Иов.

Иов.

 

Свободное подражание Священной книге Иова.

 

 

 

ПОСВЯЩАЮ

ЖЕНЕ МОЕЙ.

 

Было время, когда и я считал себя гостем на веселом пиру жизни. Мечты и надежды сулили неопытному блаженство неисчерпаемое и неодолимым обаянием увлекали пришельца в шум и деятельность мира гражданского. В то время, в минуты отдохновения от дел, от волнений светских, не раз принимался я за книгу Иова. Но книга лежала предо мною без жизни, как загадка без ключа, как древний иероглиф без объяснения. Над этою книгою, казалось мне, волновалось густое облако таинственности, сквозь которое тускло и в каком то тумане видел я картину великих страданий, борение человека с судьбою, недуг, проникавший до мозгу костей страдальца, и скорбь беспримерную. Но все оттенки этой необъятной скорби, этой тяжкой, продолжительной пытки, все стоны, все жалобы многострадального исчезали для меня среди шума жизни, в кипящих заботах мира. Настало другое время, когда суетливый говор страстей и тревоги быта общественного заменились глубоким безмолвием пустыни. Медленный, единообразный ход времени в стране дикой, почти безлюдной, расположил душу к размышлению более спокойному, более правильному. В холодных объятиях действительности угасли пылкие мечтания юности, затихли тревожные волнения ума и пробудилась кроткая жизнь сердца — уединенного, как страна, его окружавшая. Тогда, на берегах величественных  озер, — этих огромных зеркал, в которых отражалось небо севера, в местах, загроможденных обломками какого — то древнего мира, — раскрыл я опять книгу Иова: — и как изумился, не найдя в ней прежней неясности! Эта книга, в которой открылись мне красоты слова Божия, сделалась моим любимым чтением. Душа невольно сроднилась с страдальцем; века исчезли, расстояния не стало…. Я видел, я осязал раны многострадального, я вслушался в его жалобы томные, однообразные, как пустыни каменистой Аравии, и — мне показалось: я пóнял его муки, разгадал тайны скорби, непостижимой для счастливцев мира. Тогда предпринято переложение Иова в стихи, или, лучше сказать, свободное подражание этой книге. Я достиг уже вполовину цели, как, по встретившимся обстоятельствам, думал оставить предприятие недоконченным. Но благое Провидение даровало мне в сопутницы жизни — тебя. С самоотвержением искренней любви подала ты мне руку и разделила жребий странника. С тех пор луч утешительной надежды закрался в развалины моего земного счастия. Звуки арфы и лиры твоей услаждали печального; дружеское участие ободряло его. Тебе, моя верная сопутница на пути — не всегда радостном, тебе посвящаю мое подражание книге Иова, переложенной мною в мерные стихи. Этим стихам отдал я последний душевный огонь, не догашенный бурями жизни.

Книга Иова,– в его лице и истории, — изображает борение добра и зла. Иов, «величайший из сынов Востока» (как сказано в самой книге), вступил в борьбу с злоначальником (Так называет сатану Макарий Египетский в беседах своих.), нетерпеливым, лютым, и победил его терпением и кротостию. Этот враг страдальца (древний завистник человеков) представляется как лице незримое, но враждебное, губительное, которое невидимою рукою, с непреодолимою властию рока, наносит мощные удары страдальцу и смеется над его страданием. За Иовом видны друзья Иова — цари Востока. Жена патриарха, – одна уцелевшая из всего семейства, — является на минуту с намерением погубить старца на веки, склоняя его  проклясть Бога и умереть, И наконец, к числу беседующих в пустыне, среди гремящего неба и потрясенной земли, соблаговоляет присоединиться — Сам Бог!

Есть мнение, что писатель книги Иова — Моисей, наученный всей Египетской мудрости, сильный в словах и делах, орган Св. Духа и слова Божия. Он написал ее, как полагают, во время сорокалетнего пребывания в пустыне Мадиамской (В Талмуде говорится, что Мoисей потом, в пустыне синайской, ходил по шатрам Израильтян и читал книгу Иова для ободрения унывающих.). Древнейшими читателями этой древнейшей книги были, надобно думать, все двенадцать колен Израильских, исторгшиеся из рабства Египетского, прошедшие пó – суху чрез море, видевшие погибель коней, колесниц и шумных ратей фараоновых и созерцавшие грозу и славу Бога на таинственной высоте Синая. Эту книгу читали потом и под виноградом и смоковницею счастливой Палестины. В христианском мире отцы и столпы Церкви: Иоанн Златоуст, Григорий Великий, Ефрем Сирин, блаженный Августин, уважаемый многими Оригeн благоговейно и глубоко изучали терпение Иова в его книге. У Евреев ученые Раввины, составители Талмуда, потом Раввин Елеазар и другие — также с благоговением рассуждали об этой книге. Не считаю нужным говорить, как много и новейшие ученые занимались книгою Иова (Умбрейт, один из переводчиков и пояснителей книги Иова, приводит до 30 известных ученостию мужей, занимавшихся переводом и изъяснениями на эту книгу.). Один из умилительных обрядов у христиан – Греков сопровождается пением строф из Иова. При погребении Марко Боцариса, — при этом достопамятном погребении, которое торжественно совершалось под прекрасным небом возрождавшейся Эллады,— молодые девы, шествуя длинным рядом, усыпали последний путь героя цветами, и пели стихи из Иова (И поныне сохранился еще у некоторых Евреев обычай проводить семь ночей в доме усопшего и читать книгу Иова. Наша Православная Церковь положила правилом прочтение начала и конца книги, где описываются лишения и терпение Иова и новое его благосостояние и довольство,— на страстной седмице, сближая зло страдания Иова со страстями Господа.).  Более 35 — ти столетий слышали жалобы многострадального!… И во все времена, у всех народов, были сердца ему сочувствовавшие; ибо человек всех стран и веков, любит, по временам, предаваться высокой, таинственной грусти, часто составляющей лучшую роскошь сердца. Я приписываю тебе мое свободное подражание книге Иова там, где оно вполне окончено. Вместе провели мы несколько прекрасных дней в уединении очаровательном, в благословенной Малороссии, в семействе, умеющем наслаждаться всею прелестию древней патриархальной жизни и лучшими цветами нового Европейского быта. Мы утешались престарелою матерью, окруженною любовию четырех достойных сынов и нежнейшей дочери. Тихая жизнь и семейственные добродетели так редки в наше время, обильное явлениями бурными, что мне приятно вспоминать о том месте, где, в ласковом воздухе цветущей Малороссии, окончил труд мой, начатый под шумом северных лесов, колеблемых ветром, навевающим стужу от берегов Белого моря. Я почту себя счастливым, если слабое мое подражание книге, отличающейся силою слога, заслужит хотя некоторое внимание соотечественников. Тогда приношение это сделается более достойно твоего неоцененного для меня дружества.

 

Ф. ГЛИНКА.

Июля 20 — го, 1834 года

Село Ярославец

Черниговской губернии.

 

 

 

 

ПРОЛОГ.

 

 

I.

В пространствах горних и священных

Сиял Всемощный Егова.

Кругом, как строи ополченных,

В Его лазоревых полях,

Миры несчетные блистали

Несчетным множеством чудес,

И Ангелы со всех небес

Лобзать стопы Его слетали.

На их одеждах огневых

Заря и радуги сверкали

И злато искрилось… У них

Всегда весна, не гаснет младость,

Не молкнет песнопений клик.

«Иегова, любовь и радость»,—

В одно сливаясь, – жизнь и сладость

Вливают в горний их язык!…

И вот, под синевом намета,

Тесна им стала вышина..—

И, следом за сынами света,

Пришел, как мраз – губитель лета,

Отродье ночи – сатана.

Страшилище, огромный станом,

Как пасмурный, осенний день,

В безтенном небе великаном

Он шел….. И безобразно тень

За ним, по радостной лазури,

Чернеясь, медленно текла,

Как гробовое покрывало….

По бороздам его чела

Прошли и молнии и бури;

Под смурой бровью ад кипел;

В груди косматой клокотало,—

Скрывать он злобы не хотел,—

В ланитах судорги играли;

Синея, губы трепетали,

И вихри искр и тучи стрел

Порой из желтых глаз бежали,

И смрадный дым из уст летел.—

Его хитон – был серный пламень,

Горой вздымались волоса….

Его сердили небеса…

И дик и нем, он был  —  как камень,

Стыдясь молиться и любить.—

Готовый небо поглотить,

Он стал близь горнего совета,

У прага истины и света,—

Чтоб яд злословья изливать

И все чернить и, в буйстве диком,

Своим пронзительным языком

На человека клеветать!—

Он добродетели не верил,

Везде доискивался зла,

По мысли он своей все мерил,—

А мысль его черна была.

Ловитель  —  он в свои тенета

Беспечных смертных уловлял,

И после  —  пред престолом света—

Их с громким смехом обличал….

Коварный, мрачный и суровый,

Он в небе наводил тоску…

Но глас раздался Иеговы,

И Бог вещал клеветнику:

— «Ты видел  —  ли Мое творенье:

Мои полки и рати звезд,

Мои негаснущие солнца?…

Давно — ли был ты на земле?

И видел — ли ее порядки:—

Народы, царства, города?—

Там люди — слабые созданья

Творят разумные дела…

А как живет там раб мой Иов!

Ты обратил — ли на него

Свое внимание?»

Смущенный

Сын злобы злобно задрожал

И клеветать хотел на старца…

Но Бог с любовью продолжал

(Слова вражды предупреждая):

— «Я знаю,— он благочестив

И, беззаконникам на диво,

Живет и честно и правдиво,

Всегда чело его светло,

Он ненавидит грех и зло

И, как Отца, Меня он любит.

Молитву раннюю его

Ко Мне приносит Ангел утра:

Все молится он за детей!—

Дым жертв его ко Мне восходит…..

Земля полна твоих сетей,

Но праведник Мой честно ходит

По человеческим путям;

И ты не раз дивился сам,

Как он закон мой исполняет!…»

— «Я знаю, Господи, его!»

Ловитель с злобой отвечает:

«За старцем долго я следил,

Но он меня не удивил!

И мудрено — ль ему быть верным,

Когда, Всещедрый, на него

Дождишь Ты лучшими дарами?—

Поля широкие кипят

Его степными табунами;

На нивах прибыль, в доме мир,

Семья цветет, за пиром пир;

Сыны друг к другу ездят в гости;

И сам он здрав, и у него

От счастия тучнеют кости……

Дозволь мне, Боже, испытать

Тобой хвалимого!.. Я знаю,—

Сии жильцы Твоей земли

Адама грешного потомство

Из персей матери сосут

Любовь к греху, любовь к пороку.

Забыв Тебя, отдавшись року,

Путем погибели бегут

За каждой тенью наслажденья….

В них нет ни самоотверженья,

Ни бескорыстия в них нет:

Их свары, битвы и боренья

Обезобразили Твой свет!

Кружат, как вихри, их заботы;

Везде — друг на друга вражда,

Везде — все самость, все расчеты,

А правомерного суда

Нигде, нигде! – В их грудь железну

Вонзилась к золоту алчба.

Не понимаю, как судьба

Твоя щадит их! Их бы в бездну!!…

У нечестивой их семьи

Нет ни любви к Тебе, ни веры….

Пожалуй, с виду все они

Покорны, кротки…. лицемеры!

Им нравятся Твои дары

И жизнь исполненная неги:

Потехи, игры, да пиры,

Кони, да ратные набеги,

И пестрые в полях шатры…

Порой они Тебя и славят…

И как — же быть? Ты нужен им!

Но их терпенье – паутина,

И упованье на Тебя

Притворство жалкое.!… Глянь только

В лице беда им или смерть,—

Тогда увидишь их смятенье

И детский страх…. Все таковы….

Таков и Твой любимец Иов!….»

Так он сказал, и замолчал,

Доволен мнимою уликой,

И с высоты ответа ждал

Он, пасмурный, с улыбкой дикой….

И Бог в ответ клеветнику:

— «Я дозволяю испытанье….

Иди….. при Ангелах моих…

Они свидетелями будут…

Свирепствуй, истощай всю злость,

Свою губительную силу

Над всем, что Моему рабу

Я дал в земное наслажденье;

Но не коснись его души,

И сохрани его Мне тело,

И дух его не огорчай!….»

 

 

II.

В покое сладком Иов жил

На широте пустынь цветущих,

И Бог давно благословил

Его ликующие кущи.

И жил он жизнию святой.

Кругом мычащими стадами,

Как пестрым морем, облитой

Белелся, длинными рядами,

Шатерный город подвижной,—

Его раздольный кочевой

Стан пастырский в долинах Уца.

Три дочери и семь сынов

Утехой патриарха были

И, в очередь, между собой

Пиры семейные водили,

Честя друг друга и рабов

И пастырей своих радушных….

И старец про себя не раз

Твердил:

«Боюсь, боюсь за вас,

Мои неопытные дети,

Чтоб, на пирах завеселясь,

Хоть на единый миг, порой,

Не позабыли вы о Боге!»…

И как последний пир стихал,—

Своих детей он очищал,

И долго Богу сам молился?

И, по числу своих детей,

Он десять жертвенников ставил

И десять жертв на них сжигал,

И на детей своих сзывал

Любовь Творца, Его щедроты,

И закалал за них тельца:

То были доброго отца

Благочестивые заботы.—

Раз дети праздновали пир,

У брата старшего гостили:

То был его чередный день.

Но старец там не пировал

И, погруженный в созерцанье,

В шатре богатом он сидел

И важно размышлял о Боге…

Вдруг вестник:

— «Гибель и беда!…..

Твои волы орали нивы,

Паслись ослицы подле них.

Вдруг туча пыльная намчалась…

И пыль еще не улеглась,

А стад твоих не стало боле:

Саввейцы из своих долин

На кущи с воплем наскакали,

Все порубили, похватали

И я перед тобой – один!»

Еще не кончил этот речи,

И новый вестник:

— «Господин!

Гроза и гибель!….. Было тихо,

И тысячи твоих овец

Паслись в раздолиях пустыни…

Вдруг смерклось… — Мчатся облака

Густятся, рдеют, раскалились….

И вот – о чудо! — огнь дождем

Посыпал на овец, на пажить:

Горит руно, затлелся луг,

Пылает ближняя дубрава!

И наши бедные стада

Напрасно мечутся в потоки:

Везде огонь и зной, — и все,

Что зеленело, что дышало,

Добычею пожара стало!

И я свидетель бед — один!»

Не кончил сей, вдруг новый:

— «Гибель!

Халдеев ратных три толпы,

Как три весенние потока,

Вломились в пастырский наш стан

И табуны твоих верблюдов

Угнали в плен….— Лишь я — один!….»

И сей не кончил – новый вестник:

— «О горе! горе! Семь сынов

И дочери твои младые

Семейный пировали пир….

И три сестры цвели, как пальмы;

И, как пустынные орлы,

Твои сыны, легки и здравы,

Вкушали сладкие плоды,

Млекò и сот, и в ароматах

Топили юные власы.

Вдруг буря взвыла……Вихорь зельный,

Как коршун с розмаху на птиц,

Напал, ударил в дом веселья

И, с корнем вырвав дом, тряхнул,

И смял и раздробил – и страшно

Обезобразил всех!.. ..Теперь

Одни раздавленные трупы

Дымятся в собственной крови:

Твоих детей не стало боле,

И вестник горя — я один!..»

Он выслушал….. Без слез, но скорбный,

Свои одежды, молча, сам

Он раздирает…. И, повои

Сорвав с главы, власы остриг,

Главу седым посыпал пеплом

И, укрепясь, пред Богом стал

И низко поклонился Богу……

И, по молчаньи, возопил:

—«Нагим пришел на землю я,

Нагим и возвращусь я в землю……

Господь мне дал, Господь и взял:

Благословляю Имя Бога!

Иегова, мой Бог! Я — Твой!

Твори, что хочешь надо — мною!»

Так старец скорбный вопиял:

Он сердцем Бога понимал,

С любовью кары принимал

И не роптал на Промысл вышний.

 

 

III.

Опять на беспредельном склоне,

В безбрежной синеве зыбей,

В единый день — в день изо дней,

Иегова сидел на троне

В сияньи радуг и лучей…..

И робко перед Ним светилы

Своим путем обычным шли;

И вновь с небес далеких Силы

Лобзать стопы Его текли;

И вновь противник древний света

К Нему явился – сатана.

—«Где был?» — спросил его Создатель:

Откудова пришел ко Мне?»—

—«Я обошел всю землю, Боже!

И чрез воздушные края

Прошел по высям поднебесной.

И вот перед Тобою — я!»

—«Что — ж, испытал–ли человека?

Господь вещал клеветнику:

И видел — ли каков в напастях,

В потерях гибельных каков

Мой раб, Мой верный, кроткий Иов?….

Он сердцем прост, он чист душой,

Правдив, благочестив, незлобен,

Богат запасом добрых дел.

И в грешном мире он умел

Спасти, сберечь невинность сердца.

Почто — ж ты гнусной клеветой

Меня подвиг к жестокой мере—

Страданьем кротость испытать?»—

—«Что за страданье, Боже правый?

Ты отнял только то, что дал….

А человек лукав и любит

В себе себя: за я свое

Он променяет все и даже……

Но стань еще Твоя гроза

Над головой его седою:

Он отречется от Тебя!…

Благоволи –ж  дать повеленье,

Чтоб я еще, в последний раз,

Изведал веру и терпенье

Тебе угодного! – Дозволь,

Дозволь его ощупать кости

И оцарапать плоть его!..

О, человек стоит упрямо

За плоть свою; он выдаст все:

Детей, богатство, почесть, славу

За ломкий свой состав земной,

Тобою слепленный из праха!

Он любит негу и покой,

Он лаком до земного счастья……

Не принимай — же в нем участья,

Не заслоняй его рукой!

Пусть закует себя в молитву,

Возьмет терпенья крепкий щит

(Твой раб велик и знаменит!)

И выступит со мной на битву…..

Смеяться любит над судьбой

Твой царь земли, хвастливый, хилый:

Но я возьму свое с собой

И мы померяем с ним силы!

Дозволь и виждь и рассуди:

Наш будет бой за плоть и кости!»

Так говорил сын тьмы и злости,

И Бог в ответ ему:

— «Иди!

Иди! – вещал ему Всевышний:

Я предаю его тебе!

Терзай на нем земное тело,

Но не коснись его души!….»

 

 

 

ГЛАВА I.

 

 

В пустыне виден людный град;

Там деется мена и купля;

Шумит на торжище толпа.

Вот длинной шеей помавает

Верблюд – живой корабль пустынь,

И роет землю конь игривый

Под статным, смуглым ездоком,

И с перелетным ветерком

Играют космы черной гривы;

Надулись ноздри и в очах

Горит какой — то пламень дикой;

И тут — же, смирная, стоит

Ослов навьюченных станица.

Пленяют ткани пестротой,

Цвета любимые в пустыни–

Багряный, яркожелтый, синий

В издельях радужных горят,

Купцы их ценность выхваляют.

И веет тонкий аромат

От мирры, амбры и алоя:

Купцы Феманские купцам

Саввейским продают бальзам,

Мускат и ладан благовонный.

И все шумит, везде разсчет…..

Град полон жизни…. Над пустыней

Взошло уж солнце высоко,

И тень уже — у корня пальмы.

Бегут и стадо и пастух

Укрыться в дол под кипарисы….

Но кто, страдалец, в тяжкий зной

Один на гноище томится?

Кого, безтенного, палят

Лучи пустынного светила?

Над кем жужжит сей зыбкий рой

До крови жадных насекомых?—

Как он ужасно искажен:

Глаза запухли, струп и раны

Одели тело, как кора,

И весь он, как под пеплом белым,

Лежит в проказе!…  Кто сей муж?

Кто этот человек? сей нищий?

Никто о нем не поболит,—

Никто! – Он выброшен из града,

И в тяжком недуге своем

Повержен, как мертвец безгробный……

И то был Иов!!… Мир забыл

Страдальца.— Долго, долго, долго,

Живой, он всенародно тлел,

И сам обломком черепицы

Скоблил с себя кипящий гной,

И, видя разрушенье тела,

Пронзенный скорбью, цепенел,

Молчал – и на небо глядел!..

И долго — б он глядел на небо

Без слов, без жалоб, без упреков….

Но вот пришла к нему жена,—

Бывало, чтимая в пустыне,—

Не с тем, чтоб в сладостных слезах

Излить полсердца над страдальцем…

Нет! Из ее холодных уст

Летит упрек:

— «Почто, безмолвный,

Напрасно землю тяготишь?

Отверженный, чужой в отчизне,

Ты умер для земли и жизни!

Твоих уж нет на свете чад!….

И я, терпя то зной, то хлад,

И я, бездомная, скитаюсь,

И провожу где день, где ночь;

Терплю обиды, унижаюсь…..

Отвсюду, с криком, гонят прочь

Жену гонимого судьбою!

Велишь — ли ты мне стать рабою?!

Но прокаженного жена,—

Будь и рабою всем, – страшна!..

А ты, чуть шевеля губами,

Все только на небо глядишь,

Знать молишься?!— А сам червями

И смрадным гноем весь кипишь….

Когда — ж, немой, заговоришь?!..

Кричи, вопи, чтоб Бог твой слышал,

Что ты, полусогнивший труп,

Желаешь смерти, смерти просишь!….

Седой отверженец могил!

Зачем костлявою рукою,

Себя царапаешь?… Покою

У Бога своего проси,

Или… будь бодр, и жизнью хилой,

Изчахлой дорожить престань,

И, посмеясь над горней силой,

Рцы слово: Бога укори

И, в наруганье над судьбою,

Будь муж, скрепися…. и – умри!

Но не стыди земли собою!…»

Страдалец с мукою привстал,

Воззрел на небо и – в ответ ей:

— «Ты говоришь мне, как одна

Из жен безумных…. Можно — ль Бога

Тревожить праздною мольбой,

И укорять дерзну — ль я Бога?!

Я — Божий весь, и жизнь моя

В Его руке! Моя супруга!

Не Сам — ли Бог нас наделял

Так щедро лучшими дарами?

Когда — ж благое от Него

Мы принимали с услажденьем;

Так примем и сосуд скорбей

И выпьем все с покорным сердцем!»

 

 

 

ГЛАВА II.

 

 

Семь знойных отпылали дней,

Семь летних протекли ночей

В отчизне пальм и аромата:

Сквозь синий воздух – реки злата

И реки пурпура лились,

И от востока до заката

Без грома молнии неслись

И над оазами сияли

(Тревожа сон пустынных птиц)

Разливы пылкие зарниц;

Или серебряные звезды

Блистали радостью очей

На круглом густо — синем своде;

Или, как млечная река,

На яхонт неба облака

Взбегали: виделись пещеры,

Картины гор и городов,

И выступали дромадеры,

Глотая звезды…. (*) Чудно все

 

(*) Поэтическое выражеиие Аравийских поэтов: они представляют облака верблюдами, пожирающими звезды…. Так, в одной из своих од (в оде на взятие Измаила) и наш Державин говорит: «и рыбы ходят в небесах.» Здесь рыбами названы облака.

 

На пышном небе Аравийском

В краю песков Авситидийском,

В стране оазисов и пальм….

Так семь ночей прошли в пустыне,—

С тех пор как трое из друзей

(И каждый от земли своей)

Пришли об Иове проведать.

И были те друзья – цари

Или властители. – И первый

Елиафаз был Феманин,

Потомок от сынов Исава;

С другой страны пришел другой:—

Валдад, властитель из Савхeи,

Ховарского Амнона сын;

Ко дню назначенному прибыл

И третий из друзей: то был

Софар — и был он царь Минийский.

Страдальца вид их поразил,

Пришли и — друга не узнали!

Вотще знакомых черт искали,

Уставя на него глаза:

Кругом его была зараза

И Бога гневного гроза;

На нем белелася проказа

От головы до самых ног!

Живой мертвец – он изнемог….

Лишь кости, в судоргах, стучали!…

И горько, горько зарыдали

Друзья, узрев всю меру зла….

Но скорбь уста им заперла:

Склонив главы, они молчали,

Не смея друга утешать…..

И чем утешить? Что сказать?!…

Но, растерзав свои одежды,

Насыпав праху на главы

И взбросив вверх по горсти праха,

Семь дней и семь ночей сидели

При дружнем ложе на земле.

 

 

 

ГЛАВА III.

 

 

Взглянул страдалец на друзей,

Привстал и ветхие одежды

Оправил…. Но, себя страшась,

Поник главой на перси. Тяжко

Вздыхал скорбящий, и —  он был

Как кедр, надломленный грозою,

Ни мертвым, ни живым. — Но вдруг,

Отдавшись лютой скорби, громко

Осиплым гласом возопил:

—«Погибни день, когда из чрева

На гибель вышел я на свет,

И ночь, которая сказала:

««Се, в чреве зачат человек!»»

И я записан в книгу жизни!…

Угасни тот злосчастный день

Во тьме глухой и в сени смерти!

Да будет мрачен он, как полночь,

И душен, как полдневный зной!—

И ночь, в которую я зачат,

С тем днем, в который я рожден,

Изглади, Господи! изглади

Из книги тайные Своей,

Из лет, из круга годового!—

И в той ночи да не взойдут

Утехи взоров— звезды неба

И миловидная луна!

С рассветом, свежестью богатым,

Заря! ты, в роскоши своей,

Не весели ее ни златом,

Ни пурпуром своих бровей (*)! —

 

(*) Выражение подлинника.

 

Да будет ночь сия бесплодна,

Да будет вся она – болезнь!…

Пусть темен, сумрачен, как бездны,

Повиснет свод над ней беззвездный!…

Да ни единая жена,

В часы погибельной той ночи,

Страдальца в чреве не зачнет!—

Не будь у той ночи прохлады!…

Да заклянет тот день, ту ночь,

Кто для заклятий мощь имеет,

Кто, тайным словом, в дебрях змей,

И, по глухим лесам, зверей,

Иль, с брега, лютых крокодилов

Скликать и заклинать умеет,

Кому дана наука та,

Кто, в час свой, древнего кита

Таинственно преодолеет!…

Зачем тот день, зачем — с той ночью

Мне дали свет увидеть сей?

Зачем я не родился мертвым?

Зачем не умер я — родясь?!…

Почто ты на свои колени

Меня, о матерь! приняла?

Почто лелеяла, ласкала

Меня – младенца сберегала

И в детских играх и во сне?

Зачем молилась обо мне?!…

Почто меня питали перси?

Земли небывший  населенец,

Зачем я в чреве не погиб,

Как недоношенный младенец?

Меня — б закинуть, чтоб пропал

Я в пеленах, еще без смысла!

За — то давно — б уже я спал

Протяжным сном в глубоком лоне,

На общем сходбище – в земле!

Там все равны — рабы и князи:

Богач бок — о — бок с нищим лег;

Для всех один покой счастливый

Под хладным черепом земли!

Покинув троны, там легли,

Цари, что в бранные тревоги

За славой гибнущей текли:

Вонзались в небо их чертоги

Из скал громадных на столпах;

Над прахом их – все стерлось в прах!…

И те, что золото холмили

И серебро в своих ларях,

Со мной — бы рядом опочили….

Там нет насилий, чужд там страх;

Различья нет там земнородным;

Для узников — нет кандалов,

Нет кабалы там для рабов,

Никто не стонет от трудов…

Все — долгий отдых и свобода

У подземельного народа!

Прохладна за могилой сень!…

А здесь, а в сей палящей жизни,

В сей бездорожной темноте,

Мы только бродим, как слепые!…

Зачем ты светишь, Божий день?

Чтоб нам показывать, как люди

Томятся, плачут и грустят?

А я, – я мученик безвинный,—

Рыкаю громче гладных львов,

И, словно ток на дне кремнистом,

В моей груди кипит тоска;—

Полуистлевшему и нищу

Подаст – хлеб жизни чья рука?!—

Я воплем приправляю пищу,

Роняю слезы в питие!

Я трачу жизнь, теряю силу,

И сам себе свою могилу,

Тоскуя, вырыть — бы я рад,

И гроб почел бы я за клад!..

Вот, други! вот мое бытье!

Он каменной налег горою

На перси мне, холодный страх:

Я весь им стиснут! Вот я вижу:

Чего боюсь…. ко мне идет;

Чего содрогнусь…. то надходит!

Горю и зябну…. страшно!… страшно!!…..

Изныли кости от тоски!…..

Но разве я роптал доселе,

Под тяжким натиском скорбей?—

Не сохранял — ли я молчанья,

Когда, въедаясь, прогрызал

Мой недуг гибнущее тело,

И видел кости я свои?

Ведь, я как камень был, – доколе

Меня прожег Господний гнев!….»

 

 

 

ГЛАВА IV.

 

 

Тогда Елиафаз Феманский

В ответ на ропотную речь:

— «Сказать ли мне?… Но я боюся,

Что горькому – тебе горька

Покажется беседа правды…..

Но можно ль чувство удержать?

Оно кипит и просит слова—

И я скажу: – ты был мудрец;

Бывало, помнишь, – ты советом

Живил, пленял сердца людей;

Ты – шатким в мыслях был подпорой,

Скользящих словом укреплял,.

Разноглагольных вел к единству

И разнодушных примирял.

Но самого едва коснулась

Беда пролетная перстом,

Ты и расслаб! И вот – как мертвый!

И хоть привстанешь, но за тем,

Чтоб жребий смертного злоречить!….

Где — ж страх Господний? Где тот дух,

Который меряется с скорбью,

Растет в терпеньи и – булат

В огне страданья закаленный

Идет на муки, как на пир?

Господь правдив! Когда карает,—

Карает верно за грехи!….

Кто видел праведных в стесненьи?

Когда невинный погибал?

Господь казнит лишь преступленье:

Так от веков Он поступал!—

Всесилен Бог! Одно дхновенье, —

И бурный дух его ноздрей (*)

 

(*) Выражение подлинника.

 

С земли сметает нечестивых…..

Звенел глас львиный по зарям,

И тигра рев смущал пустыню;

Но тот и оный – мертвецы!

Их семьи сгибли; – в их вертепах

Засели сумрак с пустотой!…

И я однажды, в тайне ночи,

Послышал некакий глагол…..

Он, мне казалось, как украдкой

По слуху моему скользнул,

Но сердце глубоко прорезал.

И было то в такой уж час, —

Когда дневное все стихает

И сходят страхи с тишиной.

Меня вдруг обдал ужас. Страшно

Мои все кости затряслись,

И пробежал по жилам холод…—

То дух пронесся надо мной!. .

Во мне все сжалось…. волос дыбом!

И вот он стал— как неземной,

Незрим, безличен, безтелесен;

Но мне он как — то виден был,

И глас его ко мне повеял,

Как из могилы тонкий хлад;

И я слова сии услышал:

«Ужели можно человеку

Пред правдой Божьей правым быть?!—

И можно — ли, чтобы творенье

Явилось чище, чем Творец?!—

И близкие к Нему не чисты!

И в светлых Ангелах Своих

Нашел Он пятна! Что — же люди,

Скудельных храмин сих жильцы?!—

Они — приросшие к земному

Обезображены грехом,

Как ткань, изъеденная молью!..

Их утро вносит в колыбель,

А вечер сносит их в могилу,—

И в кратком бытии они

До мудрости не дозревают!!….»

 

 

 

ГЛАВА V.

 

И продолжал Елиафаз,

Словами метя на страдальца,

Желая старца вразумить:

— «Я знаю, — гнев кипящий, ярый

Пронзает сердце, как стрела,

И зависть, истомляя душу,

Низводит малодушных в гроб!

Зови Святых к себе на помощь!

От неба будет — ли ответ?

О чем грустишь так неутешно?

Стяжаний — ли погибших жаль?…..

На что богатство человеку!

Ничто не прочно под луной!

Мы – жертвы случаев враждебных:

Придет война и – все на дым!

И жатву снимет кто не сеял,

И вырвет кто не насадил;

И в погреба за нашим златом

Войдут без спроса, без ключей!—

Но ничего – я сколько знаю—

Нет без причины на земле!

Беда не из земли выходит,

И горе не растет в лугах;

А всякой человек на скорбь

Рожден, как птица на летанье……

Но, друг, будь бодр!….Но, друг, крепись!

Имей на Бога упованье:

Пред Ним смирись, Ему молись!…

И я о Нем возвышу слово:

Он дивен, Он велик – Господь!

Он дождь пустыням посылает

И утоляет зной песков!

Он высоко ведет покорных

И Сам расслабленных целит:

Одной рукою поразит,

Другою перевяжет рану,

Как опытный и добрый врач.

Он осязает мысли злобных,

Умеет скрытых обличать:

Пускай удумают, затеют,

Пусть втайне козни их созреют,—

Он ярко правдою блеснет

И ложь и тайны их сожжет!

О, Он умеет все предвидеть

И так ловящих уловить,

Что и разумники в безумье

Бегут, как дети! — Часто им

И днем – темно, – и в полдень ясный

Они чуть ощупью бредут.

Но Он — же нищего хоронит

От уязвлений языка,

От злостных уст клеветника,

И мощная Его рука

Чудесно слабого уводит

Из рук насилия, и Сам

Он сторожит над беззащитным!!—

Блажен, кого карает Бог!

Не избегай караний Бога:

Они к высокому ведут!

В Его руке гроза и ласка!

Он и возьмет и возвратит!

Шесть раз из бед великих вынет,

В семи бедах спасет от зла!

В час глада сбережет от смерти,

В бою заслонит от мечей,—

И ты пройдешь среди заразы,

По трупам падших, невредим!

Он так скрепить умеет сердце,

Что сколько — б бед  ни налегло,

Какое — б ни постигло горе —

В глуши лесов, в странах чужих:

Все будет человек как дома!

Он вступит в родственный союз

Со всей могучею природой

И, у радушной на пиру,

Уж ничего не устрашится:

Куда пустыней ни пойдет,—

Ноги о камень не препнет,

И дикий зверь его не тронет,

И яркий зной не опалит!

Он хлеб найдет свой повсеместно,

И станет жизнь ему легка,

И будет он, как гость в беседе,

У жизни весело гостить

И прохлаждаться на покое….

В его очах и на челе

Увидят все самодовольство!

И будет он, как полный клас,

На ниве жизни – долго, долго,—

Доколе, с честию его

Положат в житницу Господню!

Поверь мне, Иов, это так:

Мы это испытали сами….

А ты подумай про себя:

Не согрешил — ли в чем пред Богом?»

 

 

ГЛАВА VI.

 

 

— «О, как — бы, други, я желал,

Чтоб здесь, пред вашими глазами,

Спустилися весы судеб,

И чтоб на них мои все муки

Господь правдивый возложил!»

Так Иов грустный говорил,

И продолжал с болезнью сердца:

«Тогда — б увидели, что скорбь,

Моя болезнь, моя тоска,

Мои несносные мученья—

И вес приморского песка

Перетянули–б….. От того

В моих болезненных речах

Порой тоскливое волненье…..

Увы, я чувствую: в меня

Впились, вонзились Божьи стрелы,

И душу из меня сосет

Их ядоносная отрава.

И ужасы — кругом меня,

Со всех сторон грозой пугают!..

Горю, томлюсь – покоя нет!

Кричу, зову – не отвечают;

Прошусь в могилу — не пускают;

Под зноем мук, страдальцу нет

Ни сна, ни сладостной прохлады;

Мой сон наполнен страшных грез,

Глаза растаяли от слез,

И сердце, слыша грозы, млеет….

О горе, я живой — мертвец!

Я часто сам к себе с вопросом:

Живу — ли я, иль не живу?

Я обеспамятел в несчастьи

И разум утопил в слезах.—

Мне опостылил свет и люди…

А я, ведь, так любил людей!!..

Все, все, чего страшился прежде,

Теперь увидел на себе!

Ведь, я — не каменный, не медный….

Осел ревет — ли на траве?

И бык мычит — ли подле корма,

Когда присмотрен он и сыт?…

Что пища без приправной соли?!..

Мой хлеб постыл мне стал от боли,

Полынью стало питие!

Увы мне!… Братья вероломны

Спешат от ложа моего –

Все врознь, как токи снеговые,

Как своевольные ручьи

Без русла. От снегов рожденны,

Те ненадежные ручьи

Бегут, теряясь в бездорожьи,

И первый яркий солнца луч

Их иссушает до поддонья.

И мнимой дорожа водой,

Вслед за скитальцами — ручьями,

Беспечно доверяя им,

В пустыни идут караваны

И погибают заблудясь….

Вот караван Феманский длинный,

Соввейцев шумный караван

По тем ручьям пошли в пустыню

И ужаснулись, зря обман

Своих предателей безводных…

И я хотел — бы воду жизни

Из ваших вычерпнуть речей

И освежиться ими в жажде;

Но, вместо сладких токов водных,

Пред несчастливцем появились

Вы уж изсякнувшим ручьем!!

Так чем вам напоить страдальца,

Отверженного от людей?!….

Да! — я отверженец, бездомок,

Кому чужда уже земля….

Я брошен бурей, как обломок

В грозе морей от корабля….

Но разве у родства, у дружбы

Я требую себе даров,

Или наград моим утратам,

Иль избавления от бед,

Иль выкупа от супостата?….

А признаюсь: я б оценил

Одну слезу – слезу от сердца,

Когда — б сюда, на грудь мою,

Ее участье обронило….

Но вкруг меня – один упрек!….

Скажите — ж: как и что мне делать?….

Я стисну грусть и замолчу!

Без доказательств доказать

Хотите вы свою мне правду,

А голос скорби и тоски,

Как дым, пускаете на ветер!….

Друзья, богатые умом,

Меня в безумьи не вините!

Безумен я? – так обличите….

Я неразумен? – научите….

О, мудрена наука жизни!

Но я готов вам уступить,

В чем уступить по правде можно!

Ваш долг помочь и просветить:

Но вы в речах своих так строги!…

Участья нужен мне елей!

Мои свежи еще так раны!

А вы с оружьем острых слов

На безоружного напали,

И, сети ставя сироте,

Подкоп под дом его ведете!

Хотите — ль сердце смять мое

И, запугав, засыпать мразом

Последний жар моей души?….

Однако ж, выслушайте, други!

Сберите все мои слова

И взвесьте их и рассудите:

Напрасно — ль друг ваш вопиет,

Иль вопиет в нем чувство правды?…

А правда, ведь, еще моя!!»

 

 

 

ГЛАВА VII.

 

 

«Что наша жизнь? – Тревожный сон,

Борьба и тяжкая работа!

Как раб, боящийся лозы,

Влача свой плуг под ярким зноем,

Все рвется, чтоб укрыться в тень;

Все смотрит, – скоро — ль долгий день

Завечереет, скоро — ль отдых: —

Так дни и месяцы — текут

Моей многострадальной жизни!…..

Все тело рушится мое:

То вдруг его облягут раны,

То заживут…..И вдруг опять

Моя растрескается кожа

И, гноем накипев, болит…..

Жизнь, смерть, день, ночь….все стало смутно…..

Сомкну — ли ночью я глаза

(Страдальцу ночь – долга, как вечность!),—

Я пробужусь и говорю:

Когда – ж рассвет? Ах, скоро — ль утро?!

Приходит утро — я опять

Вздыхая вопию: где–ж вечер?!

Мое все тело — струп и струп,

И я — седой, стенящий труп!!!…

Как ссохлась, пригорела кожа!..

Увы, мои былые дни

Мелькнули, будто в зыбких краснах:

Мелькает нить за челноком…….

Промчалась жизнь скорей беседы

И стала мимолетным сном…..

О горе! все невозвратимо:

Прошла пора моих надежд!…..

Земных отрад, земного счастья,

Уж не видать мне и в мечте!

Как облак дымчатый редеет

И исчезает в высоте:

Так я изчезну! – Бездна ада

Не выдает своих: увы!

Оттоль не выйдешь в дом родимый,

Ни вести к ближним не пошлешь! —

Уйду, — и без меня застынет

Мое и место на земле!!….

Итак, доколь еще язык мой

В устах вращается, друзья,—

Я буду, буду все, с тоскою,

Все беспрерывно изливать

Всю ярость беспредельной скорби:

Скажу и выскажу векам,

И поздним донесу народам,

Чтó совершалось здесь со мной,

Как мучили меня в пустыне!….

Что — я?… Речной — ли крокодил,

Иль гневная пучина моря,

Что так плотиной обложен,

Так связан, заперт и стеснен?!

Когда прошу: дай мне отраду,

Дай видеть счастье хоть во сне,—

Далеко, дикою мечтою,

Ты сон мой отгоняешь прочь….

То окружен я пустотою,

То черная, в пустыне, ночь

Полна страшилищ: – вот их очи

Огнем неистовым горят,

Они в меня вонзают взоры;

То реки с клокотом шипят,

То с грохотом валятся горы

Все на меня!! — Я весь разбит,

Изломан, раздроблен, убит;

Мое от страха сердце жмется,

И весь я – как под бурей трость;

И слышу, – все во мне трясется,

И ударяет кость о кость…..

Почто–ж томить?..Вели скорее

Меня изгладить из живых

И душу свободить от духа,

От смерти кости свободить! —

О! что есть человек, сын персти,

Что Ты так чествуешь его,

И, с непонятною заботой,

О нем радеешь и болишь,

И в дивных утренних виденьях

Ему о тайном говоришь?…….

За что — ж меня терзать? – И долго — ль

Мне ропотным и скорбным быть?

Пусть я грешу, — но чтò я значу

Перед Тобою, страж людей?

Зачем сражать меня стрелами

Негодовать, как на врага?

Что — б не помиловать страдальца,

Не снять–бы всех его грехов

Из жалости к сей бедной жизни!!…

Ведь, может, завтра же придут,

Меня поищут…. и напрасно!

Стадальца боле не найдут!…»

 

 

 

ГЛАВА VIII.

 

 

Тогда изрек Валдад Савхейский,

Стараясь также доказать,

Что Бог казнит лишь нечестивых,

И страждут только лишь они:

— «Доколе будет дух гневливый

Греметь из ропотных устен?

Суд Бога – суд прямый, — и твердо,

Не уклоняясь никуда,

Идет Его святая правда.

Твоих сынов – за их грехи,

За отпадение от правды,

За угождение страстям,

Бог предал мстящему закону;

Закон сей в буре прилетел,

И там, где пышный пир кипел,

Свершился суд неотразимый…..

Но казнь преступных не вполне

Покрыла их грехи….. И, старец,

Ты страждешь за своих детей:

Грехи детей казнят отца!…

Однако — ж духом не смущайся!

Слезой омыв зеницы сердца,

У Бога помощи проси,

И, воспрянув до солнца, рано,

Когда восток, зарей румяной

Зажженный, блещет, как алтарь, —

Пади пред Богом, помолися,

И Бог воспрянет над тобой!

Тогда, как сладкою росой

Отрадный вечер гасит знойность,

Его святая благодать

Погасит огнь, тебя палящий,

И возвратит душе покой….

Будь терпелив, буд кроток, Иов:

Терпи, молчи и уповай!….

И если ты понес утраты, —

То верь: остатки от утрат

Тебе дадут плоды сторичны….

Что нам ссылаться на себя? —

Земля старее нас; мы юны:

Спроси веков, до нас прошедших,

А мы – вчерашние!… И наша

Жизнь на земле есть только тень!

Прислушайся к преданьям древним

И к голосу далеких дней:

В те дни, в словах их, было сердце,

И сердца жизнь таилась в них!

«Как может трость — дочь зыбких топей —

Без почвы влажной зеленеть?

И будет — ли цвести папирус

Без всепитательной воды? —

Не всякий — ли тому свидетель,

Что влага — пища для корней?

Но точно так и добродетель

Должна быть пищею людей!

Видал — ли травы луговые,

Давно лишенные дождя?

Оне желтеют и томятся

И, без секущия косы,

От жажды замирают сами:

Так вянут помыслы и дух

И свежесть чувства и надежды

У нечестивцев. Часто смерть

Обходит домы нечестивых,

И смотрит, нюхает, где пахнет

Грехом. Пусть заблужденный ум

Забыл, в беспамятстве, о Боге

(Об этом страшно и сказать,

И страшно думать: есть такие!!!..):

За – то их участь — паутина!

Да, – ветр уносит их надежды,

Как дом летучий паука!…

Напрасен труд твой, нечестивец!

Ты подпираешь ветхий дом, —

Но он не устоит: он рухнет

И увлечет тебя с собой!…

Смотри: в пустыне камней груду

Одел мимолетящий прах,

И росоносный ночи пар

Ее скропил — и вот на камнях

Зазеленел младой росток….

Но то надолго — ль?!— Только тронешь

Обитель шаткую его, —

Он с корнем вон, и даже место,

Где он разцвел, нам говорит:

««И я само его не знаю,

И знать его я не хочу!»»

Вот прямо жребий нечестивых!….

Неверующим все не в прок:

На них горит, как язва, клятва;

Обманет их лукаво жатва,

И луг и нива им солгут;

Они в грехах отходят в землю

И место лучшим отдают!….

Кого — ж охотно Бог приемлет?

К кому во сретенье идет?

Кого лобзает и покоит?

Простого сердцем! — Но дары

От нечестивых – мерзки Богу!

Всевышний не подаст руки

Злодею на путях скользящих……

Скрепись — же Иов! — Уповай!

Будь муж! За мужество святое

Господь отдаст тебе былое,

И посинелые уста

Опять позолотит усмешкой

И громкую в них вложит песнь….

Тогда, как к жениху невесту,

К тебе надежду приведут;

Тогда, как о воде протекшей,

О прошлом горе вспомнишь ты!…

Враги — ж твои, как в топком блате,

Потонут в собственном стыде,

И запустелые их домы

Пустынный вихорь разнесет!….»

 

 

 

ГЛАВА IХ.

 

 

— «Конечно, так! — Он прав Бог правды! —

Скорбящий Иов отвечал:

И кто дерзнет земную правду

К Его небесной приравнять? —

И кто с Ним вступит в словопренье?

Бог скажет: «да»,– кто–ж скажет: «нет»?!…

Всевышний, с высоты Своей,

На зло и на добро земное

Глядит всевластным Судией:

Он так велик, а мы так малы!…

На тысячу Его словес

Кто сыщет хоть одно? — Всесильный,

Вездеприсутственный, Он Сам,

Лице земли преображая, ,

То вырвет горы с стержнем, то,

Столпы подземные шатая,

Стряхает с полостей земных,

Как ветошь, грады и созданья

Народов и веков. Дохнет,

Воскликнув солнцу: «стой», – и станет…

Дохнет еще, – и духом гнева

Погасит солнце, как свечу!……

Подымет властный перст, – и звезд

Посунет страшную громаду

И перестроит небеса!.

На звезды Он кладет печати

Идухом кипятит моря!..

Он, всетворящий, дивный Зодчий,

Он создал светлый Орион

И Эспера и Арестура (*)

 

(*) Из Славянского текста.

 

И семью ясную Плияд,

И тайны скрыл в чертоги юга….

Все — Он!..Везде Его пути!

Непостижим Он, дивен, чуден! —

Он ходит по волнам кипящим

И носится на крыльях бурь….

Придет, незримый, и ко мне

И вспять, неузнанный, отъидет…

И кто дерзнет к Нему с вопросом:

««Зачем и что творишь?»» И кто

Отважно скажет: ««возврати мне»», —

Когда Он отнял? – Кто–б посмел

Хулить судьбы Его?! Он в небе

Земле подпишет приговор, —

И налетят отвсюду силы:

Вода, огонь и смерть и меч, —

Раздвинут, передвинут горы,

Рассыплют царства, как песок,

Просвищут в бурях волю Бога

И быт земной преобразят!!

О, страшен Он!… Его боится

Моя душа! – Его гроза

Меня сожжет, меня разрушит!

Он – к ранам раны, скорбь на скорбь…

И – все то, не открыв причины……

Как знать мне: для чего, зачем

Всю радость Он мою развеял

И душу мне тоской засеял?..

Ах, други, тяжко мне!.. Мой дух

Теснит Он, вяжет, возмущает….

Из вас никто того не знает,

Никто Теснящего не зрит.

Он до — сыта меня поит

Слезами жаркими и желчью:

Полынь и зной в моих устах……

Напрасно Бога призываю, —

Он – безответен, невидим…

Как строго, други я судим!…..

Но что — ж? — Оправдываться — ль? Смею — ль?

Что мне придумать? Что сказать?….

Мои уста меня потопят!…

Одно могу сказать, что Он,

Казнитель злых, казнит и добрых.

Незримый хлещет бич Его

В чело надменного злодея;

Но часто и смиренным Он

Кровавые наносит раны,

По непостижным нам судьбам….

Когда — ж казнит уж всех…. то пусть

Казнил — бы вдруг! Зачем — же мучить,

И сокрушать за костью кость,

Вытягивать за жилой жилу,

И над болезнью страшных ран

Как — бы смеяться! Нечестивым

Земля на муку отдана,

И безразсудные беспутно

Играют жребиям ея!…

Как сны, как сень, едва мелькнули

Мои изчезнувшие дни:

Они быстрее скорохода (*)

 

(*) «Легчае скоротечца», — сказано в Славянском подлиннике.

 

Промчались в вечность. Горе мне!

Как недоспелый плод, отпало

Земное счастие мое!

Что жизнь мне? Пытка, ряд страданий….

И без надежд, без ожиданий,

Мое мне тяжко бытие:

Как снег на солнце, таю…. таю…

И понемногу умираю,

И умираю с каждым днем!…

Как степь набегом урагана,

Я весь раскопан, весь изрыт,

Я весь — одна живая рана,

В которой рой червей кишит!…

Когда — ж омоюся я снегом?

Довольно в скверне полежал….

Когда — же чистыми руками

Спасен, очищен буду я?!…

Воротится — ль мое былое?

Где след орла? Где след волны,

Где путь провеявшего ветра?…

Так пролетел мой век!.. Ужель

Столь много грешен я? Но что мне?!

Стань чист, стань я снегов белей,

Будь утренней зари светлей:

Могу — ль сберечь себя? – Я знаю:

Лишь пожелает Он – и вмиг

Опять я мерзок и ничтожен!..

Ах! чтó я был? И вот меня

Пугаются мои одежды!

О, страшно с Богом в спор входить,

Со Всемогущим препираться!

И где судья, к кому на суд

Я с Ним явлюсь? И кто обоих

Покроет нас своей рукой?

Кто выслушает? кто решится?

И как? и по каким законам

Творца с творением судить?…

Так, от Тебя одна защита —

Ты Сам! Помилуй — же меня!

Отец, Создатель, отними

Свой жезл угрозный! Он уставлен

Мне прямо в грудь…. с него бежит

В мое подгрудие томленье

И замирание…. Тогда

Скажу отверстыми устами,

Которых страх уж не скует,

Что я не стою отверженья…..

Так совесть говорит моя!»

 

 

 

ГЛАВА Х.

 

 

И продолжал все тем — же гласом

Многострадальный; он вещал:

— «Грущу, болею, исчезаю!

Томится вся душа моя!

Тоска, как камень, тяготеет;

Вся плоть гниет, а сердце млеет!…

Дам волю я моим устам,

И выскажу мои страданья…

О, мчися ропот мой, как вихрь,

И вынеси с собой тоскливость!…

Ах, пощади меня, мой Бог!

Не мучь создание, Создатель!

Творец, творенья не губи!

(Я, горестный, воскликну к Богу:)

Не заставляй меня грешить!

Не заставляй покинуть правду!

Скажи: за что меня казнишь,

За что Ты борешься со мною?

Ты знаешь, что перед Тобою

Я нечестивым не бывал:

Зачем — же и любви и вере

Не отвечает Благодать?

Отец, ужель Тебе приятно

Глядеть на истязанье чад,

И, долгой мукою невинных

Томя, виновных веселить?

Ужель Твой век, как наш, измерен?

Ужели судишь Ты, как мы?

Ужель телесными очами,

Ты смотришь на Своих людей,

И по земному – на земное,

Что так везде меня следишь

И так во мне взыскуешь злое?

Ты вызнал уж меня: я – Твой!

Я Твой – и никакая сила

Не вырвет из моей души

Любви и верности. Страдая

И видя близкий свой конец,

Я все кричу, к Тебе взывая:

Отец! Отец! Отец! Отец!

И нет Тебя…. все нет!!…. Почто — же

Ты так чудесно созидал

Меня, убогого, из праха,

И Сам, с премудростью Своей,

Меня ваял из мягкой персти,

И Сам меня образовал,

И – дивный Зодчий – Ты перстами

Своими члены все мои

Означил, утвердил, управил?……

Но что — ж? – Иль это все за тем,

Чтоб вдруг опять Свое ваянье

Разбить на мелкие куски,

Чтоб тварь Свою Творец разрушил?!—

Как летом, сладкое млеко

Закиснув, в тучный сыр сгустится,

И примет образ густота:

Так, огустив земной состав мой,

Ты Сам снабдил его костьми,

И жилами связал, и плотью

Одел, и кожею облек,

И жизнь в меня вдохнул Ты. Сладко

Мне было жить в Твоей любви:

Ты милостью меня лелеял,

И Сам водил, и Сам берег,

И будущность моя таилась

В Твоем всезнании. Увы!

Я знаю: все, что есть со мною,

Есть от Тебя! — Ах, если я

Перед Тобою был коварен, —

То – горе мне! Преступник я!

Когда — б я был неблагодарен, —

Я — б изверг был…. я — б был….. Но нет!

Будь прав, будь чист я, – все посмею — ль

Чело с отвагой подымать?

И вот, облитый посрамленьем,

Я брошен здесь — на смех врагам:

От несчастливца все стремится….

Один к другому: ««Как — бы нам

Его бедой не заразиться?

С ним страшно быть: под гневом он!

Оставим: пусть умрет несчастный!…..»

И вот зовет, зовет напрасно

Ко мне моих мой тяжкий стон!

Все прочь …..Все врознь….Со мной опасно!!……

Останься — же хоть Ты со мной,

О прежний Утешитель мой!—

Шатаясь над своей могилой,

Тебя зовет страдалец хилой:

Умилосердися над ним!……

Но, Боже!…я Тобой гоним!….

Как страшный лев с своей добычей:

Отпустит, даст ей отдохнуть,

И в миг, одним прыжком, хватает

И держит бедную в кохтях;—

Так и со мной: ослабят муку

И муками пронзают вновь!!….

Мне кажется: Ты чем — то светишь

И раскрываешь мне….. меня!

Толпа свидетелей с Тобою,

И гнев Твой — пламя! Ты полки

И рати на меня наводишь……

Зачем — же Ты меня извлек

Из чрева матери? – Почто я,

Теперь болея, тлея, ноя,

Заброшен в эту жизнь? – Зачем,

Родясь, я не угас, как искра?

Тогда — б как будто не был я;—

Из чрева — прямо — бы в могилу,

В страну безсветную теней:

Там спал — бы мирно, сном завидным! —

Что кратче дней моих? – Постой!….

Дай, я опомнюсь……Отступися……

Дай мне хоть дух перевести!

Пошли хоть миг, хоть миг без муки,

Чтоб мне на ясный день взглянуть,

Пока настанет ночь без утра,

Пока сойду туда, где нет

Ни светлых видов, ни порядка,

Ни неба, ни земли, где все —

Смешение, туман и ужас

И безглаголие и тьма!….»

 

 

 

ГЛАВА XI.

 

 

Не утерпел Софар Минейский;

Примеру следуя друзей

И обличить желая старца,

Заговорил:

— «Доколь роптать

И многословить? – В многом слове

Спасенья нет! Знать, — хочешь ты

Очаровать умы речами!

И думаешь, – никто тебя ._

Не остановит! – Вот дерзнул ты

Сказать: ««я прав, я чист, как день!»»

О, благо истинно — б то было,

Когда — б, твой детский слыша крик,

Господь с небес к тебе приник

И уличил тебя — тобою!

Тогда — б узрел, тогда — б познал

Его высокую премудрость!

Она длиннее всей земли,

И шире моря, глубже бездны!

Тогда — б сознался, что твои

Грехи двойной достойны казни.

Сын персти, думаешь — ли ты

Постичь, измерить мудрость Бога

И таинств Божьих глубину?

Он Сам – бездонная пучина,

И недоступно скрыта в Нем

Его всевластия причина!…

Ты мерял — ли шатер небес?

Коснулся — ли поддонья ада?

Постиг — ли сущность Божества,

И полноту всех сил Господних?

Они превыше всех высот

И глубже всех глубин: так кто — же

Войдет в совет Творца? Он Сам

Творит и рушит, пременяет,

И отнимает, и дает,

Теснит или распространяет,

Дробит и созидает вновь:

И все то — по Своей лишь воле!…..

Он знает суету людей,

Он знает тайну их природы

И все лукавство их ума….

Но человек безумно — гордый,

Рожденный так — же нищ и наг,

Как детище осла, дерзнет — ли,

В своем безумии ума,

Сказать: «я понял Бога!…» Слушай:

Когда из под своих шатров

На век изгонишь ты неправду,

А правда даст тебе свой жезл, —

Тогда приидет мир отрадный,

А скорбь и муки отбегут,

Как вод отхлынувших громада!……

И день твой радостно блеснет

И весело тебе взыграет,

И полднем станет ночь твоя!

Ты упитаешься надеждой,

И будешь сеять и садить

С подкрепным, сладким упованьем!

На одр возляжешь и с тобой

Уверенность: ««Меня не тронут!»»

И то исполнится: Тебя

Начнут ласкать, беречь, лелеять.

И будет светл и тих твой лик,

Как лик луны в воде спокойной.

И, как румяная заря,

Взойдет горё твоя молитва…..

Ты отцветешь, и станет гроб

Тебе ладьею узорочной

И поплывет ладья твоя,

От брега здешней жизни срочной,

К брегам иного бытия,

Под мирным парусом надежды….

Но посмотри на грешных сам:

Как дни их смутно истекают!

И долго, долго по ночам

Очей злодеи не смыкают…..

Они дрожат, испуг и страх

Им строят грёзы и обманы:

Встают, как кедры, великаны

С пожаром молнийных очей;

Кругом война — зияют раны,

И кровь струится с их мечей.—

Зачем, как тигры, лютовали?

Зачем убогого топтали

Своей железною стопой?….

Не вам, не вам – ночной покой!

Вас вечер жжет, вас ночь пугает!

В костях у грешных ноет мозг;

Уснут, — во сне их обличает

Всеведущий, всемстящий Бог.

Несчастные!! – Их жизнь — им пытка,

И страшен им покой могил!…»

 

 

 

ГЛАВА ХII.

 

 

— «Хвалитесь, – Иов рек, – как будто

Премудрость в вас одних! Друзья,

Друзья! мой также разум ясен;

Я ведаю не меньше вас:

И кто того ж, чтó вы, не знает?

Но знаете — ли вы: кто я?

Я – нищий, брошенный на горе,

На смех друзьям; живой мертвец,

Я тлею…….Но языком скорби

Когда воскликну к небесам:

Я слышу, – из — за звезд, из высей

Господь мне отвечает Сам!

Как угадать, о други, вам,

Чтó деется в душе страдальца?

Одной тоске, одной тоске

Понятны думы злополучных,

И сердца стон, и грусти вопль….

Счастливцы грустных ненавидят;

Богатство давит нищету

И презирает, – как светильник,

Едва мерцающий в тиши.

Но он, чуть зримый, запылает, —

Когда Господь ему велит.

Я одному дивлюсь, что часто

Шатры грабителей полны

Избытком, радостями жизни!

Мне тошно, больно, я грущу,

В честях встречая нечестивых

И видя, что врагов Своих

Господь как будто ублажает.

А все то делает Он Сам

И это все Он допускает!…

И кто — же этого не знает?

Об этом ведает весь мир:

Четвероногие, двукрылы,

Сама земля, — когда умеем

Ее как должно вопросить, —

Древа и травы луговые

Все скажут (кто смолчит о том?),

Что у вселенной есть Господь,

И что Господь сей самовластный,

И души держит с их судьбою

И всяку плоть в Своей руке.

Кто этой истины не знает?…

Да, Он один в Своей руке

Зажал все нити жизни. Мощный,

Вселенной правя, как ладьей,

Он держит всю ее громаду…

Не слух — ли ощущает звук? —

Не вкус — ли осязает сладость?

А мудрость — в старцах: это — плод

Лет долгих, в опыте созрелых.—

И вот что говорят они:

«Премудрость в Нем сошлася с силой,

И в Боге узел обоих!

Он скажет небу: «затворися!» —

И кто сведет на землю дождь?

Он скажет безднам: «выступайте!» —

И бездны хлынут, и земля

Исчезнет под кипящей влагой,

И, где блистали города,

Там распахнет корабль ветрила. —

Да, у Него и ум и сила

И знает Он и может все! —

И кто блуждает иль к блужденью

Заводит – тот и тот равно

Известны и подвластны Богу.

Он Сам – а как? не знаем мы —

И стелет мрак в советы мира,

И превращает ум судей,

И с грозного чела царей

Срывает, Мощный, диадиму,

И власть их обращает в дым! —

Он тронет — ли состав природы, —

И ребра вечных гор трещат;

Туман напустит на народы, —

И брань и свары закипят,

И рвутся из под гнета власти

Людей разнузданные страсти —

И вся земля полна тревог!

И Он — же, всетворящий Бог,

Из уст мужей остроглагольных

Похитит слово — и молчат!

Велит – и ум безумьем станет,

Дохнет – и полетит стремглав,

Скользя с высот, счастливец мира,

На смех толпе! – Всеведец, Он

Выводит на позор деянья,

Сдирая с тайны пелену!

И что скажу еще?… Он царства

Громит, крушит, дробит, и — вдруг

Уже развеяны как пух!

Захочет, – вновь сберет и склеит,

Судьбою новой одарит,

И новой славой обновит!

Ломая силу как солому,

Он любит сильных унижать,

Смеясь земных оружий грому…

Пред Ним земная тает рать

И рассыпаются народы,

Как бурей взбрызнутые воды……

Он повелел – и видим мы:

Владыки странствуют в пустынях —

Одни, без войск и без вождей,

И ощупью скитальцы бродят,

Хватая вместо света мрак,

И спотыкаясь с каждым шагом;

Зане, отняв от них Свой свет,

Он их бросает на шатанье,

Как отуманенных вином….»

 

 

 

ГЛАВА ХIII.

 

 

«Итак вы видите: и я

Не меньше вас о Боге знаю!..

О, много видел уж мой глаз

И ухо слышало о многом!…

Так успокойтесь, помолчите,

Слово — охотные друзья!

Я стану состязаться с Богом….

Вы изумляетесь… а я,

Я не страшусь в моих страданьях,

С безлестной детской простотой,

Спросить о правде Бога правды.

Послушайте!… когда — бы вы

Могли молчать и слушать!… други,

Послушайте! — Но нет, у вас

Уж движутся уста: вам трудно

Молчать и выслушать… А что — ж?

Чтó ваши речи? Ветер в поле!…

Да нужны — ль речи ваши Богу,

И нужны — ль сами вы Ему

В заступники?.. Или без вас,

Красноглаголивых, Бог власти

Не властен дать мне правый суд?

Знать, вы хотите приласкаться

К Творцу–Всеведцу? Мните — ль, — Он,

Как смертный, с лаской примет ласку? —

Нет! Островзорый, Он насквозь

Провидит души….. Кто вы, други?

Скудель повапленая — вы!

К чему хитросплетенье речи?

Вы золотите гниль и прах,

Вы защищаете неправду,

Когда стараетесь оспорить

Любви и веры правоту

Одно сокровище страдальца!

Молчите — ж, я заговорю —

И пусть со мной, что будет, будет!

На все готов; но все скажу….

За чем грызу я плоть зубами,

И душу бедную, схватя,

Держу в груди моей руками?

Пусть грянет, пусть меня убьет, —

А я, я все не перестану

Его любить! Но пусть — же Сам —

Пусть Сам дела мои рассмотрит!

Я – весь пред Ним: я не лукав!

Я, как в суде, возвышу голос….

Кто — ж мой противник? – Обличай!

Мне уж не долго жить на свете,

Не долго в сей грязи земной

Влачить мой труп, от ран сквозной……

Великий Боже! Сильный Боже!

О двух вещах Тебя прошу:

Не тяготи Своей рукою

Мою надломанную грудь!

И да не сходит на страдальца

Твоя гроза!…. Не скроюсь я

Перед судом Твоим верховным!

На вызов Твой я сам явлюсь,

И ты на вопль мой отзовешься……

Развей — же свиток дел моих:

В чем я преступен? В чём сужуся?!….

Но Ты молчишь…… И на меня,

Как на противника, взираешь….

Иль хочешь бурею дохнуть —

На травку, на листок изсохший?

Иль силой грозной изломать

Полу — истлевшую солому?

Ты зорко сторожишь меня,

И по пятам моим ступаешь,

И каждый след моей стопы

Рассматриваешь…. Боже!… Боже!!..

А тело, между тем, мое

Отстало от костей; кусками

Валится плоть моя; я ткань,

Насквозь проеденная молью;

Я древо — жертва лет и бурь

Давно грызомое червями!…»

 

 

 

ГЛАВА ХIV.

 

 

«О, бедный жребий человека!

Мгновенный гость земных садов,

За чем родишься ты?….Для муки.

Едва возникнет, как цветок,

Едва распустится,— уж видит

Размах погибельной косы,

Готовый срезать гостя жизни…..

Как тень, как сон, мелькают дни, —

И кто их бегство остановит?…..

Однако — ж…..Ты — над ним! Твой взор

Его следит….. но тщетно ищет

В нечистом чистого!…. И кто,

Кто прав, кто чист перед Тобою?

И однодневное дитя

Уже нечисто! — Кинь — же меч Свой

И милостью покрой грехи!

Ты дни его сочел, измерил

И Сам уж положил предел,

Его же смертный не преходит…..

О, дай–же Ты ему хоть день,

Хоть час пожить на сладкой воле:

Не мучь его, не укоряй,

Чтоб он не раздружился с жизнью,

И чтоб в тоске не ждал конца,

Как ждет измученный наемник,

Доколь завечереет день!…..

Увы, когда ссекают древо,

Его, дождем скропленный, пень

Еще с весною молодеет

И часто отпрыски дает;

А человек, а сын Адама —

Свое значенье, силу, власть

И все, чтó звать привыкнул счастьем,

С собой уносит в страшный гроб!

Он ляжет в землю, и для жизни

Земной его уже не станет….

Как на златой поре весны,

Среди пустынной тишины,

Ручей шумливый, говорливый,

Спеша, — куда не зная сам, —

Несется вьется по лугам,

И вдруг в пески…… изчез, изсякнул:

Так умирает человек,

И спит в земле….Он будет спать,

Пока земли не станет боле

И распадутся небеса!

Ах, если — б Ты меня сокрыл

Хотя в глубоких безднах ада,

Пока пройдет Твой страшный гнев,

И срок назначил — бы, но после

К надеждам, к счастью воскресил!…..

Ведь, будут — же и за могилой

Другая жизнь и бытие!…

Тогда Ты воззовешь, – и я,

Как сын Отца, Тебя услышу:

Возлюбишь Ты Свое созданье!…

Тогда мои все преступленья,

Грехи, ошибки детских лет,

Собрав в особый мех, сокроешь

Ты Сам на вечность под печать.

Зачем — же ныне гнев, не благость

Испытываю свыше я,

При всей любви к Тебе и людям?!…

Как воды скрытые – все боле,

Все глубже подмывают холм,

Доколь, подкопанный у корня,

Он пошатнется и падет:

Так подмываешь Ты надежды

Страдальца в жизни до конца.

Ты любишь спорить с человеком,

И бедного жильца земли,

Грозой, сияньем изумляя,

Ты отсылаешь со стыдом

И с потупленными очами….

В изнеможеньи от страданья,

Не смотрит он уж, чтó с землею,

Чтó деется в семье людей,

Цветет — ли милое потомство

В дому, где сам он расцветал?

Не зрит, не чует….. и доколе

Еще на нем живая плоть, —

Свои лишь чувствует он скорби,

Своя лишь грусть его грызет!…..»

 

 

 

ГЛАВА ХV.

 

 

Тогда Елиафаз Феманский

Возвысил голос и сказал:

— «Пристало — ль мудрым суесловить,

И сердце ветром наполнять?

В тебе не стало Божья страха,

Ни умилительной мольбы:

Ты возстаешь на Божью правду!….

Покинув сердца простоту,

Ты говоришь, как человеки,

С лукавой горечью. Смотри:

Не я, твои уста речисты,

Твой необдуманный глагол,

Тебе в суде уликой будут! …

Что, разве ты один рожден

В мученьях от жены? — Ты — ль первый,

И прежде — ли сложенья гор

Явился в свет? И чем отличен

В семье скудельных человек?

Ты зародился — ль в горнем свете,

И заседал — ли ты в совете

С Творцем творенья прежде век?

Познал — ли тайны, понял мудрость?….

Скажи: чтó знаешь больше нас?

И между нас, ведь, есть — же старцы:

Сребристо,– власые, они

Равны отцам твоим годами

И мудрость в них – как зрелый плод.

Что, разве утешенья Бога

Тебе не дороги? – Иль ты,

Душой скорбящей к Богу близкий,

Не знаешь их?!… Почто — ж уныл,

Суров, косые мещешь взляды?

Зачем противу ветра прешь?

Кто смертный пред Бессмертным чист?

В святых Своих Он видит тени,

И солнца свет и блеск небес

Пред Ним нечисты. Чтò — же люди,

Что, вросшие в пороки, мы —

Пиющие, как воду, мерзость?

Мы смрадны и темны пред Ним!

Я поучу тебя – внимли мне! —

Я расскажу, чтó слышал я

От мудрых, чтó благоволили

Они в потомство передать:

Страна сия – сии пустыни

Дана лишь им одним; никто,

Пришлец, не смел тут водворяться.—

Вот чтò от них:

«Муж нечестивый,

Хотя во власти и счастлив,

Блистателен и горделив, —

Всегда заботлив и тосклив,

И краток век людей строптивых!

Всегда в ушах его звучит

Злосчастья вопль!… В тиши чертогов

Он мнит – бросаются к нему

С ножами….. Мрак, тоска и меч

Над ним витают и, голодный,

Несчастный мечется, ища

Отрадного, живого хлеба.

Он знает, что без утра ночь

Его надолго ожидает.

Страшна тоска, грозна беда:

Они так твердо наступают,

Так прямо идут на него, —

Как, всеоружием блистая,

На битву выезжает царь…

Вот так — ему: за то, что дерзкий,

Роптаньем ум ожесточил .

И Бога правды огорчил; —

Едва разнежился и сладко

Сказал: «теперь спокоен я!» —

Вдруг буря бед порывным вихрем

К нему, и корнем вверх его!…

И Бог притек и, сильной дланью

Его схватя, потряс – и се

Огромный телом истончился!…

И будет, мрачный, он витать

В градах и селах разоренных

По грудам камней. У него

В сквозных руках не уцелеет

Его богатство. И притом,

Чтò ни начнет он – не докончит;

И будет он – как дерева,

У коих цвет ощипан. — Руки

Его завянут, как трава;

Зане стяжанье лицемеров —

Лишь дым, и горе, горе им!

Толпой низринутся в погибель,

И страшный огнь пожрет шатры

Судей, про истину забывших,

Священной правды продавцев! —

Несчастные! Им грустно, тяжко!

Их ум, чреватый бурей дум,

Рождает – лишь одни обманы!….»

 

 

 

ГЛАВА ХVI.

 

 

— «Слыхал такие речи я, —

Тоскливо Иов отвечает:

Красноглогольны вы, друзья!

Но ваш глагол не утешает….

На вашем месте, я бы вас

Не ветротленными словами,

Но чувством сердца укрепил!

Чтó значит сей набор упреков,

И личных на меня намеков,

Сие низанье красных слов?

Они утишут — ли страданье,

Излечат ли жестокость ран?!

Да не хотите — ль поменяться?

Я уступлю вам недуг мой

И посмотрю, как вы снесете

Грызенье острых зуб его!

Но вы пришли, знать, чтоб умучить,

Уничижить меня!… О стыд!…

Жежлом биете вы железным

По ребрам обнаженным сим.

Вам надобно мое молчанье!…

Но я невольно не молчу,

Невольно плачу и кричу!…

Но говорю не я, во мне

Заговорили Божьи стрелы:

Они в мою всосались душу,

Они мой вытесняют вопль! —

И чтò — ж вам? — Я молчу — ль, стенаю — ль, —

Я суд держу с Царем суда! —

(Помолчав.)

Увы, душна оцепенела,

Несчастием подавлена,

И под развалинами тела,

Убитая, схоронена! —

Но я не прочь от состязанья:

На видимых моих врагов:

Пущу я бурю пылких слов

И их сожгу!.. Но мне страданья

Велят молчать — и скрежетать!!….

Врага невидимого (*) руки

 

(*) Иов чувствовал действия злокозненного виновника своих страданий – сатаны.

 

Теснят гортань, сугубят муки

И на уста кладут печать.

Как ярый зверь, в порыве яром,

Он на больного наскочил,

Озлился – и одним ударом,

Как трости, ноги подкосил,

Сверкая дикими очами… ..

Его разбойники, толпой,

Пронзали, резали мечами

И хохотали надо мной!….

Господь мя предал нечестивцу,

Да наругался — б надо мной!…

Огромной пастию зияя,

Нечистой лапою своей

Он бил страдальца по ланитам!…

Как я был счастлив!… Вдруг он, мощный,

Притек, схватил меня, вознес,

Тряхнул, сдавил и, будто мету,

Ко древу старца пригвоздил,

И рек: ««в него мечи и стрелы!»»

И вот, отсель, оттоль летят—

Бодут, крушат, язвят, пронзают,

Занозят, шарпают, терзают,

Секут, – и внутренность моя

Уже просыпалась на землю!…..

Смотрите: кожа у меня

Как мех истертый, очи тусклы,

Лицо опухшее от слез….

Вам ведомы — ль такие слезы?!

Они изрыли грудь, они

Сжимают, жгут мою утробу……

О, не впивай в себя, земля,

Из ран моих текущей крови!

Родимый ветр, не разноси

Кипящих слез, сердечных вздохов,—

Да слышит их еще пустыня,

Когда не будет уж меня!!…

Презренный, изгнанный, я все

Берег, как жизнь, мою невинность.

Я знаю, – в небе Око есть:

Оно – свидетель мой!….Смотри — же,

Смотри, мой Горний! Вот друзья

Смеются надо — мной, – а Иов

Рыдает, Боже, пред Тобой!

Ах, если — б твари можно было

Хоть час, хотя единый миг,

Лицем к лицу, раскрытым сердцем

Поговорить с своим Творцем!

А то – бегут, бегут дни наши,

И я отъиду в дальний путь,

Отколь уж боле нет возврата……»

 

 

 

ГЛАВА XVII.

 

 

«Я слышу: жизнь бежит, бежит,

Я то горю, то холодею,

Носимый духом, тлею…. тлею….

И скоро мне угаснет день,

И хлад и ночь меня обнимут.

Гробокопатель уж пришел

И ждет, опершися на заступ,

Когда закрою я глаза,—

Чтоб уложить меня в могилу.

Я уж не зрю родных небес:

В глазах стоят потоки слез!

И надо мной еще смеются!!…

О Боже, в горниих Твоих,

У прага Твоего чертога,

Дай мне последний уголок!

Тогда меня земная сила

Не вырвет из Твоей руки…

Они туда не вознесутся,

Зане от жестких сердцем к другу

Ты отнял светлую премудрость.

Увы, я баснью стал людей!

Звящаю, как кимвал! — Тоскливость

Мне вгрызлась в душу. Чтó со мной?

Мне мнится: — я мертвец, я призрак!

День сжет, ночная тишина

Меня томит, меня пугает….

И часто новая луна

Мой старый недуг распаляет.

Я слышу страшный в теле зуд,

Меня неслыханно терзают,

И режут и сверлят и жгут

И будто кожу с ребр сдирают.

Мне страшно позабыться сном.

Усну – и вижу вдруг пожары:

Неугасимым, лютым, ярым,

Невиданным у нас огнем

И небо и земля объяты;

И страшным призраком крылатым

За всеми гонится беда

Шатры, верблюды и стада

Погибли, все дробится, тлеет, —

А сердце млеет, млеет, млеет!……

И праведный смутится духом

От лютых бед, но не изменит

Любезной правде; и блажен,

Кто чист руками и душой!

Ты Сам порукой будь, о Боже,

За верность пред Тобой мою!

Не верит мне никто, ни дружба;

И свет во мне хотят во тьму

Насильно обратить. — Желаю

Уж одного покоя — в смерти.

Меня манит какой — то перст,

Зовут на новое жилище;

И скоро уж постель мою

В холодном месте перестелют,

И гроб я назову отцем,

И гробный червь мне станет братом:

И вот мой жданный, сладкий час!…

Но где — же будут все надежды —

Благословленья правде — в жизнь,

И сладкие обетованья

Благословлений тех — и в смерть?

Все лягут там — же, где и я!…»

 

 

 

ГЛАВА ХVIII.

 

 

Возвысил глас Валдад Савхейский

И рек:

— «Когда — ж окончишь–ты?

Пора! Умолкни и послушай:

Ты нас совсем заговорил

В своих речах тоскливо — строгих. —

Мы – не от стад четвероногих! —

И нам дар слова также мил!…

Но ты в словесные тенета

Нас, видно, хочешь заманить!

Замолкни — ж, друг, и отвечай нам:

Зачем ты, в гневе, сам себя

Безщадно раздираешь? – Бедный!

Иль мыслишь, – для твоих услуг

Исторгнут холмы, сдвигнут горы

И землю перестроят?.. Нет,

Гневливый ропот не изменит

Порядка мира! Вопль и стон —

На ветер…… И напрасно грешник

Волненьем дум свой ум кружит!

Ему заставлены дороги;

Под ним раскопан скользкий путь:

Он – из капкана в сеть, и гибель

Его, как коршун, сторожит.

Везде поставлены зацепы,

Везде тайник, везде силок,

В пустыне сжет его песок,

В пути под ним колени млеют,

И на него незримо веют

Каким — то ужасом,– и он

В испуге мечется повсюду….

Чем подпирал себя и чем

Держался он, – то все мгновенно

Подломится…. И рухнет он!…

И, обвиня виной царевой,

Его изгонят, и в шатре

Другой хозяином засядет:

Он убежит… Его жилье

Посыплют серой…. Из — подспода

Засохнут корени его,

А ветви внешние жестоко

Безжалостный обрежет нож:

И память грешника смятется,

Как нечто ветхое, с земли!

И, изгнанный из света в мраки,

Он не оставит по себе

Ни чад, ни милого потомства.

И дрогнут, гибель зря его,

И изумятся, слыша повесть

О нем в позднейшие года!

Вот это грешным в воздаянье!

Таков безбожного конец!

Сего ты, Иов, опасайся

И сетуй о своих грехах!»

 

 

 

ГЛАВА ХIX.

 

 

— «Доколь еще ругаться вам

И унижать меня, о други,

Ненасытимые в словах,

Неистощимые в советах! —

(Многострадальный Иов рек,

Непонимаемый друзьями.) —

Вот уж не раз, уж десять раз

За вас стыжусь. — Как вы жестоки!

Чтó значит резкий сей упрек?

Чтò – сей разбойничий наскок

И на душу мою набеги?

Я согрешил? – мой грех — не ваш!..

Чтó вам? Скажите — ж: знать, вам любо

Полу — умершего мертвить

И клеветать на несчастливца,

Ища в нем пятен и вины!?..

Но ведайте: меня не смертный,

Сам Бог повергнул и связал;

Сам Бог, Свои раскинув мрежи,

Меня в Свой невод уловил!

Не стало счастия мне в жизни,

Я присмирел, завял, уныл…

И вот, в страдании великом,

Кричу я страшным, зельным криком;

Но мне не внемлют, нет суда,

Нет воздаянья за обиду!

Он Сам – (как знать про то – зачем?)

Перекопал мою дорогу

И протянул над нею тьму….

И я захвачен в тесном месте:

Передо мной стоит стена,

Кругом – ни выхода, ни входа,

Я спрятан в каменном мешке!…

Разоблачив от прежней славы,

Сорвав венец с моей главы,

Он разорил мою всю крепость,

Со всех углов меня подрыл

И все надежды с корнем вырвал!

Он весь был гнев — и, как с врагом,

Со мной на битву: рати, рати

И полчища Его текли,

И притоптали все дороги,

Измяли все мои сады,

И обошли живой стеною

Осиротелый мой шатер.

И от меня, Своей рукою,

Моих Он присных оттолкнул:

Моя жена, боясь заразы,

Покинула мой смрадный одр,

И ближние меня забыли,

Забыли даже, как зовут

Несчастного!… Я — старец бедный,

Ко мне друзья не милосердны,

И раззнакомлен я с людьми!

Вот я и в доме — не хозяин,

Уж и слугам – не господин!

Раба я позвал: он услышал, —

И не пришел на зов… Мои

Уж не мои!… Мне все чужие! —

И даже детища рабынь,

И странники, и все, кого я

В шатре (он был для всех открыт!)

Честил, приветствовал, лелеял, —

Отворотились от меня!…

Притом и кожа прикипела

К больным костям…. Я – пень сухой!…

Шатаясь, путаются зубы

И, дребезжа в моих устах,

Торчат сквозь треснувшие губы….

Умилосердитесь: я слаб,

Я болен….умягчитесь, други!

Рука Господняя на мне,

На мне, полу — живом…. Я тлею….

Но вы впились в меня!… Вы все

Не отстаете!… Вы, как враны,

Хотите доклевать мой труп…..

Так режьте — же ножами тело

И лейте ливмя кровь мою!

Ах, если — б дал Господь одно мне,

Чтоб кто — нибудь мои слова

И вопль и стоны собрал в книгу!…

Железный грифель, начертай

Моих скорбей и бедствий повесть

На олове, на медной дске;

Назнаменай ее на персях

Единой из пустынных скал!…

Но я уверен: есть Спаситель,

Спасет, искупит Он меня!

Я сердцем верю в искупленье,

И мой истлевший встанет прах,

Я новым воспряну из тленья!..

Да, верю в тайны возрожденья:

Я, возрожденный, обновлюсь,

И просветленными очами

Из тела нового я сам,

Я сам Спасителя увижу!

Тогда напьюсь святой в Нем жизни,

И в море света погружусь… …

И пожалеете тогда,

Зачем томили вы страдальца….

Друзья, убойтеся: есть меч,

Он отмщевает за жестокость!

О, надо помнить Судию

И суд Его неумолимый!…»

 

 

 

ГЛАВА ХХ.

 

 

На эту речь Софар Минейский,

Все гордый мудростью своей,

Возвысил снова голос строгий:

— «Теснятся думы… Я хочу

Сказать тебе прямое слово.

Я выслушал, — но речь твоя

Еще меня не пристыдила.

Я поищу в моем уме

И не найду — ль ответа… Слушай:

Не знаешь — ли, страдалец–друг,

Что с давних, давних лет, от века,

Когда Бог землю дал, как дом,

Во власть, в жилище человека, —

Злодеев праздник был всегда

Мимотекущим, ветротленным,

И счастье нечестивца — сон!

Пусть он растет, растет высоко,

Челом тревожа облака, —

Но тянется за ним рука:

Он сорван — и, в мгновенье ока,

Уж он у счастья отгостил!…..

К нему с дарами притекают, —

И нет его!.. И вопрошают:

Где — ж он? Ведь, здесь он где — то был!…

И нет его!! – Не сыщут места,

Где твердой он стопой стоял,

Высок и прям, как кедр пустыни,

И молнийный перун гордыни

В очах надменного сиял…

Чьи дети, в рубище и с плачем,

Теснясь в приютах нищеты,

У нищих, некогда презренных,

Дневной вымаливают хлеб?!..

Чьи эти скорбные младенцы?!

Его!….. И вот рука судьбы

Исторгла у него до капли

Все, что он, жадный, похищал!..

Его уж тлеют, тлеют кости

За то, что юности грехов

Они наполнились, и сладким

Ему всегда казалось зло!

Он, лакомо его вкушая,

Берег, как мед, под языком:

Но вот и сладость огорчилась,

И желчью аспида стал мед!

Как снеди, достоянье ближних

Он жрал; но Бог исторгнул все

Из глубины его утробы, —

И змеи свили в ней гнездо…

Нет, не прольются токи меда,

Ни токи сладкого млека

В его тоскующую душу!

Он выдаст все, что приобрел

И то не вдруг, не вдруг, – но мало

Помалу, как к нему пришло,

Так и уйдет!…. Все испарится!

И станет дом его – пустырь!

Вот так тебе: зачем с убогих

Сбирал последнее! — Зачем,

Когда поставлен был, чтоб строить, —

Ты разорял!?.. — Сам разорясь,

Впадет в безжалостные руки:

Словесных коршунов стада

Его обсядут, чтоб останки

Былых достатков доклевать;

И Ангел Божий крепкий, грозный

Его изгонит из шатра;

И Бог над ним надвинет тучу

И одождит его огнем.

Тогда – беги он от железа, —

Ему навстречу — медный лук,

Стрела пробьет его на вылет,

Железо погрузится внутрь

И выжмет желчь. И страхи, страхи,

Грозя и мчась за ним толпой,

Его обступят. Огнь, не вздутый

Никем, взгнездится в нем, и он,

Как ветошь, станет тлеть… И,– горе!—

Кто под шатер его войдет

Хоть гостем?… Верь мне, – Око свыше

Откроет весь его позор

И грех, – и вздрогнет от боязни

Земля, стеня под ним. — И все,

Все, что сбирал он, расплывется,

Как драгоценное вино

Из скважин меха. Вот награда,

Вот воздаяние за зло,

Закон возмездья непреложный!…

Сим утешается в страданьи,

Кто сердцем праведен и чист!…

Страдать должны одни лишь злые! –»

 

 

 

ГЛАВА ХХI.

 

 

— «Однако — ж злые тож живут!»

Страдалец с скорбию возражает

Своим друзьям наперекор,

И продолжая разговор:

Живут, – и как еще!!… Смотрите:

Кто в силе, в счастье? — Не они — ль?

Их род в очах их созревает,

И созревает для утех!

У них в домах разгул и смех;

Для радостей, свежи и здравы,

Младенцы их родятся в свет,

Звук труб и бубна – им привет,

Они растут в шуму забавы,

И счастье сыплет им дары!..

Доят млекó их тучны кравы,

И сырные у них дворы

Богаты скопом и запасом;

И нивы, с зыбким, желтым класом,

Орошены, наводне;

Пшеницей закромы полны!

К ним все само бежит чтò надо:

Растет, десятерится стадо

И, как река, в загон течет; —

А Божий прут их не сечет….

Их дети весело играют,

Псалтырь и гусли в их руках:

Они поют, они порхают,

Как птицы Божьи на ветвях!

Роскошно тканями украшен

Шатер счастливцев пировой;

В тимпаны слышен звонкий бой

И ломятся столы от брашен.

Им жизнь — один протяжный пир;

А смерть, — как и для всех, – мгновенье!….

А между тем они в страстях,

Сказали Богу: ««Удалися!

Мы — не Твои! Мы жить хотим —

Как жить приятней!… Чтò законы?

Повиновение на что?!..

Томись, страдай, молися Богу….

За что?… какая прибыль в том?»»

Так судит грешник, и тучнеет

И хорошеет он…. Тучней!

А я, калека и убогой,

С тобою, счастливый злодей,

Я не пойду одной дорогой!…

Беги, стремись к своей судьбе!

Я не завидую тебе!!..

Я уж давно с негодованьем

Отстал от гибельных путей,

И на советы нечестивых

Я, верный Богу, не хожу!…

Но чтó ж? – придет — ли воздаянье?

Замолкнет — ли и в их шатрах?!

Когда — ж то небеса совьются,

И, в свистах бури, пронесутся

Опустошение и страх?!..

Когда, ломая кущи, домы,

Как скопища сухой соломы,

Сорвет их духом вихрь своим

И сдует радость их — как дым?

Когда — ж незримый глас промчится:

««Се казнь! Се воздаянье злым»»?

Вы скажете, что

««В род и роды

Казнит Бог внуков и сынов

За грех родителей»»:

А им – что?…

Пускай, когда они умрут,

Падет их род, исчезнут домы!…

Так говоришь – и часто в грусти,

Когда глядишь на праздник злых

И на беспечность нечестивых….

Но как судьбу пересудить!

Не человеческим судом

Бог Вышний судит человеков! —

И нам — ли Вышнего учить?..

Он так велел…. и так да будет!…

Иному жизнь – как отчий дом:

Он свеж, огнист, здоров и весел,

Чело подъемлет высокó,

И кровь свежа в нем, как млекó,

И мозг в костях его тучнеет…..

Другой наморщен, дрябл и хил,

Всегда вздыхающий, унылый,

Ни разу счастья не вкусил

От пелены и до могилы!…

Однако — ж оба в землю ту ж

Отходят по надземной жизни,

И тот и этот — снедь червей!..

Я знаю ваши мысли, други!

Вы думаете:

Про кого — ж

Он говорит нам? – Так — ли это?

Где — ж те богатые шатры,

Где — б люди жили нечестиво,

И жили мирно и счастливо?

И в мыслях, между тем, меня

Вы ставите себе примером.

Вот, – говорите, — лицемером

И грешником богач сей был,

И грозный Бог его разбил,

Как дорогой сосуд с елеем!

Мы редкий в нем пример имеем!…

Кивая на меня главой,

Друзья, вы, полные незлобья,

Смеетесь над моей бедой,

Дичась и глядя из — подлобья……

Но я вам говорю не ложь:

Судить меня оставя Богу,

Идите, сядьте на дорогу

И, путникам отдав привет,

Спросите у людей прохожих,

У странников из дальних мест, —

Они вам верно скажут тоже,

Что много, много в свете злых,

Которые живут спокойно

И не нуждаются ни в чем;

Но к этому прибавят слово

И скажут также и о том,

Что есть для нечестивых кары,

И что земной весь блеск их – тень,

Что Бог сберег для них удары

И сберегает их самих—

На час иной, иное время,

Когда настанет судный день

И кликнут их! — Тот день ужасен, —

Тот день – грозы, тревог и бурь,

День молньями чреватой тучи!

Придет он страшный, неминучий, —

И нечестивца повлекут,

При шуме хохота и рева,

На пир иной — на чашу гнева!…

Так, в свой черед, падет злодей

И притеснитель слабых – сильный;

Но казнь и жребий замогильный

Его сокрыты от людей.

Спокойно, век изжив в разврате,

С бесстыдным сердцем и челом,

Он умер; труп закутан в злате,

И над могилой вырос холм! —

И в чем же оправданье ваших

Речей о воздаяньи правом —

Еще и в дольнем мире сем?..

Зачем — же попусту и спорить?

Не время–ль кончить ратоборство?

Я вижу в вас одно упорство…..»

 

 

 

ГЛАВА ХХII.

 

 

И возразил Елиафаз:

— «Возможно–ль человеку с Богом,

Творенью спорить со Творцем,

Хоть будь из мудрых он мудрейший?!..

Скажи: какая прибыль в том

Могущему, святому Богу,

На высоте Его небес,

Что ты, земной, правдив и честен? —

И побоится–ль Он Тебя,

Хоть будь ты зол и дерзок сердцем? —

Ужель Всевидец наших дел

Придет в делах судиться с нами,

И с нами–ль поведет разсчет?

Зачем перед людьми и Богом

Таиться? – Разве не грешил?

Не брал — ли с должников залога?

И не сдирал — ли с них одежд, —

Когда платить им не чем было?

Ты шел на них с грозой и силой!

А бедным часто — ль помогал?

Охотно — ль путникам, в день жажды,

Прохладу в чаше подавал?

И у боровшегося с гладом

Не отводил–ли хлеб от уст? —

Бессильным сдобренный участок—

Его родимый уголок,

Отняв, ты отдавал могущим….

Ты вдов безжалостно толкал,

Сирот их нагло утеснял, —

И Богу жаловались дети….

Вот от чего все сети, сети

Тебя окинули, и страх

К тебе, как буря, в душу рвется,

И мрак одел тебя……И ты,

Слепец, не видишь вод бегущих

И окружающих тебя! —

Не там — ли Бог в выси надзвездной?

Нe Он–ли водит небеса?…

Но ты сказал – знать:

««Богу — ль ведать

Событья тайные земли? —

Ужель сквозь толщу облак темных

Земное может видеть Он?

Я здесь, — Бог там – за облаками:

Мы друг от друга далеки!»»

Так говорил ты? – Но ужели

Ты никогда не рассуждал

О них, о прежних нечестивцах,

О их погибельных путях:

О буйном, древнем поколеньи? —

Земля людей тех не снесла,

Как тать, к ним гибель притекла,

И смыло их с земли волненье…. (*)

 

(*) Здесь можно приметить указание на всемирный потоп, поглотивший нечестивых.

 

Они вещали Богу: ««Прочь!

Иди в Свои небесны круги,

А нас, земных, оставь с землей,

И с нашей милой, сладкой волей —

Оставь!»».. И их послушал Бог:

Добром пресытил Он их домы,

На зло им руки развязал.

Они шумели, бушевали;

Но рок слепцов подстерегал,

Пока урочный час настал

И гибель обнажила землю….

Но – прочь! – иди других ласкать

Такое счастье нечестивых:

Невинным мерзок грешных путь!…

И ты скорее кинься к Богу

И, не входя с Ним в дальний спор,

Из уст Его, Царя вселенной,

Прими святой Его закон,

И скрой, чтò примешь, в тайну сердца!…

Когда приидешь вспять к Отцу, —

Отец тебя возставит паки! —

Но прежде вон – из под шатров

Порок и всякую неправду!…

Тогда посеешь златом прах

И склоны скал застелешь златом,

И золотом тебе – Сам Бог

И серебром Всевышний будет:

И будет то сребро — цельба

И врачевание недугам! —

Тогда — то радости святой

Найдешь ты в Боге беспредельность,

И вознесешь к Нему чело!

Начнешь просить, – Он станет слушать,

И все, чего — б ни попросил,

К тебе пошлется непременно….

И яркий свет озолотит

Твои житейские дороги.

Ты встретишь сжатого судьбой:

Он выплакал от горя очи,

И ходит в мире сиротой. ..

Он умилил тебя… И только

Пошлешь молитву за него, —

Он тотчас будет и утешен

И поднят, и Творец его

Возвеселит и успокоит; —

И ты притупишь жало мук,

Мольбой и чистотою рук!…»

 

 

 

ГЛАВА ХХIII.

 

 

Но, укрепясь, вещал им Иов:

— «Нет, не умолкну: буду все

Скорбеть и вопиять и плакать! —

Друзья, скажите мне: где Бог?

Где — б мне сойтися близко с Богом?

Когда я сам себе твержу:

«Я Бога, Бога все люблю!» —

Мой недуг будто затихает,

Сносней несносное бывает

И терпеливей я терплю!

О, как я Господа люблю!!…

Мне дайте — ж Бога!.. Жажду Бога!

Увидеть Бога я хочу!

Скажите: где к Нему дорога?

Я кину одр и полечу

Туда – до самого престола,

Где суд Свой держит – Судия!

Там, грустный, облегчу я душу,

Все выскажу я там и, мню,

Я докажу земле и небу,

Что неповинен я и чист!…

Я посмотрел — бы, чтó мне скажет,

И знал — бы, что Ему сказать!…

Ужели Он захочет силой

Меня, безсильного, стращать? …

Нет, Он, конечно, убежденьем

Преополчится на меня.

Но я, невинный, я согласен

С Ним состязаться. Он меня

Торжественно признает правым

На праведном Своем суде! —

Но где — ж Он, Бог? Вотще взываю!

Вотще кругом Его ищу:

Гляжу направо – и не вижу,

Налево – нет!… вверху, внизу,

Ни пред собой, ни за собою

Не вижу Бога!.. Скрылся Он!..

Повсюду Им руководимый,

Везде Его я видел свет,

Негаснущий, незаходимый…

Но он померк, он улетел, —

И, как младенец по родимой,

По Нем тоской я заболел!…

Но если Он в меня — бы вникнул,

И Сам — бы испытал меня:

Пред Ним, – как камень драгоценный,

Иль чистое от смесей злато, —

Блистателен явился — б я!…

Поверьте мне, поверьте, други:

Я никогда не изменял

Его любезным мне заветам,

И слово каждое Его

Храня, я уловлял так жадно,

И так усердно сберегал,

Как нищий свой кусок последний,

Когда его застанет глад!

Но как творенью прекословить

В делах Творца? Он повелел:

Кто — ж повеление отменит?

Он делает, чтó хочет, – и

Он начал, Он и кончить должен! —

Неограничен Он ничем,

Его всевластие безбрежно:

Он может все; я – ничего!…

Вот мне и страшно от чего!

Вот от чего боюсь я Бога,

Трясусь – как лист! Он изумил

Мой дух Своею чудной силой!

Едва Он, грозный, повелел, —

Тоска, как буря, грудь мне взрыла,

Заклокотала в сердце скорбь,

И брызнули, как пламень, слезы,

И обожжен слезами я!…»

 

 

 

ГЛАВА ХХIV.

 

 

 

«Ах, для чего не соизволил

Господь вести Свой суд открыто,

Поставить правду на земле,

И так судьбы людей устроить, —

Чтобы пороки за собой

Влекли свое и наказанье?

Напротив, чтó бывает здесь? —

Преступники живут спокойно,

Спокойно у сирот берут

Последний родовой участок,

Спокойно чуждые стада

В свои загоны загоняют,

И с ветхих рубищ нищеты

Последний лоскут отдирают!

Так бедных мучат, позабыв,

Что те – их братья, те же люди!

Но их считают — ли людьми?

Толпы их, скрывшись в темных дебрах,

Выходят лишь ночной порой,

Чтоб на полях, уже пожатых,

Забытый колос подобрать

И пропитать своих младенцев…

Как часто острый, горный дождь

Покров убогий пробивает, —

И мать, прижав к груди дитя,

На хладный камень упадает,

Изнеможенная, без сил!..

Как часто сильный у безсильных

Детей от персей нагло рвет

И их назад не отдает —

Без тяжкой платы, без залога! —

Кем жмет елей он из олив,

Кем точит сок из винограда, —

Того как часто голод жмёт

И жажда тяжкая сжигает! —

Но труженик не смеет сей

Скропить уста роскошной влагой,

Текущей под его рукой:

Над ним бдит глаз ему чужой;

Чужое делает он дело!…

И на селе и в городах

Кричат обиженные люди:

Конечно, крик их слышит Бог,

Но им томиться допускает….

Есть люди, кои с темнотой

Сроднилися, как птицы ночи:

Для них несносен свет дневной—

Он колет им, как правда, очи!

Смотрите: вот убийца встал

И точит нож при свете лунном;

Вот обольститель ждет, когда

Стемнеет в улицах пустынных:

Ему и темнота светла,

Он говорит: ««чтоб не узнали,

Закрою я себе лице!»» —

Они, как филины, боятся

Людей и света, и дрожат,

Когда прохожих повстречают:

Однако — ж, не смотря на то,

Упрямо достигают цели

Преступных замыслов своих

И пожеланий своевольных,

И дерзко, парус распустя,

Несутся по морю разврата,

Спеша умчаться, унестись

От тихой ясности душевной

В крутой, мятежный ураган,

И от живых потоков сладких —

В безводье, в знойные пески!…

О, страшно заглянуть к ним в душу:

Там все нечисто, все темно!

Они – греха живые гробы,

Легки и в мыслях, и в делах….

Судьба им будто помогает!

Конечно, умирают — же

И эти изверги; но жребий

Их – общий всем: как колос сельный,

Пожнет их смерть своей косой!!..

Так где — ж над злыми правда здесь?!…

Еще — ль со мной хотите спорить?!

Так пусть — же Бог решит наш спор!…»

 

 

 

ГЛАВА ХХV.

 

 

 

На те слова Валдад Савхейский:

— «Но все — же не безвинно ты

Страдаешь так у Бога правды!

У Бога власть, у Бога страх;

В Его лазурных высотах

Полки несметные теснятся, —

И кто их, грозных, изочтет?

Над кем Его не всходит свет?

Сей свет, безбрежный, неизмерный,

Везде, всему свидетель верный…

Где — ж бедный, хилый человек

От Бога скроется?… Куда

От острого Его суда

Уйдет? И чем, чем оправдится?

Иди пред Господом хвалиться!…

Пред Ним похвалится — ли день,

Луна — ль своею чистотою?

И тот и та пред Ним – как тень, —

Когда, с Своею лепотою,

В Своем величьи, выдет Он!

И звезды перед Ним робеют

И прячутся: Он уличит

В нечистоте их…. Кто — ж, рожденный

В болезнях от жены, дерзнет

Помыслить, что он чист пред Богом?

Сын человеческий, ты – червь:

Тебя щадит Его лишь милость!

Отродье праха, сам ты — прах,

И тленье жалкое, и гнилость!»

 

 

 

ГЛАВА XХVI.

 

 

 

Но Иов на слова его:

— «Что мне твердишь о Божьей силе,

О славе, блеске, чистоте

И о безславьи человека?—

Твой разговор помог — ли мне,

Безсильному, почерпнуть силу

И веселее сердцем стать,

Немудрому, – уведать мудрость?

И дал — ли дружний твой совет

Мне, безсоветному, отраду?

Ни жизни, ни утехи нет

В твоих словах роскошных, звонких…..

Мне чтó оне?!… Какой — же дух

Из уст твоих красно вещает?

Ты Бога хочешь отстоять:

Намеренье, – могу сказать,—

Твое прекрасно…. но напрасно!!…

Иегова и без тебя

Владеть вселенною умеет,

И без тебя сей Царь царей

Есть Царь над солнцем и зарей!

И я, как ты, об этом знаю:

Как мне не знать, чтó может Бог?!…

Пред Ним земля и подземелья

Трясутся, и дрожат пред Ним

В подземном царстве Рефаимы!

Пред Ним вселенная нага,

И нет покрова Аввадону!

Зиждительно раскинув небо,

Он – всемогущею рукою

Повесил землю ни на чем;

Он собрал в поднебесной воды

И узлом тайным их связал

В летучих облаках волнистых, —

И носят воду облака!…

Он Сам, везде распоряжая,

Своим хозяйственным перстом,

Провел черту и свет отрезал

От тьмы. Но весь состав небес,

Столпы основные природы

Трещат, когда ревущий гром

Его по тучам прокатится

И вспыхнут молнии кругом….

Ему покорны ураганы,

Мятущие лице пустынь;

Пред Ним трепещут великаны

На дне темнеющих пучин.

И звезд подвигнется громада, —

Лишь тайную Он тронет нить;

И землю может Он до ада

Одним ударом расщепить!…

Своею силою Он море

Всхолмит, напенит, вскипятит;

Но тихой мудростью лишь тронет

Его ревущие хребты, —

Оно отхлынет и задремлет,

Как в люльке кроткое дитя….

И звезды выступят, глядятся

В разливе ясно голубом;

И, меж созвездий, Змий великий,

Всемощной стиснутый рукой,

Крутится, блещет, как живой!

Не сей — ли древле стал отступным?!—

Вратам небесным, недоступным, —

У коих замирает гром

И гаснут молнии, – перстом

Едва коснулся Он, Могучий, —

В испуге разлетелись тучи

Пред Повелителем своим:

Затворы неба оробели,

Врата, как бури, заревели

И распахнулись перед Ним!…

Когда — ж велит Он, Мирно — славный, —

То весь сей мир многосоставный,

Много — громадная сия

Вселенная так тихо, стройно,

И величаво и спокойно

Вращается, идет, плывет!…

И вот, что делает Он, Мудрый!

А крепость кто Его познал?

И вот, чтó рек Он человеку:

««Живи добром и для добра

И, не испытывая Бога,

Благоговей лишь перед Ним!!…»»

 

 

 

ГЛАВА ХХVII.

 

 

 

И продолжал беседу Иов:

— «Жив Бог, и Богом я клянусь!

Пусть просквозил Он плоть страданьем,

Пусть отнял все Он у меня

И обдал горечью мне душу:

Растерзанный, убитый я

Не отступлюсь еще от правды,

Не отпущу, – доколе жив,—

Моей невинности!… Со мною

Она сжилась, она слилась!!

Изнемогая, истлевая,

Я все за истину держусь,

И ею, как второю жизнью,

Еще живу! – Друзья, ни в чем

Меня не упрекает сердце!…

И вы напрасно так упорно

Отстаиваете то, в чём я

Согласен с вами совершенно.

Порядок правды в мире сем

И суд над злом не отразимы,

Как вы, я тоже признаю

За истину святую Божью.

Послушайте! И я сумею

Изобразить порочных жребий….

Пускай, блажа туманный рок,

Блестит и хвалится порок;

Пусть будет им все — пир и праздник;

Пускай нечестие растит

(В их пылких наслажденьях срочных)

Моих врагов, в душе порочных;

Теки богатство к ним рекой:

Но если бедствия с тоской

Ворвутся шумным вихрем в душу, —

К кому тогда, к кому с мольбой

Прибегнет бедный нечестивец?

Кому, как доброе дитя,

Поверит он и сердца слезы

И стон волнуемой души?

Кому один, кому в тиши

Отдаст мечты, разскажет повесть

Больного сердца? С кем он совесть

Свою рассмотрит? – Бога он

Бежит, как призрака ночного….

А Бог следит, а Бог глядит

На все деянья нечестивых,

И тайно души их томит,

И часто, явно открывая

Себя средь молний и громов,

Приводит в трепет всю пустыню,

И разшибает в прах гордыню

И замыслы Своих врагов.

Я часто вижу перст Господень,

Я знаю таинство судеб,

Мне ясен жребий нечестивых:

Осуетившись суетой,

Они в их жизни — прах летучий,

Кружащийся в выси пустой.

Зачем сынов родят? – для сечи,

Мечу на корм! И дети их,

Разврата и грехов потомки,

Не сыщут хлеба для души.

Они, презренные обломки

Большого здания, — как прах,

Развеются…. Слеза вдовицы,

Ни слезы чистые сирот

На их могилах не заблещут….

И пусть он, как песок морской,

Сберет богатство – нечестивец,

Пусть златотканных риз нашьет:

Он их нашьет, – а правый сердцем

Оденется, и все сребро

И золото его разделит

Дружина праведных мужей, —

Чтоб обладать им долго, долго….

Коней плодил он, строил дом:

Но дом его ему не крепок,

Как стражей полевых шалаш.

Он с вечера заснул богатым, —

Проснулся к утру – бедняком! —

Пришел безконный, безчертожный,

Безродный странник и ничтожный,

Но праведный, – и забрал все

По повелению Господню,

По устроению судеб….

Восплачь, счастливый нечестивец:

Тебя погибель сторожит!

Она придет, как наводненье, —

И ты подмыт!… Или крутой

Восточный ветер, острый, крепкий,

Тебя спугнет с твоих богатств,

Из раззолоченных чертогов,

Как птицу с теплого гнезда

В глухую полночь…. Он бежит,

Под хлещущим бичем судьбины,

Гонимый ратию теней,

Бежит несчастный неоглядно…

И все его – уж не его!

И без друзей, без сестр, без братьев,

Без роду – племени, бездомный,

И всеми брошенный скиталец,

Он затеряется, таясь:

Его и злоба не отыщет….

Но не спасет его побег,

Ни глушь пустынь, ни дальный брег:

За ним помчится звонкий смех,

Народ дела его освищет….»

 

 

 

ГЛАВА ХХVIII.

 

 

 

«Есть место серебру, и злато

Мы плавим из драгих песков;

В земле рождается железо,

Из горных камней плавят медь. —

Безноги вы, драгие камни:

На чем вам бедным избежать

Руки пытливой человека?

За — то зарылись глубокó

Вы, по подгориям, в пещеры….

Но человек следит, следит —

И вас, отшельников, находит,

И вносит розыски и свет

Подземья в мрачные конуры. —

И докопался рудокоп

До потаенных тех заклепов,

Которые преградно свет

От древней тьмы отмежевали,

И отделили нас – земных

От забытых теней – подземных:

Оттоль, из нор и тайников,

Журчит ручей металлоносный….

Земля, на коей, вместо риз,

Кипит златое море жатвы,

Внутри изъедена огнем.

И там живет, в прохладных гнездах,

Лазурный камень: он скроплен

Златыми блестками. Туда

Стезю нашел землекопатель, —

Стезю, которой не видал

Ни легкий сокол островзорый,

Ни коршун. Той стези не зрел

Ни лев — ревун золотогривый,

Ни чуткий быстроногий пард….

О, чудодеен человек! —

Упорно подрывая горы,

Он подсекает корни, скал, —

И с громом рушатся громады,

И тайны гор обнажены! —

Из камней он выводит реки

И запинает бег речной,

И много, многое он знает!!..

Откуда — ж мудрость? – Он молчит!

Откуда веденье и разум? —

Об этом он не говорит!

Вотще и горы подкопал,

Вотще и землю вопрошает:

Богатства мудрости – не в ней!

««И я в себе ее не вижу!»» —

Седая бездна говорит….

Достань хоть золото Офира,

Анфракс и оникс дорогой,

Стань обладателем сапфира,

Сбери хоть все богатства мира, —

Не купишь мудрости за них!

Ни многочестный камень Рамы —

Сей многодивный самосвет,

Чтó светится и в мраке ночи, —

Ни светлый сын пещер — кристалл,

Ни дорогой топаз Ефийский,

Не заменяют незаменной….

Ни чаш заветных, дорогих,

Ни златокованных сосудов

В промен за мудрость не берут!…

А если ты ее добудешь,

Забудешь розовый коралл,

И миловидные бериллы,

И крупный жемчуг дорогой:

Премудрость выше всех сокровищ!—

И почвы Эфиопский сын,

Смарагд, ничто пред ней! – Откуда — ж

Премудрость сходит к нам? И где,

Где разумения источник —

Святый премудрости родник?…

Не от земли премудрость, нет!

В земном ее напрасно ищут:

Она сокрыта от людей!…

Пошли орла в разлив лазурный, —

Он встретит взором солнца луч,

Крылом прорежет область туч

И стерпит натиск вихрей бурный:

Но мудрости ни выше туч,

Ни в царстве воздуха не встретит! —

И говорят и Аввадон

И смерть: ««мы слышали ушами

Своими, что славна премудрость,

Но не видали мы ее!»»

Никто не знает волей Бога;

Таинственны Его пути;

Сокрыт чертеж мироправленья;

В глубокой тайне скрыт раздел

Людского счастья и несчастья:

Никто не знает, что, кому?!…

Но все то ведает премудрость;

Все ясно ей, чтó нам темно….

Где–ж путь и ключ к ее чертогу? —

Где ненаходную найти?

Спроси у звезд – они молчат;

Спроси у бездн – не отвечают!…

Один, один лишь знает Бог, —

Куда к премудрости дорога,

И где и как она живет!

Он ведает, зане объемлет

И землю взорами кругом

И всю безбрежность поднебесья;

Он ведает, зане Он Сам

И ветер взвешивал, и воды

И размерял и разливал….

Он предписал дождю законы,

Он молниям назначил путь,

И путь провел стреле громовой…

Тогда – Всезиждущий познал

Чудотворящую премудрость:

Ее Он обнял, осязал, —

И Сам, Господь неизследимый,

Изследовал ее, и Сам

Изрек заветно человеку

В урок народам и векам:

«« Премудрость (ведайте народы!)

Воистину есть Божий страх,

И удаление от зла

Есть веденье и вместе разум!….»»

 

 

 

ГЛАВА ХХIХ.

 

 

 

«Ах! кто отдаст утраты мне

И дни месяцы былые! —

Так в думе Иов говорил:

Тогда мой Бог со мною был,

И над главой моей светил

Его светильник светодарный;

При свете том я, здрав и цел,

Ходил по темным дебрям жизни…..

Господь везде меня спасал,

И под шатром моим незримо

В моих советах заседал

И вразумлял меня советом!!.

Как был я бодр, как ликовал!

Великолепный и богатый,

Пестрел шатер мой полосатый:

Его Всевышний осенял.

Мне дни, как праздники, сияли;

Млекóм долины поливали

Мои веселые стада;

Владел полями я тогда,

На них шумело море жатвы:

Зернился ячмень золотой,

И колосилася пшеница,

И был душист мой сенокос.—

И пастырей и земледелов

Толпился вкруг меня народ.

И с гор кремнистых благовонно

Ко мне елей журчал ручьем. —

Мне маслом ноги умывали,

Меня лелеяли, ласкали

И увивались вкруг меня…

Бывало: я к воротам града

Иду, — и слуги ставят мне,

Раскинув ткани дорогие

И самоцветные ковры,

На площади престол. Я сяду, —

И разступается народ.

Робеют юноши и, молча,

Скрываются в густых толпах,

А старцы, встав, стоят…. не сядут;

И самый разговор вельмож

Перерывается….и — перст

К устам, — язык их цепенеет……

Молчало все, я говорил:

Народ меня превозносил,

Меня и взорами ласкали

И, после слов из уст моих,

Ничьи уста не разсуждали…

Ах! я был другом для несчастных,

Я жарко защищал сирот,

Они ждали меня с мольбою,

Как ждет дождя пустыни грудь,

Они мои лобзали ризы,

Вились – как дети вкруг отца,

Благословенья их ложились

Мне прямо на главу. И вдов

И нищих я берег, как братий. —

Я правдой, с головы до ног,

Одет был весь, как светлой ризой,

И чудным блеском в ней сиял…

Венец мой – было правосудье;

Безногому – я был ногой,

Безокому — был светлым оком….

О, как любил я правоту!…

Я не смотрел на сан, на лица!

Я все изследовал, во все

Входил, вникал, втекал душею;

И спор решал и за глаза…. —

За бедных я стоял горою,

А беззаконников громил

И сокрушал у грешных зубы

И челюсть жадную дробил! —

Ах! сколько раз, внимая кличу

Несчастных, верную добычу

Из зуб я вепрей исторгал!!

И мыслил: ««вот, кругом счастлив я!

Я долго, долго поживу

И состареюся в покое

Как феникс на своем гнезде!…

Как древо, я свои коренья

Глубоко в землю разовью,

И много вод в себя вопью,

И далеко раскину ветви: —

На них заискрится роса,

И голубые небеса

Оденут пышную вершину!…»»

Как слушали тогда меня!

Раскрыв уста, уставя очи….

Как росу сладостную ночи,

Как дорогой весенний дождь,

Мои слова они ловили!…

Мою улыбку как ценили!!

Я все им был: в толпах граждан,

Я был – как царь — руководитель;

Любил, как дом свой, ратный стан,

И всем был друг, всем утешитель!

Я смело в будущность глядел….

Каких надежд я не имел!!…»

 

 

 

ГЛАВА ХХХ.

 

 

 

«А ныне, други, я?!… а ныне

Я посрамлен, забыт, убит,

И, сжатый горем, вспоминаю,

Как мне, в огне и цвете лет,

Был упоителен сей свет,

И как торжественно и мирно

Сиял мой ясный жизни день!…

Теперь погасло все, – все мрачно,

Как хладная могилы сень!

Туманно дни мои влекутся,

И дети надо мной смеются….

Да чьи — же дети?! — Тех отцев,

Которых (горько вспоминать мне;

Но я вам должен все сказать)

За их дела считал я хуже

Моих степных, пристадных псов!…

То — безшатерные скитальцы

По рвам, по кручам, пустырям.

Стада их, хилые — как тени,

Шатаясь, бродят и траву

Сожженную, с песком глотают

И щиплют бедный проскурняк,

Порой и можжевельник гложут,

А лебеду считают хлебом.

И нет приюта им нигде!

На них везде суровый окрик,

Отвсюду: ««прочь!»» Везде теснят!

Лишь дебри — их; они в пещерах

И в водомоинах живут

И, по ночам, в глухих оврагах,

В вертепах страшных, между скал,

Таясь за камнями в теснинах,

В лохмотьях, дикою толпой,

Сидят под дикою крапивой.

Но им и дебри — как шатры:

Они изгнанье полюбили;

В бродяжном, нищенском быту,

Живут отверженцы — как звери,

Питаясь зельем – и, шумя,

Бегут, — когда снедомый корень

Отыщут в дебрях под скалой.

Вот это племя бездомовных,

Вот племя глупое…. Его

Своим бичем порядок хлещет,

И бьет за мерзостный порок

Сынов разврата и нечестья,

Гнездящихся в нечистоте

По ямищам и захолустьям! (*)

 

(*) Здесь ясно, — Иов описывает какое — то отверженное племя, похожее на Индейских Париев, напоминающее таборы цыган, которые, при первом появлении своем в Европе, любили гнездиться в глухих лесах и горных пещерах.

 

И что — ж? И этот черный сброд

Меня язвит и жалит смехом!…

Они сложили про меня

Нелепые, пустые песни,

И в них, киваючи главой,

Смеются над моей бедой,

И мимо, буйною толпой,

Лохмотники надменно ходят,

Как будто мимо мертвеца!…

Но я и так мертвец! Он, Сильный,

Мой крепкий обезсилил лук

И тетиву на нем ослабил….

Как знать вам, чтó сбылось со мной!…

Тоски и бурей ураганы

Мое терзали бытие,

Тоски и грусти океаны

Сквозь сердце пронеслись мое!…

И видя то, они с себя

Узду повиновенья сняли,

Разбили стены и врата

Моей прекрасной прежней жизни; —

И рвутся бешено в пролом,

Чтоб и остаток жизни хилой

С истлевшим трупом растоптать.

О, все то сделал Ты, Всемощный!…

Как ветр пустынный гонит прах,

Ты разогнал мое блаженство;

И, как летящи облака,

Твоя всемощная рука

Раздрала жребий мой и счастье,

Разшибла в прах мой быт земной,

И жизни хартию раздрала:

Вот от чего душа так плачет! —

Как птицы хищные кругом,

Дни скорбные меня обсели;

Мой недуг жизнь мою сосет:

Я весь – унынье, весь — страданье,

Весь воплощенная болезнь.

Я залит гноем и слезами.

Могу — ли, други, не стенать?

Моих одежд, – смотрите сами, —

Уж вам с меня теперь не снять!

К изгибам страждущего тела

Моя одежда прикипела….

Хотите — ль обнажить мой труп? …

Вы сами тяжко воздохнете:

Вы с рубищем с меня сдерете

И кожи лоскуты и струп!! —

Я днем боюсь пошевелиться!

А скорби, скорби, по ночам,

Меня, как змеи, жалят! Кóжу

Проказа едкая сверлит;

Усну – но червь во мне не спит! —

Живой мертвец, живу и тлею,

Как лоскут, втоптанный в грязи….

««Творец, Ты зришь — ли муки твари?

Отец, Ты слышишь — ли меня?»»

Так вопиял я долгим воплем;

Но Ты на зов не отвечал;

Я весь стоял перед Тобою, —

И не заметил Ты меня!…

Ты страшно на меня враждуешь!….

Меня схватя, Ты поднял вверх,

Как клок истлевшия соломы; —

Живой мой труп Ты дал червям

И созвал их на пированье:

Они ползут, они грызут,

Они в живом живут. — А солнце,

Плодя их, сушит мой состав,

И бури плоть мою терзают,

И выдувают жизнь из жил….

Я весь гнию и весь закиснул,

Горю и тлею….. Надо мной

Все вечный, все безтенный зной…

Все та ж висит, как туча, доля:

Во мне растаяла вся воля,

И я давно уж сам не свой!!…

Но кто — ж мой недуг уврачует,

И кто отменит приговор?

Кто, за меня подаст прошенье

На небо – к Богу?  – Где спасенье,

Когда рука Его сожмет

И стиснет человека?… Как–же,

Как, други, мне не вопиять

И не рыдать рыданьем детским!

Болит, болит моя душа,

И сердце, разрываясь ноет,

Как у несчастаго…. Я ждал

Всех благ – и принял все печали!—

Я свет любил, – и вот я — тьма:

Я не могу собрать ума

И не опомнюсь от удара. —

Да, я, как птица из пожара,

Едва с душою улетел!

Ощипан пух, сгорели крылья

Опешил я…. И – в тесноте

Вотще порыв, вотще усилья:

Не возлететь мне к высоте….

За беспредельность упованья,

За детскую к Нему любовь,

Я брошен – в ураган страданья

И в бурю душную песков….

И после, от скорбей усталый,

Я предан сонмищу врагов

И се, как жадные шакалы,

Скрипя зубами и дичась,

Они меня глотают взором!

Облитый срамом и позором,

Я гасну, гасну…. и погас!!

В груди кипит и леденеет!…

И вот, ни мертвый, ни живой,

Отверженный и униженный,

Судьбами Бога пораженный,

Сижу с поникнутой главой!

И все полки Его столпились,

Пришли и бурною войной

Дохнули на меня – и грозно

Свой браноносный, крепкий стан

Кольцем согнули вкруг страдальца!

Я вывернут – как с корнем кедр,

И брошен при большой дороге:

Меня засыпало землей……

И тот, кто некогда главою,

Шумел под горней синевою,

Теперь растоптан и по нем,

Как по дороге, ходят люди!..

Уныло все в моем шатре!

Среди тоски и долгой муки,

Когда скорблю от едких ран, —

Тоскливы цитры томной звуки

И грустно воет мой орган!…»

 

 

 

ГЛАВА ХХХI.

 

 

«Я даже сделал договор

С моими зоркими очами,

Чтоб не пленяться красотой,

Чтоб не смотреть на прелесть девы

И не губить своей души…..

Ах, это все Ему известно!

Он ведает мои пути:

Я не ходил стезей лукавой,

Не предавался суетам,

Ни обольстительным мечтам,

И не гнался за ложной славой.

Нога спешила — ли к пороку,

Бежало — ль сердце вслед глазам?

Держал — ли нищих у порога?

Томил — ли я глаза вдовы?

Когда оперся я на злато,

И говорил — ли серебру:

««В тебе покой, в тебе надежда?…»»

Пусть взвесит все мои дела

На тех весах несклонновесных,

Что держит Он в Своих руках,

У звезд, на дальних небесах! —

Он Сам найдет, что я невинен,

И не кидал Его путей….

Скрывал — ли я мои проступки,

И прятал — ли я от людей

За пазуху свои пороки, —

Чтоб после втихомолку ими

Лукаво сердце услаждать?…

Ах, если это делал я, —

То пусть мое засохнет поле!…

Пусть я посею, а другой

Пожнет! И если, взором страсти,

Палил я чуждую жену,

И ставил сети уловленья

С лукавством при чужих дверях,

И в щель подглядывал сквозь двери

На красоту чужой жены: —

То пусть моя жена, в неволе,

На чуждых мелет жерновах, —

Занé тогда я согрешил — бы

Грехом умышленным! Огонь,

Зажженный сластолюбьем в жилах,

Сердит, палящ и крут как вихрь.

Сей огнь и землю прожигает

И входит к Аввадону в ад! —

Сей огнь мою спалил — бы жатву,

И на меня навел — бы клятву —

Сей разрушительный огонь!

Когда рабы или рабыни

Со мною шли в неровный спор,

Кого обидел – я? Кто скажет?!

Я их с собою сам судил

По истине, себя не правя….

Я их судьбы не угнетал:

Хоть и рабы, – они ведь люди! —

Создатель тот — же создал их!

И так же, как и нас, носила

Их мать и так же родила!

И чтó бы я ответил Богу,

Когда — б Господь на суд возстал

И, в гневе правом, мне сказал:

««Зачем раба ты обижал?»» —

Чтó, разве сирым и убогим

Отказывал я?! – Нет, друзья!

Я странных принимал с заботой,

И с нищим братом, с сиротой,

Кусок, радушьем осоленный,

Делил охотно по полам. —

И бесприютный человек

Мой дом считал отцовским домом,

И вырастал в нем, как родной.

Не одевал — ли я нагого?

Ах! чресла бедные его,

Под ласковой согревшись шерстью

И сладкой жизнью оживясь,

Меня благодарили! – Если — ж

Я бедному махал рукой,

К нему руки не простирая, —

Чтоб прочь ушел…… то отвались

Теперь рука моя от локтя!…

Нет, други, жалость – мне сестра,

Я соутробник с ней: святая

Со мною в чреве зачалась,

И вместе мы на свет родились….

Сказал — ли я руке: ««сбирай!»»

И жадную лобзал — ли руку? —

Любил — ли желтый я метал?! —

Кагда — б на солнце золотое,

Или на светлую луну

Я посмотрел с благоговеньем,

И покланился им с смиреньем,

Коснувшись уст моих рукой:

То поклоненья знак такой,

Был отчужденьем бы от Бога… (*)

 

(*) Это признак древнейшего поклонения светилам и, между прочим, свидетельство о древности книги Иова.

 

Когда — б врагу я зла хотел,

Который жаждой пламенел —

Моей упиться, в злобе, кровью

И, в гневе, плоть мою пожрать;

Когда — б его беде я рад был….

Но я был кроток и к врагам,

Был доброхотлив и к злодеям!

Язык мой на узде держа,

Я не давал ему глумиться

И проклинать моих врагов….

Ах! если, так же как Адам,

Я скрыл вину мою пред Богом

И схоронил мой грех в душе;

То пусть меня постигнут злая!…

Приди и обличай меня….

Кто мой соперник? Пусть напишет

Мою вину на свитке! Я….

Я обовью тем обвиненьем

Мое невинное чело,

И выйду в нем, как в диадиме….

Ах! если — б Бога я узрел, —

Я — б подошел к Нему с надеждой,

И важной поступью, как князь,

Несущий в брани лавр победный,

И я сказал — бы: ««возопий

На мя, земля моя родная!

Восплачьте на меня плоды,

Коль вас я похищал без платы!

И вы кричите на меня,

Участков бедные владельцы, —

Когда вас силой затеснял,

Иль ваши души выдувал

Из вас, и грабил ваше поле!…

Когда то было, – пусть в полях

Моих – не ярая пшеница,

Но терн и куколь поростет,

И, вместо ячменя, пусть будет

Моею жатвой – белена!…»

 

 

 

ГЛАВА ХХХII.

 

 

 

И замолчал страдалец — Иов,

И смолкнули его друзья:

Они его признали правым.

Но тут меж ними некто стал: —

Он юностью блистал, и свежесть

И красота сияли в нем;

Златые локоны струились,

По белым стройным раменам

И взор приветливый, но мудрый

Светлел в лазоревых очах;

Хитон его, белейший снега,

Смыкался поясом златым.

С осанкой бодрою пророка,

Он смело выступил вперед,

И дух восторженный его

Движенья, речи обличали.

Друзья, сам Иов в нем узнали

Единоземца Елигу:

То сын Бархейлев, Бузитянин

Из дома Рамы. — Угадал,

Или, невидимый, подслушал,

Чтó говорилось у друзей, —

И с гневом он, явясь, возстал

На Иова: зачем страдалец

Противу Господа роптал?

Зачем дерзнул с судьбой судиться? —

Но тут — же и друзьям пенял:

Зачем больнjго осторожно

Переуверить не могли? —

И почему его винили

В несвойственных ему грехах,

В грехах, которых правый сердцем

И в помышленьи не имел?

— «Я ожидал, – сказал пришелец:

Пока вы, старшие меня,

Почетнейшие, разсуждали;

Я не хотел вторгаться в речь,

И говорил: ««их опыт, лета,

Конечно, дали мудрость им.

И чтó мое пред ними знанье?»»

Но вижу ясно я теперь,

Что не лета, не опыт долгий,

Но Божий Дух мудрит людей,

И сообщает им разумность

Его дыханье. – Не одни

Породой знатные и старцы

Способны разсуждать. Я млад,

Но силен дух во мне кипящий: —

Он рвется, как вино в мехах,

Еще бродящее: и вот я,

Чтоб только волю духу дать

И облегчить стесненье груди,

Я стану говорить. Зачем

Потворствовать и льстить словами?

Зачем приноровлять себя

К речам и воли человека?

Для истины одной живя,

Я выскажу святую правду,

Не поблажая никому.»

 

 

 

ГЛАВА ХХХIII.

 

 

 

«Итак, внимайте мне, друзья!

С тобой начну я распрю, Иов! —

Меня Дух Божий сотворил,

И быть велел мне Вседержитель….

Я – Божий, как и ты…. Как ты,

И я — созданье Иеговы!

Скрепись — же, старец, ополчись

И выступи с оружьем слова!

Мы поведем войну речей

И сядем друг противу друга

Лицем к лицу. Ступай, борец,

Ступай на подвиг состязанья,

Единоборства не страшись!

Ты говорил: ««томлюсь напрасно!

Врагом считает Он меня;

Во мне взыскуя беззаконья,

За мной следит, меня разит:

Заставил все мои дороги,

Мне сетью перепутал ноги!…»»

Ты много говорил еще

Речей противных и укорных….

Ты много говорил….– Мне жаль!

Твоя болезнь, твоя печаль

Из сердца ропот выжимали

И необдуманно дерзали

Неподсудимого судить….

Поверь мне: трудно уличить

В неправде резкой — Бога правды!

Не лучше — ль чашу, молча, пить,

Без розысков, без испытаний? —

Лежи на терниях страданий,

Когда нельзя переменить!

Зачем — же рваться своевольно?

Бог хочет – этого довольно!!…

Почто — же с Богом споришь — ты?!…

Он – безусловен, безотчетен….

Ты сетуешь: зачем тебе

Он с высоты не отзывался —

Когда, противяся судьбе,

Ты весь в стенаньях изливался….

Но труден от Него ответ:

Он скажет раз,– в другой уж – нет!…

В глубоком сне, в ночных виденьях, —

Когда все спит, – Он тихо Сам

Откроет ухо человека

И, научив его, – опять

Запечатлеет тайну. Как — же

Он это делает? зачем? —

Чтоб от беды ему грозящей

Слепца земного отвести;

Чтоб зародившуюся гордость

И злобу вырвать из души,

И согрешающую душу

От жадной смерти уберечь.

Порою — ж весть дает Он тайно,

Что враг не спит, что меч готов, —

И нас спасает от врагов;

Иль обличает человека,

Он на болезненном одре.

Болезнь, послышав попущенье,

Врывается в состав земной,

И жизнь сосет из жил упругих

И кости медленно грызет:

Тончает плоть и вянут силы;

Горька вода и хлеб забыт;

И сон, как ложный друг, бежит,

И веет хлад из уст могилы, —

Уже готовят новый гроб……

Но если есть посредник — Ангел

(Из тысящи один), – Ему

Слепца – страдальца станет жалко,

И Он захочет показать

Заблудшему, за что он страждет,

И, вразумив его, спасти,

Суд грозный преклоня на милость….

То – к Богу благости идет

Миритель кроткий и посредник:

В Его лазоревых очах

Алмазы влажные сияют,

И умиленный говорит:

««Помилуй, Господи, помилуй!

Там исчезает человек:

От слез его сгорели вежды,

Терпеть, страдать – в нем нет уж сил,

Погибли все его надежды:

Смотри, – он ропотен, уныл!..»» (*)

 

(*)Эта древняя идея о необходимости посредства указывает на Великого Посредника между человечеством и Божеством.

 

И говорит Господь смягченный

Посреднику: ««Иди…. цели!

Я принял выкуп: он страданьем

И мукою грехи омыл.

Пусть ведают, что Я болею

О человеках…..»»

И с тех пор

Страдалец чудно оживает,

И тело дряблое его

Цветет, свежеет, нарастает,

Как в утро юношеских дней.

И он, покинув скорби ложе,

В молитве тает пред Творцем;

И к возрожденному нисходит

Сам Бог и весело глядит,

Как расцветает обновленный.

И возвращает Он ему

Его невинность золотую,

Рай сердца – сладость ранних лет!…

И весело родство и дружбу

Воскресший к жизни созовет

На дивный праздник обновленья,

И скажет: ««други! Я грешил,

Он покарал меня правдиво;

Но по грехам не погубил,

И, у преддверия могил,

Меня Он жизнью подарил,

Мне юность жизни возвратил,

И возродил меня на диво!

И видит свет моя душа!»»

Так поступает Бог – и раз

И два и три раза, – чтоб гласно

Слепца земного обличить

И уберечь от смерти душу.

Внимай — же, Иов, и молчи:

Я наделю тебя советом;

Или вещай, – когда меня

Ты можешь убедить ответом!

Но если скуден твой язык

Моих речей для отраженья, —

То, старец, брось свой детский крик,

Молчи и слушай поученья!»

 

 

 

ГЛАВА XXXIV.

 

 

 

Так продолжал Елигу слово

И говорил:

— «Внемлите мне

И приготовьте ваше ухо —

Глотать слова мои, зане

Язык ценит, вкушая, яствы,

И уху нашему дано

Вкушать, в себя приемля, речи

И разбирать извитье слов.

Начнем судить себя мы прямо

И скажем, разсудя, кто прав;

Доищемся в сем деле правды!

Больной вам говорил: ««он чист,

Он прав, он справедливей Бога;

Пряма была его дорога;

Он ясен, как безтенный день!» —

Какими яркими словами

Свое он горе представлял,

И вас так громко уверял,

Что Бог судил о нем превратно,

Что строг Его был приговор—

И вот он, славный, обезславлен,

Обижен, брошен на позор!…

Невольно с ним осудишь Бога:

Невинного – Он обвинил

И, без суда, его казнил!…

И это говорит нам Иов! —

Я в нем его не узнаю:

Как он прекрасен был, доколе

По-детски, только сердцем жил!

Теперь в нем нет уж сердца боле,

Ум дерзкий старца соблазнил:

Он с беззаконными смесился

И, с нечестивым за одно,

Кощунствует, вопя: ««что пользы

Быть другом Божьим и ходить

Путями правды и любить

Его и пламенно и нежно?…»»

Не правда, мудрые! Нельзя

Считать несправедливым Бога:

Он воздает нам по делам,

По мыслям! — Он и мысли видит;

Он наши меряет шаги….

Куда порочный ни беги,

И как стезей своих ни путай, —

От Божья ока не уйдет:

Он вмиг всю жизнь его прочтет,

И суд над жизнью изречет!…

Тот мог — ли быть несправедливым,

Кто мир; на правде основал;

Кто в грань, в отпор морям бурливым,

Поставил стену вечных скал;

Кто ветер, воды, землю взвесил

И ни на чем ее повесил,

И все скрепил, уравновесил,

И все лелеет и хранит,

Всему — отец и страж и щит?

Отнимет Дух животворящий—

И все замрет в стране земной!… —

Кто стерпит суд Его палящий?! —

Но обратится с тишиной,

Любовью сладкою повеет —

И мир живет и молодеет!

Творца судить дерзнет — ли тварь?!

Сидит земной на троне царь,

Одеян властию земною,

И мощно правит он страною

С неколебимостью судьбы;

Пред ним дрожат его рабы:

А Бог не Сам — ли управляет

Своей небесной высотой?

Ужель Он сдал мироправленье

Другому богу — и почил?…

О, нет! Он Сам, Своей десницей,

Вращает небом и землей,

И, под венцем и багряницей,

Смущает дух земных царей, —

Когда народов вопль и стоны

Тревожат неба высоты,

И люди просят правоты

И от насилий обороны….

Одною нищего слезой

Он, тронутый, идет с грозой,

Идет с судом неумолимым!

Пред Ним предвестный мчится страх;

Он гордых разшибает в прах

И ставит щит перед гонимым

И бережет его в бедах.

Владея небом, смертью, адом,

Он нищих и царей разит

Все тем — же стрелометным взглядом! —

Творенье все в руке Творца:

Пред Ним и сильные слабеют,

И, под сиянием венца,

Дрожат предчуствием сердца,

И души, суд заслыша, млеют….

Кто вводит бурю в вышины?

Кто движет в океане воды

До их бездонной глубины? —

Кто возмущает вдруг народы? —

Вот, средь полночной тишины,

Зажглись огни, оружье блещет,

В толпах мятежных дикий рев;

Отбита стража, град трепещет:

То – Божий суд, то – Божий гнев!…

Всезрящий не глядит на лица,

Суд равный всякому дает;

Верна в грозе Его десница,

И меч без промаха сечет….

Но о судах Его довольно….

Я обращусь опять к тебе:

Не ты — ль тот патриарх смиренный,

Кого так Бог благословлял,

И кто так Бога прославлял?…

Ужель, страданьем побежденный,

На страже бодрствовать устал,

И золотым своим терпеньем

Не хочешь Богу угодить?…

Ты сладкое привык лишь пить….

Молчи ж – и, вместо оправданья,

Допей до дна сосуд страданья!…»

 

 

 

ГЛАВА ХХХV.

 

 

 

Елигу, разсуждая дале,

Сказал:

— «Взгляни на облака, —

Достанет — ли твоя рука

Сих прихотливых чад воздушных?

Они слоятся и летят,

Или редеют легким дымом

В краю небес необозримом….

Попробуй их остановить,

Иль возсылай свои к ним стоны:

У них свой бег, свои законы

И, не советуясь с землей,

Оне бегут своей стезей.

А Бог, всевластно правя небом,

Далеко выше облаков, —

Так как — же ты Ему укажешь! —

Грехом — ли хочешь досадить

Любви исполненному Богу? —

Твой грех, как камень, на тебя — ж

Падет и грудь твою раздавит.

И правдою своей земной

Не удивишь Его. В Нем правды

Источник: весь Он – правота!

Твоя и правда и неправда

Полезна и вредна тебе!

Ты говоришь: ««Господь сокрылся,

Не вижу больше Бога я!»»

Не видеть Бога…. это страшно!

Когда — б исчезла вышина

В непроницаемом тумане,

И вечной ночи в океане

Погибли солнце и луна, —

Нам легче было — б, и отрадней

Ни звезд, ни солнца не видать,

Чем не видать Творца в твореньи,

В дому Хозяина не зреть!

Стократ сноснее умереть,

Чем, всюду Богом окружаясь,

В Нем плавая, Его не зреть!…

Но доброе, простое сердце,

В своей невинной чистоте,

Предчувствует, провидит Бога

И тонет все в Его любви!

Пади — ж пред Ним…. Его зови!

Он виден кротким и смиренным….

Блажен, кто кроток и смирен:

Незримое Он часто видит

Очами сердца, и в тиши,

Ночной порою, в слух души

К нему слетают песни неба:

Он ловит их отрадный звук

И забывает горе мук!

Он видит: тихий свет, прелестный,

С высот неведомых бежит,

Бежит посланик тот чудесный,

И душу нежит и светлит —

И вот несчастный стал счастливцем!…

Одним лишь гордым нечестивцам

Не отвечает Бог. А ты,

Оставя речи суеты,

Порывы дерзкого роптанья,

Будь, Иов, полон упованья:

Когда Господь благоволил

Тебя смирить, тебя унизить, —

То за страданье Он судил

Тебя, земного, с небом сблизить.

Но бодроствуй, веруй и молись:

Над бездной путь идет страданья,

Ты близок к цели воздаянья,

Но пред концем – не оступись!…»

 

 

 

ГЛАВА XXXVI.

 

 

Так все Елигу продолжал

И – «потерпи еще!» – сказал:

«Я призову на помощь знанье

И Бога словом отстою:

Еще не все в Его защиту

Я высказал; моей мечтой

Я полечу в края далеки,

За цепи гор, леса и реки;

Я погружусь на дно морей

И из хранилищей природы

Познаний тайных наберу,

И, силой ополчась науки,

Творцу достойное воздам.

Но для чего так много знаний?

Довольно чувства одного, —

Чтоб чтить Создателя созданий,

И сердца, — чтоб любить Его!

Знай: Бог Своей вселенной правит

И занимается землей;

Его рука ведет и ставит

На царства гордые царей;

Он есть властителей Властитель,

И нищих, и владык Он Бог,

И забывающих свой долг

Он и каратель, и учитель….

В глубокой тишине ночной

Он тихо к ложу приближаясь,

Где почивает царь земной,

И сладким веяньем касаясь

Его развенчанной главы,

Рисует чудные виденья

Спокойно — дремлющим очам,

И говорит земным царям:

««Цари народов, покоритесь

Внушеньям мудрости Моей:

Оставьте путь кривой неправды,

И, пастыри, прямым путем

Ко Мне людей Моих ведите!»

О, благо им, – когда сей глас

Они поймут, уразумеют!

Цветут их стройные града

И златом искрится их жатва;

Тронуть не смеет их беда

И мимо пролетает клятва!…

Но непокорных и глухих

Не милует в судах Своих

Сей Судия неумолимый.

И ты, страданьями томимый,

Умом в сомненья не впадай,

Но, сердце растворив, внимай;

Я соберу слова, как воду,

И шумным их дождем пролью:

Раскрой — же душу мне свою! (*)

 

(*) Сими и последующими в сей главе стихами, почти за 40 пред сим столетий Елигу(существо полу-земное), дает царственные наставления Иову, лицу полу — державному, Эмиру(Князю), знаменитому на востоке.

 

О, горе, горе двуедушным!

На них прицелен Божий гром!

Засохнут нивы их, как степи,

Постигнут их и плен и цепи,

Внезапно сгаснет их душа,

Как искра, сорванная вихрем!…

Но благо чистому душой!

Хоть будь он в рубище, скиталец, —

Господь невидимо его

Скрепит под тяжестью страданья,

И, ухо скорбному открыв,

Ему шепнет: ««надейся … будет!»»

И, раз освободив его

Из бездны тесной и бездонной,

Выводит страстотерпца Сам

На луг широкий, благовонный.

И ты, за претерпенный глад,

Возляжешь мирно за трапезой,

Где подадут тебе млеко

И мед и сладкие коренья

И много, много вкусных мяс. —

Дотоль считался ты преступным,

И подсудим был, как злодей;

Но Бог судьям посветит в очи

И ты оправдан…. и тебя

Сугубой честью увенчают! —

Итак не будь гневлив и скор!

Суд нищему твори по правде,

И правоты не продавай

За многоценные подарки!

Твой суд – да будет суд святой! —

Стоя в выси, не величайся

Своей в народе высотой,

И дóпьяна не упивайся

Из чаши власти золотой!

Не дозволяй, чтоб сила мощно

Теснила слабого рукой,

И для народа денно — нощно

Трудись, откинув прочь покой;

Будь всякому всегда доступен;

Судьбы гонимых не вверяй

Судье, чтò может быть подкупен,

И с правдой сам себя сверяй!

Мне кажется, тебя страданье

Уж завело на путь кривой….

 

Ему подобным быть старайся

И, рассмотрев себя, сознайся,

Что всяк держащий власти жезл

И все творцы земных законов

Ничтожны пред Творцем судеб.

Кто, кто пути Его изведал?

И кто — б посмел Ему сказать:

««Не так Ты сделал то, иль это?…»»

Иди, – исправь Его дела!…

 

Все люди мнят, что видят Бога….

Но как — же видят?… сквозь туман,

Издалека, как сон, как призрак.

А Бог велик, неизследим,

Ничто пред Ним вся мудрость наша,

Как бездна бездн неизмерим

И в силе Он неизглаголан….

Се! – Он пустыни изсушил

И, в виде пышного намета,

Над ними собрал облака:

Велит — и горняя река

Дождями брызнет на долины,

Забороздится высь огнем,

И море закипит ключем,

И темя волн его седины

Кудрявой пеной облекут,

И грозно на скалы пойдут

С кипящим громом исполины….

Не то – плеснет моря цветов

На грудь смеющихся лугов! —

Так, правя сушей и морями,

Свершает Бог верховный суд

Над царствами и над царями!

Смотри!… Он молнию схватил

И, метя на чело гордыни,

Громами огласил пустыни

Ирек: ««рази!»» Разит…. и в прах

Упали грады — великаны,

И прах слизали ураганы!….

 

Теперь я облегчил себя….

Я высказал…. Но все, любя,

Еще я поучу тебя:

Не утомляйся поученьем!

Смотри, – чтоб, духом ослабев,

Ты не увлекся к нечестивым!

В бедах, лукавая стезя

Ведет нас к ропоту, а ропот

Заводит в гибель!… Будет ночь

Грозна, таинственна, ужасна,

В которую разгромный вихрь

Промчится страшно над землею

И сломит все, сомнет, сорвет

И вырвет с корнем грех и силу

И кости грешников сметет

В широко — зевную могилу….

 

Не прилагайся, Иов, к ним,

Но, с сердцем детским и простым,

Учись, гляди, вникай в природу….

Горé, к лазоревому своду

Смиренно очи обратя,

Дивись, как из паров незримых,

Стесненных Вышнего рукой,

Дожди и сеются и льются,

И перламутровой грядой,

Сияя, облака несутся…

Куда?…. неведомо…. Вдруг гром;

Из тучи брызнуло огнем,

И ярко молнии змеятся….

Отколь? и как? Сему дивятся….

Сему, смотря на высоты,

Дивись, с душой простой, и ты,

Но не старайся дознаваться….

 

Томясь в пустыне средь песков,

Пшеница просит облаков,

И Промыслителя рука

Ведет к томимой облака.

О, пой, хвали Творца природы!

Он дивные творит дела!

На успокоенные воды,

На синевидные моря

Льет море пурпура заря….

Леса, древа, цветы и травы

Встают — счастливы, величавы,

Их буря возродила вновь:

То всехранящая любовь

Тревогой освежила землю…

В сей речи, Иов, научись,

Как должно кротко, без роптанья

Встречать и выносить страданья:

Молчи, покорствуй и учись!…»

 

 

 

ГЛАВА XXXVII.

 

 

 

— «И я молчу и содрагаюсь, —

Елигу с чувством продолжал:

Напрасны все мои усилья,

Напрасно слов в устах ищу!

В Его величьи я теряюсь,

Пред Ним, немея, трепещу,

И сердце выскочить готово

От страха из моей груди!

Когда Его раздастся слово; —

Внимай, смиряйся и гляди:

Вот потряслись все неба своды,

Лишь, Мощный, Он открыл уста,

И ребра дрогнули природы,

Вздохнули ад и высота!

Моря, под бурей, закружились,

И ветр и дождь и град и снег

Вкруг стоп Гремящего стеснились,

И время задержать свой бег

По гласу Вышнего готово!…

Полно чудес и власти слово

Летящее с высот небес!

Он рек – и снял одежду лес;

Велел – и воды огустились,

В пещеры звери углубились,

Из рощей хор певцов исчез!…

Он скажет тучам: ««заклубитесь!»»

Он скажет молниям: ««туда,

На запад, на восток неситесь!»

И громоносная беда

На месте разразится том,

Куда укажет Он перстом! —

Спроси у черной, страшной тучи:

««Куда летишь е запасом стрел?»»

— ««Лечу, куда мне Бог велел:

На сушу, на моря зыбучи,

На нечестивых племена,

Где грех…. куда я послана!»»

Спроси у ленты семицветной;

««Зачем сияешь в облаках?»»

В ответ: «меня дугой заветной

Поставил Бог на небесах!»»

Все Бог!… Везде Его уроки!.

Когда — ж поймет их человек? —

Но терпит Он грехи не век:

Есть и для кары час и сроки….

………………………………

И часто Он, за тьмы грехов, —

Когда их исполнялась мера, –

Вдавал нас в руки лицемера

И им казнил Своих рабов….

Не заводи с Ним ратной брани:

В Его (ты перед Ним смирись!)

Пространные, как небо, длани

Все силы неба улеглись.

И вот, в одной горсти согбенной

Он грозно молнии стеснил,

В другой – весь свет небес вместил,

Себя — ж облек в покров священный,

Истканный из огня и вод,

И, огневодьем покровенный,

Блюдет Своей вселенной ход….

Когда кипит крамольный род,

Хулы на небо возсылая, —

Он, шуйцу грозно простирая,

Крамолу молниями сжет;

Когда — ж, любовию согрета,

Душа стремит к Нему полет,

Он из десницы токи света

И милости и жизни льёт….

Так Он, Творец, Отец, Правитель,

Ведет, грозит, целит и сжёт!

Смирись — же, слушай: твой учитель, —

Я стану брать с тебя отчет;

Я дам уроки и советы,

А ты мне дай на них, ответы!…

Ты — ль строил с Богом небеса

И слил их в зеркало литое?

Твоя — ль заставила рука

Летать без крыльев облака? —

Пересчитал — ли купы звездны?

Летал — ли вниз в бездонны бездны?

И поверял — ли солнца ход?

Мироправления науки

Постигнул — ли ты глубину?

Твои — ли, слабый смертный, руки

Ломают льды, ведут весну

С ее чудесной лепотою

Весну, мать жизни и забав,

И мертвенный земли состав

Ты — ль греешь дивной теплотою?

Ступай и переставь луну,

Или сзови к себе светила! —

Не ты — ль устроил вышину?

Твоя — ль окуполила сила

И озвездила небеса?…

Почто — ж пустые словеса

Дерзаешь говорит на Бога?..

Он мудр и благ, могущ, велик!

Таинственна к Нему дорога….

Незримого кто видит лик?

А Он, Бог мира и Бог рати,

Везде следит и зрит своих

И, знаком тайные печати,

Ладони печатлеет их.

Зачем — же против силы прати?

Опутай крылья слов твоих!

Зачем твой дух роптать дерзает? —

Бог никого не обижает!…

««Что — ж делать?»» – спросишь ты. Молчать,

Любить, терпеть и уповать!…

Земли мятежных населецев

Не любит освещать Отец;

Лобзает часто Он младенцев,

Но не узрит Его мудрец!…»

 

 

 

ГЛАВА ХХХVIII.

 

 

 

Тиха пустыня. Воздух ясен.

Беспечно златогривый лев

Лежит, как царь, с своей подругой,

Величественн и горделив,

В тени алоя и олив,

Под стройной, длиннотенной пальмой.

Вдали стена зубчатых скал;

Над нею — купол бирюзовый,

Под дымкой легких облаков,

Летучих чад златого утра,

Слитых из роз и перломутра. —

И рыщет по пескам шакал,

Услужник льва и ловчий верный;

А тигр, из чащи тростника,

Сверкая красными глазами,

Младую серну сторожит…

И скачет пестрый леопард,

К ловитве кохти распуская……

Газель — красавица пустынь, —

Рисуясь, с стройной прямизною,

Как мысль, воздушна и легка, —

Ища убежища от зною,

Летит, как меткая стрела,

С своей семьей в оаз тенистый….

Орел ширяет в высоте;

И суетится длинноногий,

Беспамятный строфокамил,

Отец безгнездного семейства….

И, жадный солнечных лучей,

Из тёмных нор пустынный змей

Ползет, — и радуги играют

На зеркальном его хребте:

Багрянцем, синевом и златом

Сияя в панцыре кольчатом,

Он блещет в дивной красоте….

И слыша час полдневный зноя,

Стада легли у родников,

Среди свежеющих оазов,

В траве душистой у холмов,

Где смоквы плод янтарный зреет

И рдеет в финике рубин. —

И легкой пеленой несется,

Шумит, пестреет и дождем

Из яхонтов живых и злата

То сеется, то вьется рой

Злато — лазурных насекомых.

И стонет горлица в тиши,

В своем гнезде под тамаринтом;

И чад питает пеликан.

А между тем, степной дорогой,

Через песчанный океан,

В богатый край Авсидитийский

Идет Саввейский караван,

И из соседней Идумeи,

Бежит гонец в Арабистан…

 

Вдруг что — то черное мелькнуло,

Как язва, на краю небес,

Растет, растет, все ближе, ближе,

И солнце, потеряв лучи,

Побагровело, зашаталось

И покатилось в море туч,

Как тусклый шар, налитый кровью……

Пустыни обнял тайный страх;

Но тишина везде, как в гробе,

И ветры спят…. Кругом полны

Предчувствием и ожиданьем

Земля и люди…

Иов встал;

Опершись тлеющей рукою

О землю, скорбно он вздохнул

И сел на одр; но очи прямо,

Чего — то взорами ища,

В голубоватый сумрак дали

Вперил на север:

— «Там…. Он там!…»

Страдалец говорил:

«Смотрите!

Туда достигнет — ли ваш взор? —

Я вижу выси Божьих гор:

Там чудная Его держава!…»

 

И вот завеса раздралась:

Раскрылись вдруг гроза и слава

И, не вмещаясь в небесах,

Оне отхлынули в громах,

И звук раскатистый, железный

Задребезжал в пещерных безднах……

— «Смотрите: – молния зажглась

И стала огненной змеею;

Змея сомкнулась в светлый круг —

Симвóл веков!.. В Нем нет начала; —

В Нем нет конца: Он весь живой! —

Он жизнь, Он слит из жизни вечной,

И веет из Него ко мне

Какой — то радостью сердечной….

Но берегитесь!… Вот Симун!!…..

Бежит он с страшной быстротою…»

 

И набежал…. и мглой густою

Опеленило грудь земли,

Заволокло всю чашу неба:

День смеркнул. Вдруг в выси – пожар!…

Взвиваясь, вихри засвистали,

И вьюгой взрылась гладь песков;

Гор кости — камни затрещали;

Зарокатал в выси удар,

И суетливо побежали,

Опоясав пустынь концы,

Владыки грозного гонцы —

Ручьисты молнии. — Долины

Вздыхали. Праху океан

Взлетел… Всё мчится ураган

Крутой, огнистый, бурный, рьяный;

Он красные моря песчаны

Горами поднял….– Караван

Остановился средь пустыни;

Верблюд, колена преклоня,

Ложится на песок горячий:

Он чует бурю…… Вдруг протяжный

Вой, свист, дождь, буря, вихрь и град

Кипят, теснятся и спешат,

Как гости к браку на зазывный,

Торжественный и светлый пир….

Разсотворялся целый мир……

И Тот, Кто правит бурей духом,

К страдальцу скорбному притек,

И над его дрожащим слухом

Слова гремящие изрек:

— «Кто звал Меня на состязанье

И, в детской дерзости своей,

Предвечное предначертанье

Довечной мудрости Моей

Темнил безсмыслием речей?!…

Встань, выступи сюда, борец!

Будь муж, препояшись, мудрец! —

Я стану спрашивать, – ответствуй

И покажи свой ум в словах!

Скажи Мне, старец – малолеток,

Скажи, Мой недоросль земной:

Ты много — ль царств и поколений

И древних пережил веков?

Каких премен и возрождений

Ты был свидетелем в свой век?…

Скажи, вчерашний человек:

Который год тебе? – Давно — ли,

Зачем и как пришел на свет?! —

Ты был — ли при созданьи мира,

И предлагал — ли свой совет,

Как Мне вселенную устроить?…

Ты знаешь — ли, когда и как

Я словом свет дневной составил

И прогнал довременный мрак,

Освóдил высь и свод уставил

Неизчислимостью светил

И яркий блеск их заслонил

Прозрачной тканию лазури?…

Одной рукой – Я мрак и бури,

Другою мощно оттеснил

Боровшийся с веками пламень….

Не ты — ль краеугольный камень

Земле в подпору подкатил,

И ту разсыпчатую землю

Спаял на четырех углах? —

Ты — ль дал ей вид и очертанье? —

Ты — ль утвердил ее столпы?…

Ответствуй, и свое всезнанье

В ответе мудром покажи!

И, если ведаешь, скажи:

Чей шнур ее все клинья смерил?

Не ты — ль держал над ней отвес?..

Твоя – ль рука за Мной носила

И наугольник и мерила?

Кто дал земле объем и вес?

Кто ход младой земли размерил,

И кто ее, младенца, вверил —

Любви заботливой небес?…

Ты помнишь — ли, как ряд чудес

Узря, все звезды заиграли,

Зарделися, заликовали

И издали хвалебный глас? —

И был тот глас, тот гимн священный—

Привет земле новорожденной….

В тот памятный на небе час,

Откинув мрачные покровы,

Вошел в семью светил Мой мир —

Невинен, свеж, блестящ, как радость,

Светлеющий, как брачный пир! —

И закипели неба чада

Средь выспренних своих кругов;

Их повлекла ко Мне любовь,

И понеслась сия громада

Со всех высот, со всех небес,

По звездным царствам, по лазури,

По златозарной вышине,

И стала пред Владычным троном,

Ликуя стройно и поя….

И рать несметная сия

Мне славу воздала — поклоном!

 

Слыхал — ли ты?… был страшный миг,

Когда земли расторглось чрево

И брызнул к небу океан….

С мятежном шумом, стоном, ревом,

Хотел он звезды в небе смять,

И жадным бурно — пенным зевом

Младую мать свою пожрать….

Я принял на руки младенца

И, бурный вопль его смиря,

Я спеленал дитя в туманы,

И уложил его в постель,

Огородив ее брегами,

И люльку я завесил мглами….

С тех пор волнуется — ль, кипит, —

Он никогда не переходит

Закрепной, межевой черты. —

Порой, от бури поседелый,

Раздвинуть силится пределы

И сушу губит ближних мест:

Но Я с грозой возвышу перст, —

И океан оторопелый

Отхлынет в свой законный лог,

Где Мною уложен вначале, —

Зане Я бездне рек: ««не дале!…»»

Возстань, борец, скажи заре:

««Всходи, алей и радуй небо!»» —

Тебе покорная заря

Охватит — ли восток пожаром,

И выкажет — ли вдруг природу,

Как разноцветную одежду,

Как отпечаток на воску,

Когда печать над ним подымешь?

И алым, дественным лучем

Пробудит — ли пернатых хоры

Твоя веселая заря? —

И, ранний страж глухих пустынь,

Она прогонит — ли в их горы,

В их захолустья, дичь и норы

Толпы разбойников с долин?…

 

Перемени часов порядок:

Вели рассвету раньше быть!…

А звезды можешь — ли гасить

И сокращать пределы ночи? —

Твоя — ли творческая сила

Так пышно небо осветила,

И ты — ль, с востока на закат,

Двенадцать солнцевых палат

На горнем поясе поставил

И царский путь на них направил? —

Не ты — ль, взяв брение земли,

Создал глаголивого? (*) Ты – ли

 

(*) Выражение Славянскаго подлинника.

 

Облек его в высокий сан

И посадил царем?… Не ты — ли,

Схвативши землю за края,

Тряхнул трещавшую так сильно,

Что нечестивых род долой

Слетел с нее в бездонье ада?

В Моих руках земля – как воск,

И Мне помощников не надо!…

Сходил — ли ты во глубину

И в неоснованные бездны?

Познал — ли тайны дна морей?

И видел — ли Мой мир подводный —

Водоворотов и пещер?

 

Ты подходил — ли ко вратам,

Где блещет надпись роковая:

««Здесь жизни край; за ними смерть»»?

А широту земли и мира

Предел изведал — ли ты сам?

Узнал — ли где дорога к свету

И где живет угрюмый мрак?

Ты, видно, это все уж знаешь!?…

Знать, зародился ты тогда,

Когда и время не родилось!?…

 

Ходил — ли человек с ключем

В тайницы Божиих запасов,

Где собрал Я, на день грозы,

Снега и мраз и град и бури

И искрометных вечных льдов

Неразстопимые громады?….

А кто дождю отец?… И дождь

За кем, как сын послушный, ходит,

И сеет жизнь в местах пустых, —

В местах, людьми непосещенных, —

И зеленит раскат пустынь?….

Но, может быть, соперник Мой,

Не любишь ты дождей и бури?

Сведи — ж на землю тишину

И ветров ласковых лобзанье

И светлые, как праздник, дни!

Рассыпь окатистые росы,

На радость сердцу и очам,

По холмам, рощам и лугам!…

 

Сними оковы с Ориона

И закрепи узлы Плияд

И Семизвездия союзы! —

Ты знаешь — ли состав небес

И тайну власти над землею

Моей громадной высоты?

Не ты — ль Медведицу Мою

С семьею Медвежат игривых

Гулять по небу высылал? —

И с потухающей зарёю,

Когда все просится к покою,

Ты можешь — ли своей рукой

Схватить за светлые власы

Звезду вечернюю, чтоб в час свой

Ее по небу провести?…

Пытался — ль ты, взглянув наверх,

Сказать гряде летящих облак:

««Дождя, дождя!»» и — дождь рекой?…

Пытался — ли ты вызвать бурю

С ее клокочущей грозой,

И рокотал — ли громом в горних? —

Кто счеты сводит облакам,

Кто в облака влагает мудрость,

Чтоб так они держали воду,

Иль, растворив в выси сосуды

И опрокинув вниз меха,

Дождили влагу на долины?

И воздуху кто придал ум

Знаменовать дожди и вёдро?…

Сзывал — ли молнии с небес,

И молнии, тебе внимая,

Откликнулись — ли: ««вот мы здесь»»? —

 

Кто мудрость тайно схоронил

От знателей надменных века

Вовнутрь, в утробу человека? —

Кто, высь осводив краем неба,

Касается краев земли?…

И в древний век порядков древних,

Не ты — ли горы округлил,

И прежде — ль гор на свет явился?

Не ты — ль тесалом обтесал

Громады жесткие в утесы?—

Не ты — ли жителям дубрав

Насущный хлеб их посылаешь,

Склонив заботливый к ним слух?..

Не у тебя — ль младые львята,

На кортах сидя и рыча,

Как у родного, пищи просят,

И получают и едят?…

 

Кто во всемирном домоводстве

Все слышит, видит, бережет?

Кто, над гнездом приникнув врана,

В его отсутствии, птенцов,

Кричащих к Богу, греет, кормит,

Кто их, малюток, стережет?…»

 

 

 

ГЛАВА ХХХIХ.

 

 

 

«Постиг — ли ты зверей природу,

Их навык, страсти, весь их быт?

Ты знаешь — ли, в какое время

Младые серны по горам

Осемьеняются? – Но долго — ль

(Дыша любовию к полям)

Живут при матери семейства? —

Их степь зеленая манит,

И тонконогая станица

Младых, веселых прыгунов

Летит чрез долы, чрез овраги,

Полна красы, огня, отваги;

Заслышав дальний шум реки,

Она несется чрез стремнины,

Чрез златовидные пески

На изумрудные долины….

 

Кто дикому ослу внушил

Любовь к пустыне и свободе?

Блуждает, вольный, по степям,

Среди широкого раздолья,

По лакомым солончакам;

Порой подходит к городам

И посмевается их шуму,

Их пыльной, душной тесноте.

 

Отдастся — ль Мой пустынный буйвол

Тебе в жестокую узду;

Его привяжешь — ли ты к яслям,

И согласится — ль великан,

Склоня главу, ходить понуро

И бороздить твои поля?

 

Ты знаешь — ли строфокамила?

Полу — пернатый скороход

Легко пустыни обтекает

И, насмехаясь над конем,

Почти безкрылый, ни на чем

Летит и спорит с ветром в беге….

И часто самка на песках

Забьет, замашет вдруг крылами:

То — знак, что тут она кладет

Свои в песок горячий яйца, —

И, положив, забыла их!

Пройдет — ли зверь и тяжкой лапой

Их давит, наступя на них,

Иль расклюют порой их птицы:

Ей чтò?… Она своих птенцов,

И встретясь с ними, не узнает:

Зане, безгнездной, ей Творец

Не додал ни ума, ни чувства….

 

Красавца смелого, коня

Твоя — ль десница сотворила?

В нем все – огонь, все – жизнь, все — сила.

И в звонкую его гортань

Вложил не ты — ли рокот грома?

Не ты — ль поскоком саранчи

В полях скакать его заставил?

На поле брани он влетел,

И громко сарпнул, – и копытом

Взрыл землю…. Искры — из очей,

И дым клубит над жаркой мордой….

Над ним играет лук и меч,

Но он опасности не верит….

Раздался резкий зык трубы —

И, пенистой облитый влагой,

Он, громко — ржущий, вскрикнул: ««благо!»»

Далеко обоняя брань,

Вождей и воев слыша крики,

Летун неукротимый, дикий,

Узды не чуя, сам не свой,

Взвился, – и ринулся на бой!…

 

Твоя — ли мудрость научила

Летать по высям ястребов?

И твоему — ль веленью внемля,

Парит, ширяет царь – орел

Превыше облак разноцветных,

Пронзив заслоны темных туч,

И пьет из солнца жаркий луч?

Махая мощными крылами,

Купаясь в воздухе седом,

Он любит плавать над скалами,

И обзаводится гнездом

На остром теме гор высоких,

И долу, на полях широких,

В тени дубрав, в ущельях гор

Следит змею огнистый взор….

Его приманка — битвы поле;

Где слышен труп, – там и орлы! —

Терзая свежую добычу,

Его птенцы хлебают кровь,

И часто спор ведут за трупы

С голодной стаею волков!…»

 

 

 

ГЛАВА ХL.

 

 

 

Еще мятежный вихрь свистал,

Еще за ним теснились бури,

И гром за громом грохотал

Чрез поле мутное лазури, —

Когда вещал Иегова,

К страдальцу слово обращая,

И звал его на новый бой,

Громами небо раздирая

И гласом громы прерывая:

— «Возстань, боец, препояшись,

И дай ответ! Я вопрошаю….

Не уклоняйся от суда….

Ты звал Меня на состязанье, —

И, небо распахнув, Я – здесь!!….

Ступай — же, спорник Мой скудельный,

И докажи, что Я не прав:

Открой в делах Моих ошибки,

И, мудрый зодчий, все исправь!…

Но прежде попытайся, смелый,

Сдержать крылатый Мой огонь —

На роковом его полете,

В его межоблачных путях,

И заглуши, возвыся голос,

Раскат громов Моих в горах!…

Чтоб оправдать свое презорство,

Войди, борец, в единоборство

С дружиною Моих стихий,

И покажи свою Нам силу!

Надень узду на ураган,

Смири подземных бурь удары,

Движеньем уст–  задуй пожары,

Изчерпай горстью океан!…

И, ризою одеян славы,

Великолепьем облечен,

Возьми в десницу скипетр власти,

С крылатым воинством явись,

И выше звезд Моих взнесись! —

Вспылай, вскипи грозою гнева,

И нечестивцев гордый рог

И злость и бунт врагов крамольных

Сломи, развей, свяжи, смири! —

Под их мятежными толпами

Вели растреснуться земле

И заключи их сонм кичливый

Глубоко в тайный сумрак бездн!…

Тогда и Я скажу: ««ты славен,

Казнить ты можешь и спасать!»»…

 

Взгляни, мудрец, на бегемота!

Он создан Мною — ж, как и ты, —

Сей тварей первенец громадный;

Но создан он не для тебя,

Не для твоей потехи детской.

Он злаки ест, как дивий вол….

Сочти его, ощупай ребра:

Они — как ряд стальных забрал,

И сила великана — в чреве!

Огромный ошиб свой, как кедр,

Высоко кверху он заносит,

Встает, себе простора просит,

И, сшитый вервиями жил,

Как зданье на столпах ступает

В своем ходу Мой исполин!

В нем кости – трубы медяные!

Дебел его огромный стан,

И каждый член в нем – шест железный!

Он ростом — холм, он образец

Моея творческия силы!

Я дал в уста ему — мечи!

Когда, заклокотав от гнева,

Махнет главой меж чащей древ, —

Древа валятся, как солома

Под острием его клыков….

Его разгул – тенисты горы,

Кремнистый холм трещит под ним;

Но любит он постель сырую

В густых приморских тростниках;

Он любит рыхлость почвы зыбкой,

Соседство шумное морей;

Он любит тень и полог свежий

Из гибких ветвей древних ив.

Он спит, когда играют волны,

Когда бунтуется река,

И плещет бурей в брег гранитный….

Он будет спать, Мой великан,

Недвижим ужасом, ни гневом,

Хотя — б кипящий Иордан

К нему в уста помчался с ревом….

Возьми — ж его и улови

Пустынника в тенистом доле,

В его безбрежных тростниках!

Повесь кольцо в его ноздрях,

И удержи его в неволе!…

Тогда скажу Я: ««ты велик!»»

 

Ты можешь – ли левиафана

На уде вытянуть на брег

И овладеть царем пучины? —

Попробуй вервие продеть

В язык чудовища огромный

И острым крюком захватить

Его за жабры! Попытайся:

Начнет — ли он тебя просить,

Как раб, как пленник, о пощаде? —

И с целой ратью рыбарей

Ты можешь – ли его опутать

И остов грозного разсечь,

Чтоб распродать потом по звеньям

Торговым людям Финикийским?

Пробей зубчатой острогой

Хребет метальный великана….

Но для чего губить его?

Возьми, свяжи его, бедняжку,

Или, подкравшися, схвати

Его, как дремлющую пташку,

И пленника отенети:

Тебе он будет верным служкой,

И этою живой игрушкой

Ты малых деток угости!»

 

 

 

ГЛАВА ХLI.

 

 

 

«Нет! не пойдет к тебе он в руки!

И раздразнить богатыря

И Я не дам тебе совета.

А предо Мной кто постоит?! —

Кто предварил Меня делами,

За кои — б должен Я воздать?

Кто – Мой радушный одолжитель?

Кто дал именьe Мне свое?

Я – Сам Господь и Вседержитель,

Земля и небо – все Моё!!!..

Так кто – ж размер красивых членов

Его рассмотрит? – Кто, смельчак,

Поднимет край его одежды?

И кто войдет в его гортань?

Кто зев его, как дверь, растворит? —

Погибель – полк его зубов!

Ряды щитов – его покров!

Они друг с другом так стеснились,

Как в битве с братом брат родной!

Сквозь них, сквозь медные забрала,

Ни влага, ни свистящий вихрь

Не сыщут скважины, – все слито!….

Огнем чихает великан!..

В его глазах сверкают зóри;

То вихрем искры, огнь столбом,

То угли рдяные, краснея,

Из пасти страшного летят!

И влажный дым, густой и чёрный,

Клубится, как туман нагорный,

Из пышущих его ноздрей!

Вся мощь его в дебелой вые!

Когда он выступит из бездн,

Поморье все засуетится:

Тоска, как весть о смерти, мчится

И ужас скачет перед ним! —

Пускай над ним катятся громы,

Пусть молний грозных лезвие

Его сечет, палит и жалит:

Напрасно! Под своей корой,

Он спит – и ничего не чует! —

Как жернов — сердце у него;

Пускай стучат по нем сто млатов:

Ужасной наковальни сей

Не раздробит ударов буря….

Когда он выплеснет из вод, —

Пол–моря с шумом взбрызнет к небу,

И вздрогнут неба высоты

И духом упадут герои….

Где меч, который – бы пронзил

Его хребта живые холмы?

Пусти свистящих копий град

И, дщерей – лука, стрел каленых, —

Оне скользнут, как по граниту:

Зане Я Сам очешуил

Его надежной чешуею;

И посмеется он тебе,

Не тронутый в своей кольчуге….

Ему железо ваше — тлен,

И медь — как утлый, ломкий хворост,

Он втопчет ваше злато — в грязь!

Когда — ж в пучину устремится, —

То море, как котел, кипит

И поседелое дымится,

Как мироварница в печи!

Его следы — разливы света……

Моря спокойные пахать

Он любит неудержным бегом….

В нем целая живая рать!

Кто – ж может в силе с ним сравниться,

И мужеством кто равен с ним?

Он и на высь глядит надменно,

Своим могуществом кичась,

Сей силы и гордыни князь!….

Еще – ли ты не убедился,

Что Я — вселенной Властелин,

Что Я везде все строю, знаю,

Сужу, мирю, распоряжаю,

Держу и властвую — один?!»

 

 

 

ГЛАВА ХLII.

 

 

— «Я знаю, знаю, Боже вечный!

Все видишь Ты, все можешь Ты!» —

(Так Иов рек с тоской сердечной):

«Дела сей жизни скоротечной,

Земные наши суеты,

И бездны, под землей изрыты,

Как день — перед Тобой открыты!…

Прости — ж меня, прости, Отец! —

Пронзенный и стыдом и страхом,

Я вижу грех мой, наконец, —

И темя посыпаю прахом….

Под лютой пыткой тяжких мук,

Тебя я слушал жадным ухом,

Ловил, как жизнь, Твой каждый звук:

Теперь – я просветлился духом;

Теперь – не узнаю себя….

Души в парении высоком,

Теперь земным и бренным оком,

О радость, вижу я Тебя,

И в спор с Тобою не дерзаю!

Ты — Бог властей, я – бедный раб; —

Всесилен — Ты, я – нищ и слаб;

Ты весь во свете, весь я – мрак!

Ты Всемогущ, велик и благ:

Мир –Твой, Ты – Царь, Ты — Бог, Ты – все,—

А я перед Тобой – ничто! —

Но я с любовью повергаю

Мою покорную главу;

Тебя, как сын, Отцем зову,

И весь в Тебе я исчезаю!»….

 

Тут кроткий Иов замолчал.

И обратил Господь глаголы

К его друзьям:

— «На вас, на вас

Я гневен: вы его смущали!

Вы трое, сидя близ него,

Сплетали красные глаголы,

Стараясь выказать свой ум —

Велеречивый и лукавый,

Всё жадный до похвал и славы! —

Но Я лукавства не терплю;

Я сердца простоту люблю!

Зачем вы скорбного томили,

И неповиного винили

В неведомых ему грехах?

Он, и в страданьи, тверд был верой,

Он нестерпимое стерпел,

Роптал, – но верным быть умел,

Отстать от Бога не хотел!

Не захотел быть лицемером:

Речей своих он не двоил;

Что чувствовал, то говорил;

И дальше вас он углублялся

В Мои пути; он их следил.

Минуя толков всех пучины,

Он лучше вас постиг причины,

Вернее вас он говорил;

Страдал, – но Мне не изменил!…

Люблю его! Его молитва

И вас очистит от греха….

Итак, глагольники, идите,

И семь тельцев и семь овнов

За грех Мне в жертву принесите:

Я вóню жертвы прииму,

И вас, вняв детскому моленью

Воскресшего для жизни вновь,

Моя помилует любовь!…»

 

 

 

ЭПИЛОГ.

 

 

 

Весна… В долинах раем веет.

Отчизна пальмы ожила.

Как сад, пустыня зеленеет,

Тиха, роскошна и светла….

Поля Аравии и горы

Лобзает синий небосклон.

Цветут младые мандрагоры,

Мускат, алой и анемон;

Цветет миндаль благоуханный,

Румяный персик, абрикос,

Смолистый кедр и древо манны

И чаща Виноградных лоз.

Вдали оазис зеленеет….

Но чей шатер под ним белеет?…

Чьи неизчетные стада

Пиют из ста протоков воды?

И в кочевые города

Чьих пастырей спешат народы

На торг от сельского труда? —

Чьих там верблюдов сизых тучи

Несутся бурей по степям?

Чьи тысячи волов могучих,

Как войска, ходят по холмам? —

Чьи овцы, чьи быки горбаты

В своих стадах не знают траты?

Чьим ветроногим табунам

Не ведают в пустынях счёта?

Ответ: то — Иова добро!

Над ним – Всевышнего щедрота;

К нему – со всех сторон сребро!

И вот, под тению дубравы,

Вкушая долгий, сладкий мир,

Народов пастырь величавый

Семейный празднует свой пир:

Прямее пальм три девы милых

Напевом старца веселят;

И семь сынов пред ним стоят,

Слитых из мужества и силы.

Одна из дев зовется: День,

Зовут другую Аромотом…

Богатому семьей и златом

Дивятся Уц и Иемень.

 

 

И жил наш патриарх – счастливец долго!

И внучатам твердили деды: «Он

Испытан Богом был – испытан строго:

Пустыня вся, страдальца слыша стон,

Дивилась, как он мог стерпеть так много!

Но Бог воззрел и – все былое сон! —

Темнит нас грех, но чистит огнь страданий,

И сладок плод от горьких испытаний!…»

 

 

 

К О Н Е Ц.