Гвая-Ллир

Автор: Данилевский Григорий Петрович

Гвая-Ллир.

Этюд из быта Мехики

 

.

НОЧЬ ПЕРВАЯ.

 

 

«Sveet is a legaсу!…»

Lord Вyron. D. Juan, IV.

 

 

 

Хидальго хронику кончал.

В ней автор так повествовал:

Великий бог — Тескатлепок *

В удел азтекскому** народу

 

 

*Тескатлеток — душа и творец вселенной Азтеков. Без него человек ничто, и под его кровом весь мир находит защиту и покой. Его описывают вечно-юным красавцем. Праздник в честь его — был ежегодно 9 мая, в день полугодия, после начала нового солнца. Смотри «Сeremonies et coutumes religieuses des peuples idolatres», I. Вernard, Т. 1, 130 р., — aмстердамское издание, 1758 года in-foliо.

** Азтек — народное имя Мехиканцев, завоевателей долины Мехико, пришедших с севера и вытеснивших туземный народ Тультеков.

 

 

Дал все, — роскошную природу,

Богатство, славу, мир, свободу, —

Бессмертья только дать не мог.

Не мог затем, что в мир из рая

Тогда б и духи все сошли,

И ни о чем мольба святая

Не вознеслась бы от земли….

 

Как чаша счастия, полна

Красами Мехики долина *.

 

* Столица Мехико находилась на острове, посереди большого озера, которое в свой черед было центром овальной долины Мехико (от богини — Мехитлы) или Тенохтитлана.

 

Порфиром Анд окаймлена

Ее картинная равнина.

И купы сел равнины той

Теснятся пестрою толпой.

И, как индийская царица,

Под сенью исполинов гор,

Великолепная столица

Задумчивый склоняет взор —

Над синим зеркалом озер….

Лучом вечерным блещут горы.

 

Давно лиловый небосклон

Оделся в тонкие узоры

Лучистых, легких волокон.

Чуть-чуть рисуясь, островами

Несутся тучки над водой,

И мчится голубь молодой,

Свистя пурпурными крылами,

Над тихо-дремлющей землей.

На город пал ночной туман,

Оделись мглой ковры саванн*,

 

* Саванна — высокая, лугообразная долина, покрытая холмами и растениями ползучих лиан.

 

Пирамидальными горами

Гнездятся капища богов, —

И ходит дым под облаками

С неугасаемых костров….

Но вот над озером у храма,

Толпится радостный народ.

Там песнь звучит под гром там-тама*

 

* Там-там — народный инструмент. В древней Мехике употребляли также: барабаны, пибегвун — род свирели, трубы и флейты. Сег. Соunt. 102 стр. Прескотт: Нistorу оt the Сonquest of Мexico, 1849 года, книгa V, глава 1, где упоминается еще — атабал — раковинный рог.

 

И вьется страстный хоровод.

 

 

II.

 

 

Во мгле банановых садов

Воздвиг палаты Монтецума *

 

* Монтецума, или правильнее, Моктeузома — последний кацик, царь ацтеков, видевший в свое правление появление Испанцев. Он значит по-мехикански — печальный человек. Герб его — орел, несущий в когтях дикую кошку.

 

Он жизнь ведет в кругу жрецов,

Вдали от городского шума.

Кацик теперь не тот, что был

Когда-то прежде. Жар моленья

В нем дух воинственный сменил.

Умножил он жрецов именья,

И храму сан свой посвятил….

 

Вдали молитв он — прежний. Стены

Его дворцов в коврах, цветах;

Как прежде, в тайных теремах

Живут, не ведая измены,

Его подруги; также с каждой

Он сердце делит, — хоть оно

Теперь другой, сильнейшей жаждой,

Другою думой зажжено.

 

 

III.

 

 

 

В плаще, в коралловых серьгах,

В венце, в запястьях на ногах,

Покинув ванну золотую,

Идет за трапезу святую

Кацик. И молча, босиком,

Потупя взор, вожди седые,

Держа сосуды дорогие,

За ним становятся кругом.

 

И выдыхая, и глотая

Дым упоительной травы, —

Царь задремал; но головы

Ко сну не клонит. Догарая,

Давно погас палящий день, —

И быстро пала ночи тень….

И быстро царь встает, идет,

И верных слуг своих зовет *.

 

* Прескотт: книга III, глава 9 и книга IV, глава 1.

 

В глухую полночь, в отдаленьи,

Чертог пустынный засиял.

Туда к жрецам, в немом волненьи,

Владыка Мехики предстал….

 

 

 

IV.

 

 

И вот над озером, у храма,

В садах горят костры огней.

Меж тем как купы дикарей,

Под звуки громкого там-тама,

Танцуют, вьются между них, —

Толпы красавиц молодых

Проходят робкими рядами

Перед кациком и жрецами….. *

 

* Весталки ацтекских храмов, — из которых избирали подруг жертвам Тескатлепока, — посвящались в этот сан с четырнадцати лет. Сег. et Сout. 100 стр.

 

И в паланкине золотом,

Даров заветных ожидая,

Сидит, уборами сияя,

Роскошный юноша. Кругом

Его с знаменами святыми

Вельможи гордые стоят.

И молча факелы пред ними

Рабы косматые дымят….

Окончен выбор. Разделяют

Жрецы с царем ряды рабынь, —

И четырех земных богинь

Красавцу-юноше вручают.

 

 

 

V.

 

 

 

И пир гремит. Между толпой

При звуках труб жрецы седые

Разносят яства дорогие.

И сам счастливец молодой

Берет там-там. Он громко в танец

Подруг восторженный зовет, —

И в лад играет и поет

Женоподобный Мехиканец!

Его открытые глаза

Полны ума. До плеч прямою

Космой спадают волоса.

Смолистой, редкой бородою

Обрамлен медноцветный лик….

И нежный, сладостный язык,

И с медленно-печальным взглядом

Огонь души, и гордый вид,

И стан, не тронутый развратом, —

Все в нем о жизни говорит,

О жизни первенцев земных

Во цвете сил их молодых*.

 

* Между новейшими иллюстрированными изображениями завоевания Мехики — особенно замечательны политипажи Маurin. В них изображения лиц, фигур и костюмов Азтеков — верны со всеми историческими преданиями о стране Мехиканцев.

 

И льются звуки чередой….

Вот в танец бросилась дикарка, —

И свет костра окрасил ярко

Лицо малинче * молодой.

 

* Малинче — имя молодой девицы вообще. Иногда оно употреблялось даже как имя собственное. Так Кортеса, через его туземную любимицу, прекрасную малинче, — все звали малинчин, желая оказать ему особое уважение.

 

Она летит. Венок кассавы

Над ней и сохнет и горит….

И как хрустят ее суставы,

Как вся трепещет и кипит!

За ней — другие. Изгибаясь

Вокруг певца они скользят;

И на ногах их, ударяясь,

Запястья звонкие гремят….

 

В роскошной неге, на свободе,

Тела их гибки и стройны.

Век недоступные заботе

Они упруги и нежны.

Вся ткань их кожи золотой

Сквозит отливом крови пылкой, —

И налилась над каждой жилкой

Как кожа лани молодой….

 

 

 

VI.

 

 

 

Смолкает пир. Жрецы уходят.

И все торжественно певца

В покои брачного дворца

С его подругами уводят.

Огни погасли. Тишина

Весь город миром наполняет.

И мягким светом обливает

Изгибы озера луна….

 

Чуть-чуть дрожит в лазури вод

Тень опрокинутая зданий, —

И океан благоуханий

По сонным улицам встает.

Ни звука жизни, все молчит.

Весь воздух негою налит.

Во мгле, безмолвными тенями

Чернеют капища богов….

И только дым над их главами

Шумит багровыми столпами

С неугасаемых костров.

 

 

 

VII.

 

 

 

Но кто же он, певец, в угрюмый

Чертог жрецов вошедший? Он

Не из семейства ль Монтецумы

Служенью Солнца обречен?

Не для того-ль и роскошь эта,

Чтоб с нею грусть он загасил,

И, в удалении от света,

Спокойно трон свой позабыл?

 

Иль желтый мор с лагун востока

Грозить бедой народу стал, —

И перст правдивого пророка

В нем избавленье указал?….

 

Кто он, что честь и поклоненье

Ему такое? Сам кацик

Пред ним с венцом своим поник, —

И, будто близкое паденье

Завидев царства своего, —

Родным богам через него

Творит последнее моленье….

 

 

 

VIII.

 

 

 

На лоне девственной природы

Вскормленный жизнью кочевой,

Пастух нагорный, сын свободы,

Похищен он в семье родной.

Похищен он на жертву богу

Гонцами тайными жрецов.

И он падет, и понемногу

Готовят страшную дорогу

Ему служители богов.

Но не в темнице, под цепями,

Содержат пленника жрецы….

Во власть ему даны дворцы

С непроходимыми садами.

Там новоизбранный кумир

В разгуле оргий утопает….

И слепо смерть свою встречает

Красавец-пленник Гвая-Ллир *.

 

* Гвая-Ллир — по-мехикански слеза-неги, или вернее — сладострастия.

 

 

 

IX.

 

 

 

Блаженны падшие для бога, —

Жрецы народу говорят,

И пред лицом Тескатлепока

Дары кровавые дымят….

В одеждах роз, в дыму курений,

По светозарному пути

За Солнцем, в звуках райских пений,

Им предназначено идти *.

 

* Рай Азтеков — очень подробно описан в статье «Древние Мехиканцы в «Библиотеке для Чтения», за 1845 год, № 9.

 

Но пусть жрецы к богам немым

Народ трепещущий сзывают,

И рай за гибель обещают

У плахи пленникам своим.

Пусть на позорищах кровавых

В кичливых Мехики сынов

Они вселяют с жаждой славы

Слепую злобу на врагов, —

И Монтецума одаряет

Их за победы…. Рай земной

Едва-ль охотно покидает

Для них избранник молодой….

 

 

 

X.

 

 

 

Стрелой летит обычный год.

Обычной жертвы ждет народ.

И вот она — не за горами.

И через месяц Божий мир,

С его волшебными ночами,

Покинуть должен Гвая-Ллир….

 

До-этих-пор в служеньи храма,

В молитвах дни он проводил.

Но — час желанный наступил,

Широко развернулась рама

Его услад, — и жизни бог

В немом кругу жрецов явился….

На зов страстей он устремился, —

И, как спаленный мотылек,

В их жгучей неге закружился!

 

Так метеор порой летит

Во мгле, минутная комета,

И чуть приметной нитью света

Шатер небесный бороздит.

Но, вспыхнет сноп его огнями, —

Вдали, внизу яснеют вдруг —

Озер нежданный полукруг,

Селенье, лес — и звезды сами

Встречают робкими лучами

Каскады яркие подруг.

 

 

 

ХI.

 

 

 

Конец печальный ближе стал.

Но пленник в счастьи утопал.

Жрецы за ним следили строже.

Чуть загорался небосвод,

Он оставлял ночное ложе,

Кидался в холод ясных вод.

 

Тогда не мог он отогнать

С лица восторженной улыбки;

Его, как девы, целовать

Бросалися ручные рыбки.

И солнца луч, дробясь на нем,

Не смел срывать своим огнем

Жемчужных брызог страстной влаги —

С его кудрей, с груди нагой,

Со складок ватовой бумаги

Его тильматли * вырезной….

 

* Тильматли — особенно изысканный и вычурный плащ.

 

В венке из перьев голубых,

В серьгах, в сандальях золотых,

Под тканью легкой, нежно-белой,

Скрывал он бронзовое тело.

В тени тропических садов,

В упругой дремля колыбели, —

Под говор трепетных листов,

Он отдыхал. Вдали чернели

В бананах мертвые пруды.

И часто сладкие мечты

Его внезапно покидали, —

Когда пред ним по зыбкой стали

Зеленой лентою скользил

В кусты пугливый крокодил….

 

Порой на главный теокалли *

Он шел в процессии жрецов.

И груды тлевших черепов **

 

* Теокалли — храм.

** Одни сподвижники Кортеса насчитали до ста тысяч с половиною жертвенных черепов, в одном из зданий главнаго храма Мехико. См. Garcilasso de la Vega.

 

Его по лестницам встречали.

Невольно пленник трепетал….

Но смело шел. В чаду молений

Он в небесах святых внимал

Словам пророческих видений….

 

Пожары звезд, снопы комет,

Крестами плывших над востоком,

И гул зловещих туч, и свет

Летевший палевым потоком

Над Оризабой снеговым*,

 

* Небесные явления, предзнаменовавшия падение империи Инков-описаны у Прескотта (в книге II, глава 6) и у Гарсилассо — (раr. 1, lib. IХ, c. ХIV. Сom.-Real). Об них же упоминает и Гумбольдт, в его «Коsmos», во втором примечании к статье: Общая картина природы. Палевый цвет происходил от появившихся пятен звездной пыли, star-dust — как остроумно выразился сэр В. Гершель. Сholuа — значит по-мехикански струиться, лететь; extrellа, que humеave — и есть перевод слов ацтекской летописи об этом, хранящейся у реймского епископа Летелье, звезды, летевшие — потоком.

 

Столице вдруг заговорили

О чем-то страшном. По немым

Дворцам таинственно ходили

От берегов морских гонцы, —

И с диким ужасом жрецы

В мольбах к востоку обращались….

Но вечным шумом оглашались

Чертоги пленника, и он

Был прежним счастьем окружен.

 

 

 

XII.

 

 

 

Когда в покое окуренном,

С друзьями светлый Гвая-Ллир

Садился за вечерний пир, —

Богатством, вкусом утонченным

Роскошный стол его сиял.

Гостей хозяин одарял

Одеждой, золотом, цветами,

И ароматными плодами

Стол начинался. Между-тем, —

Как блюда рыб и птиц меняли

Пажи гостям, рабыни всем

Тобакко пьяный зажигали,

И жирный, пенный шоколад

С духами всяк себе готовил, —

Хозяин в песнях славословил

Своих гостей, и стар и млад

Кружился в пляске изступленной…. *

 

* Пир — смотри статью «Древние Мехиканцы».

 

Когда же пульке* благовонный

 

* Пульке — алойное вино, любимый напиток у древних и новейших обитателей Мехики.

 

Их молвь гортанную смыкал,

И гость за чашей засыпал, —

Когда желанья распаляя,

Чернела полночь голубая,

И в тучи, негою полна,

Стыдливо пряталась луна….

 

Тогда, тогда счастливца Гвая

Громада зданий вековая

Скрывала в знойной тишине.

И до зари, в тревожном сне,

Его пленительных желаний

Искали, жаждая лобзаний,

Четыре дива красоты,

Четыре светлыезвезды….

 

Тогда и смерть, и страх видений,

И целый мир он забывал,

И слепо чашу наслаждений

С улыбкой детской допивал, —

В кругу несметных искушений,

В кругу палат своих, садов,

Под стражей зоркою жрецов….

 

 

 

НОЧЬ ВТОРАЯ.

 

 

 

I.

 

 

И год промчался…. В полумраке,

Согнувши изнуренный стан,

Сидел на трепетном гамаке *

 

* Гамак — упругая колыбель из бумажной ткани, которую обыкновенно вешали в садах или гротах.

 

Весь бледный Гвая. Куст лиан

Над ним каскадом рассыпался.

И жадно, страстно он вдыхал

Их сильный запах, улыбался,

Глаза болезненно смыкал.

 

Его подруга молодая,

Чуть-чуть дыша, полунагая,

Виднелась робко в темноте.

И на маньоковом листе —

Округлый лик малютки-груди

Дрожал туманною чертой….

Как капля матовая ртути

Блестит, дрожит сама-собой.

 

Дика, страстна малинче Чалла…. *

 

* Чалла — имя собственное, еще означает понятие хитрости или скорее жадности, падких до сластолюбия, меланхолических дикарок Мехики.

 

Она последняя певца

С змеиной тонкостью жреца

Своей красой очаровала.

Небес любимец Гвая-Ллир

В руках ее покинет мир,

В руках одной…. И вся полна

Вакханка диким упоеньем, —

И завтра срок, — и с нетерпеньем

Прощальной ночи ждет она.

 

Закинув на спину головку,

Ломая руки, жаркий пух

Одежд отбросив на цыновку, —

Она чуть переводит дух.

И вдруг встает, хватает кубок.

Скользнув, рассыпалась коса….

Горят и сохнут розы губок,

Как звезды — вспыхнули глаза.

И стан свой тонкий нагибая

К груди счастливца, вся пылая,

Она садится перед ним —

С своим сосудом золотым.

 

 

 

II.

 

 

 

— «Как бога — Чалла любит брата,

Малинче Ллиру говорит.

« С тобой покинуть жизнь я рада, —

«Судьба меня не устрашит!…

«Ты проклял вce, ты проклял мать,

« Не содрогнувшись ты отдать

« Решился годы жизни целой

« За наших дев. И скоро три —

« С тобой завяли. Жертве смело

«Свое измученное тело

« Теперь отдашь ты. Но — смотри, .

« Вот кубок, кровь змеи гремучей

« В его вине…. Прийми его, —

« И закипит твой дух могучий,

« И час мученья твоего

« Подымет Мехику грозою, —

« И грянет вновь войной былою

« Кацик с теснин уснувших гор….

« Но ты молчишь?… Боязнь, укор,

« Тоска твой омрачили взор….

«Ужель меня покинешь ты?

«Ужель пора?» она взывает.

И эхо с темной высоты

«Пора!» печально отвечает….

 

 

 

III.

 

 

 

Очнулся Ллир на эти звуки.

Откинув влажный шелк кудрей,

С гамака бросился он к ней….

Сплелися трепетные руки,

Снизались жадные уста, —

И ветви гибкого куста

Над упоенною четой

Склонились нежной головой.

 

«На завтра — смерть! Но слушай, Чалла….

« Рассказам дедов ты внимала.

« Была пора, к нам белый гений

« С морей востока приходил.

«Законам веры, учреждений

«Жрецов он наших научил,

«Он как дитя был тих, незлобен;

« Покрытый черной пеленой,

«Весь белый — с белой бородой,

« Меж наших гор, богам подобен,

« Ходил он правя всей землей*.

 

* Азтекское предание о белом духе, Кветсaлькогюатле, — см. Гумбольдт — «Еssai sur lа Nouvelle Еspagne», 1808 года, и Прескотт. Кн. III, гл. 6 — его «Нistorу оt the Сonquest of Мexico» , — также том 1. — его «Сonquest of Регоu», 1848 года. — Потом: «Библиотека Для Чтения» статья, М. Шевалье «Авангард Хр. Колумба», 1847 года, № 4. — «Финский Вестник» 1845 года, №3, статья «Об открытиях древних Скандинавов» и №5 — статья «О древнем здании в Нью-Порте, на острове Род-Эйленде». И наконец— «Мémoires des Аntiquaires du Nord », 1845 — 1845 года, — статьи Карла Хр. Рафна, автора «АntiquitatesАmericanae». — Автор этих примечаний обещает читателям представить отдельную статью об этом любопытном Кветсалькогюатле, божестве древних Азтеков.

 

« Он в наших жертвах не нуждался,

« Его закон — была любовь.

« Но, говорят, он стосковался

« По дальним братьям и расстался

« С пустынной Мехикою вновь….

« Да, он ушел в края чужие, —

« Но, удаляясь, указал

« Отцам восток, и завещал, —

« Что скоро, вслед ему, другие

«К нам духи белые прийдут,

« И всем бессмертие дадут

« На этом свете…. Жизнь земную, —

« Как нашу хижину родную,

« Бросать нам, Чалла, тяжело»….

 

— «Но, брат мой, солнце так светло,

«Так пышны звездные дубравы *

 

* Звездные дубравы, сады — chortos ouranon, выражение поэта Гезихия. Его приводит Гумбольд — в «Коsmos», примечание 3.

 

« Саванны неба голубой.

« Не там ли в вечности святой,

« Мы будем жить, под сенью славы,

« С тобой, орел мой молодой?…

 

« Властитель! близок срок прощанья, —

«Душа моя полна отня.

« Ты помнишь миг того свиданья,

« И полночь ту, когда меня

« Впервые жадными руками

— Встречал ты в этой тишине?…

— Смотри же, снова перед нами

« Та ж ночь, те-ж звезды в вышине, —

«И будто теми же огнями

« Как мы — проникнуты оне»…

 

 

 

IV.

 

 

 

Нет, прочь твои объятья, прочь!

Не исцелить им сердца, Чалла….

Тлетворной страстью вся ты стала, —

А эта девственная ночь

Так безмятежна, так высоко

Чиста, безгранная. Глубоко

Объяты сном гиганты гор.

И Оризаба, храм двуглавый,

Дымит свой пламень величавый, —

Свой вечно-тлеющий костер.

Немой восторг мечты объемлет,

И гимны слышатся с небес.

И целый мир как будто дремлет

Под сенью девственных завес….

 

Беги, страдалец, — ночь одна

Еще во власть тебе дана.

Скорей покинь свой грот кристальный,

Сокройся в мрак немых дерев, —

И встретит день тебя прощальный

В покое сил, под грезой снов,

На лоне дремлющих садов….

 

И быстро пленник молодой

Из свода темного выходит.

Он робкий взор кругом обводит,

И вдруг дрожит, и сам не свой

Идет пустынною тропой.

В конце тропы той есть один

Утес, — о нем припомнил Гвая….

С него виднее голубая

Гряда родных его долин.

 

 

 

V.

 

 

 

На черно-синем небе, пылью

Алмазных звезд окружена

Сребристо-белая луна.

В прозрачном воздухе — ванилью

И ананасом пахнет. Сад

В кайме бамбуковых оград —

Чуть движет тень листов. Фонтаны

Журчат в аллеях. Здесь и там

Взвились на воздух по скалам

Широколистые бананы.

И с тонких, пальмовых стволов,

Одетый в брызги светляков,

Струится плющ…. А дале — мгла

Черней вороньего крыла….

В прохладе сонной тигр свободный

Не шелохнет сухим кустом.

Косматый пень тройным кольцом

Обнял, и спит удав голодный, —

И под серебряной росой

Сверкает желтой чешуей.

 

Мерцанье ночи, тихий лепет

Фонтанов, вид родимых гор,

Все — обаяло слух и взор

Страдальца. Жизни сладкий трепет

Проник в больную грудь. Слеза

В улыбке радостной блеснула.

И грёза легкая сомкнула

Его усталые глаза.

Он спит, а дымчатой волной

Над ним кружится мошек рой.

Со звонких лоз сальсапарелли —

В немой тиши, со всех сторон,

Встают задумчивыя трели….

И Гвая-Ллиру снится сон. —

 

 

 

VI.

 

 

 

Не лоно моря-океана

Колышет знойный ураган;

Пред ним волнуется саванна

Коврами яркими лиан.

Не челноки скользят рядами,

Не по валам их весла мчат;

То тучки вольными орлами

Над Кордильерами кружат.

 

Волканы, горы снеговыя,

Он вас узнал, былой дикарь;

Он вас узнал, леса родные, —

Природы сын, природы царь.

Здесь с томогауком он скитался,

Кормил убогую семью;

В ладье истерзанной пускался

На лов по бурному ручью.

Случалось, здесь у водопада,

Склонясь в колени головой,

Сидит он. Быстрая громада

Пред ним жемчужной пеленой

Несется. Волны по обломам

Дробятся, прыгают, кипят, —

Клубами змей скользят, шипят, —

И с диким ропотом и громом

Слетает в бездну водопад….

А Гвая-Ллир тревожной думой

Стремится вдаль, к иным краям, —

К высоким храмам и дворцам,

К столице пышной Монтецумы….

 

 

 

VII.

 

 

 

И видит он вигвам* родной.

 

* Вигвам — шалаш.

 

Но от дождей зимы сырой

Размыт он весь. Его костер

Потух, и с визгом ветер гор

В нем ходит ходуном, один —

Владыка дремлющих долин.

Не смята вкруг него трава

Следами легких мокассин *.

 

* Мокассины — сандалии из древесины.

 

Одна нагая голова

Торчит у входа на шесте….

И вдруг — в безмолвной пустоте —

Окровавленными устами

Она замолвила: «Меж нами

Свирепый голод пировал.

Кочевье мерло. Изнывал

И я. Но раз, в минуту злую,

Я матерь Гваеву больную

От всех украдкой задавил….

И сыт три дня, три ночи был!

 

Мои мне братья отомстили, —

С живого сняли волоса, _

И на кол череп насадили….

И ворон вырвал мне глаза….

Но знаю я, — враги мои

Все перемерли. Разнесли

Их трупы мутные ручьи.

Они засыпаны песками, —

И раки синими клещами

Впились в их мертвые уста».

 

И голова вокруг шеста

Кружилась звонко. Сердце Гвая

Все изнывало. Замирая,

В бреду, в слезах очнулся он….

Но мирный блеск исхода ночи

Смежил испуганные очи.

И Ллир другой увидел сон. —

 

 

 

VIII.

 

 

 

На небе — вечер. Зной пустыни

Облил огнями купол синий.

Ликует город. Не видать

В нем боле грешных покаяний,

Терзаний плоти; не слыхать

На перекрестках призываний

На гибель бури и громов.

Народ кипит. Толпы рабов

Несут кумир Тескатлепока.

Роскошный бюст красавца бога, —

С колчаном стрел в руке одной,

С зеркальным веером в другой,

На голубом шару, на троне,

Сияет в радужной короне.

 

Его уносят в главный храм,

В дыму кадил, и ставят там —

На вышине, под свод пурпурный

Бумажных тканей и щитов, —

И льют душистый сок плодов

Пред ним в серебряные урны.

 

 

 

IX.

 

 

 

Обряд открыт. На площадь храма

Стремится радостный народ.

Свирели, бубны, гул там-тама

Повсюду слышатся. И вот —

В плащах из легких перьев птиц

Подходят воины рядами,

Сверкая мрачными цветами

Отатуированных лиц *.

 

* Дикари Америки татуируются и до-сих-пор, если сбираются на войну или празднуют какое-либо торжество.

 

Луки, щиты, и верх колчана

Оплетены в гирлянды роз, —

И развеваются у стана

Пучки, с врагов Тенохтитлана *.

Оскальпированных волос.

 

* Теноxтитлан — другое название Мехики.

 

Под звук коралловых рогов,

За ними, в мантиях богатых,

Пять тысяч избранных жрецов

Идут. В клочках седин косматых

Их черный, жертвенный покров.

 

И вереницею печальной

Все выше, выше мрачный храм

Они, как лентою спиральной,

Объемлют, вьются к небесам.

 

 

 

Х.

 

 

 

Гонцы кричат. Народ толпится

С дарами раковин, плодов,

Металлов, амбры и цветов.

И вдруг все вздрогнуло, стремится….

Вот он, вот пленник молодой, —

Плывет в пироге расписной.

 

Угрюм и дик, как жрец печальный,

Глядит на встречу жертвы храм.

С его главы пирамидальной

Костры дымятся по краям.

Меж них овальной яшмы камень

Сверкнул…. И вот сильнее пламень

Рванулся в небо, затрещал, —

Кумир на троне просиял *,

Бледнеет, гаснет солнца круг.

 

* Храмы изображены в рисунках Мaurin и в Сеr. et Сout. Наконец — у Прескотта. —

 

Прощаясь с миром наслаждений,

В последний раз среди подруг,

Идет певец в дыму курений —

На роковой, призывный звук.

Он рвет с себя цветы и платья,

Там-там он свой о камень бьет….

И молча в страшные объятья

Холодной гибели идет.

 

 

 

XI.

 

 

 

Надеты звонкие оковы.

Тесней становятся жрецы.

Все ждут. Кациковы гонцы

Принять священный труп готовы.

В ту ж ночь — на блюде золотом,

Роскошно убранный цветами,

Облитый саго и вином, —

Сиять он будет за столом

Царя. Кровавый прах с мольбами

Пожрут. Семь суток пировать

И Бога славить будут гости.

А там сожгут нагие кости,

Счастливца нового искать

Начнут, и новый будет пир, —

И так исчезнет Гвая-Ллир….

 

Встает ли вихорь над землей, —

Летит он, все ниспровергает.

Несется бешеной рекой

Утесы, долы затопляет;

Иль теплой, страстною волной

Пахнет и плечи дев ласкает….

И вдруг исчез, — и лишь один

Листок лианы, им измятой,

Трепеща в воздухе долин,

Его напомнит в час отрады,

Средь мира нового картин!

 

 

 

XII.

 

 

 

Угас певца последний день….

Средь страшных кликов увлекают

Его на смертную ступень, —

И пять жрецов его хватают.

Уже на камень роковой

Он положен. Уже секира

Взвилась над грудью Гвая-Ллира.

И брызжет кровь. И жрец шестой

Сквозь рану быстро запускает

Нагую руку, чуть дыша, —

И в злобной радости дрожа

Живое сердце вырывает….

Оно трепещет у него….

Безмолвно жрец его подъемлет

К заре угасшей, — вот его

Бросает к идолу…. И внемлет

Страдалец смутный гул кругом.

И видит там, внизу, в волненьи,

Толпа — в восторге неземном —

Поверглась ниц — в благоговеньи….

 

Очнулся скорбный Гвая-Ллир.

Глядит — в саду он. Небо утра

Сияет сводом перламутра.

И тих, и дивен божий мир.

Облитый яркими лучами,

Боится он поднять глаза.

Родимой матери слезами

Чело его кропит роса….

 

Вдруг слышит он, из за кустов —

Его зовут…. И замирая

Вскочил, глядит безмолвный Гвая

На встречу жертвенных гонцов….

Но что-же это, — рой видений

К нему вернулся? Вкруг него

Ряд белых воинов *…. его

 

* см. Прескотт: — кн. III, гл. 5, и кн. V, гл. 7.

 

Влечет с улыбкой светлый гений,

И вдаль указует, — а там

Уже не вьются к небесам

Огни костров. Могучий храм

Стоит, молчит, как-будто внемлет

Сказаньям тайны роковой, —

И тихо, тихо крест подъемлет

Над очарованной землей.

 

 

 

 

НОЧЬ ТРЕТЬЯ.

 

 

 

I.

 

 

…………………………

Промчались дни. В борьбе кровавой

Пал исполин Тенохтитлан.

И Новый-Свет покрылся славой

Хоругви гордой христиан.

Мир возвращен. Трофеи боя

У ног Кортеса сложены.

И вот сподвижники войны

Американского героя —

Корабль спускают в океан,

Корабль Кастильи посвященный,

Дарами Андов нагруженный,

Дарами пышных поморян.

И час ударил. Капитан

Трубит в Кастилию поход….

Поход желанный настает.

 

Вечерний сумрак. Тенью алой

Огней зари сквозь флер луны

Хребты валов окроплены.

Свежеет ветер. Заплескало

В снастях упругих. Налился

Широкий парус. Грудью твердой

Скользнул по ветру куттер гордый.

Над мачтой гибкий флаг взвился

Фатой пурпурной. Улетели

Назад вершины берегов.

И купы пышных островов

По горизонту засинели

Пред ним. Сильней пошла волна.

Светлее бледная луна

Зажглась. Раздвинулись широко

Саванны моря. Одиноко

Понесся куттер…. И скалы

За ним кремнистые сокрылись.

И звезды ярко отразились.

И серебром зачешуились

Зелено-сизые валы….

 

 

 

II.

 

 

 

Корабль летит. Толпой веселой

Испанцы праздные сидят

На палубе. И ковш тяжелый

Обходит ратников. Звучат

Меж ними кости роковые….

Пылают взоры игрока.

Дрожит коварная рука,

Теряя пезо золотые,

Мечом и кровью нажитые…. *

 

* Известно, что сподвижники Кортеса возвращались в Испанию, потеряв в игре все свое состояние.

 

И брань, и шум, и пьяный смех.

И страсть тревожит алчно всех.

Вдали огней, у пушки медной,

Склонясь на борт, в тени, монах

Стоит задумчивый и бледный.

В его ввалившихся глазах —

Восторг…. Он мысленно летит

В громадно мертвенный Мадрит….

Туда за ярые моря, —

Под острый свод монастыря.

Вот дома он…. Меж братий слышно,

Что сам король его примет!….

И перед двор сурово-пышный

Его ведут. Холодный пот

Бежит со лба его. Покорно —

Азтеки пестрые за ним,

За грозным пастырем своим,

Идут. И робко штат придворный

Теснится вкруг него…. И он —

У трона гордо вознесен.

Обсечены интригам лапы.

Король во власть его дает

Весь дальний мир…. И с буллой папы, —

Под сенью кардинальской шляпы,

Владыка за море идет.

 

 

 

III.

 

 

 

Игра шумней…. На бочке винной,

В кругу азартном, капитан

Сидит-взбешенный…. Повар длинный

Очистил рыцаря карман….

Ни звонкой цепи, ни браслета

На толстом нет…. Едва

Позор стерпела голова, —

Когда на дряблого поэта

Литой шишак засел с нея,

С гигантской лысины ея.

 

Язык проклятьями стреляет.

Нос жирно-красный побелел.

И Дон-Осмала присмирел….

Тоскливо мутный взор сверкает.

К земле оплывшая рука

Скользит. Качнулся он слегка, —

И рухнулся, и носом звонко

Запел, — и стал хитрить он тонко

Во сне, как лучше б осетить

Ему азтекскую красотку,

Чтó там внизу; свою находку

В тиши до времени сокрыть,

И от супруги затаить.

 

Меж-тем фонарь лучом багровым

Плащи и лица игроков

Зажег фигурно. Под покровом

Небес, над всплесками валов, —

Их буйный круг картиной чудной

Глядит из мрака…. Непробудно

Храпит под песни капитан….

Монах — уж папой. Рим лобзает

Его стопы…. Припоминает

Он о Кортесе…. Другу сан

Кацика Мехики вручает….

И улыбается себе, —

Своей блистательной судьбе.

 

 

 

IV.

 

 

 

В подводной клети, в трюме знойном,

Меж кладей золота, сыны —

Венчанных Анд — загвождены….

Ярмо оков железом гнойным

Тела их слабые гнетет

И жалит. Звучно-мерно бьет

Их друг о друга качкой…. Слезы

Из глаз изъязвленных бегут….

И, с воплем бешеной угрозы,

Они катаются, ревут….

И кандалы свои грызут.

Но молчалив их страж. Один

Он образ тихий Мехиканца

Хранит. Космы его седин

На белый плащ доминиканца

Спадают, раннею грозой

Опепеленные…. С тоской

Крестом к груди прижаты руки.

Немолчно-плачущие звуки

Страдальцев дух его язвят….

Но мысль — покорна, кроток взгляд,

Слегка дрожащие уста

Полны молитв…. И весь любовью

Проникнут новый сын Христа!

Но вот он вздрогнул. Сердце кровью

В нем залилось…. Знакомый мир

Встает в душе его…. Тоскливо

Мятется грудь… И торопливо

На дверь он смотрит, и пугливо

Чему-то внемлет Гвая-Ллир….

 

 

 

V.

 

 

 

Пышна каюта Дон-Осмала.

Но перед ней малинче Чалла —

В гранадской тюнике своей,

В серьгах, в азтекских фермoарах,

И в алых шелковых шальварах, —

Великолепней и пышней!….

Побед не мало Дон-Осмала

В кругу красавиц одержал.

Победам счет он потерял…

Но непреклонной волей Чалла

Пред властелином вознеслась, —

И отчим прахом поклялась,

Богам родимым верной быть,

Врагам за веру отомстить….

 

В раздумьи горестном чуть дышит

Малинче. Вдруг из трюма слышит

Стон раздирающий она….

И, как ножом пробуждена,

Раздувши ноздри; вся дрожа, —

И ужасаясь, и спеша, —

Она к тюрьме подводной сходит

И дверь тяжелую отводит.

 

Гвая — Ллир.

Ты здесь, сестра!… Ты-ль это?!…

 

Чалла.

Я —

Раба защитница твоя!

Долой оковы землякам, —

И месть желанная врагам

Свершится….

 

Гвая — Ллир.

Небо защищает

Моих спасителей! Богов

Не тронет меч…. А жизнь врагов

Хранить Творец повелевает….

 

Чалла.

Богов?! Нет, нет…. Пришельцы злые,—

Как все мы — смертные, больные,

Не боги…. Дух коварный их

Постыден…. Звери вместе с ними

Воюют…. Молнии за них…

Они собаками своими

Азтекских воинов травят,—

Они с рабынями их спят….

У них ни маиса, ни злата

Земля не знает…. Их страна —

Одним оружием богата,

Одною алчностью полна.—

Иди за ними! Белый демон

Покорство, преданность почтет….

Но полководствует не всем он….

Отмщенье хищника найдет! —

 

Сидит опять в раздумьи Чалла….

Полночь. — Каюту Дон-Осмала

Наполнил сладострастный пар

Индийских урн…. Мятежный жар

Колеблет Чаллы грудь…. Душа

К былому рвется…. И, дрожа,—

Малинче снова к трюму сходит,

И роковую дверь отводит.

 

Чалла.

Ты плачешь, брат мой? Будь спокоен,

Теперь твой дух отцов достоин….

Очнись…. смотри, с тобою я —

Раба —любимица твоя….

Раба желаний….

 

Гвая — Ллир.

Слаще муки

Всей жизни — мертвых благ твоих!…

Поди! Ужель забыть для них

Мне Спаса проткнутые руки,

Его страдальческую кровь,

Его всемирную любовь,

И дух незлобивый?… Ужели

Мне чистый крест мой поругать

С тобой, — и пасть мне в-самом-деле?…

Скажи, — ужель твоей постели

Себя мне, грешница, отдать?…

 

Мрак. В тучи прячется луна….

Грозней грозы вскочила Чалла,

Немым отчаяньем полна,

С зажженным факелом она

Опять пред дверью трюма стала!…

И вновь идет, и вся кипит,

И, задыхаясь, говорит: —

 

Чалла.

Ты хочешь, брат, спасаться?

 

Гвая — Ллир.

Нет!

 

Чалла.

Сломить врага, и пир кровавый

Свершить над хищниками славы?…

 

Гвая — Ллир.

Да будет славен сын побед!

Да месть забудут дети плена…..

Постыдна черная измена….

Постыден рушенный завет! —

 

Чалла.

А, трус! Свершились опасенья….

Раб жизни — раб своих врагов!

Но проклял крик его презренья,

Проклятья родины, отцов!…

Бегут года…. Песком заносит

Долину Анд…. Летит, кричит

Косматый вóрон,- пищи просит….

А кондор * брату говорит:

 

* Кондор — исполинский орел, жилец Андов…

 

«Где ж Мехиканцы?… Ни в Чолуле,

Ни в битвах грозных, ни в горах,

Ни в Тласкалане, ни в лесах

Не видно их? Они заснули?

Они укрылись»? — Замолчит

Крылатый царь, и улетит,

Роняя слезы, за пределы

Азтекские. — И вот лежат

Нагие кости. Прахом стрелы

Заносит. Тлеют и хрустят

Останки жизни. Зной пустыни

Заразой гонит воздух снний….

А вóрон вьется и глядит

На кости, — славных дней потомок,

И плачет грустно и летит

С обломка кости на обломок….

Прости-ж, о! родина…

Сказала

И факел быстро полетел

На клади с порохом. И Чалла

С свирепой радостью внимала,

Как он, воткнувшись, зашипел

Над страшной массой…. И на миг

Потух…. Толпа полунагих

Азтеков смолкла в ожиданьи

Удара, — в тихом упованьи

Творя мольбы…. И скоро крик

Ужасный раздался из трюма:

— Велик, могуч Тескатлепок!

Велик и славен Монтецума….

Спустил стрелу воитель-бог!…

Спустил стрелу, стрела летит, —

Огнем небес она разит! —

И все очнулось! — Дон-Осмала

Вскочил — весь бледный и немой.

Матросы шумною толпой

Поднявшись, замерли…. Упала

На всех карательной грозой

О смерти мысль…. И стихли все!…

И в ужасающей красе

Картиной взрыва озарились

Саванны девственных валов,

И даль прозрачных облаков, —

И грани двух земных миров

Борьбою смерти огласились.

 

 

Гр. Данилевский.

 

Библиотека для чтения, том 97 — 98, 1849 год.