Жених, чемодан и невеста.

ЖЕНИХ,
ЧЕМОДАН И НЕВЕСТА.

ВОДЕВИЛЬ В ДВУХ ДЕЙСТВИЯХ.

 

 

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

ВАСИЛИЙ СТЕПАНОВИЧ ЛЕГКОЙ, СТЕПАН ВАСИЛЬЕВИЧ ВАСИЛЬЕВ. Двоюродные братья.

СИДОРЫЧ, хозяин постоялого двора.

МИРОН, его работник.

КАЛИСТРАТКА, молодой ямщик.

(Действие происходит на постоялом дворе, в Новгороде).

 

 

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ.

Театр представляет маленькую каморку на постоялом двор. По сторонам — скамейки, на которых спят, и которые покрыты простыми дорожными коврами. Два чемодана вместо подушек.

 

 

ЯВЛЕНИЕ I.

Направо со сцены лежит на скамье ВАСИЛИЙ СТЕПАНОВИЧ ЛЕГКОЙ, одетый весьма просто и покрытый сверху шинелью. Налево со сцены лежит, также на скамье, СТЕПАН ВАСИЛЬЕВИЧ ВАСИЛЬЕВ, одетый не лучше и не хуже своего приятеля.

(При открытии занавеса на сцене совершенная темнота).

 

 

Легкой (долго кряхтя и ворочаясь с боку на бок, начинает говорить про себя). О-о-о-ох! ох! ох! неловко… больно неловко… этакое ведь глупейшее положение! Все передумал, все случаи перебрал, все бока отлежал, все глаза просмотрел, и все-таки блуждаю во мраке дурак дураком! (Помолчав немного). Гм! Прошу покорно! он лежит и я лежу… и где же? на скверном постоялом дворе, без денег, без помощи и даже без огня!… О, судьба! (Напевает русскую песню). Ах, ночька, ты ночька… ночька темная, ночь осенняя… (Говорит). Степан Васильич, а Степан Васильич, ты что делаешь?

 

Васильев. Что!— лежу. О-о-ох! ох! (Ворочаясь с боку на бок).

 

Легкой. И я тоже… Ох, ох… А что друг, как ты думаешь: утро теперь, или вечер? а?

 

Васильев. А чорт знает! мы уж вот, кажется, третий день валяемся в потьмах, с боку на бок…

 

Легкой. А знаешь ли, что?

 

Васильев. Что?

 

Легкой. Я, ведь хоть ты лопни, право не могу придумать, как нам выдти из этого горестного положения.

 

Васильев. Ох, и я тоже.

 

Легкой. Прошу покорно! А ведь есть же люди, братец, которые во всех трудных случаях жизни умеют как-то выдти из стесненных обстоятельств. Ведь сколько раз я видел: иной, посмотришь, погиб совершенно,— денег ни гроша, надежды никакой… а пройдет неделя, месяц, глядишь — поправился,— и деньжонки явились, и то и другое, и пошел, и зажил… А мы с тобой, чорт знает! лежим без копейки на этом постоялом дворе, и вот третий день не придумаем даже, на какую сумму купить свечку? Ведь это ужасно!

 

Васильев. Ох! Испытание, братец, тяжелое испытание! Меня одурь берет!

 

Легкой. Как мы, я думаю, оба похудели в эти три дня! О, добрый друг, дай хоть взглянуть на твои благородные черты… (Ищет около себя).

 

Васильев. А как ты это сделаешь? Ведь ни эти не видно.

 

Легкой. А у нас, кажется, остались еще зажигательные спички…

 

Васильев. Ах, в самом деле,— у меня тоже была коробочка в кисете. (Ищет).

 

Легкой (кричит). Я нашел!

 

Васильев. И я отыскал!

 

Легкой. Взглянем хоть немножко друг на друга: авось, искра надежды озарит нас и наши сердца.

(Оба зажигают по спичке; каморка несколько освещается).

Легкой (также). Здравствуй, Степан, Васильевич!

 

Васильев (громко). Здравствуй, Василий Степанович!

 

Легкой. О, проклятое безденежье!

(В каморке снова потемнело).

Легкой (поет). «Погасло дневное светило!» (Бросается на лавку).

 

Васильев (читая драматически). «Померкла последняя искра надежды»!

 

Легкой. Я в отчаянии!

 

Васильев. Я в бешенстве! Чорт возьми! Если б мы не понадеялись на твоего приятеля и тащились бы двое потихоньку на долгих до Петербурга, так уж давно приехали бы — ты к своему опекуну, а я к умирающей тетке. А то вот, на! Обрадовались, что на дороге попался приятель, что у него своя коляска, что с приятелем поскачем на почтовых, что нам будет веселее, приятнее! А вот он и надул нас, предатель!

 

Легкой (в досадою). Да, если б он мне теперь попался, я бы от души, по приятельски, раскроил ему череп!

 

Васильев. Да, жди его! Хорош приятель! Ускакал в сторону, за двадцать верст, к какому-то родственнику, поклялся, что воротится через несколько часов, а мы вот уж третьи сутки ждем и страдаем по его милости. Но что всего обиднее: дурак хозяин не верит нам ни на грош и считает обманщиками и негодяями.

 

Легкой (с одушевлением). Брат! брат! прости меня! Я хотел доказать этому предателю, что мы не намерены даром ехать в его коляске, поподчивал шампанским, а он обрадовался, да в четыре станции и наказал меня по приятельски на 90 рублей!

 

Васильев. За то эти четыре станции, он нас прокатил на почтовых. Фу! как ужасно есть хочется!

 

Легкой. Бедный брат! ты уж начинаешь страдать не на шутку, как Уголино! Кончено, чтоб поправить свою глупость, я хочу все принести на жертву! Не может быть, чтоб здесь, в великом Невегороде, мы кончили век так страшно! Нет, мы должны добраться до Петербурга, мы будем и обедать, мы купим свечку и наймем тележку! Брат, восстань, зажги опять спичку, и поди сюда… (Ищет свои чемодан).

 

Васильев. Да полно! что ты мелишь вздор! (Подходит, сбираясь зажечь спичку).

 

Легкой. Вздор? Эх, братец! да один ли я на свете мелю вздор? Разбери-ка род людской попристальнее, так во всех углах его не оберешься.

 

Вздору тьма на свете белом!

Ведь судья другим в укор

Хоть твердит, что занят делом,

А на деле — мелет вздор.

 

Хоть и дельно публикует

О проектах прожектёр,

Все распишет, разрисует,

А выходит чистый вздор.

 

Смотришь, пишущий приятель

Толстой книгой сделал сбор,

А прочти… так и писатель

В книге страшно мелет вздор!

 

Муженька — жена погубит,

Всем другим на перекор,

Всем твердит, что мужа любит,

А ей-Богу, мелет вздор!

 

Так оставим вздоры эти,

Уж решили с давних пор:

Что весь свет, и мы на свете

Перед вечностью — все вздор!

 

Васильев. Ну, ну, полно! Зачем же ты велишь опять зажечь спичку?

 

Легкой (бросая свой чемодан на пол), А вот зачем! Бессовестный приятель бросил нас на произвол судьбы,— так врет же он: мы будем в Петербурге! Сейчас же посылаю продать все свое имущество!

 

Васильев. Как! ты решаешься?

 

Легкой. В крайности человек решается на все. Белье, платье, книги, все по боку и на базар! Свети! свети! (Развернув чемодан, с ужасом вскакивает). Что это? Боже правосудный! как! возможно ли! неужели! обман! воровство! грабеж! похищение! брат! друзья мои! свети! свети!

 

Васильев. Что за дьявольщина? Что с тобой?

 

Легкой. Брат, мы погибли! Этот чемодан не мои!

 

Васильев. Как не твой?

 

Легкой. Не мой! не мой! посмотри… Каков приятель-то? Ах, бессовестная душа! Как мы вечером третьего дня приехали, так он, злодей, вместо моего-то чемодана, верно, и выкинул мне свой…

 

Васильев. Ну, брат, значит, судьба ожесточилась на нас совершенно!

 

Легкой. О, правосудный Аллах! Неужели все мои мечты, благородные порывы юности, моя душевная невинность, все это погибнет без пользы в новгородской тюрьме? (Надает на чемодан).

 

Васильев. Чорт побери твоего приятеля в коляске! Ах, бедная моя тетушка! Я думаю она умирает и ждет меня с часу на час…

 

Легкой. Помилуй! Да ведь этот приятель был моим другом…

 

Васильев. Ну, да! Вот он и удружил тебе.

 

От этаких предателей,

Не жди добра, ей-ей!

 

Легкой.

 

Чорт взял бы всех приятелей,

И всех моих друзей!

Все изверги! Предатели!

 

Васильев.

 

А этот друг — змея!

Кто рад надуть? Приятели…

 

Легкой.

 

Кто грабит нас? Друзья!

 

Вместе.

 

Будь прокляты приятели!

И дружба, и друзья!

 

Легкой (к концу куплета развязав чемодан, вынул разное платье, наконец, бумажник с деньгами и письмами). Ах! я оживаю! Брат! Аллах справедлив! Нет худа без добра! Приятель наказан! Ура! Смотри! Бумажник!

 

Васильев. Возможно ли! О, добрая тетушка, погоди умирать!… Неужели есть деньги? (Зажигает спичку).

 

Легкой. Ох! кажется есть../Свети, свети хорошенько… У! да тут рублей триста!… Брат! поцелуй меня!

 

Васильев (обнимая и целуя его). Василий Степаныч!

 

Легкой (также). Душка! Степан Васильич! (вынув синюю бумажку бежит к окну). Свечку! свечку! Теперь пусть весь мир, весь Новгород увидит нашу радость! (Кричит в окно). Эй! вы! дураки! мужичье! Мирон! Мирошка! поди сюда! На, деньги! свечку скорей! две свечки! ужинать! обедать! давай хозяина! живо! вот я вас!

 

Васильев. Ну, уж поем же я на счет приятеля…

 

Легкой (в окно). На! на! Ну, что глядишь, дурацкая рожа? Огня скорее!

 

Мирон (у окна). Эге! да впрямь это синенькая! Ну, вот теперь всякое уважение получить можете. (Скрывается).

 

Легкой. Ну, братец, мне кажется, я с ума сойду от этого неожиданного счастия! Сколько денег-то?

 

Васильев. А вот, погоди, увидим… Кажется больше трех сот…

 

Легкой. А! так приятель-предатель поплатится за все наши страдания! Мало этого: я бы желал, чтоб он, надеясь на свой чемодан, также попал в тиски, как и мы. Ах, как бы это было хорошо! В моем-то чемодане он не найдет ни гроша! Ха! ха! ха!

 

Васильев. Слушай брат: он наказал нас одним шампанским на 90 рублей, так обязан и нас отпотчивать на такую же сумму. Не так ли? А остальное, по приезде в Петербург, мы возвратим ему с должным уважением…

 

Легкой. Э! нет! нет! я человек злопамятный! Он заставил нас страдать, голодать, три дня лишал нас даже света дневного. Нет, я все его деньги промотаю! Я заставлю его вечно раскаиваться! Дай сюда этот проклятый бумажник! Дай его! (Взяв бумажник). Он меня узнает!… Эй! вы! Новогородцы, шампанского! (Выбирая письма и записки, бросает небрежно на стол).

 

Васильев. Прежде всего надо, братец, утолить голод, потом подрядить вольного ямщика.

 

Легкой. Все, все будет! Эй, вы! мужики! болваны! поворачивайтесь!

 

Васильев. Эй! хозяин! работник! подавай счет!

 

 

ЯВЛЕНИЕ II.

 

 

ТЕ ЖЕ и МИРОН (одетый по деревенски, несет две зажженные свечи и ставит на стол; сцена освещается).

 

 

Легкой. А! уроды! варвары! теперь небось и две свечи явилось!

 

Мирон. Эво! теперич-ко, вестимо, всяко вам удовольствие от хозяина будет. За деньги хозяин и како-хошь ругательство от господ за уважение почтет.

 

Легкой. Молчи, болван! А как, не бось, господа стали просить в долг, так нет?…

 

В долг не верите на грош?

 

Васильев.

 

Жалко расступиться…

 

Мирон.

 

Долг-те долго не сберешь,

Долго-ль разориться;

Ведь хозяину от жилья

Прибыль-то пустая;

Тьма скотины, он и я,

Нас семья большая.

 

Васильев. Ну, что с ним болтать, посылай скорей за обедом, за ямщиками и полетим в Петербург.

 

Легкой (давая денег). На, дурак, живо принеси сюда самый лучший обед, бутылку хорошего вина, да нет ли шампанского?… Пошел!

 

Мирон. Вона какие, подумаешь, у господ-те смешные обычаи: сидели дня три почти не пимши и не емши, а вдруг тепереча, коси малина — разгулялись.

 

Легкой. Каков олух! Рассуждает! Мы прежде хотели вас испытать, но как увидели, что вы все бесчувственные медведи, которых-бы надо… да что с дураком слова терять, неси обедать!

 

Васильев. Ну, ну, ворочайся!

 

Мирон. Обедать? Хе! хе! господа — господа! смеетесь вы, ай нет? Уж теперичька десятый час, уж многи проезжамшие в гостинницах поужинали.

 

Васильев. Все равно, мы обедаем когда вздумается! Пошел, зови хозяина со счетом) да скажи, чтоб подговорил и привел нам вольного ямщика.(Садится стола, где Легкой выбросил из бумажника письма).

 

Легкой. А если будешь мешкать, так и на водку не дам, и поколочу в добавок.

 

Мирон. Ой-ли? И на водку не дашь и поколотишь?… Ну, вот евто уж прямо по-господски (Уходит).

 

 

ЯВЛЕНИЕ III.

ТЕ ЖЕ, кроме МИРОНА.

 

 

Легкой. Ах, братец, с каким наслаждением мне хочется отомстить хорошенько нашему приятелю! Ведь он, я уверен, теперь ужасно смеется, что надул нас; у него страсть дурачить всякого. Хорошо-же!

Васильев (читая письма Ха! ха! ха! это чудесно! Да тут целый роман в письмах! Василий Степаныч! коли ты хочешь мстить, так вот тебе преудобный случай. (Показывая разные письма).

 

Легкой. Ах, сделай милость!

 

Васильев. Ты, разбирая деньги в бумажнике, повыпадал самое главное. Вообрази: ведь приятель-то наш едет в Петербург жениться. Вот тут вся его переписка по этому предмету Вот два черновые письма его к будущей теще… Вот к какому-то Гавриле Ивановичу… А вот и ответ этого Гаврилы Ивановича…

 

Легкой. Неужели? Ах! сколько пищи для мщения! Постой, постой!.. У меня в голове уж начинают рождаться дьявольские мысли!.. Он хочет жениться… А я, я превращусь в злобную шкуру Мефистофеля!.. Прежде всего узнаем, как и что пишет жених. (Читает). «Ноября 2-го 1844 года. Почтенный мой друг и покровитель, Гаврило Иваныч. Вы беспрестанно уверяете меня, что нашли мне такую невесту, от которой, но приезде в Петербург, я непременно с-ума сойду! Это очень, очень-приятно, особливо если она хороша собой, прилично воспитана, богата, и точно верит вам, что я могу нравиться и быть добрым мужем. Признаюсь, я таки уж давно сбираюсь остепениться,— погрешил довольно… А так-как и деревня моя, от моих-же глупостей, пришла «в упадок, то с вашею помощию я надеюсь этой женитьбой поправить себя и свои обстоятельства. Только прошу вас, не слишком хвалите невесте мою красоту и любезность«. (Говорит). Смотри, смотри: свою красоту и любезность он подчеркнул. О изверг! «Я боюсь ужасно, чтоб но приезде, не разочаровать ее собою. Ведь вспомните: семь лет, как мы с вами не видались! В это время — живя на своей воле, я так изменился, что и вы меня, я думаю, не вдруг узнаете. Ждите меня на этих днях и засвидетельствуйте моей прекрасной невесте и ее доброй матушке мое глубочайшее уважение!

Весь ваш Александр Зелинский«.

Васильев. Видишь? Он и нас-то надул, да и с невестой-то хочет поступить не лучше.

 

Легкой. Нет! уж извини, дорогой приятель! Я не допущу, я спасу несчастную жертву, особливо если у нее много денег. Но что за зверь этот Гаврило Иваныч?

 

Васильев. А вот послушай, он пишет ему от 15-го ноября: это, кажется, ответ на то письмо. (Читает). «Александр Степаныч! И человек занятой, служу по особым поручениям, а потому не жди от меня снова никаких подробных разглагольствований. Приезжай прямо ко мне; мать невесты, Варвара Степановна Мухина, добрая, простая старуха; дочь, Лизанька — наивное существо, недавно вышедшее из института; денег у них много, около 60 тысяч, домишко в Фурштадтской, на сухом месте, все это давно задобрено в твою пользу. Приезжай, прикинься влюбленным, и победа несомненна! Если же меня не застанешь в Петербурге, то все-таки не бойся: я уезжаю дня на два или на три; от моего имени смело являйся к будущей теще, а я приеду и разом устрою твою судьбу. Адрес мой на главной почте знает всякий.

Твой родственник и доброжелатель Иволгин.

Легкой (вскакивая быстро). О, судьба! Помоги мне! Дай силы расстроить эту интригу! Брат! Может-быть, девушка-то так хороша, что и мне пригодится… Голубчик! Попробуем, одурачим коварного приятеля!

 

Васильев. С удовольствием готов помочь твоим затеям! Только жаль, если этот злодей Зелинский приедет в Петербург прежде нас.

 

Легкой. Нет, он, как кутила, верно, не скоро вырвется от своего деревенского приятеля. Во всяком случае, если он и предупредит нас, я все-таки явлюсь искать его у невесты, начну бранить за похищенный мой чемодан, наговорю невесте такую чертовщину… Ведь я как начну врать с энтузиазмом, так иногда сам себе удивляюсь! Просто за человека страшно!

 

Васильев. Хорошо, хорошо, мы дорогой все придумаем. А! вот, кажется, несут нам обед…

 

 

ЯВЛЕНИЕ IV.

ТЕ ЖЕ и МИРОН (вносит скатерть, тарелки, кушанье и бутылку вина).

 

 

Легкой. Ну, Мирон, заработывай копейку!

 

Мирон (живо накрывает на стол). Для-че не заработать… С нашим удовольствием…

 

Васильев (взяв бутылку). А что это за вино? Хорошо-ли? а?

 

Мирон. Должно быть важное, хозяин сам бегал в гостинницу… и говорит, важнее эвтова не бывает.

 

Легкой. А что-ж сам-то хозяин нейдет со счетом?

 

Мирон. Сейчас буде… ямщики-те, уж знаешь, спать позавалились… (Накрыв стол и поставив кушанье, подвигает скамейки).

 

Васильев. Ну, приведет какого-нибудь сонного олуха, с которым и не сговоришь.

 

Мирон. Нет, у нас наезжают важные робята! Коли не уехал с кульером, есть молодой парнюха, Калистратка, тройка бедовая! Дороже отца и матери! Только уж господа, не прогневайтесь, олуха корчит, а вор парень! Уж всякого проезжамшаго причину знает.

 

Легкой. Браво! Такого-то нам и надо. (Оба сидят за столом, пьют и едят).

 

Мирон. Да вот, кажись, хозяин нашел его и разбудил.

 

 

ЯВЛЕНИЕ V.

ТЕ ЖЕ, СИДОРЫЧ (в пестрой рубахе, со счетами в руках; за ним, в полушубке, ямщик Калистратка).

 

 

Васильев. Ну, что скаред Сидорыч? нашел нам ямщика?

 

Сидорыч (почесываясь кланяется). С моим удовольствием, ваше благородие… уж будете довольны, хоть собой и не чист а на дело — казист! (Кличет).Калистратка, ползи! Полно затылок-те ерошить, ступай, торгуйся, чорт!

 

Калистратка (с заспанной рожей, входит зевая). Ну, ты! Что лаешься-то?— Сам чорт! (Кланяясь господам). Вишь господа кушают. Олух! греха ты не боишься, дьявол! (Опять кланяясь господам). Хлеб-да соль ваше благородие…

 

Легкой (ужиная). Спасибо, спасибо… Ну, нам, брат, надо сейчас ехать, мы торопимся в Петербург,— хороша у тебя тройка?

 

Калистратка. Хе! нешто, бежит. Вы по казенной, аль по своей изволите?

 

Сидорыч (грубо). Да ведь я ж-те говорил, што по своей.

 

Калистратка (грубо обращаясь к Сидорычу). Да ведь надож спросить-то! лешой!

 

Васильев. Нечего спрашивать! Нам чем скорей, тем лучше… Какая следующая станция? сколько верст?

 

Калистратка (почесывая затылок). Да Подберезье, ваше благородие;— двадцать чатыри версты.

 

Легкой. Ну, так говори без запросу, что возьмешь и во сколько доставишь?

 

Калистратка. Э! а вам на часы! Ладно… без лишнего, коль десять цалковых дадите, в два часа приставим.

 

Легкой. Что? Ах, ты разбойник!

 

Васильев. Прошу покорно!

 

Сидорыч. И впрямь, Калистратка, эк уж ты заломил!

 

Мирон (хозяину). Возьмет и подешевле.

 

Калистратка (обращаясь к мужикам грубо). Заломил! подешевле! А вишь господам-те в строк надо…

 

Легкой. Да что ты, мошенник! По 12 верст в час — разве это скоро?

 

Васильев. И десять целковых.

 

Легкой. Нет, ты в полтора часа представь нас и возьми 6-ть целковых.

 

Мирон. Вестимо господа настоящее дело дают…

 

Калистратка (также). Да ты что пристаешь-то? Дьявол! Настоящее дело! Ну, поди, вези сам! На шесть-те цалковых тройку-то зарезать мне, штоль? Настоящее дело! Вон, аномнясь Нарфенка взялся в строк приставить барина в Бронницы, да коренную-то чалую на 15-й версте и задушил! А лошадь-те полтораста рублев! Чорт!

 

Легкой. Да разбойник ты этакой, ведь у нас почти нет никакой клади, и кабы ехать где по проселочной дороге, а то по шоссе.

 

Калистратка. Да вестимо, знаем что по саше… да вишь ты, ваше благородие, какое безвременье Господь послал: но саше-то теперь ни в санях, ни на телеге… Нет, дешево даете… да в полтора-те часа и не приставишь…

 

Сидорыч. Ну, что врешь-то? а аномнясь енарала как уважил!

 

Калистратка. Енарала! так-то енарал! да и енарал-то семь цалковых дал, и еще пять рублей на водку бросил! Нет ваше благородие, шесть цалковых не возьмем.

 

Легкой. Ну, так и быть даю семь, только уж смотри: обязан доставить в полтора часа.

 

Калистратка. Да уж вестимо, коли уж беремся, так уж наша обвязанность… извольте…

 

Васильев. Ну, так запрягай, живо!

 

Калистратка (переминаясь). Хорошо-с… только семь цалковых не возьмем.

 

Легкой. Ах, ты плут! да ведь ты сказал: извольте…

 

Калистратка. Да для-че-ж, извольте; извольте запрягу с нашим удовольствием… только прибавьте! за семь цалковых не повезу воля ваша…

 

Васильев. Ну, так убирайся к чорту! Хозяин зови другого ямщика.

 

Сидорыч. Калистратка, да что ты и впрямь куражишься? Старосте дать на водку, так разом даст другую тройку…

 

Калистратка. Да! поди к старосте, на водку возьмет, а чорта он даст тебе! Слышал сейчас пошта трубила,— под нее взяли 12-ть лошадей, да две дележанки шестова заведения взяли восемь, только и остались Петрушкины две тройки кульерских.

 

Мирон. Ну, что врешь-то! Ведь и Степкина тройка здесь.

 

Калистратка. Ну чтож! А Степка-то вон свату и дугу и возжи-те отдал, пока лошадей кормит, а сват то еще не приезжал, запрягать-то нечем, а я своих возжей не дам за сто рублев.

 

Васильев. Послушай: да ты, как видно, ужаснейший разбойник!

 

Калистратка. Как изволите… уж наша обвязанность такая… свое дело знаем.

 

Легкой (ударив по столу, роняет тарелку и разбивает). Экой плут! Посмотрите: ведь прикидывается таким олухом, а сам так вором и смотрит.

 

Сидорыч (подобрав куски тарелки тихо Легкому). Да-у ж парень теплый… ну, ваше благородие, прибавьте ему маленько, уважит, повезет лихо!

 

Васильев (тихо Легкому). Делать брат нечего: прибавь еще полтинник.

 

Легкой (громко). Ну, дурацкая рожа… запрягай, что-ли?

 

Калистратка. С нашим почтением… только дешево даете, не повезем-с… да и больно скоро хотите…

 

Легкой. Ну, ну, семь целковых с половиной и больше ни гроша! Пошел вон! пошел! мы уж лучше подождем.

 

Калистратка (раздумывая). Хм! ну, делать нечего… только маловато… Больше не прибавите?

 

Васильев. Нет! нет! пошел!

 

Калистратка (улыбаясь). Эки скупые господа! да прибавьте хоть маленько…

 

Мирон (подойдя бьет его ладонью по голове). Да полно, запрягай, жидомор!

 

Калистратка. Эх, нече делать, мало выпросил… ваше благородие… так с Богом, запрягать, штоль?

 

Легкой. Ну, ну, запрягай только живее! Пошел!

 

Калистратка. Эх, барин хороший, свое дело знаем! (Идет к дверям и возвращается). Пожалуйте целковичек задатку, надо отдать старосте за овес рубль сорок, да два рубля десять в харчевню, за чай.

Легкой. Мирон! подай сдачу от давишней синенькой, скорее! А ты, брат, пока сбирайся и укладывай все в чемоданы. (Взяв от Мирона сдачу дает целковый Калистратке). Все ли тут?

 

Мирон. А не знаю, считайте, кажись все…

 

Легкой. Хозяин! надо еще и тебе отдать за три дня за постой…

 

Сидорыч. Благодарим покорно… не безпокойтесь, мне не Бог знает что (Про себя выкладывает на счетах).

 

Легкой (Калистрату, отсчитывая мелким серебром). Постой плут, тут видишь больше целковаго… четыре рубля две копейки…

 

Калистратка (смеясь), Ах, ваше высокоблагородие, это на бедность, уж видно мое счастье. хе! хе! выпью за ваше здоровье. (Уходит).

 

Легкой. Экой мошенник!

 

 

ЯВЛЕНИЕ VI.

ТЕ ЖЕ, кроме КАЛИСТРАТКИ.

(Мирон убирает со стола и помогает потом Васильеву укладывать вещи в чемоданы).

 

 

Сидорыч. Да уж не говорите, ваше благородие… наши ямщики ребята теплые,— возьмут где можно.

 

Легкой. Ну, хозяин, мы три дня пробыли у тебя в этой конуре, и в это время брат ты жестоко тоже обижал нас! Мы нарочно говорили, что будто у нас нет денег, а ты, верно, подслушал, испугался и не хотел давать ничего,— это брат нехорошо!… Этак с господами не делают.

 

Сидорыч. Эх, ваше благородие, наше дело такое… Ведь всякие проезжающие бывают.

 

Легкой (кладет деньги на стол). То-то-же! Так вот тебе синенькая за постой и двугривенный на водку. Что не-бось не ожидал?

 

Сидорыч. Покорнейше благодарим-с…

 

Васильев. Да за что ты ему так много даешь?

 

Легкой. Ну, уж Бог с ним! Бери деньги, бери…

 

Сидорыч. Хорошо-с… Да как же эвто ваше благородие?… по моему не так выходе… Вот, изволите видеть, мы, дело мужицкое, грамоте не знаем, а вот мало дело на счетах прикинем. Видите, за фатеру… по два рубля в сутки, выходе в трое суток шесть рублев… (Кладет на кости). Да в первый день спрашивали цельную свечку, вот выходе гривенничек-с… да видете один раз ставили самовар, так за воду с посудой выходе хоть нолтинничек-с. (Продолжая насчитывать). Да теперь изволили разбить тарелочку,— ну, это дело не важное, тоже хоть полтинничек… Потом, бегал вот в гостинницу, ну, это то же не Бог знает што… хоть двугривенничек; то же вот и за ямщиком ходил, время много даром пропало, положим гривенничек… вот уж выходе 11-ть рублев… ну, да еще хошь рублика два за хлопоты, так и Бог с вами!

(Во время этого расчета Легкой и Васильев слушают с удивлением, потом вместе вскрикивают).

Васильев и Легкой. Ах ты проклятый!

 

Сидорыч. Уж евто, господа, без обиды; уж мы свое дело знаем.

 

Легкой. Хозяин, и тебе не совестно?

 

Сидорыч. То-есть, оно, сказать по совести, надо бы спросить две красных, ну, да господа то вы хорошие, мне понравились, так уж я без запросу. Впрочем, коли милость будет так три синеньких пожалуйте…

 

Васильев. Ну, братец, попались-же мы к чорту в лапы. Провались он! отдай ему тринадцать рублей и поедем.

(За кулисами слышен звон ямского колокольчика).

Легкой (вынимая деньги). Ну, Сидорыч, если б мы не торопились, я бы, право, пошел жаловаться, ведь ты ругаешь ямщиков, а сам так вором и смотришь.

 

Сидорыч. Полноте грешить, барин! мы кажись, Христиане, едим постное… (Берет деньги).

 

Васильев. А на роже то что у тебя написано? посмотри-ка…

 

Сидорыч. Эх господа, мы поди безграмотные…

 

Мирон. Ваше благородие… а мне то за труды што пожалуете?

 

Легкой. Как, и тебе тоже?

 

Мирон. Да как-же-с?… за свечами бегал, даве хозяина будил, чемодан вон увязал,— мало ли работы?…

 

Легкой. Ах, разбойники! разбойники! Но, уж делать нечего… (Хозяину). Из трех синеньких, два рубля отдай ему. Слышишь?

 

Сидорыч (всело). Два рубля! Ну, барин, дай вам Бог невесту хорошую! Дайте-ко, снесу в телегу и чемоданы, уложу, и усажу вас, добрые господа…(Берет чемоданы. Легкой и Васильев уже оделись).

 

 

ЯВЛЕНИЕ VII.

ТЕ ЖЕ и КАЛИСТРАТКА (также одет по своему и с кнутом в руке).

 

 

Калистратка (торопливо). Ваше благородие! едем што-ль? Готово! Тройка моя так и дрожит и горит на месте, трое мужиков сдержать не могут! Пожалуйте…

 

Легкой и Васильев. Едем! едем! Хорошо повезешь? Пошел, садись…

 

Калистратка. Нет, господа, уж вы садитесь прежде, а уж коли я прежде сяду, так вы только меня и видели, останетесь дома.

 

Легкой. Значит тройка твоя на порядках?

 

Калистратка. Да во как: дороже… здешнего хозяина. (Показывая на Сидорыча),

(За сценою слышен звон колокольчика).

Легкой.

 

Смерть как люблю я ехать живо!

 

Васильев.

 

Отрадней как-то на душе…

 

Калистратка.

 

Держитесь только, уж на диво

Вас разуважу по саше!

 

Легкой.

 

Лети скорее, так и прибавлю…

 

Калистратка.

 

За скорость, вот как поручусь;

Что тело ваше — я доставлю,

А уж за душу — не берусь!

(Все уходят).

 

 

 

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ.

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

ВАРВАРА СТЕПАНОВНА МУХИНА, старушка 60-ти лет.

ЛИЗАНЬКА, ее дочь, недавно вышедшая из института.

ГАВРИЛО ИВАНОВИЧ ИВОЛГИН. Кум Г-жи Мухиной.

ВАСИЛИЙ СТЕПАНОВИЧ ЛЕГКОЙ.

СТЕПАН ВАСИЛЬЕВИЧ ВАСИЛЬЕВ.

Слуга ВАРВАРЫ СТЕПАНОВНЫ.

(Действие происходит в доме Варвары Степановны, в Петербурге).

 

 

ЯВЛЕНИЕ 1.

ВАРВАРА СТЕПАНОВНА МУХИНА, почтенной наружности дама, в очках, сидит и вяжет чулок. ГАВРИЛО ИВАНОВИЧ ИВОЛГИН сидит подле нее с письмом в руках; одет в мундирном сюртуке, с виду мужчина слишком 50-ти лет.

 

 

Иволгин. Уж вы, Варвара Степановна, только знайте одно: уж коли я за что взялся, так будет хорошо. Счастие моей крестницы для меня так-же дорого, как и для вас. Я с отцом Зелинского всегда был дружен, служили вместе в турецкую компанию, даже несколько он мне сродни… А что касается до Лизаньки, так уж я знаю, уверен, что жених понравится ей с перваго взгляда. Коли я за что взялся, так будет хорошо.

 

Г-жа Мухина. Ах, Гаврило Иваныч, еслиб вы знали, как радуют мое сердце ваши заботы о счастии Лизаньки! А я таки, признаюсь, крепко боялась за ее будущность… Ну, что, думаю себе: выйдет она из института, надо выдавать замуж, а я человек старый, долго-ли умереть? она останется, родных никого, ну, беда, да и только! Душевно рада, что вы нашли нам хорошего человека.

 

Иволгин. Да уж хорош, хорош. Коли я за что возьмусь, так уж будет хорошо. Только как он приедет рекомендоваться, так уж пожалуйста, кумушка, вы примите его поласковее… Ведь знаете, первое знакомство… может-быть, он сконфузится… А вы, этак, поразговоритесь о том, о сем…

 

Мухина. Да уж разумеется, я обойдусь, как общежитие требует. Но вы не дочитали его последнего письма.

 

Иволгин. Да, да, так слушайте (Читает): «Итак, еду, Гаврило Иваныч! решительно прямо к вам еду, и уж заранее влюблен в вашу милую крестницу!» (Говорит) Слышите, какой огненный малый! (Читает) «Судя по вашему описанию, она должна-быть, просто, такое драгоценное сокровище…(Говорит) Драгоценное сокровище подчеркнуто, о, плут! (Читает) сокровище… какого мне лучше и желать нельзя, потому-что я, если надо прямо вам сказать…» (Говорит, складывая письмо) Ну, тут уж пустяки; благодарит меня за сватовство, и проч. и проч. Так вот как кумушка, по расчету, я сегодня жду его.

 

Мухина. Прекрасно! Но, точно-ли вы ничего не писали ему про приданое Лизаньки?

 

Иволгин. О! ни полслова! Пусть он тогда уж узнает, что за Лизанькой 60 тысяч придана то, когда они друг-другу понравятся… да… к-тому-же вы сами видите, что он ищет сердца, а не денег. Ну, а что Лизанька поговаривает о наших затеях?

 

Мухина. Ох, уж не спрашивайте. Она меня, просто, смешит своим любопытством: она и боится-то его, и желает знать — хорош-ли он? и то, и другое…

 

Иволгин. Ха! ха! ха! Неужли? Да где-же она, моя голубушка?

 

Мухина. У себя в комнате, рисует что-то. (Кличет) Лизанька! Лиза! что ты там спряталась? а? (Голос Лизаньки с правой стороны). Сейчас, мамаша! сейчас приду!

 

Иволгин (смотря на часы). Однако, пора мне… Дела по казенной надобности необходимо требуют побывать местах в пяти…

Мухина. Полно, посидите…

 

Иволгин. Нельзя, казенная служба не терпит. Я-же, знаете, уж за что возьмусь, так люблю, чтоб это было хорошо. Прощайте, кумушка… (Кричит)Лизавета Петровна! до свидания!

 

 

ЯВЛЕНИЕ II.

ТЕ ЖЕ и ЛИЗАНЬКА (вбегает, держа в руках карандаш и мужской портрет).

 

 

Лизанька. Постой, крестный, постойте-же. Вот, посмотрите: я-бы хотела знать, похож-ли этот человек на того, кого вы называете моим женихом? (Показывая портрет).

 

Мухина. Как! что такое?

 

Лизанька. Да вот что, мамаша: Гаврило Иваныч и вы столько разных вещей наговорили о моем будущем муже, что я, припоминая все это, и нарисовала по вашим рассказам его портрет. Похож ли настоящий на этого, скажите, пожалуста?…

 

Мухина. Прошу покорно!

 

Иволгин. Ах, ты затейница… ну, что это за прихоть?

 

Лиза (смотря на портрет). А вот послушайте: если оригинал будет хоть немножко хуже и старше этого, так мне будет очень неприятно! Ну, а если эта копия будет хуже оригинала, тогда, разумеется, ничего… мне-же лучше. (Иволгину) Ну, что-же вы скажите?

 

Иволгин. Послушайте, дружочек: вы мне задаете такую задачу… которую теперь и решить трудновато.

 

Мухина. Разумеется, как это можно?

 

Лизанька. Да помилуйте, неужли я нарисовала втрое лучше, как вы об нем говорили?

 

Иволгин. И на это отвечать не могу. Ведь я его лет семь не видал. А у вас уж такой тут молодчик, каких, кажется, и на свете не бывает…

 

Лизанька. Неужли? а я надеялась… Так я лучше разорву его и сожгу…

 

Иволгин. Ну, рвать и жечь этого не за что… чем он виноват? Ведь этот молодчик, так… вашего сочинения фантазия. Во-первых: вы нарисовали какого-то в завитках с усиками, а мой Александр Петрович, может-быть, и без усов и стрижется под гребенку…

 

Лизанька. Вы думаете? Ну, вот уж это мне и не понравится… так, по моему, гораздо интереснее… впрочем, я сейчас перерисую, отниму у него все украшения и посмотрю, что это будет за фигура? (Садится к столу рисовать).

 

Иволгин. Душенька моя, наружность все-таки зачастую обманчива. Вам всего нужнее в женихе бескорыстная любовь и добрая душа; а ваши усы и курчавая голова не принесут полного счастия. Так подожитесь-же во всем на мой вкус и опытность. Коли я за что взялся, так уж будет хорошо. Прощайте! Я думаю, я сам сего дня представлю вам Александра Петровича. Прощайте, кумушка!

 

Мухина. Полно, Лизачка, пора тебе перестать ребячиться. Мы хлопочем составить твое счастие, и ты еще шутишь…

 

Мухина (привстает с кресел). До свидания, добрый куманек… приедет он без вас, мы примем, как родного, а с вами, так и — еще лучше.

 

Иволгин. Благодарю… помните вы только одно — что если я за что взялся, так уж будет хорошо (Уходит).

 

 

ЯВЛЕНИЕ III.

МУХИНА и ЛИЗАНЬКА за столом

 

 

Лизанька (кричит ему след). Крестный, крестный, пожалуйста погодите! Вот, вот вам совсем другой жених, на ваш вкус… Ушел! Ну, посмотрите мамаша… неужели этот лучше? Ну, вот вам жених и без усов, и голова без всяких украшений и постарше… Посмотрите, что ж тут интересного? Нет, мамаша, я, ей Богу, не шучу; зачем крестный говорит, чтоб я положилась на его вкус? Согласитесь, что выбирать жениха на чужой вкус не возможно, даже страшно!…

 

Об женихе я все мечтаю,

И вам обязана сказать,

Каким его воображаю,

Каким желаю увидать;

Хочу, чтоб доброю душою

Меня и вас он удивлял.

Но, чтоб и также красотою

Меня невольно привлекал!

У крестного хоть вкуса много,

Пусть век он вкусом щеголял,

Но… жениха мне… ради Бога

На свой чтоб вкус не выбирал!

 

Мухина. Полно, душенька, уж если он за что вожмется, так будет хорошо.

 

Лизанька. Но, послушайте, мамаша, если же этот Александр Петрович Зелинский мне не понравится,— что тогда?

 

Мухина. Ну, тогда разумеется, и дело кончено. Впрочем, мы с кумом уверены, что Г. Зелинский вполне оправдает наши ожидания.

 

 

ЯВЛЕНИЕ IV.

ТЕ ЖЕ, СЛУГА.

 

 

Слуга. Матушка, барыня!…

 

Мухина. Чтоб тебе надо, Семен?

 

Слуга. Да вон, сударыня, приехали к нам каких-то два барина, и так странно спрашивают: здесь-ли теперь Гаврило Иваныч? Я говорю: нет-с. Давно-ли был? я говорю — вот перед вами. И когда дескать опять будет? Я говорю: не знаю-с, может быть, нынче уж и не будет.

 

Лизанька (вскакивает в испуге). Ах! мамаша!

 

Мухина (вставая торопливо). Ахти! как снег на голову! Верно, это твой жених…

 

Лизанька. Ах, Боже мой! мамаша!… мне что-то страшно…

Мухина. Полно, полно, от-чего страшно? Съедят нас, что-ли?… (Слуге) А об нас ничего они не спрашивали?

 

Слуха. Как же с, и об вас, и об вашем здоровьи, и об барышне; такое любопытство знаете, хотят вас видеть.

(Отходит к дверям).

Мухина. Ну, он! он! слава Богу!

 

Лизанька. Да как-же он, когда их двое?

 

Мухина. Ну, что ж? двое-так двое,— тем лучше! верно с знакомым или родственником. Ах, жаль что уехал Гаврило Иваныч! Он-бы лучше ознакомил нас.

 

Лизанька. Мамаша, я, кажется, нехорошо одета, да у меня что то ужасно и сердце бьется!… Я уйду…

 

Мухина (в сильном волнении). Ну, как-же тебе не стыдно?… (Обнимая ее и целуя) Радуйся дитя мое… Бог посылает тебе счастие…

 

Лизанька. Мамаша, да вы и сами ужасно дрожите… Ах, Боже мой, вы даже в лице изменились…

 

Мухина (стараясь ободриться). Неужели? Ах, это все за тебя, моя душечка… верно… предчувствие… Пойдем, пойдем, надо и мне немножко оправиться… Сенюшка, зови их и попроси подождать… я сейчас… Да вели приготовить что нибудь позавтракать. Ах, Господи! у меня на сердце теперь… уж я и сама не пойму, что такое…

 

Лизанька. А у меня-то, мамаша, так бьется, так бьется, уйдемте поскорей.

 

Слуга. А! так теперь я смекнул, кто это приехал: женишок!

 

 

ЯВЛЕНИЕ V.

СЛУГА, потом ЛЕГКОЙ и ВАСИЛЬЕВ (входят одетые в модные фраки)

 

 

Слуга, (в дверях). Пожалуйте, господа… пожалуйте… барыня сейчас будет, неугодно-ли подождать маленько?

(Легкой и Васильев уходят).

Легкой (весело). А! с большим удовольствием, почему же не подождать? (Тихо Васильеву) Ну, брат, смотри же: чтоб нам самим не остаться в дураках, так надо смотреть в оба. (Слуге) Ну, что, братец? а? Каково вы здесь поживаете?

 

Слуга. Не что, сударь… живем, благодаря Бога… (Особо) Который-же из двух-то?

 

Васильев (Тихо Легкому). Узнай от него прежде приехал-ли жених-то или нет?

 

Легкой (также). Сейчас, сейчас. (Слухе ласково) А! так все слава Богу? Вот это, братец, приятно слышать! А у вас славный домик!… Мило, очень мило! (Оглядывая кругом) Все это так, знаете хозяйственно… сейчас видно, что, того… т. е. порядок… а как тебя зовут? а?

 

Слуга. Семеном, ваше благородие (особо). Вот оно! Разом видно хитрого женишка: прежде хочет знать каков домишко-то, а там уж начнет рассматривать и невесту.

 

Легкой. Ну, так скажи-ка брат, Сенюшка, что теперь поделывает… (Тихо Васильеву) Как бишь зовут старуху-то?

 

Васильев (тихо) А? что поделывает почтенная Варвара Степановна?

 

Слуга (улыбаясь). Да что, сударь… уж известное дело… же лают, чтоб все это, знаете, поскорей благополучно кончилось: т. е. ждут не дождутся…

 

Легкой. А! понимаю! понимаю! (Тихо) Браво! слышишь? жениха еще нет, мы торжествуем!

 

Васильев (также) Прекрасно! я только этого и боялся. Смотри же; теперь мы его распишем так, чтоб матушка и невеста непременно ему отказали.

 

Легкой (также тихо) Да уж я его отделаю предателя. (Семену). Ну, Семен, так его ждут не дождутся? От чего же это он не едет?

 

Слуга. Кто? Жених-то? (посмотрев на него и на Васильева в недоумении). Не едет-с? Как! помилуйте… да вы то… кто же-с…

 

Легкой (не понимая). Что? кто мы?

 

Слуга. Да-с. (Смотрит на них пристально) Э, господа!! полноте! уж мы ведь смекнули, и барыня тоже…

 

Легкой. А! вы смекнули? это хорошо!

 

Слуга. Еще-бы! ведь вас, сударь… или, вот их милость сватает Гаврило-то Иваныч?

 

Легкой (удивясь). Как!

 

Васильев (тоже). Что?

 

Слуга (смеясь). Да что, господа, уж теперь скрываться нечего: коли приехали жениться, значит шутки в сторону. Не угодно-ли садиться? Мне еще приказано похлопотать об завтраке. (Уходит).

 

 

ЯВЛЕНИЕ VI.

 

 

ЛЕГКОЙ (подумав немного, тихо Васильеву). Вот тебе раз. Дело-то, брат запутывается! (Смеясь) Они, кажется, уверены что жених-то ты — или я! ой! ой! ой!

 

Васильев. Прошу покорно!

 

Легкой. О, проклятый чемодан, в какую он историю вмешал нас!

Васильев. Чорт возьми! Послушай, что-ж теперь нам делить? а? Уж теперь, если оне тебя или меня точно считают за жениха, за Зелинскаго, так как-же мы будем говорит старухе, что Зелинский сватается по расчетам, что он разорился, что и сам этот Гаврило Иваныч с ним за-одно?

 

Легкой (раздумывая). Постой… постой… дело казусное… Мефистофель! помоги!…

 

Васильев. Однако, пожалуста, не затевай чертовщины! По моему, уж лучше остаться при прежнем намерении: не вводя их в заблуждение, открыть себя и все шашни Зелинского.

 

Легкой (расхаживая и потирая руки). Открыть? нет, по-моему, лучше не открывать! Оне, пожалуй, не поверят нашим рассказам. Лучше всего, представим им нашего приятеля со всеми его сатанинскими замыслами! Мефистофель нам поможет!..

 

Васильев. Хорошо, да кому-ж из нас назваться этим проклятым Зелинским-то?

 

Легкой. Проклятым-то? Я думаю, лучше всего тебе!

 

Васильев. Благодарю покорно! от-чего-же и не тебе?

 

Легкой. Или, нет! нет! Пусть оне сами угадают и решат. Тс! вот, кажется, и сама Варвара Степановна! Она одна… смелее! О, Мефистофель!… Где ты, душа моя?

 

 

ЯВЛЕНИЕ VII.

ТЕ ЖЕ и Г-жа МУХИНА (входит, приодевшись получше и расплачивается ласково с обоими).

 

 

Г-жа Мухина. Господа… пожалуйста, извините меня старуху, что так долго заставила вас дожидаться…

 

Оба (расшаркиваясь). О, помилуйте, сударыня… нам весьма… приятно…

 

Г-жа Мухина. Мне так совестно…

 

Легкой (тихо Васильеву). Ну, пошли милые дурацкие нежности…

 

Г-жа Мухина. Прошу покорно садиться… без церемонии… я, видите, человек старый… пожалуйста… (Усаживаются).

 

Васильев (про себя). А где-же молодая-то?

 

Легкой (про себя). Вот странно: физиономия этой бабушки мне что-то знакома… а главное, что замечательно и приятно: села, и ни полслова о состоянии погоды,— это редкость.

 

Мухина. Господа! извините мое любопытство… вы, как мне кажется… пожаловали ко мне по рекомендации моего куманька, Гаврилы Ивановича?

 

Оба. Да-с, точно так с… Гаврило Иваныч писал…

 

Мухина (раскланиваясь снова). Очень, очень приятно познакомиться… (Про себя). Который-же из двух? (Вслух). Ну, скажите пожалуста… между прочим… как думаете… у нас насчет сегодняшней погоды?

 

Легкой (про себя). Нет-таки! не утерпела! (Eй). Погода скверная-с… даже не стоит и говорить.

 

Мухина. Ваша правда. Барометр так, знаете, до того опустился…

 

Легкой (нетерпеливо). Именно! именно! До того опустился, что, просто, не заслуживает никакого внимания.

 

Мухина (глядя на обоих). Но, позвольте, однако, узнать, кто же из вас, господа… Александр Петрович, г. Зелинский?

 

Легкой (особо). А! идем к цели! (Ей). А разве вы еще не угадали, Варвара Степановна? это однако удивительно! Я-бы, кажется, сию минуту догадался.(Поглядывая на Васильева).

 

Мухина. Ах, голубчики мои! да не видавши никогда. Ведь право, мудрено узнать…

 

Васильев. В таком случае, чтоб не мучить вас напрасно…

 

Легкой (особо). А! он берет на себя роль Зелинского!

 

Васильев (показывая на Легкого). Г. Зелинский… перед вами.

 

Легкой (особо). Ах, разбойник!

 

Мухина. А! так это вы, Александр Петрович?

 

Васильев. Он, он, сударыня… а я его двоюродный брат.

 

Мухина. Ну, представьте-же себе: я ведь так и полагала что это вы… непременно думаю себе… вы.

 

Легкой. Да-с, уж делать нечего: я! я! (целуя руку). Как ваше здоровье, Варвара Степановна? Очень буду счастлив, если вы удостоите меня вашим расположением.

 

Мухина. Ах, помилуйте… я очень благодарна Гавриле Иванычу, что он так хлопотал познакомить меня с вами.

 

Легкой. А, вы, благодарны Гавриле Иванычу? А кто этот Гаврило Иваныч? (Опомнившись). Ах, да это тот старичок-то, с которым я дружески переписываюсь? Вообразите, я его чудака совсем в глаза не знаю.

 

Мухина. Вы шутите… в семь лет разве можно забыть? Вспомните, он так дружен был с вашим батюшкой…

 

Легкой (про себя). Вот тебе на! А я и не помню, когда лишился своего батюшки.

 

Мухина. Гаврило Иваныч даже служил вместе с вашим батюшкой во-время турецкой компании.

 

Легкой (будто вспомнил). Ах! да! во время турецкой компании! Вспомнил! Да! они даже отличались часто и в разгульных компаниях. Этот Гаврило Иваныч, как я помню, такой был всегда пройдоха, интриган, я еще по приезде с ним не видался. Так пожалуйста Варвара Степановна, будьте осторожны: я человек откровенный, прямой… если Гаврило Иваныч вам очень хвалил меня, вы верьте только вполовину… даже и вполовину много будет.

 

Мухина. Помилуйте, что за скромность?

 

Легкой. Нет! нет, я, ведь вы не знаете, что такое я! О! я так полюбил вас, что должен открыть вам все свои недостатки…

 

Васильев. Да, Варвара Степановна, брат мой, даже готов при этом и разбраниться на всегда с Гаврилой Иванычем, если он, не обдумавши, затеял что-нибудь… вы понимаете?

 

Мухина. Понимаю-с… понимаю… (Особо). Верно думает, что моя Лизанька не хороша, не понравится… надо им показать не. (В слух). Лизанька, а Лизанька! Где ты, дружочек? (Встает). Извините, я на минутку… дочка моя такая хозяйка, такая хлопотунья, надо спросить кой-что… (У дверей). Лизанька, поди же сюда…

 

Легкой. Ну, брат, я готов так зверски представить им злодея Зелинского, что невеста, верно, с разу откажется!

 

Васильев. Хорошо, хорошо, я готов тебе помогать. А эта Варвара Степановна предоброе созданье.

 

Легкой. Да, да, и презнакомое лицо… не могу только вспомнить, где я с нею виделся?…

 

Васильев. Посмотрим, какова-то дочка? Смотри же, на зло Гавриле Иванычу, представь из себя не жениха, а чудовище!

 

Легкой. Мало этого: плакать заставлю при первом случае.

 

Мухина (в дверях). Ну, ну, полно, душенька, здесь никого чужих нет, поди ко мне… (Подходя к мужчинам). Итак, милый Александр Петрович, вы, конечно, помните, как выражали свои чувства в последнем письме к Гавриле Иванычу?

 

Легкой. Как-с? что такое-с? Я выражал свои чувства? (Особо). Вот еще новость!

 

Мухина. Мы даже сегодня читали ваше письмо.

 

Васильев (особо). Ай — ай — ай… что он ей будет отвечать?

 

Легкой (притворно удивляясь). А! Так Гаврило Иваныч показывал вам все мои письма? (Васильеву). Скажи, братец, ну как же это не стыдно Гавриле Иванычу? Разве, этак делают? Я там писал ему всякий вздор, а он уж сейчас… Это ужасно!

 

Васильев. Да, да, братец, это дурно, не делает чести твоему Гавриле Иванычу.

 

Мухина. Помилуйте, совсем напротив: я очень рада, что вы даже заочно так хвалили мою Лизаньку. И если Богу будет угодно… я уж, верно, не стану противиться вашему счастию.

 

Легкой. Покорнейше вас благодарю… но…

 

Мухина (обращаясь к той же двери). Ах! вот и моя Лизанька… поди сюда душенька, здесь очень приятные гости…

 

 

ЯВЛЕНИЕ VIII.

ТЕ ЖЕ и ЛИЗАНЬКА (входит робко, Мухина ведет ее за руку). ВАСИЛЬЕВ и ЛЕГКОЙ (сходятся вместе).

 

 

Мухина. Александр Петрович, рекомендую вам мою дочь… (Дочери). Душа моя, это Александр Петрович… которого так хвалил нам добрый Гаврило Иваныч… (Молча раскланиваются).

 

Легкой (тихо Васильеву и посматривая на Лизаньку). Брат!

 

Васильев (также). Что?

 

Легкой (также, не с сильным волнением). Я… я не знаю… со мной что-то вдруг сделалось…

 

Васильев (также). Ну, брат… и со мной вдруг что-то такое непонятное.

 

Лизанька (тихо матери, прерывающимся голосом). Ах, мамаша, поддержите меня…

 

Мухина. Что? что с тобою? а?

 

Лизанька (также). Ах, мамаша… и сама не знаю… это в первый раз…

 

Мухина (про себя). А! это добрый знак… есть надежда, что желание мое исполнится.

 

Легкой (тихо брату).

 

Нет! кончим брат проказу!

Я ею поражен! (Смотрит на Лизанку).

 

Васильев (также).

 

И я… влюбился с разу!

 

Лизанька (матери тихо)

 

Ах, Бог мой! это он!

 

Легкой (нетерпеливо).

 

Отстань ты с пустяками!

 

Васильев.

 

Не уступлю! нет! нет!

 

Лизанька (поглядев украдкой).

 

И в пуклях… и с усами…

Ах! это мой портрет!

 

Легкой (разгорячаясь).

 

Послушай, я взбешуся!

 

Васильев.

 

Нет! нет она моя!!

 

Легкой.

 

Нет, вздор, я сам женюся!

 

Васильев.

 

Нет, я!

 

Легкой.

 

Нет, я!

 

Васильев.

 

Нет, я!!!

 

Лизанька (также тихо, но с чувством). Ах, мамашенька, я не знаю, что такое со мною сделалось… только я так довольна, так счастлива!.. (целуя мать).Ах, я не найду слов, как благодарить вас!..

 

Васильев (продолжая тихо). Ну, что-ж ты? представляй Зелинского, старайся ей не нравиться…

 

Легкой. Нет… уж теперь эта затея мне не нравится… я совсем растерялся… Послушай: не грешно-ли тебе отбивать у меня?

 

Васильев. Да разве я отбиваю у тебя? я делаюсь соперником Зелинского, а так-как его здесь нет… (Подходит к Мухиной).

 

Легкой (про себя). Ах, чорт возьми! зачем я взял его с собой?

 

Мухина (Лизаньке показывая на Васильева). А это, душа моя, братец Александра Петровича…

 

Васильев (Лизоньке, с чувством). Который… чтоб только заслужить ваше доброе расположение, готов пожертвовать всем, всем на свете! (Раскланиваются).

 

Легкой (про себя, с досадою). Эге! да уж он пошел и на приступ! Ах, Боже мой!.. а я стою, как пошлый дурак, не придумаю ни одного слова… Мог-ли я ожидать, что мы вдруг оба в нее влюбимся? Однако, ободримся… надо-же сказать ей что нибудь приятное… (Подходит).

 

Васильев (разговаривая с Мухиной, продолжает). Помилуйте, Варвара Степановна… клянусь вам, что все мои похвалы такая чистая правда, которая и говорится только от чистого сердца!

 

Легкой (про себя). Разбойник! какие штуки отпускает! (Лизаньке). Гм… простите меня… сударыня… если я осмеливаюсь… Но, так, как ваша маменька… этого желает… то позвольте узнать… что вы думаете?… Какова погода у нас?

 

(Васильев смеется)

Лизанька. Ах!.. Александр Петрович… я, право, не посмотрела.

 

Легкой. Ах, как я поглупел!

 

 

ЯВЛЕНИЕ IX.

ТЕ ЖЕ и СЛУГА.

 

 

Слуга. Матушка барыня пожалуйте, все готово-с.

 

Мухина. Хорошо сейчас. Господа, так как вы оба с дороги, то пожалуйста без церемонии, не угодно ли позавтракать, чем Бог послал…

 

Васильев и Легкой. Помилуйте… к чему вы так беспокоитесь?…

 

Мухина. Что за беспокойство?… Пожалуйте… от хлеба-соли грешно отказываться… Авось и Гаврило Иванович заедет.

 

Легкой. Впрочем, как вам угодно… (Особо) Надо с нею объясниться на едине.

 

Васильев (Особо). Как-бы с глазу-на-глаз потолковать с нею?

 

Мухина. Лизанька! пойдем с нами…

 

Лизанька. Я… я сейчас, маменька…

 

Легкой (также). Нет! я ему не уступлю.

 

Васильев. Я не поддамся брату,

(Мухина ведет обоих в боковую комнату)

 

 

ЯВЛЕНИЕ X.

Лизанька (одна).

 

 

Ах! наконец я одна!… (Бросаясь в кресло) Боже мой! что это со мною сделалось? Сердце мое как будто выскочить хочет!… Какое-то новое, приятное чувство овладело мною… (Вскакивает). Лицо мое горит, глаза невольно наполняются слезами… (Топает ногою). Да что-же это такое? Кто мне растолкует. Я хочу знать я хотела бы спросить об этом у него, у всех… (Быстро кладет руку на сердце) Ах! нет! нет! не нужно! я сама поняла, я знаю!… (Вздохнув и улыбнувшись) Ах! Боже мой! Это — любовь… любовь!… О, как и счастлива!

 

Ах, я совсем переродилась!

От счастья рада слезы лить,

И хоть нечаянно влюбилась,

Но уж не в силах разлюбить!

2 раза.

А чтоб вполне счастливо жить,

Хочу и я любимой быть!

 

Любимой быть,— такое счастье,

Которым надо дорожить;

Любовь и нежное участье

Я рада жизнию купить!

2 раза.

Ах, как приятно полюбить,

И от души любимой быть!

 

 

ЯВЛЕНИЕ XI.

ЛИЗАНЬКА и ЛЕГКОЙ (входит быстро).

 

 

Легкой (про себя). Пока он там объясняется со старухой, я хочу ей прямо сказать всю истину.

 

Лизанька (увидя его вскрикивает). Ах!

 

Легкой (в волнении). Елисавета Михайловна! простите несчастного сумасброда, который сам не знает, что говорит и что делает! Впрочем, что бы вы обо-мне не думали, все-таки я не хочу быть обманщиком в ваших глазах; я прибежал оправдаться…

 

Лизанька (особо). Ах, как он приятно говорит! (Ему) Но, Александр Петрович… я нас не понимаю…

 

Легкой. Ах, ради Бога, забудьте навсегда этого Александра Петровича! Зеленский такой человек, который не стоит вас! Он сговорился с Гаврилой Иванычем, чтоб обмануть вашу маменьку, вас… и сватается по расчетам.

 

Лизанька. Ах, Боже мой! что говорите? Я все-таки вас не понимаю… за что вы так себя унижаете?

 

Легкой (с чувством). Нет! я говорю, что чувствую! Вы должны понять меня, потому-что с первого взгляда я полюбил вас всей душою, и готов теперь бороться с целым светом, чтоб только сделаться вас достойным!

 

Лизанька (qco6o). Боже мой! он точно говорит с большим чувством… И как жаль! совершенно непонятно!

 

Легкой. Клянусь вам, что всему причиной эта переписка, которая завлекла меня; этот проклятый чемодан, который в Новегороде, на постоялом дворе…

 

Лизанька (про-себя). Ах! да это ужасно! он от любви помешался! (Плачет, говоря вслух). Ах, как я несчастна! что мне делать?

 

Легкой. Вы плачете? О, я и сам готов плакать и проклинать свое сумасбродство!… но, вы, верно, простите меня? Вы согласитесь: ожидал-ли я, что этот чемодан приведет меня сюда, познакомит с вами? Но что делать! Видно уж так судьбе было угодно! Будьте откровенны как я, и решите мою участь!

 

Лизанька (продолжает плакат, смотря на него). Ах! я… я готова помочь вам… мне самой очень жаль, что вы так несчастны… но… я не знаю, какой чемодан?..

 

Легкой. Да я вам, кажется, говорю ясно, что этот глупый чемодан вашего жениха, что переписка из чемодана попала в мои руки, и что я в досаде захотел ему отомстить…

 

Лизанька. Отомстить чемодану?

 

Легкой. Нет! Александру Петровичу Зелинскому!

 

Лизанька. Ах, Боже мой! Да что с вами сделалось! Придите в себя, Александр Петрович…

 

Легкой (нетерпеливо). О, мой Творец! Да я не Александр Петрович!

Лизанька (ужасаясь). Как! Что я слышу!

 

Легкой. Простите меня! Любовь к вам совершенно меня расстроила! Да не меня одного: да! да! брат мой Степан Васильич также без ума от вас!

 

Лизанька. Ах! да вы меня путаете!.. Позвольте мне уйти к матушке…

 

Легкой (удерживая ее). Нет! нет! скажите прежде, что вы меня не отвергаете, что вы охотно отдадите мне вашу руку…

 

Лизанька. Извольте, извольте, только дайте уйти к матушке…

Легкой (целуя ее руку). О, какое блаженство! Успокойтесь, она уж знает всю нашу историю; представьте, какой случай: ведь добрая Варвара Степановна знала меня почти еще мальчиком, и была очень дружна с моею покойной матерью.

 

Лизанька. Возможно-ли!

 

Легкой. Да, да, и от-того-то давича, при первой встрече, мне так показались знакомыми ее черты. Она чрезвычайно рада; сама судьба устроила наше счастие.

 

Лизанька. Да как-же Гаврило Иваныч не говорил нам ничего?..

 

Легкой. Ха! ха! ха! Да что-ж ему говорить, когда я совсем и в глаза не знаю вашего Гаврилы Иваныча. Но что нам до него! Вы согласны, матушка ваша то-же, а брат, верно, образумится — и мы будем вполне счастливы! (Опять с жаром целует руку).

 

 

ЯВЛЕНИЕ XII.

ТЕ ЖЕ, ВАСИЛЬЕВ и Г-ЖА МУХИНА (неся в руках четыре письма).

 

 

Васильев. Брат! остановись! За что ж ты меня-то губишь? (Лизаньке) Елисавета Михайловна! Ведь это не Зелинский, это мой брат, который…

 

Лизанька. А! теперь я все поняла и очень-рада!

 

Васильев. Вы рады? Помилуйте! за что-же я-то полюбил вас так нежно, Елисавета Михайловна?

 

Легкой. Ты опоздал также, как Зелинский.

 

Мухина. Ну, Степан Васильич, уж видно так судьбе угодно. (Целуя дочь) Дитя мое! благодари Бога, что они приехали прежде Зелинскаго. Посмотри-ка кого Гаврило-то Иваныч сватал тебе! (Отдает ей письма) Ведь этакой злодей!

 

Лизанька (читая про себя). Как! Что это значит?

 

Мухина. (Легкому). Жаль, что добрая ваша матушка скончалась! Как-бы мы теперь порадовались, глядя на ваше счастие.

 

Легкой. Я уверен, что вы замените мне ее потерю. А при том, и опекун мой, у которого я до сей поры жил в деревне, нашел мне здесь прекрасное место в министерстве.

 

 

ЯВЛЕНИЕ ПОСЛЕДНЕЕ.

ТЕ ЖЕ, слуга, потом Г-н ИВОЛГИН.

 

 

Слугу. Барыня! Гаврило Иваныч прикатил!

 

Васильев и Легкой. А! сват! сват!

 

Лизанька. Ах, мамаша! Что-же вы теперь скажите ему?

 

Васильев. Не бойтесь, мы только вместе возвратим ему эту переписку, которую нашли в чемодане Зелинского. (Легкой, Васильев, Мухина и Лизанька берут по одному письму и расходятся).

 

Иволгин (не видя Легкого и Васильева). Ну, кумушка! радуйтесь! Не даром я всегда твержу: уж коли я за что возьмусь так будет хорошо! Ведь жених-то приехал… одевается… и злодейски хорош! что? Каково устроил? Чорт возьми! уж именно: за что возьмусь, так будет хорошо! ха! ха! ха!

 

Мухина (начиная громко смеяться). Да, очень-хорошо! ха! ха! ха!

 

Легкой. Удивительно-хорошо! ха! ха! ха!

 

Васильев. Чрезвычайно-хорошо! ха! ха! ха!

 

Лизанька. Невыразимо-хорошо! ха! ха! ха!

 

Иволгин (пораженный, смотрит на всех). Позвольте… я знаю, уверен, что хорошо… только, этот смех звенит в моих ушах что-то больно-нехорошо… что это за собрание?

 

Мухина. И вы хотели, чтоб Зелинский женился на моей Лизаньке? А что он вам пишет, прочтите-ка… Эх, Гаврило Иваныч! (Отдает ему письмо).

 

Лизанька (также отдавая письмо Иволгину). Прочтите-ка… ах, Гаврило Иваныч!

 

Легкой (также). Просмотрите-ка… эх, Гаврило Иваныч!

 

Васильев (также отдает). Пробегите-ка… о-о-ох, Гаврило Иваныч!

Иволгин (взяв от всех письма). Господа! пощадите! (Обращаясь к Легкому и Васильеву). Так это об вас-то Зелинский мне говорил сейчас?

 

Легкой. Да, Гаврило Иваныч, завтра я с ним разменяюсь чемоданами и приглашу его к себе на свадьбу. (Васильев и Легкой кланяются).

 

Иволгин. Вот тебе раз! Значит я с своим заочным сватовством сел в дураки? (Качая головой). Эх, Гаврило Иваныч!

 

Все. Ха! ха! ха! ха!

 

Финал (На мотив польки Мюзара).

 

Лизанька.

 

С окончательным куплетом,

К вам я нынче подхожу,

И пред вашим комитетом

Как и все, одно скажу:

Если автора хотите

Вы одобрить легкий труд.

Так и нас уж подведите

Под один и тот-же суд.

 

Все.

 

Если автора хотите

Вы одобрить легкий труд,

Так и нас уж подведите

Под один и тот-же суд.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Пантеон и репертуар, 1845г., Книжка 2