Сокольники 14 века, Княжение Димитрия Донского (отрывок из исторической повести)

(отрывок из исторической повести)

 

Сокольники

14 века, Княжение Димитрия Донского

 Кто такова была Мария.

 

Светло и торжественно вспыхивал пурпурный восток рдяными огнями, пламенно и величественно выдвигалось солнце ясное, багряным щитом вскатываясь на безоблачные долины голубого неба весело раскинутого над тихоплещущей Яузой лениво катящей струи свои и над злачной долиной роскошно устланной изумрудами ковров.

Спокойно и радостно юная Мария преклоня колена стояла на холме,  встречая светило небесное и воздев руки к небу, взором умиленным как будто бы просилась на него. Повсюду развивалась очаровательная картина! Пред ней как метеор блистало ослепительное солнце и мелькали пологи небосклона в светлом зеркале реки и полных озер молчаливо лежащих в тесных рамах своих. Около нее растягивались кусты гирляндами кудрявыми, и долины на коих улыбались цветы, ласкаемые утренним зефиром. Сладостное дыхание весны казалось возсылало благоуханием своим — фимиам Всевышнему, за нею и вдали, недвижно стояли зеленою стеною гордые сосны дремучего Сокольничьего бора, сквозь который прокрадываясь лучи солнца представляли как будто бы освященный храм, в котором мерцает лампада повешенная в небесах. — Как восхитительно сияла природа, но как пленительна была Мария!

Несясь младенческою душою на Небеса она гляделась в них как в чистое зеркало, цвет эфирного свода отражая в лазурных очах своих. Она молилась, молилась с жаром и слеза светлая как перл, тихо скатилась с бирюзы глаз ее. Очаровательно рисовался стройный стан ее в сгибах одежды, легкой, как воздушной покров Серафима, лилии на ланитах ее прелестно обвивались бледною розою, нежно оттеняясь в них, цепь кудрей светлокаштановых волос ее, мягких как пух лебедя, частию обнимала шею, частия застилала волны полных грудей ее роскошно дышущих негою. Вся она — облечена была в формы небесные, вся она — была прекрасна, вся она — сияла как в лучах! — Кто бы увидя ее не сказал что это лучшее создание Всемогущего? Чей взор приметя ее не прильнул бы к ней, не сделался неподвижным как оп видения райского?

Об чем же молилась прелестная Мария? Душа ее невинная как голубь, дышала только Небом. Безызвестно как скромный ландыш разливала она цвет свой, разливала благовоние красоты своей под тенью уединения, быв покинута отцом своим еще в пеленах младенчества, она на разу не согревалась в его объятиях, ни разу не склоняла головы своей на грудь родного. Он был честный гражданин отечества и нежный отец семейства, рано смерть увела его от жизни. Замыкая глаза свои и благословляя в последние детей, прощаясь с милою супругою, он препоручал их милосердной заботливости Бога, единому покровителю сирот и крест родителя осенил колыбель Марии. Она покоилась в ней как чувство добродетели почивает в невинной груди человека; в счастливом неведении она не знала цены утраты своей и открыв глазенки не обводила их кругом искать родителя, не спрашивала: где он? надолго ли покинул меня?

Теплые молитвы родитей о милых детях доступны престолу Всевышнего. Неутешная вдова осталась с двумя малютками, из коих старший был сын, а Мария младшая. Долго они  поцелуями своими спирали слезы с лица нежной матери, но наконец время взяло над печалью права свои и она утешаясь детьми, исполнила долг завещанной от природы и помощию трудов своих, воспитала их.

Александр перешагнул уже за рубеж двадцатилетнего возраста он был добрый, чувствительный юноша, но грозный опыт напрактиковал уже его разсудок; он любил и черная измена черными парами налегла на его сердце, он искал дружбы и бывал обманут, жизнь его была подобна утлой ладье в ураганах бури ищущий пристани у недоступных утесов гордо отталкивающих ее. Сверх того природа отметила его характер врожденною флегмою, приветы самой души его были ничто иное как лобзание могильного остова. Напротив того Мария была вся душа; в жилах ее лился чистый пламень любви, а сердце переполнено было чувствительностию, тихокрылые мечты навевали на него какое то влечение, но ясной взор ее всегда светился невинностию, как вдохновенная молитва. Она любила, она обожала — одну природу, в ней вмещала все наслаждения жизни, все дары юности, на лице ее сияла какая-то умиленная томность, свозь которую проглядывал живой нрав и этот милый проблеск одевал ее какою то пленительною выразительностию ни чем невыразимую. Любовь в сердце ее горела к нежной матери, брату, и двоюродной сестре, (также сироты,  жившей с ними вместе) которая быв подругой юности ее, делась с нею сердцем и мечтами. Вместе нежели они взоры на восходящее солнце, вместе прощались и с закатным лучем его, вместе встречали вдохновительную луну, вместе молились и плакали быв растроганы мечтами увлекательными!

Мария вступила уже в тот возраст, в котором переменяется период жизни, когда ясное детство пройдет чуть видимою тенью и нагрянет время любви, то есть время бурь. Я сказал что избытки чувств своих Мария передавала Надежде, сестре и другу своему и живя в безпечном счастии казалась была бы довольно жизнию, нет, иногда душа ее, тая в себе стремления ей неведомые просилась наружу как будто бы готова была вырваться из удушающих пределов своих как будто бы ей было в них тесно!

Когда она предавалась восхитительным ощущениям, сердце ее тонуло в сладостном забытьи, и в очаровании восторженных чувств! Иногда какое-то тихое уныние бледною струею проливалось по лицу ее, ей делалось всё грустнее, грустнее, тоска давила ее сердце и выжимала слезу непостижимой скорби, она не знала еще чего недостает ей не знала что чувствительному сердцу потребно сердце умеющее понимать его, таящее в себе такое же милое ощущение, что эти ощущения при взаимном участии становятся светлее, мысли не умирают в зародыше, а развиваются смелее, что для того потребно другое существо, а не сестра ее, которая со всею заботливостию друга не убаюкивала ее в горести, когда она иногда опускаясь в объятия ее с глазами полными слез, говорила: мне что то скучно! Но облако грусти не надолго занавешиваю красоту ее, какой нибудь полевой цветок, пение жаворонка или малиновки, облегчало ее груз несколькими каплями слез и она опять с светлой улыбкой радости преклонялась свободно на лоно родной природы; до тех пор пока опять уединение, тихое журчание ручья, прощальной луч солнца, дрожащее мерцание луны, завывание иволги не погружали ее в задумчивость, не давали пищи ее меланхолии.

Мария хотя и была ограничена одной семьей своей, но довольно видала мущин когда с мaтерью и сестрою ходила в праздничный день в церковь, они жили в скромном домике недалеко от новорожденной Москвы окруженном излучистым берегом Яузы, по бокам его стлались мягкие долины, а дремучий Сокольничий бор безграничною панорамою растягивался около всего его, сквозь средину которого прокрадываясь змеилась Яуза, охватывая с обоих сторон густые опушки соснового леса оперенные безсменною зеленью. Первая церковь выстроенная в Москве была во имя Спаса что на бору, и туда иногда ходила Мария молиться, там видала она стечение вельмож и статных княжих отроков в богато одетых охобнях (*) шитых золотом, но она чуть замечала их возсылая молитвами сердечной фимиан Всевышнему. Когда же по окончании службы юноши быв поражены ее Ангельскою красотою, впивали в неe жадные взоры, толпились в дверях, приветливо кланялись ей, она только с удовольствием смотрела на светлое вооружение их, любовалась блестящими отворотами их одежды когда они отважно размахивали полами ее; она смотрела, сыпала искры — но не загоралась сама.

Церковь Спаса была тогда окружена сосновым бором почему и получила название: Спаса на бору. Здесь во всякий праздник в окружности ее забавлялись юноши метанием стрел в цель и т. п. а юные девушки в несколько отдаленном месте от них, (**) разодетые в цветные летники (***) и онашни (****) с распущенными волосами, перевитыми широким и лентами играли в хороводы, плели венки, пели веселые песни и плясали, плавно переплетаясь друг с другом. Старики под сению раскидистого вяза сидели на лужайке и опеняя заздравные кубки медом златоцветным мечтали: иной о свершении своих походов, иной рассказывал о богатырях Русского солнышка Князя Владимира, и глаза их блистали отвагой огневою, и руки их сжимали крепче кубки янтарные.

Мария посещала иногда здесь подруг своих и бродивши по темному бору встречалась с  юношами, но как робкая серна, легким скоком отстранялась от них. Сердце ее не сохраняло ни одного воспоминания о дне прошедшем и на кого ни взглядывала она, свободное биение его как бы выговорило ей: это не он!

 

Вот он.

 

Как жар горела под золотом кольчатая броня Семила, как флаг радости развeвалось голубое перо на хвостатом шлеме его; и все вооружение облитое лучами солнца как будто бы спорило с огнями его, сыпля миллионы искр! лишь только день начал зажигать края востока, он уже мчался за резвою ланью, направляя на нее стрелу свою, долго излучистым путем мeтала она его за собою из стороны в сторону так быстро, что легкий конь его прозванной Вихрем по бегу своему, только что не терял ее из виду; нетерпеливый охотник начинал уже досадывать и хотел спустить стрелу свою на удачу меткой руки, вдруг лань остановилась! Яуза внезапно блеснула пред ней, она ударилась было в сторону но стрела уже впилась и задрожала в ней! Самодовольно второчил он ее к седлу своему приколов охотничьим ножом и торжественно потащил за собою. Измучась усталостию слез он с лошади и медленно брел вдоль по Яузе, наконец отыскав ручей остановился, жажда палила его, он скинул шлем и почерпнув им воды освежил себя ею. Оглядываясь на все стороны приметил он что далеко откинулся от своих товарищей с которыми вместе выехал на охоту и которые разсыпались в разные стороны леса искать добычи, сдвинул с плеча рог и начал в него подавать им голос. Звонко пронесся стон его по лесу но ни отзыва ни отклика не было, он повторил, — то же безмолвие, которое нарушало только эхо, далеко завывая в горах! —

Однообразное журчание ручья нечувствительно увлекло его в тихую задумчивость, безмолвно отдавшись мечтам упоительным, стоял он опершись на копье, все окружающее его говорило с душой его, в сердце Семила теплилось чувство, нежности, хотя еще не было отверзто любви; весело юность улыбалась ему на поприще жизни, спокойно смотрел он в перспективу будущности, ибо желание его не уносилось далеко, все удовольствия его составляла звериная ловля. С пылкой радостию спeшил он на встречу опасностям как счастливый любовник, под приютную сень для условленного свидания с милой своей, победа всегда венчала, его стремления, он был доволен собою — следовательно и счастлив.

Бывши сыном знатного боярина он мог опереться на происхождение свое, жизнь отца его запечатлена была непогодами того века; старость недавно только вынула меч из рук Михаила, меч иступленный о кости врагов России, лишившись нежной супруги, весь остаток дней своих посвятил он юному сыну, надежде и опоре своей и под его попечительною сению смело как гордой лев, улыбчиво как проблеск надежды, встречал Семил юность свою; природа отметила наружность его резкою печатью благородства и красоты, она вдохнула в него душу пылкую, которая кипела в глазах его, черных и блестящих как полированной агат и вместе нежных как портрет любви. Величаво как кедр развивал он стан свой; прекрасный юноша не долго таился в гриднице родителя и взят был ко двору в число княжих отроков, рука его не слабо уже держала меч, и метко посылал стрелу, гордо как корону, надвинул он в первый раз грозной шлем на голову свою, окутался в латы и приткнул к груди тяжелый щит радостно, как нежный любовник заковывает в свои объятия милую подругу; быстро как на добычу орел, вскакивал он на легкого бегуна и мчался в обгон с ветром. Образец Русского юношества, краса Княжеского двора, он не видал себе соперников ни в чем, не только между ровесниками, но и между старшими себя, красота его не была пайною от зорких глаз женщин, (как ни укрывали их тогда) если случалось ему вызнать милую внимательность их к себе, хотя сквозь прозрачное покрывало, не сердце, но глаза его ласково принимали скромные приветы их, оно не было в заговоре с ними. Он глядел — и любовался, сердце же его билось — но не трепетало, но грудь его только снаружи была облита сталью внутри ее теплилась чувствительность ни кем еще нетронутая, искры падали мимо; судьба еще не подвела ему обрученницу свою и душа его свободная и резвая как ласточка, порхала с предмета на предмет не перкликаясь ни с кем, ни останавливаясь ни на ком. Кстати упомянуть здесь что Семил имел сестру, которая была старее его годом и в путешествии жизни своей остановилась на станции супружества. Они нежно любили друг-друга нежною любовию и муж ее быв добрым и нежным семьянином дома, был также храбрым воином в поле и честным гражданином отечества; он умел признавать достоинства в юном Семиле и отдавать ему долг любви уважения. Я сказал уже что отец их безотчетно доверяясь надеждам жизни, коварно был обманут ими. Любовь супружества на три года только оцветила дни его и смерть самовластительно оторвала от него милую, прекрасную подругу; с тех пор сердце его сжало о ней воспоминание тоскливое, ни чем не утешимое. Бывши мудрым Воеводою долго налагал он тяжесть руки своей на полчища Татар и Ляхов и лучшие дни своей жизни тратил безвозвратою в Капчатской орде находясь там как бы в плену, как человек причиняющий собою много зла врагам отечества. Юные дети его жили долго сиротами в  Москве у дальних родственников и порою тяжко сносили сиротство свое под деспотическим жезлом тиранства, когда жизнь Семила стала на точке самоощущения, когда возраст юношества развил душу его ко всем понятиям он на встрече обновки жизни своей дождался возвращения отца. В пасмурную непогоду жизни его он явился к нему умиленным благовестителем счастия. С тех пор дни отца и детей резвее начали отдавaться вечности. Ненаглядно любовался Михаил милыми детьми, Семил представлял ему собою живой портрет его молодости и все миловидные черты нежной матери своей, с тех пор приютом его были — объятия родителя. Заслуги Михаила отечеству были врезаны в памяти многих неизгладимыми чертами, Семил был взят ко двору и в свите Княжеских ловчих часто езжал с ним на охоту с соколами (*****) а иногда только с товарищами стрелять зверей разного рода изобилующих в тогдашнее время в непроницаемых Сокольниках, в этом то периоде жизни представляю я его теперь.

Окончив молитву свою Мария встала и наслаждаясь освежительным дыханием весеннего утра, гуляла по долине искав незабудок и нечувствительно увлеклась в глубь леса — вдруг раздались звуки рога! Она вздрогнула! но привыкла уже слышать звуки сии часто оглашавшие лес, вдали что то блеснуло пред ней и она стала робко пробираться к тому месту, взоры ее скоро отыскали кольчатую броню Семила которая играя с солнцем привлекла к себе глаза ее. Первым движением ее был испуг, она хотела бежать но невольно остановилась рассмотреть богатыря, погруженного в тихую задумчивость, опершегося на копье и склонившего голову, так что она не могла рассмотреть, хорошенько лица его, в нескольких шагах от него ходил конь щипля траву и влача простреленную лань, неподалеку лежал шлем.

Шелест шагов ее вызвал внимание Семила, быстро обернулся он, но Мария испуганная его движением понеслась и была уже далеко, и он мог только видеть сквозь решетку леса мелькание одежды и взвив белого покрывала ее все более и более теряющегося вдали.

Изумленный сим нечаянным явлением, долго стоял он неподвижно какое-то предвещательное, сладостное чувство облило грудь его наконец он поднял шлем, сел на коня и не по прежнему помчался, но в задумчивости, тихо стал возвращаться домой, все мечтая о сем приключении и вдруг потеряв довольство самим собою, что не мог ни рассмотреть, ни удержать присутствия милой беглянки которое казалось ему было бы для него насладительным. Мария отбежав несколько, остановилась и смотрела издали на его удаление и когда он со всем скрылся, она все видела его, все представляла своему воображению его рассыпанные волосы освобожденные от шлема, его стан, одежду и —предаваясь сему увлекательному мечтанию, тихо склонила головку — и тут то сердце впервые прошептало ей : Вот он.

 

 

Сергей-кий.

 

(*) Верхнее мужское платье

(**) В тогдашние времена девушки хранились в светлицах как товар в кладовой, или нежные цветы в оранжереях и только по большим праздником бывали в общественных местах и юноши приглядывали на них не чрез лорнеты, но сквозь стекол, так как мы теперь любуемся золотым ананасом смотря в теплицу сквозь стекло. Соч.

(***) Летние женские платья.

(****) Верхнее женское платье.

(*****) От чего Сокольники и получили свое название.

 

 

Цинтия,  альманах на 1832 год.