Два брата

ДВА БРАТА

 

Не сказку-выдумку я расскажу тебе, а быль…

Были, милый человек, у нас на деревне два брата, два кузнеца, — и такие они люди были, что теперь подобных им и днем с огнем поискать надо.

Я, милый человек, старик, восьмой десяток годов на этом свете живу, одной ногой в гробу стою, и, стало быть, мне врать не полагается, а потому, что я ни скажу тебе, — все правда истинная и ни одного словечка лжи в ней нет, — да.

Были, милый человек, эти самые два брата Иван да Кузьма, богатыри, — то есть такую они силищу непомерную имели, что, — видишь ты камнище этот большущий, — они его подняли бы, унесли, куда прикажешь, а ведь в нем, сам посуди, пудов двадцать, а то и двадцать пять будет, — не меньше… Так…

А бывало в кузницу к ним придешь, поглядишь на их работу, — и диву дашься: молотищами, как перушками помахивают, дрожит все кругом, а пень-то, на коем наковальня поставлена, так в землю и уходит, и уходит, — чудеса да и только…

Они, милый человек, и не такие чудеса делали; пожар у нас однова был, — и такой пожар, что, почитай, половина деревни сгорела, — и как бы не кузнецы наши, то и староста бы наш деревенский живьем сгорел, — спасли они его… И спасли они его вот как: таскают это они воду ведрами, баграми, за десятерых работают и видят — старостиха по земле валяется и голосит…

—    Что ты, — спрашивают они, — тетка Марья, валяешься?.. Ты, дура, таскайся!..

А чего таскайся, — изба-то Старостина во как пышет, подступу к ней ни с какой стороны нет, кругом занялась… И говорит им старостиха:

—    Батюшки мои, Иван Кузьмич мой горит!.. Вытащите его, кормильцы мои! хмельной он… в подызбице спит!..

Кузнецы сейчас и гаркнули:

—    Мир честной, староста горит!.. Спасать надо!..

Сейчас это к Старостиной избе народ побежал, галдит,

сделать ничего не может, а кузнецы-то стоят и спорят.

—    Я, — говорит Иван, — в огонь полезу!..

—    Ан, я!.. — говорит Кузьма.

—    Давай бросим жребий!.. -Давай!..

Бросили они семитку кверху, — «орлом» упадет наземь — Кузьме в огонь лезть, «решеткой» упадет — Иван полезай за старостой…

Упала семитка «решеткой», окатился Иван водой холодной из ведра и полез в избу горящую, а Кузьма, — поглядел я на него, — дрожит весь…

Стоим мы, глядим, а Ивана нет и нет, — ну, думаем, пропал детина, ан не тут-то было, — он, слышим, кричит из огня:

—    Кузьма, а Кузьма!.. Поди сюда, — подсоби!

И Кузьма в огонь бросился…

Минута прошла, другая идет, третья, — глядим несут наши кузнецы старосту из избы горящей; волосы, рубашки, порты горят на них, а они кричат нам:

—    Водой на нас лейте!.. Водой!..

Облили их водой, на старосту плеснули малость, — ничего, отошел, а парни-то наши, — как пласты, наземь повалились, — угорели, значит… Да…

Ну, вот и посуди сам, милый человек, какую дивную штуку они сотворили, — из огня живого человека вытащили, погибавшего, можно сказать, спасли, а сами про это таково просто рассказывали: староста-то в подызбице спал, а в подызбицу со двора ход, а на дворе огонь, — как войти в нее?.. Одно дело, — пол изломать в избе, — ну, мы и разломали, и старосту вытащили…

Так вот, милый человек, про каких парней я тебе рассказываю, — одно слово, богатыри были и во всякой строгости себя содержали, ну и подчас и пошутить любили, — да…

И сшутили однова они такую шутку: дело было об Масляной, а в это самое время наша деревня на другую кулачным боем ходит, и не так, не ради драки, а по обычаю старому и по делу мирскому, — потому — какая деревня будет побита, та и пастуха для стада с обеих деревень нанимай на лето, — да… Ладно…

Дерутся наши мужики день, дерутся другой, третий, — с четверга до воскресенья дрались, — а все лаптевскими мужиками побиты были, потом у тех мясник был один, — из Москвы на родину приехал, — и такой он, этот самый мясник, до драки ловкий да лютый был, что всю нашу стенку в лоск клал…

А я тебе, милый человек, доложу, что кузнецы-то наши не дрались, а глядеть на эту самую драку не ходили, — потому, говорят, — нам бить тут нечего, и глядеть не на что, -характерные были…

Собрались наши мужики утром в Прощеное Воскресенье, посудили, подумали да и решили: пойдем кузнецов на драку звать, — и пошли; пришли да и говорят:

-Братцы, подсобите, — лаптевские мужики нас совсем в полон взяли!..

А те им:

-А вы старайтесь!..

—    Чего, — говорят мужики, — старались мы, старались, синяков вон сколько нахватали, а толку нет, — потому у них мясник есть…

—    Какой такой мясник? — спрашивают братья.

—    А вот какой, — супротивник нам равный!..

—    А коли так, — сходим, поглядим…

И пошли…

И началась, милый человек, у нас на реке драка, — лаптевские так вот и перешивают наших, а мясник-то, их воевода, крошит всех и кричит:

—    Подавай мне кузнецов ваших, подавай!..

—    Постой, — говорят кузнецы, — погоди!.. Утрем тебе нос, погоди!..

И сейчас это у них семитка вверх полетела, — и вышло, что Кузьма пойдет на мясника…

Ну, милый человек, не две горы сходилися, а два бойца, -и не устоял один боец, кубарем покатился на снег, — это наш Кузьма лаптевского мужика уважил…

Тут и давай наши перешивать лаптевских, до самой их деревни гнали, — и там сейчас приговор мирской: не нам нанимать пастуха, а Лаптеву, — вот как…

Шутка эта, милый человек, богатырская, и миру — дело полезное, — да…

И жили наши братья-кузнецы душа в душу, один другому ни в чем не перечил, — одно слово, — в любви да в согласии жили, — и пробежала между ними кошка черная, и не то что они поспорили, не то что повздорили, а так друг другу ворогами сделались и погубили друг друга…

Было, милый человек, лето, а летом, вестимо дело, по вечерам парни и девки хороводы водят, песни, почитай, с сумерек до белого света звенят над деревней, — гуляет молодежь… А наши кузнецы-близнецы молоды были, были они молоды-красивы на диво всем: Кузьма высок и Иван высок, у Кузьмы кудри черные, глаза огневые, румянец во всю щеку, — и у Ивана тоже, — двойники они были и различия между ними не было, разве что у Ивана мизинца на левой руке недоставало,-топором он отрубил как-то… да. И они ходили в хороводы и с девушками веселились, — одна девушка им обоим по душе, по мысли пришлась, а она, красавица, как назло, не Кузьму, а Ивана беспалого любила.

Девку эту Дуняшей звали, — вот и говорят раз ей братья:

—    Дуняша, а Дуняша, теперича мы оба в тебе души не чаем, теперича под венец с тобой с великою радостию пойдем, — рассуди ты нам, — кто мил тебе?..

Дуняша им ничего не сказала.

—    Мы жребий, Дуня, бросим! — говорят.

—    Бросайте!.. — говорит, а сама залилась слезами, — ну-де как жребий на Кузьму падет, а жребий-то, и в самом деле, на Кузьму выпал.

Почернел Иван, слова не сказал брату, а к Дуняше-то нехорошую речь держал.

-Эх, говорит, змея!.. Вспомни, говорит, что говорила

ты мне, в ночи темные со мной гуляючи, — вспомни…

И спознал, милый человек, из этих речей Кузьма, что Дуняша прежде с его брательником любилась, и сказал он ей:

-Не пойду я с тобой под венец, потому Ивана этим обижу!..

А Иван в ответ:

-И я не пойду с ней, со змеей!.. Змея она, — изменщица!..

И с тех пор пошло несогласие между ними, и характерами они переменились: Кузьма пить стал, а Иван сумрачный какой-то стал, и уходить из деревни стал куда-то…

И вот, милый ты мой человек, — в кабаке у нас целовальник-иуда сидел; этот самый целовальник такой был выжига, такой злюка, что ему за плевое дело было чем-нибудь человека в грех втянуть, — вот он и говорит Кузьме:

-Кузьма, а Кузьма, — что ж ты брата Ивана не учишь, он

у тебя невесту отбил, — а ты ничего — пьянствуешь только!..

А Кузьма был выпивши и говорит:

—    А ты думаешь, не выучу я его… Выучу!.. — и шасть из кабака на улицу, видит — Иван вон из деревни идет.

—    Ванька, ты куда?! — закричал.

—    А тебе какое дело!..

—    Как, какое дело?.. Да ты у меня, такой, сякой, невесту отбил!..

—    Нет, — говорит Иван, — ты меня несчастным человеком сделал!..

—    Врешь!.. Давай драться!..

—    Не стану!..

—    Не станешь!.. — закричал Кузьма, да как развернется, да как хлестнет Ивана по затылку, — тот с копылков долой…

Встал Иван, немного изгодя, да и говорит:

—    Попомню это я тебе, брат, попомню!..

И попомнил… Приходит раз, милый человек, он на сходку мирскую, поклонился да и говорит миру:

—    Мир честной, православные, — просьба у меня до вас есть, — прикажите сказывать…

—    Ничего, — говорим, — сказывай!

—    Теперича у меня брат есть, с кругу он спился, — поучить нельзя ли?..

Мужики загалдели:

—    Можно!.. Отчего нельзя!.. Поучим, — не бесчинствуй потому!..

А мы, старики, не так думали, — помирить, мол, их надо, — и говорим:

—    Надо Кузьму сюда позвать!..

Пришел Кузьма, — так и так, рассказали ему все и предлагаем:

—    Помирись с братом, Кузьма, а не то учить будем.

—    Нет, не помирюсь, — говорит, — учите меня, сам лягу!..

Ну и поучили… Встал это Кузьма из-под розог, поклонился миру и говорит:

—    Спасибо, миряне, за науку, — а Ваньке, брату моему, не жить!..

Тут ему камень-булыжник под руку подвернулся, схватил он да на Ивана… Мы так-сяк держать его, ан нет, -угомонил-таки брата камнем…

—    Что ты, — спрашиваем, — Кузьма, наделал?..

—    Ничего, — говорит, — прощайте!.. — да от нас к реке, к мосту, — взбежал на мост, да через перилы бултых в воду, -только мы его живым и видели…

Река у нас, милый человек, такая, что как попал в нее, -пропал… У мосту глубина непомерная, на дне коряги да камни, — и расшиб себе Кузьма об них голову, и мертвым мы его из реки вытащили, — да…

Ну, власти к нам наехали, становой, следователь, док¬тор, — посмотрели на покойников и в землю закопать велели… Закопали мы их в одну могилу, чай, видал ее у мосту -большая такая, и черемха над ней растет…

А Дуняша, милый человек, с ума сошла, и жива она до сих пор, — в городе в сумасшедшем доме на цепи сидит, -да…

Не сказку я тебе рассказал, а быль, что сам видел, то и рассказал, — жалко парней, да ничего не сделаешь, — такая уж судьба их, должно быть, да!..