Суд Божий

Суд Божий.

Народный рассказ.

 

 

«Вон уж и смерклось! . . . . Куда дни коротки зимою, Петруша!

Семь засвети-ка лучину!» . . . Лучина трещит, загорелась:

Дым высоко побежал и в светлице светлее . . . . .

А Катя,

Брату сказавши: «спасибо!» кудель допрядать начинает. —

«Что же? и мне не гулять!» . . . . И садится плести с перебором

Лапти, . . . Петруша. — В углу, прислонившися к стенке, слепая

Бабушка смирно сидит и по четкам молитвы читает.

Четки — ж те давний подарок — Схимника мужа святого.

«Бабушка, светик ты наш! Расскажи нам пожалуй как помнишь

В Киев когда — то пешком ты ходила . . . .

Извольте, дружочки!

Я на рассказ не скупа, да с чего бы начать лишь не знаю! . . . .

Было-то, детушки! время, прошло золотоe . . . .

Ах, дети!

То, что прошло не придет уж! . . . . Старое доброе время

Где ты? — Куда подевалось? На Руси у нас тихо все было:

Всяк поживал припевая: Судов ни подьячих не знали;

Дешев был хлеб, калачи и рубли полновесны . . . По селам

Свадьбы, потехи, пиры, особливо под осень . . . .варили

Браги; сытили меды, и, кручины не зная, гуляли.

Не было лишних хлопот: не кормили приказных, а прямо

Били челом Воеводе; вершились дела без бумаги . . . .

Пьянства-же Бог упаси! . . . . . В кабаках не толпились, — а Церкви

полны и в будни . . . . . . . За то Благодать над землей почивала:

Жили до правнуков Деды, младенцев родилося много!

В это-то время, друзья! захотелось мне в Киев . . . . . и тотчас

В тут, помолясь, во дорогу . . . . . была ведь тогда я моложе!

Легко мне было в пути: словно рыбке в водице . . . . . нас было

Много молельщиц . . . . . . Везде нам давали ночлег . . . . . Распевая

Песни святые мы шли на Орел, на Карачев – и тут-то

Правду сказать не смолчать — натерпелись мы смертного страху:

Ночь нас застигла — да где ж? — На кривом на лесу (*) и в ненастье!

 

(*) Известный притон разбойников в старину.

 

Вот, как теперь это помню, селения нет. — Мы в потемках. —

Глухо ! . . . . ни конь не бежит, ни колес тарахтанья….. Вдруг страшно!..

Лес зашумел, а в лесу как засвищут, загаркают . . . . . Вот мы

Дай Бог с дороги, да в глушь: притаились . . .

А их тут ватаги

Рыщут туда и сюда . . . . . из пищалей стреляют и вопят:

Кони-ж их, сарпая, ржут и мосты под конями грохочут . . . . . .

Скликнулись все и огни развели на лесу, — душегубцы ! . . . .

Тихо, раздвинувши ветки, мы смотрим — огни как пожары!

Смотрим: готовят ножи, кистени и пищали; — другие ж

Коней поят! . . . . . разлеглись, словно дома злодеи! и всякий

Кто чем горазд: на ножи подымают овец и баранов.

Кровь так и брызжет, а дичь на рогатинах жарят. . . . . . И тут — же

Бочки с вином подкатя, разливают вино по баклагам . . . . .

Вот напились и храпят . . . . . нам жутко! . . . . . мы не оглядкой

Целую ночь по кустам, спотыкаясь, бежали. . . . .

Но к свету

Дал Бог придти в слободу. . . . . . . Слобода ходенем заходила:

Там Воевода — гроза! . . . . . Кликнули кличь — и народу

Валят толпы: кто с косой, кто с рожном, с топором или с вилой.

Дружно вперед . . . . . . И весь лес обложили облавой . . . . . . Злодеи

Видя себе неминучу, костры раскладают — и в пламя

Ринулись все! . . . . и пошли нечестивцы на дым и на ветер! . . .

Проклято место, где их истлевают горелые кости,

Стада пастух не гоняет в то место . . . . Когда ж, запоздалый,

Скачет ездок по заре ль, по полночи их огненны тени

Воют, бегут и кричат: «помолитесь за нас, мы погибли!

— Только и было нам страху! За тем-же Десница Господня,

Всех невидимо вела нас . . Ах! свет Малороссия наша!

То-то был край! — Как вошли мы в нее, словно в Райские сени:

Все во цвету и сады, и поля и леса . . . нам раздолье!

Добрые люди! с нас ни за что ни алтына!… Ночлеги

Даром! Но я ночевать не любила то хатам . . . . . толь дело

Спать в холодке на лугу на цветах и на сене душистом,

Любо! . . . . . кругом соловьи заливаются . . . . . Перепел тоже

В жите, жируя, зaвачет . . . . . . Черемхи, по теплому ветру

Запах медовой . . . . . . А звезды! — Когда бы то знали вы дети!

Что там за звезды! . . . горят золотые ! . . . . Бывало я ночь всю

С сердцем веселым гляжу на прекрасное Божие небо!

Так говорила, разнежась, Старушка . . . . вдруг скрып воротами

Шасть и на двор. — То Ванюша! прямо в светлицу обмерзлый!

«Ух, зазнобило! трещит! . . . Улеглася метель — к морозу

Небо яснеет . . . . . У нас, по соседству, слыхали ль? — новинка:

Тело нашли, и весь Суд поднялся! . . . За горой и за лесом

Так и звенят колокольчики ! . . . Парень убитый бедняга

Видно купец молодой! . . . . . . лежит с перерезанным горлом.

Кровь так и свищет . . . . . «Ахти! да найдетcя ль злодей кто зарезал?»

В голос все дети . . . . . . «Господь покарает убийцу — смотрите

Верно найдется и скоро! . . . . не дремлет суд Божий! « . . . однако ж

Трудно, найти! Ведь и вор не плохой: он, почуя погоню,

Лыжи навострит в леса! Побежал не оглядкой . . . . . Ищи же!

Суд пошумит и уедет! «Ах дети! Сказала Старушка:

Птицей взлети к небесам, и в пучину бездонного моря

Рыбой ныряй: не уйдешь от всезрящего Божья го Ока! . . . .»

Громы у Бога в руке! . . . . . Злодей душегубец где б ни был

Страхом везде обгорожен . . . . . . . Трясется как Каин . . . Ну дети! —

Так уж и быть: расскажу я вам давнюю быль, и как Всевышний

Чудно злодея открыл и подвел под секиру!… . . Пожалуй!

Бабушка, свет! расскажи, мы готовы послушать . . . . . . . «Ин быть так!…

Где-то в Руси далеко и давным давно уж-то и было:

Ехал сам Воевода, — дети! то было зимою —

Поездом длинным, конь пред конем, как водилося, гусем . . . . .

К ночи взвилася метель: ни следа, ни дороги! . . . . . . . слышут

Лаянье псов в стороне . . . . . . «Вороти! закричал Воевода;

В сторону поезд свернул, и пробились проселком к деревне.

Слышно пируют, поют в крайней избе, лучина

Ярко горит; на дворе смоленая бочка пылает.

Много народу в избе: «Православные мир вам и здравье!»

Рек Воевода: «У вас, други! свадьба, — мы ваши гости!

Пейте, гуляйте, друзья! — На пиру Воевода вам ровен.»

Все поклонились и гостя на кут, на почетное место. —

Пир зашумел; жених молодец уж в поре, — а невеста

Девка еще молодая, вместе сидят; веселятся;

Мед понесли; гудки загудели, цымбалы звяцали;

Все ликовало; — в углу ж, как голубчики, деточек двое

Смирно сидят и вздыхают . . . . . . Им никто ни куска, ни привета! —

«Чьи это дети?» шепнул Воевода. — «От первого брака :

Добрые дети, грустят по родимой! . . — Вдруг смолкнули гости :

Входит Гуслист молодой: статен, высок, белокурый —

«Здравствуйте, добрые люди! Я принес к вам звончатые гусли ,

Слышу пируют у вас, а Гуслист на пиру не последний !»

«Милости просим!» Сказали свахи и дружки и скромно

Всем поклонился Гуслист и воспел, как водилося, славу:

«Во первых слава — Царю на небе

Царю на небе — и по всей земле!

Во вторых слава — Царю батюшке!

Слава, слава, храбрым воинам,

И боярам и окольничим !

Воеводе слава мудрому:

Он грозой грозит лиходеям злым!

Объезжает он землю Русскую

И творит на ней правду строгую . . . . . . .

 

«Божье око высокó !

Видитт в море глубоко

Смотрит в поле далеко . . . . . .

Не сокроешся, злодей!

Спрятал грех ты от людей,

Не от Божиих очей!

Будь змеи самой хитрей

Не уйдешь от Бога . . .

 

К небу смертный вздох лепит

Кровь невинных говорит;

Ангел Божий обличит

На суде убийцу . . . . .

 

Бог судья своих рабов

И страшнее всех грехов,

Человеческую кровь

Проливать напрасно . . . .

 

«Э! каково я, хозяин, пою? Хозяин, как мертвой

Бледен и губы дрожат . . . . . «Да запой веселее!» Гуслисту

Гости сказали. «Ин быть так : поднесите ж нам сладкого меду! » —

Вот и пошел по рукам пенистый, дедовский ковшик

Крест сотворил Гуслист и, прикушав сладкого меду,

«Выпей, хозяин!» сказал; хозяин бледнеет, трясется . . . .

Что ему чудится? — . . . кровь! . . . и роняет он ковш, . . . . . все смутились!

«Что там? — воскликнули, что?» а Гуслист, как ни в чем не бывалый,

Далее, дале за дверь — и не стало гуслей, ни Гуслистa . . . . . .

Кто ж он ? Откуда пришел? — и куда подевался? — Не знают! . . . . . .

Смута в беседе, лучина дымится, уж поздно, и гости

Всякой один за другим , по домам; да и сам Воевода:

«Время к покою!» сказал, и пошел опочить, помоляся.

Спит Воевода, не спит и кругом его думы и страхи :

Чу! постучались в окно! . . . . . захрапели, засарпали кони;

Словно как чуют кого. — И залаяли псы, завывая,

Видно послышали смерть на селе . . . . . . Воеводе не спится.

«Что-то недоброе есть у хозяина в доме!» — Так мысля

Только вздремал Воевода, вдруг видит он к маленьким детям

(Мачиха их положила за печкою в угол — и смирны

Бедные дети!) тихонько к ним кто-то под ходит и с лаской

Так, зарыдав, говорит: «Ах, вы детки мои, голубятки!

Нету родимой у вас, на кого ж вас злодей покидает ?

Голод и холод, все вам; а ему с молодою потеха . . . . .

Кто вас, бедняжки ! пригреет? кто приголубит, сироток?

Места вам нет на пиру; ни в воскресный день, в Божием храме!

Матушка деток своих, потихоньку разбудит умоет,

Ласково гребнем головушку чешет; а пасынков бедных

Злобно скубёт и бранит и малютки, слезами умывшись,

Робко за нею бредут, озираясь . . . На свадебном пире,

Детям родным пироги, каравай, позолоченый пряник ! . . .

Пасынку ж корку с водою …. Голубчики; детки родные!

Грустно мне, больно за вас! и в гробу не лежится . . . . Злодей — мой!

Я-ли верна не была? Загубил меня лютый убийца!

Боже! врагу отплати за пролитую кровь неповинно! »

Вымолвив так к Воеводе подходит, и холод могильный

Веет . . . . . . «Проснись! Погляди! Воевода, слуга Государев!

Верный Судья! рассуди убиенную с лютым убийцей !

Видишь: разрубленный череп , грудь пополам раскроила,

Тяжкая мужа рука! Загубил меня, лютой! спрятал

В яме; — вон так на дворе, под соломенной скирдой!»

Встал Воевода . . . . . . меж тем . . . . . . Уж рассвет засинелся — и в небе

Ярко горела заря……. Петухи голосили …. Ворота

С визгом туда и сюда. — По скрыпучему снегу на речку,

Вот, за водою, бегут и девицы и парни . . . . .

И, с лаской ,

Будит невестку свекровь . . . . . . «Заспалась молодая!» . . . Но дети!

Я и сама завралась. . . . . . Не судите! На старости сладко

Вспомнишь счастливую младость ! . . . — «А что ж Воевода? — я кончу . . . . . .

Встал Воевода грозён . . . . . . И сзывает он селы на сходку.

Мир собрался; и сказал Воевода: «Послушайте, други!

Сон мне приснился предивный . . . . . . Видилось, здесь под забором ,

Клад многоценный лежит . . . . . Принимайтесь за дело: копайте!

Взройте весь двор! и, тишком, он велел под солому подрыться . . . . . .

Все поднялось; и беду уж заслышало грешное сердце:

Бледен злодей . . . он ни жив, ни мертв , и колени трясутся,

Мигом поклажу нашли! . . . . И злодейство открылось . . . . . И тут — же

Где пировали вчера, сотворилось кровавое дело….. —

Так постигает убийцу — недремное Божие око!…..

Вот как, в рассказах, добру, Бабушка внучков учила ! . . .

Только ж окончила речь . . . . . и хозяин Мирон воротился:

В городе был он и вот, с калачами, привез он и вести;

Всех — де поймали воров, и убийцу он видел в железах . . . . . .

«Слышите ль, дети мои! ведь настиг-же суд Божий злодеев !»

Бабушка, свет! ты права . . . . . . И не даром, не раз нам твердила:

Птицей взлети к небесам, и в пучину бездонного моря .

Рыбой ныряй; не уйдешь от всезрячего Божьего ока ! . . . . .

 

 

 

Ф. Глинка.

Русский альманах на 1832 и 1833 годы, 1832 год.