу благодарить богов!

 

ХАВЕС.

 

Дело и слово! открыть пребезбожнейший ков!

 

ИППЕРБОЛ.

 

Ты хотела, о злая Киркея!

Чародейною силой твоей,

Как спутников бедных Царя Одиссея,

Так увидеть и нас превращенных (Киркея превратила Улиссовых спутников в свиней Овид. Превр.)….

 

(Вдруг останавливается).

 

 

СОЗИА.

 

В людей.

 

АНТИМАХ.

 

Да не могла.

 

ФЕОГНЕЙ.

 

А может и прелесть и младость

Душевных порывов тайницею быть.

 

АЛКИНОЯ.

 

Ах! радость

Возможно ли скрыть!

Сердца коснется и быстро по жилам

Промчится огнем,

Вспыхнет румянцем, проглянет лучем,

И тайна открыта!… Нет! смертного силам

Над радостью воли судьбой не дано!

 

АНТИМАХ.

 

И кормчий усмирить не может в море волны,

Да в пристань прячется, чтоб не нырнуть на дно.

 

АЛКИНОЯ.

 

Пусть радостью моей Афины будут полны;

Пусть мчится вслух она и другу и врагу,

Пусть встречею летит к Аристофану:

Таить ее не стану,

Ине хочу, — и не могу!…

Пусть Греки, варвары и все что жизнью дышит,

Ее восторги слышит;

Хочу, чтобы она повсюду разлилась,

Везде распространилась,

Росою воспарилась,

И к светлому Олимпу вознеслась!…

Там венцедатель Фив и боги любят нас!…

Ах!… счастью моему вы будьте также рады,

Оставьте ссоры, брань

И личные досады:

Веселием платите дань

Счастливым вдохновеньям Фива;

За шутку отомщать не думайте бедой,

Не ослепляйтеся враждой:

Она всегда несправедлива;

Любите все супруга моего.

Я им превыше мер счастлива!

Ах! ненавидеть он не может никого:

И если б знали вы, как он любить умеет!….

 

ФЕОГНЕЙ.

 

Как женской душою Киприда владеет!

Она в исступленьи, и слезы сверкают в глазах.

 

АЛКИНОЯ.

 

Из сердца их брызжет небесная радость!

 

Так Феогней, в моих слезах

Я нахожу такую сладость,

Какой и в небесах

Бессмертные всечасно не вкушают,

И жителям земли так редко уделяют!…

 

ИППЕРБОЛ.

 

Как Клеон уделял от избытков для нас.

 

АЛКИНОЯ, Наксии.

 

Клеоном он смутил блаженный этот час!

Но что Аристофан так медлит?

 

СОЗИА.

 

Он народом

Удержан, может быть; а я, когда Хорег

Спросил венец, к тебе пустился в бег.

Но в след за мной с Ленейским ходом

Аристофан и сам

Придет сюда.

 

АЛКИНОЯ, взглянув на прочих.

 

Войдем скорее в храм

Благодарить богов.

(Входит в храм; Созиа хочет ее провожать, но она дает знак, чтоб он дожидался Аристофана).

 

 

 

ЯВЛЕНИЕ VIII.

 

Те же, кроме Алкинои и Наксии.

 

АНТИМАХ.

 

Что сделалось с Клеоном?

 

ИППЕРБОЛ.

 

Или пьет он с Танталом, иль дружно колеса вертит с Иксионом (Тантал был осужден адскими судьями беспрестанно пить не утоляя жажды; а Иксион вечно вертеть колеса).

 

АНТИМАХ.

 

Так в самом деле он погиб?

 

ХАВЕС.

 

Скрылся он в бездны, иль алчного громом сын

Кронов (Юпитер, сын Сатурнов, или Кронов) пришиб.

 

АНТИМАХ.

 

Он скрылся; но за что ж к нему такая злоба?

 

ХАВЕС.

 

Мало ль для хищного в поте лица мы трудилися оба?

Редко ль грабитель нас братьями звал?

Много лишь жадный он братьям давал?

 

СОЗИА.

 

Вот что! с Грамматики он сбился,

И звательный падеж так с дательным смешал,

Что сей творительным винительного стал.

 

АНТИМАХ.

 

Пошел с Грамматикой, наглец!

 

СОЗИА.

 

Да я учился

И Математике; и вот вам мой расчет:

Покудова какой нибудь Клеон живет,

То умножительной таблицы

К сравненью с ним не достает;

Когда же пропадет:

То вычитай его скорей из единицы.

 

АНТИМАХ.

 

Да пропадать ему пришла ж сего дня страсть;

И завтра бы успел пропасть;

А нынче в первый раз он был Афинам нужен.

Ведь есть же тьма людей: на зло — они как тут;

А на добро — в минуту пропадут.

Чтоб объедать меня он был со мною дружен,

А нынче….

 

 

 

ЯВЛЕНИЕ IX.

 

Те же и Аристофан (входит скоро в Клеоновой одежде).

 

Все вместе говорят и идут к Аристофану.

 

ЕВГАЛИЙ.

 

Ах!… Клеон!…

 

ФЕОГНЕЙ.

 

Клеон!…

 

ИППЕРБОЛ.

 

Он жив!

 

ХАВЕС.

 

Ты жив!

 

АНТИМАХ.

 

Ошиблись.

 

Все протягивают к Аристофану руки.

 

ФЕОГНЕЙ.

 

Ах! как я счастлив!

 

ИППЕРБОЛ.

 

Как блажен!

 

ЕВГАЛИЙ.

 

Как я рад!

 

 

АРИСТОФАН.

 

Как я вам благодарен!

 

ВСЕ.

 

Аристофан!… (Все отскакивают от него).

 

СОЗИА.

 

Все прочь, чтобы бород не сжечь.

(Глядя на Хавеса).

Ба! этот уж изжарен.

Но побегу во храм.

 

АРИСТОФАН.

 

Что ж? продолжайте речь.

Феогней! съэврипидь стихословье, чтоб с скукой глубоко

Мне врезалась в память оно.

Возгласи, что умеешь и ты «о! премного-приятно- красно

Велелепно-пространно-протяжно-обширно-высоко

Длинноречивый муж Иппербол» (Сии стихи сделаны в подражание Аристофану, который, осмеивая страсть некоторых поэтов к многосложным словам, составил из нескольких наречий и одного существительного имени, столь же протяжное слово)!

Даром хоть раз приговором утешь, о Хавес Триобол!

Хоть для мантии багровой,

Похвалой, для всех готовой

Мне, Евгалий, подслужись.

Ну, Антимах! и ты в ораторство пустись.

Мне право жаль, что ты в театре очень больно

Ушибся за меня.

 

АНТИМАХ.

 

Аристофан! довольно

Ты нынче всех язвил, так хоть теперь уймись.

 

АРИСТОФАН.

 

Довольно; так, на сцене

Я должен, как Атлет в Арене,

Бороться с наглостью, злодейством, грабежом;

Но поприща за рубежом

Неравный бой бесчестие наносит:

И так за колкости у вас

Аристофан прощенья просит.

Да будет мир и радость между нас!

Клянусь бсссмертными богами,

Что зла я никому на свете не хочу;

Клеона ж…

 

ИППЕРБОЛ.

 

Он погиб.

 

АРИСТОФАН.

 

И я молчу;

Но он….

 

ЯВЛЕНИЕ X.

 

Те же, Алкиноя, Наксия (выходят из храма).

 

АЛКИНОЯ.

 

Аристофан! ты наконец со мною!…

 

АРИСТОФАН.

Комедию мою я кончить лишь успел,

Как прямо бросился к тебе.

 

АЛКИНОЯ.

 

Ах, ты хотел

Обрадовать скорее Алкиною!

 

АРИСТОФАН.

 

И правду доказать моих вчерашних слов:

Что для любви твоей я все забыть готов,

И славу и венцы.

 

АЛКИНОЯ.

 

Как я была готова

Всем жертвовать, чтобы тебя спасти.

 

АРИСТОФАН.

 

Нет восхищения, нет чувствия такого,

Чтоб душу так могло к бессмертью вознести,

Как благодарность к тем, мы за кого бы сами

Хотели радостно пролить из сердца кровь;

Зарей бессмертия к нам посланы богами

И благодарность и любовь!

 

 

 

ЯВЛЕНИЕ XI.

 

Те же, Ксантиппа и Херофонт.

 

КСАНТИППА, входя говорит Херофонту.

 

Афины,

Поверь же, не в пример

Безумнее Абдер (Жители Абдер, или Авдер, Беотического города, считались самыми малоумными меж Греков. Виланд сделал известный роман, в котором насмехается над их сумасбродством и страстию передразнивать Афинян.)

Шумят, кричат, бранят без толка, без причины;

Архонты и жрецы

Филархи и Димархи,

Иппархи и Трирархи,

Глупцы

И мудрецы

И словом все от мала до велика;

А с ними ты и мудрый твой Сократ

Преглупых Абдерит глупее во сто крат.

 

ХЕРОФОНТ.

 

Сократ!

 

АЛКИНОЯ.

 

Что сделалось?

 

КСАНТИППА.

 

Как что? от крика

Я чуть жива: и все мне слышатся кричат:

Аристофану честь, венчать, венчать поэта!

Аристофан! где он, где он!

Клеон злодей! злодей Клеон!

Изгнать его!… Так что ж, беда большая эта!

Клеон злодей:

Конец ему злодейский;

Поэт милей:

Венец ему Ленейский,

И кончено: уймитесь же кричать!

Да где!… уймешь ли!… нет! у нас такие ль люди!

Увещавая их, я сделалась без груди;

И мне ж пришлось от боли замолчать.

Поверьте, что театр с ума Афинян сводить:

И мой Сократ премудростью своей

Убьет себя, а их не сделает умней.

 

АЛКИНОЯ.

 

Мы верим, только что ж в театре происходит?

 

КСАНТИППА.

 

Не дожидаяся венца,

Аристофан ушел как полуумный;

Народ же, как Сефиз (Река, протекающая под Афинами и впадающая между Пиреем и Элевзисом в Саронический залив; она во время зимы чрезвычайно разливалась, и почти высыхала летом.) в разливе шумный,

Не слушая Архонта и Жреца,

Вдруг с места ринулся, меня умчал с собою.

Кричу; но вдруг в дверях все сперлись с теснотою,

И тут Архонт уговорил: с венцом

К поэту в дом идти степенным ходом;

Но кончить не успел с народом,

Как сам поссорился с Жрецом.

За что ж? Кто более имеет права

Вести Ленейский ход. Стратокл седой

Клялся своею бородой,

Что в нем народная не посрамится слава;

А Жрец кричит: умру за Вакха честь,

Но мертвого меня перед народом несть

Вас всех я заклинаю адом!

Вступилися Жрецы и весь Ареопаг,

И согласилися, чтоб дать им ровный шаг,

Пустить обоих рядом.

Однако ж старики все продолжали спор;

Не ждя умней конца от глупого начала,

Я плюнула и убежала,

И с этих пор

К театру больше ни ногою.

Но где Аристофан, кто может мне сказать?

 

АЛКИНОЯ.

 

Вот он перед тобою.

 

КСАНТИППА.

Ну как его узнать

В таком наряде?

Однако же при первом взгляде

Мне показалося…. да это не беда,

Ошиблась — вот и все. — Но я пришла сюда,

Чтоб первой первого поэта

Обнять от всей души!

А давича тебя согнать хотела с света;

Да вышел вздор: и ты, любезный мой, пиши

Всегда умно и дело.

Люблю того, кто смело

Бранит дурных людей в глаза;

Я и сама на них гроза:

Хоть иногда, признаюсь, виновата,

Всех новых новостей смертельно не любя,

В наветку им браню невинного Сократа.

 

АРИСТОФАН.

 

Пусть буду я и сам не правее тебя,

И видя, что мой дом от искр почти пылает,

Пущусь тушить невинный тот огонь,

Который искры зажигает.

Свети, да не клеонь,

И бойся сделаться пожаром.

Пусть твой Сократ и мудр, и честен, как Солон (Афинский Законодатель),

Но в чем предвижу зло — все для меня Клеон.

 

КСАНТИППА.

 

Наветку мне даешь ты, кажется, не даром;

Но вот мой уговор: пожалуй всех брани,

Но моего Сократа не трони,

Когда тебе ожечься не охота.

(Трубы).

А! трубы — Вакхов ход идет уже в ворота.

(Бежит к воротам).

Сюда! он здесь! сюда!

 

АЛКИНОЯ.

 

И увенчать тебя должна твоя невеста.

 

АНТИМАХ.

 

Терпенья нет, уйдем.

 

ХАВЕС.

 

Ни с места!

Делом не должно спешить никогда.

 

 

 

ЯВЛЕНИЕ XII.

 

Те же, Стратокл, Жрец и все, которые были в Прологе и 1-й Интермедии. Народ толпою входит в ворота и занимаешь правую сторону; ход начитают Архонт и Жрец; за ними по порядку с одной стороны Жрецы, с другой Архонты; потом Ареопаг; Хор Всадников; Жрецы; Ликофора несет венец; Вакханки заключают шествие с тарелками и бубнами.

 

ХОР, во время шествия.

 

Слава Вакху, слава Фиву,

Слава Афине Благой!

Лавры, грозды и оливу

Мы стяжали их рукой.

 

В славу, в пользу и в отраду

Земнородным дар богов,

И да будет он в награду

Славы, пользы и трудов!

 

(Все, войдя на сцену, становятся полуциркулем; Ликофора по средине; подле нее Алкиноя; Ксантиппа в больших суетах подбегает к Аристофану, выводит его вперед к дому Алкинои. Жрец и Архонт хотят оба говорить; но Архонт начинает первый).

 

СТРАТОКЛ.

 

Четыре два десять осьмой Олимпиады

В четвертый год….

 

ЖРЕЦ.

 

И в Вакхов светлый день.

 

СТРАТОКЛ.

 

Афинский весь народ…

 

ЖРЕЦ.

 

И Вакхов Жрец.

 

СТРАТОКЛ.

 

Чтоб не лишить награды

Ленейского венца

Комедии творца,

Сокрывшегося бегом,

Решил идти со мной, Архонтом и Хорегом….

 

ЖРЕЦ.

 

И мною, Вакховым Жрецом….

 

СТРАТОКЛ.

 

Искать его, найти и увенчать …

 

КСАНТИППА.

 

Венцом;

Не так ли?

 

ЖРЕЦ.

 

Так.

 

КСАНТИППА.

 

Я тотчас угадала;

А как конец зависит от начала,

Начните же скорей. (Алкиное). Венец ты надевай,

(Аристофану). А ты свое актерство скидавай.

 

АРИСТОФАН.

 

Изволь, я начинаю,

И лжесвидетеля Клеону возвращаю.

 

ХАВЕС.

 

Боги! что слышу? Венец сей Клеонов, признайся?

 

АРИСТОФАН.

 

Его;

И вот его ж хламида.

 

XАВЕС.

 

Ужас и гибель Афинам! Для казни злодея сего

Местью восстань, о Фемида!

 

КСАНТИППА.

 

Не слушайте его, венец давайте.

 

ХАВЕС.

 

Стой!

 

Жрец и Архонт! Убийца ль достоин награды такой?…

 

ВСЕ.

 

Убийца!…

 

ХАВЕС.

 

В сей же хламиде и в сем же венце,

Казнодара у Пиикса я видел:

В сем же венце и хламиде не он ли Клеона в лице,

Всеми ругался? — За что же? — за то, что его ненавидел.

Где же Клеон? В театре его вы видели ль?

 

ЖРЕЦ и СТРАТОКЛ.

 

Нет

 

ХАВЕС.

 

Утром же сим Иппербол, Феогней и Евгалий —

Афины

Все обыскали, и тщетно.

 

ЕВГАЛИЙ и ДРУГИЕ.

 

Ах! тщетно.

 

ХАВЕС.

 

И так сей ответ

Служит доводом злодейски свершенной Клеона

кончины.

Злоба ж и платье, не суть ли улика, кем зло

свершено?

 

АРИСТОФАН.

 

Кто? я?

 

ФЕОГНЕЙ.

 

Смотрите, как щеки убийцы поблекли!

 

ХАВЕС и ИППЕРБОЛ.

 

Поблекли!

 

ХАВЕС.

 

Слышишь и видишь?

 

СТРАТОКЛ.

 

И слышу, и вижу.

 

КЛЕОН, показываясь на кровле (Сие появление действующего лица на кровле заимствовано из Ком. Арист. Осы).

 

Но трубы замолкли.

 

АРИСТОФАН, удерживая Алкиною, которая хочет говорить.

 

Что ж дальше?

 

ХАВЕС.

 

Уж все решено.

Изверг! признайся, где тело Клеона ты скрыл?

 

АРИСТОФАН, показывая Клеона.

 

Вот оно!

 

ВСЕ.

 

Клеон! (В изумлении смотрят).

 

КЛЕОН, увидя всех.

 

Ах!…

 

АРИСТОФАН, Хавесу.

 

Видишь и слышишь: чья ж лучше улика?

 

КСАНТИППА.

 

Так вот Клеон! (Смеясь). Да кто занес тебя?…

 

КЛЕОН.

 

Молчи!

 

КСАНТИППА.

Нет, сам ты не кричи.

И важность в этом не велика,

Что появился ты, и вылез вверх, как дым.

 

КЛЕОН.

 

Народ! отмщай Аристократам злым

За друга своего!

 

ЖРЕЦ, СТРАТОКЛ и ДРУГИЕ.

 

Нет!

 

КЛЕОН.

 

Выслушай!

 

КСАНТИППА.

 

Без крика

Своим путем

Спускайся вниз.

 

КЛЕОН.

 

Спущусь — чтобы подняться выше!

 

КСАНТИППА.

 

Где ключ? (Наксия подает). Войдем.

 

ЕВГАЛИЙ, Клеону.

 

Ах! спускайся тише, тише!

 

АЛКИНОЯ.

 

Как! ты боишься за него?

А не его ль сей час вы все бранили смело?

 

ФЕОГНЕЙ.

 

Нет хитрости женской хитрей ничего!

 

СТРАТОКЛ.

 

Как! и они его бранили?

 

АЛКИНОЯ.

 

И за дело!

Они Клеону в грабеже

Пречестно помогали,

А он бессовестно их грабил в дележе.

На Всадников они ж крамолу подобрали.

(В представлении после*  помещается следующий стих:

Когда бы удался их план;

а после под знаком**

То верный вам Аристофан…

и далее; все же стихи, отмеченные между сими знаками » для ускорения действия не говорятся на сцене.)

«*А он, пока Аристофан играл

Лице его на сцене,

В дому моем Силена представлял;

Они же, бедные, в пыли, в жару и в пене

Афины все обегали кругом,

Пока Силен своим покойным сном

Безбожно их лишал покоя.

 

ХАВЕС.

 

«Нет, ты…

 

СТРАТОКЛ и ЖРЕЦ.

 

Не прерывай!

 

НАРОД.

 

Не прерывай!

 

СТРАТОКЛ.

 

«Прелестной речью, Алкиноя,

Обворожать умы и души продолжай!

 

НАРОД.

 

Продолжай!

 

АЛКИНОЯ.

 

«Хавес, мне кажется, винит меня в обмане;

Но вся вина

Вина,

И сна.

Когда б Клеон проснулся ране,

То не случилось бы так много зла:

Комедия б конечно не пошла,

Не веселились бы Граждане,

Народ бы все страдал,

Клеон еще б не перестал

Чужим именьем богатиться,

И даже б с ними стал,

Быть можешь, совестней делиться;

Не посрамились бы бесстыдство и обман,

**И милый вам Аристофан,

За пламенную страсть к отечеству и славе

В Пирее б, по словам Клеоновым, тонул;

Но Казнодар заснул,

Все проспал, и они, бесспорно в праве,

Как водится, его бранить

И, может быть, с Аристофаном вместе

И мне за зло случившееся мстить.

И так не должно ли счастливейшей невесте

Не за себя, за жениха так славного просить:

Народ, хранимый сам эгидою священной,

В награду дара и заслуг,

Ты охрани его от злости обличенной:

Клеон твой льстец, Аристофан твой друг.

 

СТРАТОКЛ И НАРОД.

 

Аристофан наш друг!

 

СОЗИА.

 

А вот и льстец: при первом взгляде

Не ошибешься в нем.

 

 

 

ЯВЛЕНИЕ ПОСЛЕДНЕЕ.

 

Все.

 

КСАНТИППА, отворив дверь Клеону.

 

Иди ж не потупляя глаз.

 

КЛЕОН.

 

Нет, всем гляжу в глаза, и я не в первой раз(Однажды Клеон, наряженный Вакхом, выскочил из пиршества перед народом. Афинские письма.)

Народу мудрому кажусь в таком наряде.

Не оскорбят его ни грозды, ни цветы;

И с Фемистоклом честь победной колесницы

Делили молодые Жрицы

Богини красоты (Фемистокл въезжал торжественно в Афины и четыре прелестницы, или Жрицы Киприды, сидели с ним на триумфалыюй колеснице);

Но обвинять….

 

НАРОД.

 

Молчи!

 

ЖРЕЦ.

 

Прилично ль обвиненье

В дни Вакховых торжеств?

 

АРИСТОФАН.

 

Прошу о позволеньи

Клеону говорить: я смело говорю

Всем правду, и ни чьих речей не побоюся.

 

СТРАТОКЛ.

 

Пусть говорит.

 

КЛЕОН.

 

Благодарю.

Аристофану я не меньше всех дивлюся.

И бывши им безвинно оскорблен,

За славный дар его пред всеми с ним мирюся.

Служа Республике, от всех я принужден,

Радея ей, терпеть насмешки и укоры:

Винить все люди скоры,

Но вникнуть в истину ни в ком терпенья нет!

И мог ли Казнодар всем сделаться угодным?

Но Антимах, сам Комик и Поэт,

Просил не позволять комических клевет

В позор избранникам народным;

А потому

Народу самому.

Не за себя вступаться я намерен.

Пускай меня винят,

Бранят:

Народ во мне, в народе я уверен.

Но род комедии быть должен запрещен,

Которым даже сам Перикл не пощажен!

Ругательства хвалить толпа невежд привыкла,

И бранью честного бесчестный восхищен!

 

АРИСТОФАН.

 

«Да ты хвалил меня, как я бранил Перикла(Обвинение Клеоново и ответ Аристофанов исторические).

 

КСАНТИППА и НАРОД, хохочет.

 

КЛЕОН.

 

Кто? я?

 

АРИСТОФАН.

 

Да, ты.

 

КЛЕОН.

 

Когда, при ком и где?

 

АРИСТОФАН.

 

Всегда, при всех, везде.

Не правда ль?

 

СТРАТОКЛ, ЖРЕЦ и ПРОЧИЕ.

 

Так.

 

КЛЕОН.

 

Пусть так. (Указывая на Хавеса). Но вот законник строгой,

Вступясь за честь обруганных Граждан,

Докажет всем, кто был Аристофан,

И из Эгина к нам какой дорогой

Пожаловал пришлец.

 

АРИСТОФАН.

«Нет, я родился здесь; Филипп был мой отец (Отмеченные стихи сказаны Аристофаном, и народный смех заставил замолчать обвинителя. Клеопа. Фукид.)

По крайней мере

Он к матери моей всегда был в полной вере,

И с ним я схож лицом,

Хотя не так, как вы с своим отцом

Во всем похожи.

В вас только разницы, что он с быков,

А ты с Граждан сдираешь кожи.

 

КСАНТИППА.

 

Ну! что, ответ каков?

Клеон молчит…. Хвала Аристофану!

 

НАРОД, СТРАТОКЛ и ЖРЕЦ.

 

Хвала Аристофану! (Смеются).

 

КЛЕОН.

Смеются! — Смейтеся, не запрещаю вам,

И из усердия к богам

Обряду Вакхову враждой мешать не стану;

Иду. — Кто друг мне, тот за мной!

 

(Уходит один).

 

КСАНТИППА.

 

Ушел один…. Хвала Аристофану!

 

ИППЕРБОЛ.

 

Ну, что ж?

 

ЕВГАЛИЙ.

 

Пойдем.

 

ФЕОГНЕЙ.

 

За ним?

 

ХАВЕС.

 

Домой.

(Уходят в противную сторону Клеона).

 

АНТИМАX.

 

Иду и я; но все не перестану

Просить Ареопаг, чтоб выдал он

Противу личностей комических закон.

 

АРИСТОФАН, удерживая его.

 

Но выпроси ты от народа прежде,

Чтоб власти не давал бездушному невежде,

Спасителей своих с стыдом не изгонял

И своеволием себя не посрамлял:

Тогда я соглашусь бесспорно,

Что там,

Где все правительству законному покорно,

Где к пользе все течет, как в море чистый ток,

Поэт не смей Граждан осмеивать позорно;

Язви не лица, а порок;

Изображай не зрителей, а нравы;

Соседа не срами соседу для забавы;

Для истины свои все выгоды забудь;

Без злобы и вражды ищи бессмертной славы,

И, зависти на зло, венца достоин будь.

 

СТРАТОКЛ.

 

Достоин ты его: и Алкиною

Достойной мы нашли поэта увенчать.

 

(Ликофора подносит Алкиное венец).

 

АРИСТОФАН, Алкиное.

 

Увенчанный твоей рукою,

Могу ли я сказать,

Что в счастии меня сравняла ты с богами?

 

АЛКИНОЯ, возлагая венец.

 

Я соглашаюсь наконец

Зеленый твой венец

Украсить брачными цветами.

 

(Трубы).

 

 

 

КОНЕЦ.

 

 

 

 

ПРИМЕЧАНИЯ.

 

(1) Действие Пролога составлено из древних обрядов, Амфистерии, дароприношения Вакху и освящения чаш. В сем последнем Жрец показывает народу пустые чаши, которые он осушает над огнем, запечатывает священным перстнем и уносит в святилище; а на другой день выносить сии чаши полные вином, приписывая сие чудо Вакху. Слова Хоров взяты из Эврипидовой трагедии: Вакханки, откуда Ж. Б. Руссо заимствовал свою кантату Вассhus.

(2) Перикл, рожденный в Афинах от Ксантиппа, победителя Персов в Микальской битве, и от Атристы, внучки Плисфена, изгнавшего Пизистратовых наследников, не смотря на знатность рода своего, явился сначала приверженцем простого народа. Кимон и Фукидид, главы знатных Граждан, правили тогда делами республики, и Перикл, силою народной любви и даром слова, изгнал их из Афин. Сделавшись сам властителем, он старался возвышать отечество свое над всеми Греческими странами и держать его под собою. Он, усиля Афинское корабле-ополчение и торговлю, говорил, что: Афины не должны терпеть на морях ни чьего владычества и не оставлять без наказания ни малейшего оскорбления им нанесенного. Выставляя сие правило, он ожесточил Мегарян и возжег Пелопонесскую войну. Клеон и прочие льстецы, а потому и любимцы черни, в свою чреду преследовали Перикла, как главу Аристократов, и он бы претерпел участь изгнанных им, если бы Афиняне, в бедствиях, которыми его же обвиняли, могли обойтись без его гения. То боготворимый, то порицаемый народом, он умер от лихорадки, или следствия заразы, на 72 году от рождения в полноте власти и окруженный славными памятниками его правления. Парфенон, Одеум и храмы Нептуна, Тезея, Кастора и Поллукса воздвигнуты им на золото, собранное всею Грециею для войны против Персов и перенесенное им из Делоса в Афины. Перикл пожертвованием всех Греков украсил один город и купил себе бессмертное имя, которым означаем славнейший век поэзии и художеств. Великий Оратор, глубокий политик, друг Анаксогора, Сократа и Фидия, воспитатель Алкивиада и страстный супруг Аспазии, Перикл, одаренный всеми приятными в общежитии и полезными отечеству свойствами, хотя и не достиг военной славы Фемистокла и Кимона, но Афиняне девять раз торжествовали под его предводительством, и он одержал знаменитую победу над Самосским флотом. См. Плутарх и Афинские письма.

(3) Сем самый Антимах, по словам Аристофана, холодный Комик, восстал против старой комедии, в которой выводились на сцену известные Граждане под их настоящими именами, и в личинах, похожих на них; он же был основателем средней комедии, представляющей настоящие приключения и характеры под выдуманными именами.

(4) Стих, взятый из Аристофана, по которому должно заключать, что Поэты содержали Актеров на свой счет, или на доходы, которые могли приносить им творения их: хотя впрочем рабам и иностранцам запрещено было играть на театре, и состояние Актеров было в таком же уважении, как и всех художкиков.

(5) Аспазия, родом из Милета, была обыкновенного жрицею Венеры; когда Перикл ее увидел, влюбился до того, что отверг свою супругу, и не постыдился торжественно вступить в брак с прелестницей. Страсть, возженная красотой и умом сей необыкновенной женщины, принудила, почти самовластного правителя Афин, вымаливать с слезами у народа пощады жене его, обвиняемой в безбожии. По смерти Перикла Аспазия вышла за Лизиклея, богатого торгаша скотом; но ум и чрезвычайные дарования ее, успели сделать из ничтожного Лизиклея знаменитого Гражданина. Аспазия славилась необыкновенным даром слова; многие думают, что она участвовала в славной речи, говоренной Периклом во второй год Пелононесской войны в честь падших в битве за отечество; одна только из речей ее сохранилась Платоном. Сократ, обучая ее философии и красноречию, сам сделался ее учеником; что видно из разговора, писанного ею, и переданного потомству Цицероном. Сочинитель празднеств Греции выписывает из него нечто касающееся до привязанности Сократа к Алкивиаду.

(6) Выражение дать хор значило позволить представлять пьесу. Оно произошло от того, что хоры были содержимы иждивением Республики, равно как и все расходы на театр производились народною казною. Афиняне старались сделать театральные зрелища столь великолепными, что никакой другой Греческой город не был в состоянии их представлять. Но сии чрезвычайные расходы приносили большие выгоды народу. Два раза в год, т: е: весною в Дионисиалы и осенью в Ленейский праздник (оба в честь Вакху) достаточные Граждане, из всех стран Греции, съезжались в Афины, где только могли видеть театральные представления, и оставляли там большую часть своих доходов. Хозяйственный расчет Афинян даже не возбранял участвовать в их празднествах и самым не- приятелям, т: е: когда они были в войне не с варварами, а с Греками. Фукид.

(7) Иппербол, ремеслом фонарщик, или, может быть, осветитель фонарей по откупу, был столько истаскан по сцене комическими поэтами, что Аристофан смеялся в Ком. Всадники над теми комиками, которые не устают забавлять им народ. Не смотря однако ж на сие, он умел так подбиваться к. любимцам черни, что его однажды выбрали в Амфиктионы, т: е. поверенные Республики на Греческом Сейме. Наконец Алкивиад, чтобы сделать смешным и тем уничтожить остракизм (казнь изгнания), выгнал его народным приговором, и с того времени остракизм исчез.

(8) Аристофан во многих комедиях приписывает Эврипиду разхолождение театрального действия натянутыми философическими изречениями (сентенциями); укоряет его в унижении той драматической поэмы, которою Эсхилл и Софокл возносили людей до богов, и сливали, так сказать, небо с землею, смеется над рубищем, или, как он называет, лохмотьями, которыми Эврипид, чтобы разжалобить зрителей, одевал своих Героев; восстает противу сказочных многосложных приключений и любовной страсти, введенных Эврипидом на сцену, посвященную великим действиям, высоком нравственности и промыслу богов, и не прощает ему роль Федры, принуждающей зрителей сострадать преступной страсти и невольно соучаствовать пороку. Чтобы сказал Аристофан, когда бы он увидел Французские Трагедии, и услышал, что Французы называют себя новейшими Афинянами, а театр свой классическим?

(9) Сие случилось с Аристофаном при первом представлении Облаков. Когда Актер, игравший роль Сократа, вышел на сцену, Сократ встал с своего места, друзья его вскочили с криком, и Комедия уже была увенчана после двух неудач и переправок. Она дошла до нас в третьем своем виде, и почитается одной из самых лучших Драматических поэм.

(10) Название сей улице дано от поставленных в ней Эрмесов т. е: четвероугольных мраморных столбов в рост человеческий или побольше, вверху которых иссекалось, сначала погрудное изображение Эрмеса, или Меркурия, покровителя торговли и промышленности; но потом стали изображать в такой же форме других богов и знаменитых людей. В Ватикане сохранены Эрмесы Перикла, Аспазии, Алкивиада, самого Аристофана и проч.; иногда бюсты были разного вещества с столбами; а иногда на них изображали как у Януса два лица вместе; таковы были соединяющее головы Меркурия и Минервы. Римляне их называли Термами, от Терма, бога рубежей и меж, и ставили их также, как Греки, на улицах, у садов, при дорогах и на межах.

(11) Сия Интермедия составлена из сцены и хоров Вакханок Эврипид. Тр. Майкмейтеферии, или праздника светильников и Агриони ночного Вакхова празднества. Эпизод Жреца, ищущего между освященных дев детей Миния, осквернивших Вакховы таинства, взят из Плутарха: он повествует, что в его время Жрец, по имени Зоил, так вошел в роль, которую он обязан был играть в сей языческой фарсе, что зарезал женщину, признанную им за рожденную от проклятой крови.

(12) Граждане Афинские, оказавшие важные услуги отечеству, или прославившиеся отличными дарованиями, по народному приговору, имели стол в Прифанее на счет республики и, называясь Прифанами, занимали первый места в народных празднествах и зрелищах. См. Афинские письма. (1З) Плутарх и позднейшие философы, выдающие себя за последователей Сократова учения, старались уверять, что Аристофанова комедия Облака, была причиною смерти сего мудреца, забывая, или не хотя помнить, что Облака появились на сцену слишком за 20 лет до осуждения Сократова; но этого еще не довольно: Аристофан, уважаемый в жизни от своих современников, по смерти не избавился и других нападок от тех, которых и название не существовало в его время. Французские писатели прошлого столетия, судя Афины по Парижу, нашли, что первый Греческий комик был буфон дурного тона, что комедии его наполнены непристойными изречениями; но, кажется, им не приходила в голову очень простая истина: что пристойность, как и моды, изменяется по месту и времени: чтобы очень не пристойно было видеть голоногого Алкивиада на бале у Дюка Ришелье, или покрытого огромным париком и распещренного бантами и лентами Грамона на вечеринке у Аспазии; и что Мольерова комедия Георг  Дандин, согнанная за непристойность и даже безнравственность с нынешнего Парижского театра, была сочинена для праздника, который давал Людовик ХIV своей невестке и играна при больших рукоплесканиях в Версали у двора, славившегося учтивостью и хорошим вкусом. Однако же нынешние Французские критики начинают отдавать справедливость нравственным комедиям Аристофана, которого даром и умом нередко пользовался сам Мольер.

(14) Мысли сии извлечены из творений Аристофана; он восставал на философов, полагая, что их учение не столько просвещало умы, сколько воспламеняло негодование против существовавшей религии, не заменяя ее ни чем положительным: и потому Аристофан представил на театре философские умствования рожденными от паров, тмящими свет и крушимыми ветром облаками. Время, кажется, доказало, что не он обманывался. Афиняне, не считая уже себя под неодолимою защитою Паллады и Посейдона, которым переставали верить, потеряли и доверенность на победу: ум заменил душу, энтузиазм покорился расчету, и воины Афинские не находили более ни Марафона, ни Саламины. Победители Ксеркса уничижились пред Филиппом и следовали как жертвы за колесницею Александра. Отвлеченные идеи, или метафизические умничанья завлекли любопытство и самолюбие в лабиринт недоумения и противусмыслия, и породили равнодушие к дельному и полезному. Тогда поколебались наследственные понятия о добре и зле, или правом и неправом, которых Аристофан тщетно оживотворял на сцене. См: Облака. Связи гостеприимства, родства, согражданства, единородства, ослабли; не скрепленные ни религией, ни преданием предков, ни взаимным уважением Граждан, Афины — распались. Алкивиад, показавший пример явного презрения к богам, людям, законам и нравственности, равно как почти все тридцать тиранов, совокупно губивших Афины, вышел из Сократовой школы, произведшей также Ксенофонта и Аристотеля. Сия противуположность показывает, что мудрый Сократ и божественный по словам язычников Платон, образовали ум и не могли учить злу, чуждому их мыслей и сердец: но полное различие чистого света истины было свыше их возможности. — Просвещенные откровением, мы знаем, что одной человеческой мудрости недостаточно для искоренения религиозных заблуждений, без вреда обществу, которое связывается, крепится и долгоденствует верою, в какую бы наружность она ни была облечена; и, кажется, Аристофан и Софокл предчувствовали сию истину. Вдохновенный дар, или душевный взор поэта не один раз прозревал вдали то, чего и по самом событии не совсем постигает обыкновенный ум. Приверженный к вере, престолу и отечеству Жильберт, обличая Софистов прошлого столетия, предсказывал также, как Аристофан, едкими сильными стихами ужас богоотступной революции: Проповедники Филантропии бесчеловечно погубили молодого поэта, и хотели истребить самую память о нем. Аристофан был счастливее Жильберта: он покойно умер, многократно увенчанный согражданами и уважаемый современниками; зрелые плоды его опытной музы, служат еще неисчерпаемым источником мудрой веселости и верною живостью его века и отечества; имя его в течении двадцати двух столетий пребыло незабвенным; хотя непримиримая философия и в гробе не дает ему покоя.

(15) В комедии Всадники, Аристофан представляет Клеона любимым рабом легковерного старика, то есть, Афинского народа, и называет его Пафлогонцем, именем, сделанным из сложного глагола шуметь кипящею водою, которое Фукидит находит приличными характеру Клеона; и так Актер, представлявший сие лице, должен был явиться на сцену в одежде раба с маскою, похожею на Клеона; но Алкиноя предлагает Аристофану, внезапно принужденному играть, вместо Калистрата, заменить маску одеждою Казнодара, чтобы произвести вернее действие, т: е: быть признанному за Клеона при самом появлении на сцену. В сем случае, сочинитель комедии воспользовался неоспоримым правом всех сценических поэтов заменять историческую точность вероподобием, извлеченным из обстоятельств главного содержания и характеров пьесы и представлять для усиления и полноты действия не только то, что было, но чтобы и могло быть. Примеры сей сценической лисенции находятся во всех исторических драмах а и даже драматических хрониках Шекспира, признанного вернейшим оживотворителем истории; но к которому часто можно приноровить Итальянское изречение: Si non e vero, e ben trovato.

(16) Фемистокл, славный Афинский полководец, и Аристид праведнейший из Греков, оба спасители Афин, были из них выгнаны остракизмом, или приговором народа. Фукид. Корнел. Непот. — Великие доблести и слава оскорбляли пришлецов, часто управлявших Афинским легковерием: они устрашали чернь, жаждущую самоуправства, привязанностью знаменитых Граждан к великим мужам, прославляющим их отечество. Аристид спросил одного из загородных жителей, требовавшего с прочими его изгнания: „Знает ли он Аристида?» — ,,Нет.» — „За что ж ты хочешь его выгнать?» — „За то, что мне надоело слышать о его добродетелях.» — Плутарх и Корн. Непот.