Превращение Дафны

М. Деларю

 

 

ПРЕВРАЩЕНИЕ ДАФНЫ.

СЕЛЬСКАЯ ПОЭМА.

 

1829.

 

ПЕСНЬ ПЕРВАЯ.

Посвящена Д.А. и H.С.ДЕЛАРЮ.

 

 

«Все ваши прекрасны дары, о бессмертные боги!

Прекраснее всех — красотою цветущая младость:

Прекрасней, проходчивей всех….»

Б. Дельвиг.

 

 

Плачьте, прелестные Нимфы долин Фессалийских цветущих,

Внемля звукам песни унылой про юную Дафну!

О, прекрасна была стыдливая Дафна! — но что же ?…

Стрелы Эрота сразили невинную жертву, не давши

Чистым устам прикоснуться к чаше живых наслаждений! —

Плачьте, прелестные Нимфы долин Фессалийских цветущих,

Внемля звукам песни унылой про юную Дафну!….

Было блаженное время, когда на земле вечноюной

Мирно цвели, не заботясь о счастьи, счастливые люди.

Счастье само низлетало к ним с неба и мир благодатный

В тихих семьях расцветал и довольством ланиты алели;

Чистой любовью дышали и небо и море и суша;

Люди, еще не знакомые с злобой и завистью лютой,

Братьям любезным подобно, жили в согласии дружном.

Всё на земле процветало для счастья: роскошное небо

Веяло вечной весною на злачные холмы и долы;

Сладко плоды улыбались на стройных деревьях и лёгкий

Быстро порхал мотылёк, блистая лазурью и златом:

К юному цвету прильнувши, он засыпал, упиваясь

Сладкою влагой, без страха застигнутым быть на ночлеге….

Где ж то счастливое время? — Увы! улетело, умчалось

С проклятой Зевсом земли; но сладко о нём вспоминанье!

(Так аромат многоценный, оставя хрусталь свой душистый,

В светлом эфире летя, исчезает; но долго пленяет

Чувства чудесною негой, известной одним лишь бессмертным).

Миром в то время владел всемогущий Эрот; он с Олимпа

Лил блаженство на всех, и пред волей его преклонялись

Зевс-Громовержец и сам Айдоней, бог мрачный Айдеса.

Мир наслаждался покоем…. Но вдруг великое чудо

Всех поразило… Внезапно сраженный сыном Латоны —

Мирной земли возмутитель, творение мстительной Геры —

Дерзкий Пифон издыхал, наполняя окрестности воплем;

В кольцы согнувшись, крутился, и вырвать стремился из сердца

Хладную сталь; но усилия тщетные! поздно спасенье!

Мощна длань Аполлона и метки бессмертных удары! —

Славной победой гордясь, направляет полет свой к Олимпу

Зевса могучего сын. Навстречу ему, распустивши

Легкие крылья, несется державный Эрот: за спиною

Дивный привешен колчан со страшными свету стрелами.

«Немощный бог, удались! Иль не знаешь, сколь сильны удары

Сына Латоны?… Поди, посмотри на Пифона: увидишь,

Чьи смертоноснее язвы! Оставь управление мира

Тем, кто сражает чудовищ и мир весь от бедствий спасает.

Ты же мне не опасен!… Пронзай своими стрелами

Слабые смертных сердца, упиваясь их долгим мученьем!»

Так говорил Аполлон, презирая силу Эрота.

Хочет еще продолжать; но у сына младого Киприды

Гнев загорелся в очах и колчан зазвучал за плечами.

—« Смеешь ли ты (воскликнул Эрот) посмеваться над властью

Бога, которому все покоряется в мире!… Узнаешь

Силу десницы моей! » Сказал и, свой лук натянувши,

Взял две стрелы из колчана…. (Ужасные стрелы !… Как быстро ,

С лука спустясь, несутся они!… Одна золотая

С острым концом: она зажигает любовь и рождает

В сердце и муку и сладость. — Другая с концом притупленным —

Светлым одета свинцом: она разделяет два сердца.)

Вот уж стрела золотая в грудь Аполлона вонзилась….

Снова лук зазвенел: и другая несётся по воле

Верных законов судьбы, рассекает сиянье эфира,

Быстро летит и вонзается в сердце невинное Дафны….

Дафна, дева прелестная, дочь молодая Пенея,

Радость старца-отца, едва из объятий природы

Вырвалась с чистой, небесной душою и сердцем небесным.

Прелестей всех сочетанье сияло в пленительной деве:

Свежий румянец играл на лилейных ланитах — и небо

В ясной лазури очей отражалось, как в чистом потоке;

Розы дышали в устах, и по плечам прелестным бежали

Кудри златыми волнами, в душистые кольца свиваясь.

Тихо одежда струилась по гибкому, стройному стану,

Сжатому поясом лёгким, подарком седого Пенея.

Всё пленяло в Дафне, всё привлекало сердца к ней….

Дафна одна лишь не знала, что боги ее наделили

Всеми дарами любви и душой непорочной и милой.

Лёгким полетом на лоне свободы и счастья летели

Дни беззаботные девы прелестной — и сны золотые

С тихой, приветной улыбкой вились над беспечной главою. —

Счастлива юная дева, если вкушаешь блаженство

Нежной, взаимной любови с юношей милым; приятно,

Сладко промолвить впервые: «люблю» и устами младыми

Первый принять поцелуй, взаимным жаром горящий….

Но невинная Дафна не знала сердечной тревоги.

Часто Пеней, обнимая её, говорил со слезами:

«Милая дочь! для чего ты не хочешь утешить Пенея

Узами чистой любви ?…. Для чего ты не выберешь друга

С сердцем, достойным тебя ? Ах! зачем навсегда ты лишаешь

Сладкой утехи отца целовать с умиленьем малюток

Свежих, как вешнее утро, и матери милой подобных?

Грустно взирать мне на свет: всё в природе любовию дышит,

Всё наслаждается счастьем семейственным; я же (несчастный!)

В миpe один не могу прижимать охладелой рукою,

Внуков-младенцев, с надеждой узреть в них блаженство прямое.»

Слёзы катились у Дафны и нежный румянец живее

В милом лице разгорался, лишь только отец огорченный

Речь заводил о супруге. — «Родитель! она отвечала,

К персям его прижимаясь, за чем непременно желаешь

Дафне супруга избрать? — Мне никто не заменит Пенея!

Лучше позволь навсегда мне с тобою остаться, не зная

Уз принужденных любви, подобно стыдливой Диане.»

Старец Пеней преклонялся на просьбы ее и младая

Дева в тиши расцветала, как юная роза в теплице. —

Сердцу невинному сладко взирать на деянья бессмертных:

Всё в них душе говорит, всё пленяет и трогает чувство;

Так и прелестная Дафна с ранней зарёй оставляла

Ложе покоя, желая насытить невинные взоры

Зрелищем дивным природы, когда на лазури небесной

Светлый является день и бледнеет светило ночное.

Там меж цветами (сама несравненный цветок) любовалась

Зевса деяньям высоким и в грот возвратясь, усыпала

Тихое ложе Пенея цветами, чтоб старца виденья

Сладостней были пред утром, чтобы ложе покинув,

Встречен он был благовонным запахом трав ароматных.

В полдень, когда над усталой землёю пылает и блещет

Знойное солнце, спешили к Пенею, укрыться от зноя

В гроте прохладном: и тихий Амфриз, и Сперхий, с главою

Тополем мирным венчанной, и бог Апидан, и бурливый

С сердцем живым Энипей и Инак; (он к Пенею

Дружбой святой пламенел. Казалось, что боги нарочно

Милых детей им пославши, участь одну же послали).

Там на душистой траве возлегали они и с Пенеем

Вкусный делили обед; а младая, прелестная Дафна

Чашу с кипящим вином подносила богам — и приветной,

Милой улыбкой, как Геба, к веселию всех приглашала.

Взоры богов устремлялись на Дафну; от вздохов невольных

Чаши поверхность струилась и Бахуса дар благодатный

Часто уста миновав, на дёрн молодой изливался.

Дева розой пылала; а старец Пеней со слезами

Зевсу усердно мольбы воссылал о дочери милой…

Так пролетали мгновенья — и горе, казалось, не смело

Грота коснуться…. Но воля судьбы сокровенна от взоров!…

Может ли кто похвалиться, что счастьем вполне насладился?

Ловим мы счастье, но тень лишь его остаётся пред нами…

Так упоенный любовью, в мечтаньях таинственных ночи

Видит пленительный образ…. Он видит: уста улыбнулись:

В пылком восторге стремится к нему; но мечта исчезает….

Всё вкруг ложа покойно…. Лишь сердце сильнее забилось,

Лишь пред очами пленительный лик и улыбка мелькают…

 

 

ПЕСНЬ ВТОРАЯ.

Посвящена А. А. БАРОНУ Дельвигу.

 

«Hei mihi, quod nullis amor est medicabilis herbis!»

Ovid. Nas. Metamovph. L. I. v. 52З.

 

 

Где то счастливое время, о Дафна! Когда наслаждалось

Сердце твое безмятежным покоем и всё восхищало

Тихую душу твою? — Увы! навсегда отлетело

Счастье от юного сердца с тех пор, как пылающим мщеньем,

Бросил ужасные стрелы. Эрот!…. О! простите навеки,

Девы невинной забавы и вы, усладители муки,

Сладкие слёзы при зрелище дивных созданий природы!

Нет, не можете вы услаждать мучений сердечных!

Острой стрелой Эрота сраженный с Олимпа, скитался

В долах Фессалии бог лучезарный. — Чуждый веселью

Там, с неведомой грустью в душе, он бродил одинокий,

Сладостной лирой прохладные сени пещер оглашая.

Там предназначено было ему непреклонной судьбою

Муку любви испытать…. О несчастный! Он видел однажды

Юную Дафну — (она удалилась из грота, надеясь

Сердцу больному подать облегченье свободной тоскою) —

Видел — и сердце прекрасного бога забилось любовью …

Все, что радует душу, всё, что жизнь услаждает,

В чувстве едином слилось и образ пленительный, чудный

Живо в душе его впечатлелся с тех пор, как младая

Дева предстала пред ним. С тех пор навсегда уже сердце

Отдал он Дафне…. Но что же? — Дафна, покорная воле

Мощного сына Киприды, любовь Аполлона презрела.

Тщетно сияла пред ней красота лучезарного бога,

Тщетно искусные длани из струн золотых извлекали

Сладкие звуки любви: ничто не пленяло жестокой!…

Быстро летели мгновенья — и с каждой зарею сильнее

В боге светила дневного к деве любовь разгоралась;

Сердце страдальца томилось, — а мстящий Эрот с восхищеньем

Видел жертву свою — и новые стрелы готовил….

Вот однажды прелестная Дафна, оставя жилище

Старца Пенея, бродила по злачному брегу Амфриза:

Дафна не знала, что в роще, на бреге Амфриза цветущей

Бог влюбленный скрывался, прихода ее ожидая!…

«Светлым Олимпом клянусь, (воскликнул изгнанник Олимпа,

Дафну младую узревши), клянусь вечнольющимся Стиксом,

Нет! я не зрел красоты ей подобной! — Какая стыдливость

В нежно-умильном лице! как небрежно играет с Зефиром

Шёлк ароматных кудрей и, под лёгким покровом волнуясь,

Дышат любовью и негой лилейные перси прелестной!…

Кто-же, о дева! из смертных осмелится дерзкой рукою

С прелестей тайных завесу сорвать и любовью твоею

Жажду любви утолить?… О Фессалии цвет насравненный!

Нет, из смертных никто!…»

 

С сим словом, исполненный страсти,

Бросился к ней Аполлон…. Но напрасно! — она лишь узрела

Бога светила дневного, как, серны пустынной быстрее,

К гроту помчалась…. за ней Аполлон…. но напрасной мольбою

Девы не мог удержать…..

 

«О прекрасная Дафна! зачем ты,

(Так говорил он), меня убегаешь? зачем ты не хочешь

Сердцу влюбленного бога любовью взаимной ответить?

Дафна! о милая Дафна! взгляни, как любовью взаимной

Все здесь цветёт! посмотри, как на розе роскошно-душистой

Томную негу впивает златый мотылёк — и крылами

Свежий листочек обняв, наслаждается сладким забвеньем!

Всё нас к любви приглашает: и тёмная сень винограда,

И прохлада пещер, и роптанье ручьёв сладкозвучных !…

Дафна, прелестная дева! постой!… Но увы! ты не хочешь

Жалобам сердца внимать: их разносит зефир легкокрылый!…

Вижу (но поздно!) державный Эрот, сколь ты силен… О горе!

Горе тому, кто неопытным сердцем твой гнев навлекаешь!

Горе и мне! не найду излеченья для раны сердечной!»

Так он страданья свои выражал; — но боясь, чтобы Дафна

Язвами ног на бегу не покрыла, — то бега стремленье

Вдруг умерял Аполлон, — то влекомый кипящею страстью,

Гнался за девой быстрее и жарким, неровным дыханьем

Кудри ее волновал, и уж дланью до стана касался….

Так за пугливой голубкой ястреб голодный несётся:

Хищные когти свои раздвигая, уж с крыльев широких

Холодом веет на бедную — и горе несчастной,

Если вблизи нет приюта, где б скрыться от хищника злого! —

Солнце склонялось на запад, прощальным лучем озлащая

Грот тот прохладный, где старец Пеней, преклоняся на урну

Важным челом, увенчанным осокой, сидел — и с сердечной

Тайной тоской взирал на седые, шумящие волны….

Грот сей иссечен был в мшистой скале: перед входом шумели

Главы столетних дубов; а под ними, как жаркие перси

Дев полногрудых, цветущих юности первой цветами,

Сочные грозди кустов виноградных висели, качаясь.

Раковин радужным слоем блистала вся внутренность грота,

Пол же был устлан травой благовонной, на коей стояли

Чаши из тыкв плоскодонных, кипящие соком блестящим,

Даром прекрасного Вакха, любимца бессмертных и смертных….

Долго Пеней ожидал возвращения дочери милой:

Сердце час от часу боле предчувствиям злым предавалось;

Грустью томилась душа…. Но что ж пред очами Пенея?

О несказанное горе! Прекрасная Дафна стремится

Грота достичь; но вотще! Аполлон, окрыленный любовью,

Дланью уж стан обхватил….

 

«Всемогущие боги! зачем вы

Деву опасной красой наделили? (Так светлые очи

К небу поднявши, пеняла прекрасная Дафна). Возьмите

Дар свой ужасный! — Не нужен мне он!… Но если судьбою

Дафне назначено в грусти окончить свой век безотрадный,

Лучше меня превратите в цветущее древо, чтоб вечно

Здесь близ отца я цвела и страданья его услаждала!…»

Хочет мольбу продолжать; но (о чудо!) язык костенеет!

Хочет бежать; но прелестные ноги к земле прирастая,

Корни глубоко пускают — и бьется уж жизнь под землею….

Нежное тело мягкой корой покрывается; руки,

К небу простертые, в зелень одевшись, качают ветвями….

Кудри златые подъемлются с юной главы, превратившись

В листья цветущие лавра — и с ропотом в воздухе веют….

Видел ужасное чудо Пеней. От глубокой печали

Речь на устах старика замерла — и водные токи

Хлынули с шумом из влажных, потухших очей полубога….

Страстью живой упоён, Аполлон уж надеялся вскоре

Дафну с любовью к горячему сердцу прижать; но лишь только

Дланью воздушный он стан обхватил, как пред бога очами

Страшное чудо свершилось…. Не Дафну, а лавр величавый

Обняли длани: — под ними лишь сердце холодное билось….

Чудом таким пораженный, стоял перед лавром безмолвен

Бог Аполлон. Но вдруг запылали ланиты и слёзы, —

Жаркие слёзы любви осребрили прекрасные очи.

«Дафна! —» воскликнул он с грустью, — о милая Дафна! простишь ли

Мне несчастье свое? … — я довольно наказан любовью! —

Так, ты простишь мне; но слушай: если гневной судьбою

Нам не назначено было любовью дышать: хоть позволь мне

Лиру мою лавровою вязью украсишь, чтоб вечно

В память она приводила мне милую Дафну! — Да будет

Лавр украшеньем героев и мною певцов вдохновенных!…

Знаю: — (предведенья дар мне ниспослан Зевесом) — чредою

Веки промчатся — и счастье прекрасной Эллады исчезнет:

Грустью оденутся рощи и радости светлой не будет

В злачных долинах сих. Так решено непременной судьбою!

Долго Элладе страдать!… Но внезапно, из стран отдаленных

Севера мрачного, явится юный герой, предводитель

Сонма героев, имя свое от славы приявших:

Он избавителем будет Эллады от горестных бедствий!

О, ты узнаешь его! — Как высокая пальма, он строен;

Взор проницательно быстр — и над юной главою пылает

Гений бессмертья святой!… Поспеши же тогда ты украсить

Лавром младое чело полубога и им предводимых!»

Только лишь кончил слова сии Феб, как кудрявой вершиной

Лавр зашумел — и, как будто на просьбу его соглашаясь,

Долу блестящие листья склонил и бога сокрыл в них….

 

 

ЭПИЛОГ.

 

Есть в местах сокровенных долина. Там вечной весною

Зелень кудрявых деревьев цветёт; там лазурное небо

Пламенно, живо, как первый любви поцелуй; там средь неги

Дышит царица цветов и из чистого лона струёю

Точит по воздуху свой аромат…. О, блажен кто порою

Видел, как резвые Нимфы в долине волшебной той стройно

Пляшут под пенье влюбленных Сатиров и Фавнов мохнатых!

Помню: младенца меня, мой наставник — Сатир козлоногий

Часто в долину водил. Вкруг него собирались, резвяся,

Роем шумящим прелестные Нимфы и пляской чудесной

Мяли цветущий долины ковер; а Сатир на свирели

Песни наигрывал им про Зевеса, про Леду, про Дафну. —

Я же с вниманием слушал и полон был дивным волненьем;

Крепко мне в душу запала чудесная песня про Дафну!

Часто слабой рукой приявши свирель, я старался

Звуки ей те же вдохнуть; но душа порывалась напрасно!

Долго не мог передать я свирели той песни волшебной:

Душу стесняла тоска!… Но настало святое мгновенье!

О! как забилося сердце, когда под моими перстами,

Первые стройные звуки свирель издала! о, как сильно

Грудь взволновалась тогда! и слеза осребрила ресницу. —