Гвая-Ллир
Автор: Данилевский Григорий Петрович
Гвая-Ллир.
Этюд из быта Мехики
.
НОЧЬ ПЕРВАЯ.
«Sveet is a legaсу!…»
Lord Вyron. D. Juan, IV.
Хидальго хронику кончал.
В ней автор так повествовал:
Великий бог — Тескатлепок *
В удел азтекскому** народу
*Тескатлеток — душа и творец вселенной Азтеков. Без него человек ничто, и под его кровом весь мир находит защиту и покой. Его описывают вечно-юным красавцем. Праздник в честь его — был ежегодно 9 мая, в день полугодия, после начала нового солнца. Смотри «Сeremonies et coutumes religieuses des peuples idolatres», I. Вernard, Т. 1, 130 р., — aмстердамское издание, 1758 года in-foliо.
** Азтек — народное имя Мехиканцев, завоевателей долины Мехико, пришедших с севера и вытеснивших туземный народ Тультеков.
Дал все, — роскошную природу,
Богатство, славу, мир, свободу, —
Бессмертья только дать не мог.
Не мог затем, что в мир из рая
Тогда б и духи все сошли,
И ни о чем мольба святая
Не вознеслась бы от земли….
Как чаша счастия, полна
Красами Мехики долина *.
* Столица Мехико находилась на острове, посереди большого озера, которое в свой черед было центром овальной долины Мехико (от богини — Мехитлы) или Тенохтитлана.
Порфиром Анд окаймлена
Ее картинная равнина.
И купы сел равнины той
Теснятся пестрою толпой.
И, как индийская царица,
Под сенью исполинов гор,
Великолепная столица
Задумчивый склоняет взор —
Над синим зеркалом озер….
Лучом вечерным блещут горы.
Давно лиловый небосклон
Оделся в тонкие узоры
Лучистых, легких волокон.
Чуть-чуть рисуясь, островами
Несутся тучки над водой,
И мчится голубь молодой,
Свистя пурпурными крылами,
Над тихо-дремлющей землей.
На город пал ночной туман,
Оделись мглой ковры саванн*,
* Саванна — высокая, лугообразная долина, покрытая холмами и растениями ползучих лиан.
Пирамидальными горами
Гнездятся капища богов, —
И ходит дым под облаками
С неугасаемых костров….
Но вот над озером у храма,
Толпится радостный народ.
Там песнь звучит под гром там-тама*
* Там-там — народный инструмент. В древней Мехике употребляли также: барабаны, пибегвун — род свирели, трубы и флейты. Сег. Соunt. 102 стр. Прескотт: Нistorу оt the Сonquest of Мexico, 1849 года, книгa V, глава 1, где упоминается еще — атабал — раковинный рог.
И вьется страстный хоровод.
II.
Во мгле банановых садов
Воздвиг палаты Монтецума *
* Монтецума, или правильнее, Моктeузома — последний кацик, царь ацтеков, видевший в свое правление появление Испанцев. Он значит по-мехикански — печальный человек. Герб его — орел, несущий в когтях дикую кошку.
Он жизнь ведет в кругу жрецов,
Вдали от городского шума.
Кацик теперь не тот, что был
Когда-то прежде. Жар моленья
В нем дух воинственный сменил.
Умножил он жрецов именья,
И храму сан свой посвятил….
Вдали молитв он — прежний. Стены
Его дворцов в коврах, цветах;
Как прежде, в тайных теремах
Живут, не ведая измены,
Его подруги; также с каждой
Он сердце делит, — хоть оно
Теперь другой, сильнейшей жаждой,
Другою думой зажжено.
III.
В плаще, в коралловых серьгах,
В венце, в запястьях на ногах,
Покинув ванну золотую,
Идет за трапезу святую
Кацик. И молча, босиком,
Потупя взор, вожди седые,
Держа сосуды дорогие,
За ним становятся кругом.
И выдыхая, и глотая
Дым упоительной травы, —
Царь задремал; но головы
Ко сну не клонит. Догарая,
Давно погас палящий день, —
И быстро пала ночи тень….
И быстро царь встает, идет,
И верных слуг своих зовет *.
* Прескотт: книга III, глава 9 и книга IV, глава 1.
В глухую полночь, в отдаленьи,
Чертог пустынный засиял.
Туда к жрецам, в немом волненьи,
Владыка Мехики предстал….
IV.
И вот над озером, у храма,
В садах горят костры огней.
Меж тем как купы дикарей,
Под звуки громкого там-тама,
Танцуют, вьются между них, —
Толпы красавиц молодых
Проходят робкими рядами
Перед кациком и жрецами….. *
* Весталки ацтекских храмов, — из которых избирали подруг жертвам Тескатлепока, — посвящались в этот сан с четырнадцати лет. Сег. et Сout. 100 стр.
И в паланкине золотом,
Даров заветных ожидая,
Сидит, уборами сияя,
Роскошный юноша. Кругом
Его с знаменами святыми
Вельможи гордые стоят.
И молча факелы пред ними
Рабы косматые дымят….
Окончен выбор. Разделяют
Жрецы с царем ряды рабынь, —
И четырех земных богинь
Красавцу-юноше вручают.
V.
И пир гремит. Между толпой
При звуках труб жрецы седые
Разносят яства дорогие.
И сам счастливец молодой
Берет там-там. Он громко в танец
Подруг восторженный зовет, —
И в лад играет и поет
Женоподобный Мехиканец!
Его открытые глаза
Полны ума. До плеч прямою
Космой спадают волоса.
Смолистой, редкой бородою
Обрамлен медноцветный лик….
И нежный, сладостный язык,
И с медленно-печальным взглядом
Огонь души, и гордый вид,
И стан, не тронутый развратом, —
Все в нем о жизни говорит,
О жизни первенцев земных
Во цвете сил их молодых*.
* Между новейшими иллюстрированными изображениями завоевания Мехики — особенно замечательны политипажи Маurin. В них изображения лиц, фигур и костюмов Азтеков — верны со всеми историческими преданиями о стране Мехиканцев.
И льются звуки чередой….
Вот в танец бросилась дикарка, —
И свет костра окрасил ярко
Лицо малинче * молодой.
* Малинче — имя молодой девицы вообще. Иногда оно употреблялось даже как имя собственное. Так Кортеса, через его туземную любимицу, прекрасную малинче, — все звали малинчин, желая оказать ему особое уважение.
Она летит. Венок кассавы
Над ней и сохнет и горит….
И как хрустят ее суставы,
Как вся трепещет и кипит!
За ней — другие. Изгибаясь
Вокруг певца они скользят;
И на ногах их, ударяясь,
Запястья звонкие гремят….
В роскошной неге, на свободе,
Тела их гибки и стройны.
Век недоступные заботе
Они упруги и нежны.
Вся ткань их кожи золотой
Сквозит отливом крови пылкой, —
И налилась над каждой жилкой
Как кожа лани молодой….
VI.
Смолкает пир. Жрецы уходят.
И все торжественно певца
В покои брачного дворца
С его подругами уводят.
Огни погасли. Тишина
Весь город миром наполняет.
И мягким светом обливает
Изгибы озера луна….
Чуть-чуть дрожит в лазури вод
Тень опрокинутая зданий, —
И океан благоуханий
По сонным улицам встает.
Ни звука жизни, все молчит.
Весь воздух негою налит.
Во мгле, безмолвными тенями
Чернеют капища богов….
И только дым над их главами
Шумит багровыми столпами
С неугасаемых костров.
VII.
Но кто же он, певец, в угрюмый
Чертог жрецов вошедший? Он
Не из семейства ль Монтецумы
Служенью Солнца обречен?
Не для того-ль и роскошь эта,
Чтоб с нею грусть он загасил,
И, в удалении от света,
Спокойно трон свой позабыл?
Иль желтый мор с лагун востока
Грозить бедой народу стал, —
И перст правдивого пророка
В нем избавленье указал?….
Кто он, что честь и поклоненье
Ему такое? Сам кацик
Пред ним с венцом своим поник, —
И, будто близкое паденье
Завидев царства своего, —
Родным богам через него
Творит последнее моленье….
VIII.
На лоне девственной природы
Вскормленный жизнью кочевой,
Пастух нагорный, сын свободы,
Похищен он в семье родной.
Похищен он на жертву богу
Гонцами тайными жрецов.
И он падет, и понемногу
Готовят страшную дорогу
Ему служители богов.
Но не в темнице, под цепями,
Содержат пленника жрецы….
Во власть ему даны дворцы
С непроходимыми садами.
Там новоизбранный кумир
В разгуле оргий утопает….
И слепо смерть свою встречает
Красавец-пленник Гвая-Ллир *.
* Гвая-Ллир — по-мехикански слеза-неги, или вернее — сладострастия.
IX.
Блаженны падшие для бога, —
Жрецы народу говорят,
И пред лицом Тескатлепока
Дары кровавые дымят….
В одеждах роз, в дыму курений,
По светозарному пути
За Солнцем, в звуках райских пений,
Им предназначено идти *.
* Рай Азтеков — очень подробно описан в статье «Древние Мехиканцы в «Библиотеке для Чтения», за 1845 год, № 9.
Но пусть жрецы к богам немым
Народ трепещущий сзывают,
И рай за гибель обещают
У плахи пленникам своим.
Пусть на позорищах кровавых
В кичливых Мехики сынов
Они вселяют с жаждой славы
Слепую злобу на врагов, —
И Монтецума одаряет
Их за победы…. Рай земной
Едва-ль охотно покидает
Для них избранник молодой….
X.
Стрелой летит обычный год.
Обычной жертвы ждет народ.
И вот она — не за горами.
И через месяц Божий мир,
С его волшебными ночами,
Покинуть должен Гвая-Ллир….
До-этих-пор в служеньи храма,
В молитвах дни он проводил.
Но — час желанный наступил,
Широко развернулась рама
Его услад, — и жизни бог
В немом кругу жрецов явился….
На зов страстей он устремился, —
И, как спаленный мотылек,
В их жгучей неге закружился!
Так метеор порой летит
Во мгле, минутная комета,
И чуть приметной нитью света
Шатер небесный бороздит.
Но, вспыхнет сноп его огнями, —
Вдали, внизу яснеют вдруг —
Озер нежданный полукруг,
Селенье, лес — и звезды сами
Встречают робкими лучами
Каскады яркие подруг.
ХI.
Конец печальный ближе стал.
Но пленник в счастьи утопал.
Жрецы за ним следили строже.
Чуть загорался небосвод,
Он оставлял ночное ложе,
Кидался в холод ясных вод.
Тогда не мог он отогнать
С лица восторженной улыбки;
Его, как девы, целовать
Бросалися ручные рыбки.
И солнца луч, дробясь на нем,
Не смел срывать своим огнем
Жемчужных брызог страстной влаги —
С его кудрей, с груди нагой,
Со складок ватовой бумаги
Его тильматли * вырезной….
* Тильматли — особенно изысканный и вычурный плащ.
В венке из перьев голубых,
В серьгах, в сандальях золотых,
Под тканью легкой, нежно-белой,
Скрывал он бронзовое тело.
В тени тропических садов,
В упругой дремля колыбели, —
Под говор трепетных листов,
Он отдыхал. Вдали чернели
В бананах мертвые пруды.
И часто сладкие мечты
Его внезапно покидали, —
Когда пред ним по зыбкой стали
Зеленой лентою скользил
В кусты пугливый крокодил….
Порой на главный теокалли *
Он шел в процессии жрецов.
И груды тлевших черепов **
* Теокалли — храм.
** Одни сподвижники Кортеса насчитали до ста тысяч с половиною жертвенных черепов, в одном из зданий главнаго храма Мехико. См. Garcilasso de la Vega.
Его по лестницам встречали.
Невольно пленник трепетал….
Но смело шел. В чаду молений
Он в небесах святых внимал
Словам пророческих видений….
Пожары звезд, снопы комет,
Крестами плывших над востоком,
И гул зловещих туч, и свет
Летевший палевым потоком
Над Оризабой снеговым*,
* Небесные явления, предзнаменовавшия падение империи Инков-описаны у Прескотта (в книге II, глава 6) и у Гарсилассо — (раr. 1, lib. IХ, c. ХIV. Сom.-Real). Об них же упоминает и Гумбольдт, в его «Коsmos», во втором примечании к статье: Общая картина природы. Палевый цвет происходил от появившихся пятен звездной пыли, star-dust — как остроумно выразился сэр В. Гершель. Сholuа — значит по-мехикански струиться, лететь; extrellа, que humеave — и есть перевод слов ацтекской летописи об этом, хранящейся у реймского епископа Летелье, звезды, летевшие — потоком.
Столице вдруг заговорили
О чем-то страшном. По немым
Дворцам таинственно ходили
От берегов морских гонцы, —
И с диким ужасом жрецы
В мольбах к востоку обращались….
Но вечным шумом оглашались
Чертоги пленника, и он
Был прежним счастьем окружен.
XII.
Когда в покое окуренном,
С друзьями светлый Гвая-Ллир
Садился за вечерний пир, —
Богатством, вкусом утонченным
Роскошный стол его сиял.
Гостей хозяин одарял
Одеждой, золотом, цветами,
И ароматными плодами
Стол начинался. Между-тем, —
Как блюда рыб и птиц меняли
Пажи гостям, рабыни всем
Тобакко пьяный зажигали,
И жирный, пенный шоколад
С духами всяк себе готовил, —
Хозяин в песнях славословил
Своих гостей, и стар и млад
Кружился в пляске изступленной…. *
* Пир — смотри статью «Древние Мехиканцы».
Когда же пульке* благовонный
* Пульке — алойное вино, любимый напиток у древних и новейших обитателей Мехики.
Их молвь гортанную смыкал,
И гость за чашей засыпал, —
Когда желанья распаляя,
Чернела полночь голубая,
И в тучи, негою полна,
Стыдливо пряталась луна….
Тогда, тогда счастливца Гвая
Громада зданий вековая
Скрывала в знойной тишине.
И до зари, в тревожном сне,
Его пленительных желаний
Искали, жаждая лобзаний,
Четыре дива красоты,
Четыре светлыезвезды….
Тогда и смерть, и страх видений,
И целый мир он забывал,
И слепо чашу наслаждений
С улыбкой детской допивал, —
В кругу несметных искушений,
В кругу палат своих, садов,
Под стражей зоркою жрецов….
НОЧЬ ВТОРАЯ.
I.
И год промчался…. В полумраке,
Согнувши изнуренный стан,
Сидел на трепетном гамаке *
* Гамак — упругая колыбель из бумажной ткани, которую обыкновенно вешали в садах или гротах.
Весь бледный Гвая. Куст лиан
Над ним каскадом рассыпался.
И жадно, страстно он вдыхал
Их сильный запах, улыбался,
Глаза болезненно смыкал.
Его подруга молодая,
Чуть-чуть дыша, полунагая,
Виднелась робко в темноте.
И на маньоковом листе —
Округлый лик малютки-груди
Дрожал туманною чертой….
Как капля матовая ртути
Блестит, дрожит сама-собой.
Дика, страстна малинче Чалла…. *
* Чалла — имя собственное, еще означает понятие хитрости или скорее жадности, падких до сластолюбия, меланхолических дикарок Мехики.
Она последняя певца
С змеиной тонкостью жреца
Своей красой очаровала.
Небес любимец Гвая-Ллир
В руках ее покинет мир,
В руках одной…. И вся полна
Вакханка диким упоеньем, —
И завтра срок, — и с нетерпеньем
Прощальной ночи ждет она.
Закинув на спину головку,
Ломая руки, жаркий пух
Одежд отбросив на цыновку, —
Она чуть переводит дух.
И вдруг встает, хватает кубок.
Скользнув, рассыпалась коса….
Горят и сохнут розы губок,
Как звезды — вспыхнули глаза.
И стан свой тонкий нагибая
К груди счастливца, вся пылая,
Она садится перед ним —
С своим сосудом золотым.
II.
— «Как бога — Чалла любит брата,
Малинче Ллиру говорит.
« С тобой покинуть жизнь я рада, —
«Судьба меня не устрашит!…
«Ты проклял вce, ты проклял мать,
« Не содрогнувшись ты отдать
« Решился годы жизни целой
« За наших дев. И скоро три —
« С тобой завяли. Жертве смело
«Свое измученное тело
« Теперь отдашь ты. Но — смотри, .
« Вот кубок, кровь змеи гремучей
« В его вине…. Прийми его, —
« И закипит твой дух могучий,
« И час мученья твоего
« Подымет Мехику грозою, —
« И грянет вновь войной былою
« Кацик с теснин уснувших гор….
« Но ты молчишь?… Боязнь, укор,
« Тоска твой омрачили взор….
«Ужель меня покинешь ты?
«Ужель пора?» она взывает.
И эхо с темной высоты
«Пора!» печально отвечает….
III.
Очнулся Ллир на эти звуки.
Откинув влажный шелк кудрей,
С гамака бросился он к ней….
Сплелися трепетные руки,
Снизались жадные уста, —
И ветви гибкого куста
Над упоенною четой
Склонились нежной головой.
«На завтра — смерть! Но слушай, Чалла….
« Рассказам дедов ты внимала.
« Была пора, к нам белый гений
« С морей востока приходил.
«Законам веры, учреждений
«Жрецов он наших научил,
«Он как дитя был тих, незлобен;
« Покрытый черной пеленой,
«Весь белый — с белой бородой,
« Меж наших гор, богам подобен,
« Ходил он правя всей землей*.
* Азтекское предание о белом духе, Кветсaлькогюатле, — см. Гумбольдт — «Еssai sur lа Nouvelle Еspagne», 1808 года, и Прескотт. Кн. III, гл. 6 — его «Нistorу оt the Сonquest of Мexico» , — также том 1. — его «Сonquest of Регоu», 1848 года. — Потом: «Библиотека Для Чтения» статья, М. Шевалье «Авангард Хр. Колумба», 1847 года, № 4. — «Финский Вестник» 1845 года, №3, статья «Об открытиях древних Скандинавов» и №5 — статья «О древнем здании в Нью-Порте, на острове Род-Эйленде». И наконец— «Мémoires des Аntiquaires du Nord », 1845 — 1845 года, — статьи Карла Хр. Рафна, автора «АntiquitatesАmericanae». — Автор этих примечаний обещает читателям представить отдельную статью об этом любопытном Кветсалькогюатле, божестве древних Азтеков.
« Он в наших жертвах не нуждался,
« Его закон — была любовь.
« Но, говорят, он стосковался
« По дальним братьям и расстался
« С пустынной Мехикою вновь….
« Да, он ушел в края чужие, —
« Но, удаляясь, указал
« Отцам восток, и завещал, —
« Что скоро, вслед ему, другие
«К нам духи белые прийдут,
« И всем бессмертие дадут
« На этом свете…. Жизнь земную, —
« Как нашу хижину родную,
« Бросать нам, Чалла, тяжело»….
— «Но, брат мой, солнце так светло,
«Так пышны звездные дубравы *
* Звездные дубравы, сады — chortos ouranon, выражение поэта Гезихия. Его приводит Гумбольд — в «Коsmos», примечание 3.
« Саванны неба голубой.
« Не там ли в вечности святой,
« Мы будем жить, под сенью славы,
« С тобой, орел мой молодой?…
« Властитель! близок срок прощанья, —
«Душа моя полна отня.
« Ты помнишь миг того свиданья,
« И полночь ту, когда меня
« Впервые жадными руками
— Встречал ты в этой тишине?…
— Смотри же, снова перед нами
« Та ж ночь, те-ж звезды в вышине, —
«И будто теми же огнями
« Как мы — проникнуты оне»…
IV.
Нет, прочь твои объятья, прочь!
Не исцелить им сердца, Чалла….
Тлетворной страстью вся ты стала, —
А эта девственная ночь
Так безмятежна, так высоко
Чиста, безгранная. Глубоко
Объяты сном гиганты гор.
И Оризаба, храм двуглавый,
Дымит свой пламень величавый, —
Свой вечно-тлеющий костер.
Немой восторг мечты объемлет,
И гимны слышатся с небес.
И целый мир как будто дремлет
Под сенью девственных завес….
Беги, страдалец, — ночь одна
Еще во власть тебе дана.
Скорей покинь свой грот кристальный,
Сокройся в мрак немых дерев, —
И встретит день тебя прощальный
В покое сил, под грезой снов,
На лоне дремлющих садов….
И быстро пленник молодой
Из свода темного выходит.
Он робкий взор кругом обводит,
И вдруг дрожит, и сам не свой
Идет пустынною тропой.
В конце тропы той есть один
Утес, — о нем припомнил Гвая….
С него виднее голубая
Гряда родных его долин.
V.
На черно-синем небе, пылью
Алмазных звезд окружена
Сребристо-белая луна.
В прозрачном воздухе — ванилью
И ананасом пахнет. Сад
В кайме бамбуковых оград —
Чуть движет тень листов. Фонтаны
Журчат в аллеях. Здесь и там
Взвились на воздух по скалам
Широколистые бананы.
И с тонких, пальмовых стволов,
Одетый в брызги светляков,
Струится плющ…. А дале — мгла
Черней вороньего крыла….
В прохладе сонной тигр свободный
Не шелохнет сухим кустом.
Косматый пень тройным кольцом
Обнял, и спит удав голодный, —
И под серебряной росой
Сверкает желтой чешуей.
Мерцанье ночи, тихий лепет
Фонтанов, вид родимых гор,
Все — обаяло слух и взор
Страдальца. Жизни сладкий трепет
Проник в больную грудь. Слеза
В улыбке радостной блеснула.
И грёза легкая сомкнула
Его усталые глаза.
Он спит, а дымчатой волной
Над ним кружится мошек рой.
Со звонких лоз сальсапарелли —
В немой тиши, со всех сторон,
Встают задумчивыя трели….
И Гвая-Ллиру снится сон. —
VI.
Не лоно моря-океана
Колышет знойный ураган;
Пред ним волнуется саванна
Коврами яркими лиан.
Не челноки скользят рядами,
Не по валам их весла мчат;
То тучки вольными орлами
Над Кордильерами кружат.
Волканы, горы снеговыя,
Он вас узнал, былой дикарь;
Он вас узнал, леса родные, —
Природы сын, природы царь.
Здесь с томогауком он скитался,
Кормил убогую семью;
В ладье истерзанной пускался
На лов по бурному ручью.
Случалось, здесь у водопада,
Склонясь в колени головой,
Сидит он. Быстрая громада
Пред ним жемчужной пеленой
Несется. Волны по обломам
Дробятся, прыгают, кипят, —
Клубами змей скользят, шипят, —
И с диким ропотом и громом
Слетает в бездну водопад….
А Гвая-Ллир тревожной думой
Стремится вдаль, к иным краям, —
К высоким храмам и дворцам,
К столице пышной Монтецумы….
VII.
И видит он вигвам* родной.
* Вигвам — шалаш.
Но от дождей зимы сырой
Размыт он весь. Его костер
Потух, и с визгом ветер гор
В нем ходит ходуном, один —
Владыка дремлющих долин.
Не смята вкруг него трава
Следами легких мокассин *.
* Мокассины — сандалии из древесины.
Одна нагая голова
Торчит у входа на шесте….
И вдруг — в безмолвной пустоте —
Окровавленными устами
Она замолвила: «Меж нами
Свирепый голод пировал.
Кочевье мерло. Изнывал
И я. Но раз, в минуту злую,
Я матерь Гваеву больную
От всех украдкой задавил….
И сыт три дня, три ночи был!
Мои мне братья отомстили, —
С живого сняли волоса, _
И на кол череп насадили….
И ворон вырвал мне глаза….
Но знаю я, — враги мои
Все перемерли. Разнесли
Их трупы мутные ручьи.
Они засыпаны песками, —
И раки синими клещами
Впились в их мертвые уста».
И голова вокруг шеста
Кружилась звонко. Сердце Гвая
Все изнывало. Замирая,
В бреду, в слезах очнулся он….
Но мирный блеск исхода ночи
Смежил испуганные очи.
И Ллир другой увидел сон. —
VIII.
На небе — вечер. Зной пустыни
Облил огнями купол синий.
Ликует город. Не видать
В нем боле грешных покаяний,
Терзаний плоти; не слыхать
На перекрестках призываний
На гибель бури и громов.
Народ кипит. Толпы рабов
Несут кумир Тескатлепока.
Роскошный бюст красавца бога, —
С колчаном стрел в руке одной,
С зеркальным веером в другой,
На голубом шару, на троне,
Сияет в радужной короне.
Его уносят в главный храм,
В дыму кадил, и ставят там —
На вышине, под свод пурпурный
Бумажных тканей и щитов, —
И льют душистый сок плодов
Пред ним в серебряные урны.
IX.
Обряд открыт. На площадь храма
Стремится радостный народ.
Свирели, бубны, гул там-тама
Повсюду слышатся. И вот —
В плащах из легких перьев птиц
Подходят воины рядами,
Сверкая мрачными цветами
Отатуированных лиц *.
* Дикари Америки татуируются и до-сих-пор, если сбираются на войну или празднуют какое-либо торжество.
Луки, щиты, и верх колчана
Оплетены в гирлянды роз, —
И развеваются у стана
Пучки, с врагов Тенохтитлана *.
Оскальпированных волос.
* Теноxтитлан — другое название Мехики.
Под звук коралловых рогов,
За ними, в мантиях богатых,
Пять тысяч избранных жрецов
Идут. В клочках седин косматых
Их черный, жертвенный покров.
И вереницею печальной
Все выше, выше мрачный храм
Они, как лентою спиральной,
Объемлют, вьются к небесам.
Х.
Гонцы кричат. Народ толпится
С дарами раковин, плодов,
Металлов, амбры и цветов.
И вдруг все вздрогнуло, стремится….
Вот он, вот пленник молодой, —
Плывет в пироге расписной.
Угрюм и дик, как жрец печальный,
Глядит на встречу жертвы храм.
С его главы пирамидальной
Костры дымятся по краям.
Меж них овальной яшмы камень
Сверкнул…. И вот сильнее пламень
Рванулся в небо, затрещал, —
Кумир на троне просиял *,
Бледнеет, гаснет солнца круг.
* Храмы изображены в рисунках Мaurin и в Сеr. et Сout. Наконец — у Прескотта. —
Прощаясь с миром наслаждений,
В последний раз среди подруг,
Идет певец в дыму курений —
На роковой, призывный звук.
Он рвет с себя цветы и платья,
Там-там он свой о камень бьет….
И молча в страшные объятья
Холодной гибели идет.
XI.
Надеты звонкие оковы.
Тесней становятся жрецы.
Все ждут. Кациковы гонцы
Принять священный труп готовы.
В ту ж ночь — на блюде золотом,
Роскошно убранный цветами,
Облитый саго и вином, —
Сиять он будет за столом
Царя. Кровавый прах с мольбами
Пожрут. Семь суток пировать
И Бога славить будут гости.
А там сожгут нагие кости,
Счастливца нового искать
Начнут, и новый будет пир, —
И так исчезнет Гвая-Ллир….
Встает ли вихорь над землей, —
Летит он, все ниспровергает.
Несется бешеной рекой
Утесы, долы затопляет;
Иль теплой, страстною волной
Пахнет и плечи дев ласкает….
И вдруг исчез, — и лишь один
Листок лианы, им измятой,
Трепеща в воздухе долин,
Его напомнит в час отрады,
Средь мира нового картин!
XII.
Угас певца последний день….
Средь страшных кликов увлекают
Его на смертную ступень, —
И пять жрецов его хватают.
Уже на камень роковой
Он положен. Уже секира
Взвилась над грудью Гвая-Ллира.
И брызжет кровь. И жрец шестой
Сквозь рану быстро запускает
Нагую руку, чуть дыша, —
И в злобной радости дрожа
Живое сердце вырывает….
Оно трепещет у него….
Безмолвно жрец его подъемлет
К заре угасшей, — вот его
Бросает к идолу…. И внемлет
Страдалец смутный гул кругом.
И видит там, внизу, в волненьи,
Толпа — в восторге неземном —
Поверглась ниц — в благоговеньи….
Очнулся скорбный Гвая-Ллир.
Глядит — в саду он. Небо утра
Сияет сводом перламутра.
И тих, и дивен божий мир.
Облитый яркими лучами,
Боится он поднять глаза.
Родимой матери слезами
Чело его кропит роса….
Вдруг слышит он, из за кустов —
Его зовут…. И замирая
Вскочил, глядит безмолвный Гвая
На встречу жертвенных гонцов….
Но что-же это, — рой видений
К нему вернулся? Вкруг него
Ряд белых воинов *…. его
* см. Прескотт: — кн. III, гл. 5, и кн. V, гл. 7.
Влечет с улыбкой светлый гений,
И вдаль указует, — а там
Уже не вьются к небесам
Огни костров. Могучий храм
Стоит, молчит, как-будто внемлет
Сказаньям тайны роковой, —
И тихо, тихо крест подъемлет
Над очарованной землей.
НОЧЬ ТРЕТЬЯ.
I.
…………………………
Промчались дни. В борьбе кровавой
Пал исполин Тенохтитлан.
И Новый-Свет покрылся славой
Хоругви гордой христиан.
Мир возвращен. Трофеи боя
У ног Кортеса сложены.
И вот сподвижники войны
Американского героя —
Корабль спускают в океан,
Корабль Кастильи посвященный,
Дарами Андов нагруженный,
Дарами пышных поморян.
И час ударил. Капитан
Трубит в Кастилию поход….
Поход желанный настает.
Вечерний сумрак. Тенью алой
Огней зари сквозь флер луны
Хребты валов окроплены.
Свежеет ветер. Заплескало
В снастях упругих. Налился
Широкий парус. Грудью твердой
Скользнул по ветру куттер гордый.
Над мачтой гибкий флаг взвился
Фатой пурпурной. Улетели
Назад вершины берегов.
И купы пышных островов
По горизонту засинели
Пред ним. Сильней пошла волна.
Светлее бледная луна
Зажглась. Раздвинулись широко
Саванны моря. Одиноко
Понесся куттер…. И скалы
За ним кремнистые сокрылись.
И звезды ярко отразились.
И серебром зачешуились
Зелено-сизые валы….
II.
Корабль летит. Толпой веселой
Испанцы праздные сидят
На палубе. И ковш тяжелый
Обходит ратников. Звучат
Меж ними кости роковые….
Пылают взоры игрока.
Дрожит коварная рука,
Теряя пезо золотые,
Мечом и кровью нажитые…. *
* Известно, что сподвижники Кортеса возвращались в Испанию, потеряв в игре все свое состояние.
И брань, и шум, и пьяный смех.
И страсть тревожит алчно всех.
Вдали огней, у пушки медной,
Склонясь на борт, в тени, монах
Стоит задумчивый и бледный.
В его ввалившихся глазах —
Восторг…. Он мысленно летит
В громадно мертвенный Мадрит….
Туда за ярые моря, —
Под острый свод монастыря.
Вот дома он…. Меж братий слышно,
Что сам король его примет!….
И перед двор сурово-пышный
Его ведут. Холодный пот
Бежит со лба его. Покорно —
Азтеки пестрые за ним,
За грозным пастырем своим,
Идут. И робко штат придворный
Теснится вкруг него…. И он —
У трона гордо вознесен.
Обсечены интригам лапы.
Король во власть его дает
Весь дальний мир…. И с буллой папы, —
Под сенью кардинальской шляпы,
Владыка за море идет.
III.
Игра шумней…. На бочке винной,
В кругу азартном, капитан
Сидит-взбешенный…. Повар длинный
Очистил рыцаря карман….
Ни звонкой цепи, ни браслета
На толстом нет…. Едва
Позор стерпела голова, —
Когда на дряблого поэта
Литой шишак засел с нея,
С гигантской лысины ея.
Язык проклятьями стреляет.
Нос жирно-красный побелел.
И Дон-Осмала присмирел….
Тоскливо мутный взор сверкает.
К земле оплывшая рука
Скользит. Качнулся он слегка, —
И рухнулся, и носом звонко
Запел, — и стал хитрить он тонко
Во сне, как лучше б осетить
Ему азтекскую красотку,
Чтó там внизу; свою находку
В тиши до времени сокрыть,
И от супруги затаить.
Меж-тем фонарь лучом багровым
Плащи и лица игроков
Зажег фигурно. Под покровом
Небес, над всплесками валов, —
Их буйный круг картиной чудной
Глядит из мрака…. Непробудно
Храпит под песни капитан….
Монах — уж папой. Рим лобзает
Его стопы…. Припоминает
Он о Кортесе…. Другу сан
Кацика Мехики вручает….
И улыбается себе, —
Своей блистательной судьбе.
IV.
В подводной клети, в трюме знойном,
Меж кладей золота, сыны —
Венчанных Анд — загвождены….
Ярмо оков железом гнойным
Тела их слабые гнетет
И жалит. Звучно-мерно бьет
Их друг о друга качкой…. Слезы
Из глаз изъязвленных бегут….
И, с воплем бешеной угрозы,
Они катаются, ревут….
И кандалы свои грызут.
Но молчалив их страж. Один
Он образ тихий Мехиканца
Хранит. Космы его седин
На белый плащ доминиканца
Спадают, раннею грозой
Опепеленные…. С тоской
Крестом к груди прижаты руки.
Немолчно-плачущие звуки
Страдальцев дух его язвят….
Но мысль — покорна, кроток взгляд,
Слегка дрожащие уста
Полны молитв…. И весь любовью
Проникнут новый сын Христа!
Но вот он вздрогнул. Сердце кровью
В нем залилось…. Знакомый мир
Встает в душе его…. Тоскливо
Мятется грудь… И торопливо
На дверь он смотрит, и пугливо
Чему-то внемлет Гвая-Ллир….
V.
Пышна каюта Дон-Осмала.
Но перед ней малинче Чалла —
В гранадской тюнике своей,
В серьгах, в азтекских фермoарах,
И в алых шелковых шальварах, —
Великолепней и пышней!….
Побед не мало Дон-Осмала
В кругу красавиц одержал.
Победам счет он потерял…
Но непреклонной волей Чалла
Пред властелином вознеслась, —
И отчим прахом поклялась,
Богам родимым верной быть,
Врагам за веру отомстить….
В раздумьи горестном чуть дышит
Малинче. Вдруг из трюма слышит
Стон раздирающий она….
И, как ножом пробуждена,
Раздувши ноздри; вся дрожа, —
И ужасаясь, и спеша, —
Она к тюрьме подводной сходит
И дверь тяжелую отводит.
Гвая — Ллир.
Ты здесь, сестра!… Ты-ль это?!…
Чалла.
Я —
Раба защитница твоя!
Долой оковы землякам, —
И месть желанная врагам
Свершится….
Гвая — Ллир.
Небо защищает
Моих спасителей! Богов
Не тронет меч…. А жизнь врагов
Хранить Творец повелевает….
Чалла.
Богов?! Нет, нет…. Пришельцы злые,—
Как все мы — смертные, больные,
Не боги…. Дух коварный их
Постыден…. Звери вместе с ними
Воюют…. Молнии за них…
Они собаками своими
Азтекских воинов травят,—
Они с рабынями их спят….
У них ни маиса, ни злата
Земля не знает…. Их страна —
Одним оружием богата,
Одною алчностью полна.—
Иди за ними! Белый демон
Покорство, преданность почтет….
Но полководствует не всем он….
Отмщенье хищника найдет! —
Сидит опять в раздумьи Чалла….
Полночь. — Каюту Дон-Осмала
Наполнил сладострастный пар
Индийских урн…. Мятежный жар
Колеблет Чаллы грудь…. Душа
К былому рвется…. И, дрожа,—
Малинче снова к трюму сходит,
И роковую дверь отводит.
Чалла.
Ты плачешь, брат мой? Будь спокоен,
Теперь твой дух отцов достоин….
Очнись…. смотри, с тобою я —
Раба —любимица твоя….
Раба желаний….
Гвая — Ллир.
Слаще муки
Всей жизни — мертвых благ твоих!…
Поди! Ужель забыть для них
Мне Спаса проткнутые руки,
Его страдальческую кровь,
Его всемирную любовь,
И дух незлобивый?… Ужели
Мне чистый крест мой поругать
С тобой, — и пасть мне в-самом-деле?…
Скажи, — ужель твоей постели
Себя мне, грешница, отдать?…
Мрак. В тучи прячется луна….
Грозней грозы вскочила Чалла,
Немым отчаяньем полна,
С зажженным факелом она
Опять пред дверью трюма стала!…
И вновь идет, и вся кипит,
И, задыхаясь, говорит: —
Чалла.
Ты хочешь, брат, спасаться?
Гвая — Ллир.
Нет!
Чалла.
Сломить врага, и пир кровавый
Свершить над хищниками славы?…
Гвая — Ллир.
Да будет славен сын побед!
Да месть забудут дети плена…..
Постыдна черная измена….
Постыден рушенный завет! —
Чалла.
А, трус! Свершились опасенья….
Раб жизни — раб своих врагов!
Но проклял крик его презренья,
Проклятья родины, отцов!…
Бегут года…. Песком заносит
Долину Анд…. Летит, кричит
Косматый вóрон,- пищи просит….
А кондор * брату говорит:
* Кондор — исполинский орел, жилец Андов…
«Где ж Мехиканцы?… Ни в Чолуле,
Ни в битвах грозных, ни в горах,
Ни в Тласкалане, ни в лесах
Не видно их? Они заснули?
Они укрылись»? — Замолчит
Крылатый царь, и улетит,
Роняя слезы, за пределы
Азтекские. — И вот лежат
Нагие кости. Прахом стрелы
Заносит. Тлеют и хрустят
Останки жизни. Зной пустыни
Заразой гонит воздух снний….
А вóрон вьется и глядит
На кости, — славных дней потомок,
И плачет грустно и летит
С обломка кости на обломок….
Прости-ж, о! родина…
Сказала
И факел быстро полетел
На клади с порохом. И Чалла
С свирепой радостью внимала,
Как он, воткнувшись, зашипел
Над страшной массой…. И на миг
Потух…. Толпа полунагих
Азтеков смолкла в ожиданьи
Удара, — в тихом упованьи
Творя мольбы…. И скоро крик
Ужасный раздался из трюма:
— Велик, могуч Тескатлепок!
Велик и славен Монтецума….
Спустил стрелу воитель-бог!…
Спустил стрелу, стрела летит, —
Огнем небес она разит! —
И все очнулось! — Дон-Осмала
Вскочил — весь бледный и немой.
Матросы шумною толпой
Поднявшись, замерли…. Упала
На всех карательной грозой
О смерти мысль…. И стихли все!…
И в ужасающей красе
Картиной взрыва озарились
Саванны девственных валов,
И даль прозрачных облаков, —
И грани двух земных миров
Борьбою смерти огласились.
Гр. Данилевский.
Библиотека для чтения, том 97 — 98, 1849 год.