Сон

Сон.

 

 

He знаю где, но помню живо,

Широкий пруд и дом в один этаж;

Там над водой качались тихо ивы,

A y крыльца стоял готовый экипаж.

С востока туча находила,

И ласточка кружилась над волной,

И ветер дул, и роща говорила,

И рог звучал за дальнею горой.

A между тем душа чего-то ожидала,

Неясным трепетом вся грудь была полна,

Гляжу: там девушка y входа уж стояла;

Высокий стан ее мантилья обвивала,

Она была прекрасна, но бледна.

Кого-то ждет. Смотрю—к ней выходили

Еще две девушки, в весне счастливых лет;

Оне, смеясь, о чем-то говорили,

За ними юноша вослед.

Ужели он? Черты напоминали

Мне друга юности моей…

Давно, давно судьбы его умчали

Но как узнать тебя, товарищ лучших дней!

Лицо твое одел могильный цвет печали,

A на челе следы глубокие страстей!

Зачем ты здесь? Кто этот призрак нежный?

Что он тебе? Зачем твой беглый взор

Вдруг выразил и радость и укор,

И тайну ревности мятежной?

Волшебница, зачем она с тобой

Так холодна, так страшно равнодушна? …

Ты не замечен; ей не нужно

Твоих речей; прозрачною рукой,

Смотри, откинула вуаль она послушный

И топит взор за дальнею горой.

Зачем ты здесь? Но все сокрылись в отдаленьи,

И сцена новая опять в моем виденьи.

 

Вот, где-то, дом высокий и старинный,

Тенистый сад раскинут по реке;

Там вдаль аллеи темной, длинной,

Идет она, с ней он, письмо в его руке.

И видел я, как быстро проходили,

И возвращалися опять;

Они о чем-то говорили,

Как-будто спорили, но я не мог попять.

Зато в минуту их разлуки,

Мне показалось, когда он говорил,

Что на его устах дрожали как-то звуки,

Склоненный взор был полон скрытой муки,

Что он ее о чем-то всё молил….

Но гордая, откинув покрывало,

«Напрасный труд!» с досадой отвечала.

И нет ее, и бледен он стоял,

И мне послышалось: «Бог с вами!» он сказал.

Он на коня, он мчится в отдаленьи….

Но сцена новая опять в моем виденьи.

Ложился вечер молчаливо,

Опять широкий пруд, и дом в один этаж,

Вновь над водой качались тихо ивы,

A y крыльца стоял дорожный экипаж.

И я вхожу: открыта зала,

Смотрю: она, опять она!

Но показалось мне, теперь она страдала,

Какой-то тайною была поражена,

Как будто что-то потеряла…

Но…. может быть, каприз, иль может быть, устала;

Таилась ли любовь, была ль она больна,

Я разгадать не мог. Но гости позабыты;

Она сидит одна, поникнув головой,

И y нее бледней ланиты

Лилеи, сорванной грозой.

Вдруг входит он. Вдали от ней садится,

И на вопрос ее, скрепя в груди печаль,

Он говорил, что едет в даль,

И что заехал к ним проститься.

Казалось, стало дурно ей,

Казалось, стон в груди едва она таила,

И — странно — от его очей

Она теперь своих не отводила.

О, нет! но долгий, грустный взгляд

Был обращен к нему: напрасно!

Он помнит все, он видел слишком ясно,

И не возьмет ее из жалости наград,

Не оскорбит ее тоской своей глубокой:

В последний раз очей с нее он не сводил;

Но этот взор без просьбы, без упрека

Был неподвижен и уныл.

Приходит час. Его уж провожали,

Давно к крыльцу уж тройка подана,

Все счастливой ему дороги пожелали,

И все ушли. Одна стоит она

Еще как статуя печали,

И неподвижна и бледна.

Зачем-то раз еще он оглянулся,

Медь зазвенела, он помчал,

Мне стало грустно, я проснулся.

A колокольчик все звучал.

 

 

Сон. Б. для Чтен. 1839 г. №1.