В дни междуцарствия

В ДНИ МЕЖДУЦАРСТВИЯ.

 В тиши монастырских таинственных стен
Стоит у окна патриарх Гермоген,
Как призрак, на лунном сиянье;
И думает старец: «Твой строг приговор,
Владыка! Возможен ли худший позор!?
Какое ещё испытанье?
В Москве златоглавой, в палатах, в Кремле
Кутят и пируют на царском столе
Пришельцы, лукавые ляхи.
Боярская Дума измену ведёт,
За польские деньги страну продаёт.
Изменница требует плахи!
Татары восстали – бушует Казань;
По сёлам сбирают грабители дань.
Бесплодны былые победы.
Повсюду – разбои, восстание, бунт.
Смоленск осаждает король Сигизмунд,
А с севера близятся шведы».
Вдруг шорох! То служка в дверное окно
С поклоном вручил патриарху письмо.
Писала рука Ляпунова:
«Есть добрые вести – Коломна, Орёл
И Тула желают стряхнуть произвол,
Ярмо чужестранца лихого;
С Поволжья от Нижнего движется рать.
Он думает к марту сто тысяч собрать.
Блестят шишаки и шеломы,
Колеблются копья, пищали трещат,
И веют знамёна, и песни звучат,
Как грозные вешние громы».
И вспыхнул, как молния, старческий взор.
Он верит – свершится небес приговор;
Он верит, что Русь возродится,
И хищников злых, кровожадных ворон,
Слетевшихся стаями, выгонит вон.
Он верит, что чудо свершится.
Он верит, что лживый боярский совет,
Где что ни боярин, то польский клеврет,
Изгонят народным проклятьем;
Русь выберет русского мужа в цари.
И молится старец до самой зари,
Склонясь перед Божьим Распятьем…
А в царских палатах всю ночь напролёт
Веселье у гетмана шумно идёт.
Бояре пируют на славу.
И делят Россию за бражным столом,
Клянутся, что верою, правдой, добром
Послужат царю Владиславу.

 Июнь, 1907 г.