Маланья — голова баранья

Автор: Лесков Николай Семенович

Маланья - голова баранья


     

                    (Сказка)

     В одном  глухом  и  отдаленном  от  городов  месте  была  большая гора,
поросшая дремучим лесом. У подошвы горы  текла река,  и тут  стояло селение,
где жили зажиточные рыболовы и хлебопашцы.  От этого  селенья шла через  лес
дорожка  в  другую деревню, а  на этой дорожке в стороне  на  полянке стояла
избушка, в которой  жила  бедная  женщина по имени  Маланья, а  по прозванию
"Голова баранья". Так прозвали ее потому, что считали ее глупою, а глупою ее
почитали за то, что  она  о других больше, чем о себе, думала. Если, бывало,
кто-нибудь попросит о таком,  что нельзя сделать без того  чтобы лишить себя
каких-нибудь выгод, то такому человеку говорили:
     - Оставь меня в покое; мне это не выгодно  - вон там на пригорке  живет
Маланья-голова баранья: она не разбирает, чтоб ей выгодно и чтоб невыгодно,-
ее и попроси,- она, небось, сделает.
     И человек  шел на пригорок и  просил  у Маланьи,  и  если она могла ему
сделать, о чем он просил,- то  она делала, а если не могла, то  приветит, да
приласкает и добрым словом утешит,- скажет:
     - Потерпи,- Христос терпел и нам велел.

     У Маланьи избушка была крошечная, так что только можно было повернуться
около печечки,  а  жили здесь с нею сухорукий  мальчик  Ерашка,  да безногая
девочка Живулечка сидела на хромом стуличке.
     Оба  они были не  родня  Маланье-голове бараньей, а чужие,-  родных  их
разбойники в лесу закололи, а их бросили; поселяне их нашли и стали судить -
кому бы их взять? Никому не  хотелось брать безрукого да  безногую,- никогда
от них никакой пользы не дождешься, а Маланья услыхала и говорит:
     - Это вы правду,  добрые мужички, говорите: без рук, без  ног ничего не
обработаешь,  а  пить-есть  надобно:  давайте   мне   Ерашку  с  Живулечкой.
Случается,  что  мне  одной есть нечего -  тогда нам втроем  веселей терпеть
будет.
     Мужички захохотали.
     - Беззаботная,- говорят,- Маланья,- прямая ты голова баранья,- и отдали
ей и Ерашку, и девочку Живулечку.
     А Маланья их привела и оставила у себя жить.
     Живут часом с квасом, а порою с водою. Маланья ночь не спит: то богатым
бабам  пряжу прядет, то мужикам  вязенки из шерсти вяжет,  и мучицы,  и соль
заработает, и  хворосту по лесу наберет - печку  затопит  и  хлеба спечет, и
сама поест, и Ерашку с Живулечкой покормит.
     Сошлись перед вечером у колодца домовитые бабы и спрашивают Маланью:
     - Как ты, Маланья-голова баранья, с ребятишками прокуратничаешь?
     - А все хорошо, слава Богу,- отвечает Маланья.
     - Чем же хорошо? ведь они у тебя бессчастные!
     - А  тем,  бабоньки,  и хорошо, что  они бессчастные,-  что на  их долю
немного нужно.  Если бы они были  посчастливее  да позадачливей,-  мне бы не
послужить  ими  Господу Богу,  а как они  плохие да  бездомные, что я  им ни
доспею - все это для них лучше того, как если бы я их не  приняла да об  них
не подумала.
     Покивали бабы головами и говорят:
     - А ты еще вперед-то подумала ли: что с ними будет?
     - Нет,- говорит Маланья: - я об этом не думала.
     - Да как же так можно? Надо всегда о переду думать!
     А Маланья отвечает:
     - Что пользы думать о том, чего знать невозможно, даст Бог день -  даст
и пищу на день, а ночью нам всем есть покой на печечке.
     - И то правда,- сказали бабы,- они - плохие,- может быть, и умрут скоро
на твое счастье! А Маланья руками замотала.
     - Что вы! что  вы! - говорит,- зачем смерть звать: я ее к себе на порог
не хочу - пусть она за дверьми присохнет.
     Домовитые бабы распотешились и рассмеялись:
     -  Ну, Маланья,- говорят,- голова баранья,- да какая же  ты  удалая  да
смешная: саму смерть у порога засушить хочет.

     Пошла Маланья к Ерашке с Живулечкой - понесла им водицы напиться дать и
ее согреть в  горшке,  да  головенки  вымыть  у припечка,  а  бабы  стоят  у
колодца,-  вслед ей смотрят и пересмеиваются. А к ним из лесу выходит старый
старичок, на две клюки опирается.
     - Бабоньки,- говорит,-  кто у  вас тут  есть на селе жив  человек,  что
пущает к себе неимущего путника?
     А бабы ему отвечают:
     - А ты чей человек и как тебя звать по отчеству?
     Старик отвечает:
     - Странник  я  света  божьего,  и  имя  мне Живая Душа  на  костыльках;
приустал в пути да уснуть хочу
     -  Мы не знаем  тебя,-  отвечали бабы,- и пустить к себе без мужиков не
смеем, а мужики у нас строгие да грозные - придут, заругают нас.
     - Что же, вы,  видно, своих мужиков больше Бога боитесь. Бог-то,  ведь,
велел принять и покормить неимущего.
     Бабы отвечают:
     - И  то  правда твоя,  странничек: Божье слово помним, а  человеческого
боимся.
     Живая Душа покачала головой и говорит:
     - А  ведь  это, бабоньки, по  худу быть - так бы ведь вовсе не надобно.
Пойду к самим мужикам: у них попрошусь.
     Пошел к мужикам, и мужики его не пустили.
     - Кто тебя  знает,- сказали,- может быть,  ты слабым  прикинулся и  сам
разузнать  хочешь, где у  нас дорогое добро лежит, да ворам открыть, а может
быть, у тебя на теле прыщи да вереды, а у нас избы чистые  и полы стланные -
иди-ка  по  тропиночке  в  гору,  там есть  бедная  избушка  -  в ней  живет
Маланья-голова баранья, она всех пущает и тебя пустит.
     - Спасибо вам, добрые хозяева,- отвечал старичок  Живая Душа и пошел  к
Маланье.
     А  Маланья увидела его  из окна и послала безрукого Ерашку, чтобы звать
его ужинать.
     Ерашка добежал к старику и кричит:
     - Иди-ко-сь,  дедко:  тетушка  Маланья наварила горшок  снытки, сольцой
посолила, зовет тебя ужинать.
     Старик Живая Душа погладил Ерашку по голове.
     - И то,-- говорит:- к вам иду. Другие-то не пускают.
     И только влез в избу,- тесно стало и сесть не чем, а Маланья говорит:
     - Садись, дедушка, со ребятками ешь, а я постою Сел дедко и поужинал, и
заговорил по-учтивому и по-ласковому.
     - Спасибо,- говорит,- тебе, что не спросила, откуда  я и как меня звать
по имени, а посадила хлеба есть. Я теперь пойду в лес - у тебя тесно -  всем
нам лечь негде.
     -  Что ты! что ты! Живая Душа  божия!  В лесу медведи  и  волки ходят -
разве я тебя  ночью туда выпущу! Всем место  будет. Вот Ерашка  на печку,  а
Живулечка за печку, а ты  тут протянись, где простор опростается, а  мне мое
место найдется.
     - Ну,  будь по-твоему,  - сказал старик, а сам думает "Где же это ей-то
самой место будет?"
     Лег, покрылся своей ветошью, да и уснул с одного вздоха от усталости, а
после третьих петухов проснулся - и  видит Маланья стоит на  ногах  и прядет
кудель, которая у нее на колочек под потолком приткнута,
     Посмотрел на нее старик одним глазком и говорит:
     - Да ведь это ты, тетка, должно быть, и не ложилась.
     А Маланья отвечает:
     - Да мне, Живая Душа, и не хотелося.
     Старик покачал головой и говорит:
     - Ну-ну-ну!  Водил,  водил меня  Господь долго по свету; думал  я,  что
позабыл  он меня  и  покинул, а  он привел меня в отрадное  место и сподобил
узреть любовь чистую. Скажи теперь мне за то в одно слово, что у тебя есть в
желании - и тебе то у Бога и выпрошу.
     А Маланья говорит-
     - Что мне  недостает?  я и так всегда радостна, а желаю  только,  чтобы
смерть моего  порога  не переступала,  а  если придет, так  чтобы  за дверью
присохла.
     Старик отвечает:
     - Что ж, - так и будет.

     Ушел старик, а смерть  вот же тут и жалует; наряжена богатой казачкой в
парчовом  шугае  с золотою  пикою, юбка штофная,  на  боку стальная коса  на
золотой  цепочке,  чеканной на  манер мертвых костей человеческих,  вся рожа
накрашена, черные зубы во рту белым платочком заслоняет и в избу просится.
     - Покажи,- говорит,- мне детушек-голубятушек, я им принесла по медовому
груздочку и по точеному яблочку.
     А Маланья как взглянула  на нее,  так  и признала  ее, что это смерть,-
вскричала ей:
     - Хорошо им со мной и без яблочек, а тебя  бы лучше не было, и присохни
ты на одном месте.
     Та и  присохла и не может оторвать ног от того места,  где  пристала, а
Маланья ее сухим хворостом заслонила, чтобы не видать ее было.
     И  славно бы дело сделалось, да пошли от селения ужасные стоны и слезы:
сильный слабого теснит и бьет без милости, и нет на злодея в жестоком сердце
его  никакой угрозы,  и  как были люди жестоки, то стали еще жесточе того, и
приходят к  Маланье всякий день столько  несчастных, сколько она во всю свою
жизнь не видала, и она уже не  может помогать им, и слышит, как они плачут и
смерть кличут: "Смертюшка-матушка,  где  ты  завеялась! зачем  мир покинула!
приди, укрой нас от  злодеев наших немилостивых - без тебя они зазнались без
памяти!"
     Тут Маланья ума хватилась.
     -  Это я,-  говорит,- дура, все лихо наделала, захотела поправлять дела
Божии - чему быть, а чему не быть сотворенному. И завяла смерть, а заслонена
у меня кучкой хвороста.
     -  Ах, спусти ее, матушка, умилосердися! Ведь вот уже  сто лет у нас ни
одних  похорон  не было,  и обессердечили люди жестокие, а  мы  состарелись,
измаялись. Спусти ее и их убрать от больших грехов, и нас - от страдания.
     И пошла  Маланья,  развалила  хворост,  а смерть-то  так уж не  румяною
казачкой глядит, а как паутиночка, и коса у ней вся заржавела.
     - Иди, куда тебя Бог послал! - сказала Маланья смерти: и та колыхнулась
и поплыла к селу паутинкою по сжатому полю, и послышался вскоре погребальный
звон, и перекрестились бедняки и встрепенулись богатые мужики.
     -  Мы,  было, думали,-  она навсегда кончилась, а вот она, как змея, из
хворосту выскочила. Нельзя век лютовать и властвовать.
     А убогие крестились и сами в гробы ложились.
     - Устали,- говорят,- наши косточки - насилу дождались земли горсточки.
     И обошла смерть все село за лесом и убрала все, что было нужно убрать,-
а с другими вместе и Ерашку, и Живулечку, потому что было уже и безрукому, и
безногой  более  чем по сту лет, а  Маланья  осталась жить и все живет,  как
прежде жила, и все то же делает, что и прежде  делала, и все те умерли,  кто
звал  ее  "Маланьей-головой бараньей", и сама  она  это имя позабыла. И  как
смерть обойдет весь свет да придет к ней и спросит:
     - Как тебя звать?
     Она старается вспомнить и никак вспомнить не может и говорит:
     - Не  знаю - верно, мое имя переменилося.  Смерть стала вопрошать; "как
имя  этой  женщине?"  А  ей  в ответ и упал  с неба  белый, как снег, чистый
камень,  как  сердце  обточенный,  и  на  нем  огнистым  золотом горит  имя:
"Любовь".
     Увидела это смерть и сказала:
     - Ты не  моя,-  нет твоего имени в моем приказе: любовь не  умирает: ты
доживешь до  тех пор, когда правда и милосердие  встретятся, и  волк ляжет с
ягненком и не обидит его.
     Прокуратить - проказничать, отлынивать от работы.