Сон

Сон.

( Сочинение Байрона. )

 

I.

 

В нас жизнь двояка: сон имеет мир свой,

Предел двух царств , здесь бытием и смертью

Зовомых ложно; сон имеет мир свой,

И дикой сущности пространный край;

В виденьях сна свое есть бытие:

Свои мученья, радости и слезы:

Их след тягчит нам мысли на яву,

Нам облегчает бремя бед, они

Часть времени сей жизни, часть самих нас,

Глашатаи бессмертья; появляясь

Как призраки протекшего, вещая

О будущем, они имеют власть,

Тиранство мук и наслаждений; то,

Чем не бывали мы, из нас творят,

Колеблют дух мгновенной тенью, страхом

Пустой мечты. Не тень-ли и они?

Не тень-ли все, что было? Что-ж они?

Творения души? Душа властна

Дать бытие мирам и населить их

Светлейшими всех знаемых существ

И даровать бессмертье существам сим.

Мне памятно виденье, может быть,

Мечтанье сна: мысль наша и во сне

Объять способна годы, сократить

В единым час деянья долгой жизни.

 

II.

 

Я видел: два младыя существа

Стояли вместе на холме прекрасном;

Холм зелен был, с отлогим, гладким скатом,

Как мыс последний длинной цепи гор;

Лишь вод не зрелось у его подошвы,

Но жизни полная картина: рощи,

Поля, златые жатвы и местами

Людей жилища, и кудрявый дым

Вставал над сельскою их кровлей; холм

Увенчан был древами, как короной,

Кругообразной рощей, насажденной

Рукой людей, а не игрой природы.

Их двое, юноша и дева, там

Смотрели, стоя, дева на окрестный,

Как и сама она, прекрасный вид,

А юноша на деву; в обоих

Блистала юность, в деве красота;

Но в юности они не равной были.

Как полная, всходящая луна

Уже вступала дева в зрелый возраст,

И юноша моложе был летами,

Но сердце годы упредило в нем;

Ему один был в мире милый образ,

Начертанный в душе его глубоко,

И образ сей- тогда ему сиял:

В ее дыханьи, в бытии ее,

И в голосе, и в зреньи, он имел

Дыханье, голос, зренье, бытие.

Он трепетал, безмолвно ей внимая,

II лишь ее очами видел мир;

В себе самом уже не жил он: ему

Она лишь стала жизнью, океаном

Для помышления его потоков:

При каждом звуке слов ей, при каждом

Ее движеньи, в нем кипела кровь,

Пылали щеки и бледнели; сердце-ж

Не ведало причины бури сей;

Но дева с ним сих чувств не разделяла

И не к нему ее летели вздохи:

Он был как брат ей, но не боле; братом

От детских лет звала его она,

Ни племени, ни рода не имея,

Последняя могучих предков отрасль.

И имя брата было для него

И сладостно и вместе ненавистно.

Зачем? На это отвечало время,

Когда другим ее дышало сердце;

Но и тогда уже любила тайно

Она другого, и с холма смотрела,

Не мчит-ли друга к ней поспешный конь.

 

III.

 

Мое виденье изменилось. Мне

Мечтался древний замок, и стоял

У врат его привязан конь, и в зале

Я юношу увидел моего.

Он быль один, был бледен и ходил,

Вперед и взад поспешными шагами;

Потом он сел и взяв перо, слова

Неявственные для меня писал;

Потом склонился на руку главой,

И в судорожном вздрогнув исступленьи,

Вскочил и с диким скрежетом зубов

Терзал в куски начертанные строки,

И вдруг, без слез утихнул и разгладил

Чело свое насильственным покоем.

Когда утих он, появилась дева;

Улыбкою цвели ее уста,

Но ей любовь его была не тайна:

Она уж знала, скрыть сего не льзя,

Что тень ее его мрачила сердце,

Что он страдал; всего-ж она не знала.

Он встал, и тихо за руку взял деву;

В чертах его видна была скрижаль

Неизъяснимых мыслей, и чрез миг

Она исчезла, также как возникла.

Покинув руку, тихою стопой

Пошел он, будто не прощаясь с девой;

Они расстались, улыбаясь оба,

И вышедши из крепких замка врат,

Он на коне пустился в даль, и боле

Нога его в том замке не бывала.

 

IV.

 

Мое виденье снова изменилось.

Уж юноша достигнул зрелых лет;

Он по пустыне знойных стран скитался,

И там пила душа его свет солнца.

Он окружен был мрачными мечтами,

И был не то, что прежде: на водах

И на земле он стал бездомный странник.

Вокруг меня, как волны океана,

Носилися толпою привиденья,

И с ними он; и наконец, я видел:

Он спал, полдневным зноем утомленный,

Меж падшими колоннами, в тени

Развалин, стен разбитых, переживших

Строителей, жильцов их имена;

И близ него, на берегу ручья,

Паслись верблюды, кони, и на страже

Стоял в широком платье человек,

И многие другие там — же спали,

И над главами их светлело небо,

Столь ясное и чисто-голубое,

Что только Бог единый зрелся в нем.

 

V.

 

Мое виденье снова изменилось.

Супругой стала дева, и супруг

Любил ее не более, как он;

В своем дому, далеко от него,

Она жила в кругу детей прекрасных;

Но на челе ее была видна

Оттенка грусти, внутренней борьбы

Непреходящий след; в ее очах

Уныние и не покой, как будто

Тягчили их непролитые слезы.

Какая — ж грусть ее? С ней было все,

Что мило ей, и тот далеко был,

Кто мог тоской, надеждой иль желаньем,

Невинные ее тревожить мысли.

Какая- ж грусть ее? Не быв им страстна,

Она ему не льстила и надеждой,

И он не мог быть часть того, что душу

Снедало ей: лет прошлых привиденья.

 

VI.

 

Мое виденье снова изменилось.

Мой странник возвратился; я его

Пред алтарем с невестою увидел,

С прекрасной девой, но не с той, что солнцем

Для вешних дней его была; когда он

У алтаря стоял, его чело

Оделось страшным мраком, и опять,

Как прежде, в древнем замке, грудь его

Потряс внезапный судорожный трепет

И на лице видна была скрижаль

Неизъяснимых мыслей, и чрез миг

Она исчезла, также, как возникла,

И он стоял спокоен, и обет,

Сам слов своих не слыша, произнес;

И все смешалось вкруг него: он видел

Не то, что было, быть долженствовало,

Но древний замок, памятную залу

И незабвенное прощанья место,

И день, и час, и мрачность, и сиянье.

Все, что ко времени тому и месту,

Что относилось к деве роковой,

Повергнулось меж ним и светом дня.

Зачем оно пришло в такую пору?

 

VII.

 

Мое виденье снова изменилось.

Ее, владычицу его души,

Едва узнал я: так ее томил

Недуг душевный! Ум ее блуждал,

Глаза утратили природный блеск; она

Смотрела взором не земным, казалась

Царицею мечтательного мира,

Безсвязные соединяла вещи

В бродящих мыслях, умственно обыкла

Незримое другими созерцать —

И это свет безумством называет!

Но мудрость мудрых большее безумство;

Такое зренье — страшный Неба дар:

Сей истины волшебный телескоп

Сокрытую мечтаний далью жизнь

К нам приближает в полной наготе,

И хладную творит хладнее сущность.

 

VIII.

 

Мое виденье снова изменилось.

Опять, как прежде, странник одинок;

Все существа с ним бывшие, исчезли,

Или возстали на него; он стал,

Раздорами, враждою окруженный,

Погибели и разрушенья метой;

Мученье было яств его приправой,

Пока, как древний Понта властелин,

Обык питаться ядом он — и яд

Не отравлял, но был ему род пищи,

Обык жить там, что многим было смертью.

Людей чуждаясь, стал он другом гор;

С звездами, с духом бдительным вселенной

Держал беседу, и они его

Своим волшебным тайнам научили;

Ему была открыта книга ночи

И глас из бездны возвестил ему

Чудесное и тайное: Да будет!

 

IX.

 

Мое видение исчезло; в нем

Уж не было дальнейшей перемены.

Виденье странное: как на яву

Видна в нем доля сих существ: погибнуть

Одной в безумстве, в горе обоим.

 

М. В.

 

Московский телеграф 1827