Дафна

ДАФНА.

Повесть Овидия.

(Превращ. кн. 1. ст. 452-567.)

 

Первая Феба любовь – Пенеева дочь; и не случай

Слепо ее породил, а жестокое мщенье Эрота.

Дeлоса бог, недавней победой над змием надменный,

Видя однажды Эрота, сводящего лук тетивою:

«Что тебе», молвил, в оружии грозном, изнеженный отрок?

Этот доспех не тебе, а моим разве плечам приличен,

Кто и зверям и врагу наносить может верные язвы,

Кто под тучею стрел низложил перед сим лишь надменность

Столько земли тяготившего чревом зловредным Пифона!

Ты будь доволен и тем, что безвестным мне светочем можешь

Страсть возбуждать; а славы себе не присвоивай нашей!»

Сын Венеры в ответ: «Пусть твой лук поражает все в мире;

Мой же — тебя, Аполлон; и сколько тебе уступает

Прочая тварь, столько слава твоя ниже славы Эрота!»

Это сказав, встрепетал он крылами и, воздух разсекши,

Смело взлетел на одетую тенью вершину Парнаса.

Там из среды стрелоносного лука извлек две стрелы он

Разного свойства: одна любовь гонит, другая — рождает.

Та, что рождает любовь, острием позолоченным блещет;

Та, что гонит, тупа и конец ее трости – свинцовый.

Эту Эрот в сердце Нимфы Пенейской вонзил, а другою

Ранил Делийского бога, вогнав ее в самые кости.

Вдруг Феб любить стал; а та, и названья любви убегая,

Бродит в дремучих лесах и добычею ловли звериной

Сердце свое веселит – совместница Фебы безбрачной.

Волосы Дафны, без всякой уборки, повязкой лишь сжаты;

Много у ней женихов; но она, женихов всех чуждаясь,

Мужа не хочет, невинная, знать, и в лесах непроходных

Ни о Гименовом ложе, ни о любви не помыслит.

Часто отец говорил: «Ты, дочь милая, зятя должна мне!»

Часто отец говорил: «Ты должна мне, родимая, внучат!»

Но у Дафны, боявшейся брачных огней как проступка,

Ярким румянцем стыда загорались от слов тех ланиты.

Ласково шею отца обвивая руками: «Родитель!

Милый родитель!» она отвечала, «оставь навсегда мне

Девство мое: и Диане отец предоставил то прежде!»

Тот уступал; но вотще! красота воспрещает, о дева!

Быть, чем желаешь, я воле твоей самый вид твой — противник!

Делий любит, и встретившись с Дафной, желает с ней брака;

Вслед за желаньем — надежда в душе; и ему лгут гаданья!

Точно как сушь на полях, по снятьи колосьев, пылает;

Как изгороды горят, если путник небрежный свой светочь

Иль близко к ним поднесет, или бросит под них перед светом:

Точно так пламенем бог стал объят; так он всем уже сердцем

Тает в огне и бесплодную страсть услаждает надеждой.

Видя, как волосы девы небрежно вкруг шеи виются:

Что было б, мнит он, когда б их убрать? видит блеск лучезарный

Звездам подобных очей, видит крошки — уста, от которых

Взора нельзя оторвать, выхваляет в ней пальцы, кисть дланей,

Плеча ее, и от плеч до локтей почти голые руки.

Скрытое кажется лучшим еще. Но, быстрей легких ветров,

Дафна бежит, и любовника зов не удержит бегущей.

«Нимфа, Пeнеева дочь, умоляю, постой: я — не враг твой!

Нимфа, постой! Так лишь лань ото льва, так лишь агнец от волка,

Так от орла на трепещущих крыльях лишь голубь несется:

Каждый из них, — от врага; а меня влечет страсть за тобою!

Ах! берегись, чтобы ниц не упасть, иль о тернье не ранить

Ног, не рожденных для язв: да не буду виной твоей боли!

Почва, по коей бежишь, неровна; о, молю тебя, тише

Мчись ты, удерживай бег; я и сам буду следовать тише.

Прежде узнай хоть, кому ты мила: я не гор этих житель,

Я не суровый пастух; за стадами овец, за волами

Я не хожу. Не знаешь в своем безрассудстве, не знаешь,

Чьей избегаешь любви: потому и бежишь ты! Мне — Дельфы,

Остров Клар, Тенедос и область Патарская служат.

Зевс — мне отец; чрез меня все, что было, что есть и что будет,

Можно узнать; чрез меня согласуются с пением струны.

Меток стрелы моей лет; но увы! одна стрела в мире

Метче моей, и она-то свободную грудь мне пронзила.

Я изобрел врачевство; я подателем помощи всюду

В мире слыву, и сила всех трав моей власти покорна.

Горе! из них ни одна не приносит любви исцеленья!

Горе, что средства, полезные всем, лишь владыке — не в пользу!»

Он продолжал бы еще; но пугливая Дафна все дальше

Мчалась, его самого и слова без конца их оставив.

Что ж? и тогда показалась прекрасной она: встречный ветер,

Ткани упорной одежды клубя, обнажал ее тело;

Зефир игривый назад отвевал распущенные кудри;

Бег лишь умножил красу — и юноша-бог уж не в силах

Долее ласки вотще расточать, и нещадно гонимый

Силой Эрота, ускоренным бегом преследует Нимфу.

Словно когда Галльский пес, завидевший на поле зайца,

Ищет проворством добычи себе, а добыча — спасенья:

Пес, как бы впиться готовый в нее, уже держит поживу

В мыслях своих, и протянутой мордой чуть-чуть не захватит;

Тот же не знает и сам, пойман ли он, и из лютых

Зверя зубов исторгая себя, близкий зев покидает.

Так и с четой: один скор надеждой, другая — боязнью.

Но кто преследует, тот, окрыляемый страстью самою,

Вдвое быстрее и отдыха чужд, и уже догоняет

С тылу ее и дыханьем небрежные кудри волнует.

Дафна, лишенная сил, истомленная скоростью бега,

Вся побледнела, и глядя на волны Пенея: «Подай мне

Помощь, отец!» говорит, «коль вы, реки, могучи как боги!

Или земля расступись подо мной, или, бед всех причина,

Образ, которым столь нравлюся я, изменись превращеньем!»

Только свершила мольбу, онеменье ей члены объемлет,

Нежные перси ее одеваются тонкой корою;

Листья растут из волос; из рамен поднимаются ветви;

Ногу, недавно столь быструю, корни недвижные держат;

Верх возстает из чела: остается все та же краса в ней.

Феб, сохранивший любовь, приложа к столу правую руку,

Чувствует ею еще, как под новой корой бьется сердце.

Ветви, как члены, руками обвив, уста прижимает,

К дереву он; но и дерево уст отвращается Феба.

«Если» сказал тогда бог, «ты подругой моей быть не можешь,

Ты хотя деревом будешь моим! Отсель навсегда ты,

Лавр, у меня в волосах, и на лире моей, и на туле».

Ты обвивать будешь Римских вождей, когда клики веселья

Станут триумф возглашать, провожая их ход в Капитолий;

Ты и у врат Римских Августов, вместо вернейшего стража,

Будешь стоять, заключая возвышенный дуб посредине;

И как на юной моей голове не острижены кудри,

Так будь и ты украшаем неблекнущей зеленью вечно!»

Кончил Пеан. Тогда лавр свои только-что взросшие ветви

Долу склонил, и вершиной кивнул, как главой, в знак согласья..

 

Современник 31