Троян и Ангелица

Автор: Вельтман Александр Фомич

Троян и Ангелица.

Повесть, рассказанная светлой Денницей ясному Месяцу.

 

 

 

Вопрошает Месяц у звезды Денницы:

— Где была — гуляла, светлая Денница,

Где была — гуляла, где дни проводила?

 

— Далеко была я, молвила Денница,

Была над Дунаем, над крутою Церой;

Насмотрелась там я, надивилась диву.

 

— Расскажи — ж пожалуй, чему подивилась,

Чему подивилась, чего насмотрелась?

От какой печали бисерные слезки

Падают на землю студеной росою?

 

— Расскажу тебе я горе про Трояна,

Расскажу другое про его сестрицу,

Про его сестрицу душу Ангелицу.

Знаешь ли ты, Месяц, Князя Моимира? —

— Нет, кажись не знаю, — отвечает Месяц,

А быть может, слышал…. точно, что — то слышал…

Именно про Князя.

 

— Студен ты я вижу,

Сонный, безучастный ходишь в поднебесье.

Слушай, расскажу я, поделюся горем:

Красен и разумен Моимир владыко,

Силен и могуч он, мудр да не советлив,

Свою волю ставит выше воли Божьей.

Молод он остался после отца Князя,

Молод под державу принял Господарство.

Когда же вступил он в возраст, мать Царица

Любимому сыну избрала невесту;

Но он не послушал материнской воли.

Не хочу, сказал он, я твоей невесты,

Сам сыщу невесту по душе и нраву.

Накопилось горе у матери в сердце,

Перешло с заветом в наследие сыну;

На одре предсмертном она увещала:

«Слушай, сын мой милый, мать свою родную.

Возлюби невесту избранную мною,

Если не желаешь, чтоб твое потомство

Растаяло воском, облаком иссякло.» —

 

Не послушал Майю Моимир владыко.

Повелел собрать он к себе во двор белый

Всех девиц — красавиц с великого царства,

Всех невест хваленых, и сам себе думал:

Кто избрать мне может жену, кроме сердца?

«Господарь великий,» сказал ему Радун

Пестун и кормилец «сердце обитает

Во храмине темной — в недрах, оно слепо:

Доверяет слуху, доверяет оку,

Двум рабам подкупным, донощикам лживым.

Быть судьей желаний Бог сподобил разум. »

 

Тщетны были речи Радуна — кормильца.

По приказу Князя, стекаются девы;

Смотрит Князь их в храме, смотрит за трапезой!

Смотрит на беседе — оне ведут речи,

Оне поют песни, вышивают златом;

Смотрит в почиванье — ни одной по сердцу!

— Нет здесь, говорит он, моей нареченной. —

 

— Правда, — отвечает пестун и кормилец, —

Нет здесь нареченной матерью Царицей!

— Нет здесь Николии! — говорит Князь старцу.

— Какой Николии?

— А помнишь, кормилец,

Ты раз похвалился, и прославил Бога,

Что тебе послал он благодать и милость

В образе прекрасном дщери Николии?

— Нет, того не помню, — отвечает Радун

Трепещущим гласом.

— А помнишь, кормилец:

Мы с тобой сбирались в поле на охоту,

Заезжали в двор твой за соколом турским;

Помнишь, из оконца горницы высокой

Выглянула дева, и ангельским гласом

Молвила: «путь добрый!» Кто это? спросил я.

Тогда был я отрок и ты не боялся,

С гордостью отцовской, отвечать: то радость,

Дочь моя родная, моя Николия!

Только мне и близких сердцу: ты да Ница.

 

— Боже! вскрикнул Радун, за что наказуешь!

Государь великий, что творишь со мною!

Отцом величал ты своего кормильца,

Ласкал послушаньем, жаловал любовью,

А теперь отрекся от моих советов,

На остаток жизни излить хочешь горе:

Преступая волю матери царицы,

Ты меня задумал сообщником сделать!

 

— Радун, душа Радун, скажу тебе слово:

Ты мне был кормилец, будь теперь отцом мне,

По руке и сердцу твоей Николии:

Ее избираю я своей царицей.

— Ох, что ты промолвил! — слезно вскрикнул Радун.

— Только раз я видел лик ее прекрасный,

Но уж не забыть мне этот лик до гроба!

Хочешь дать мне счастье, дай мне Николию,

Или я останусь на век одиноким,

И завет исполню матери царицы:

Иссякнет со мною род наш и потомство!

— Бог с тобой, Владыко, Господарь великий!

Над твоею волей будь и воля Божья!

— Теперь мое благо решит Николия, —

Радостно воскликнул Князь и обнял старца.

— Не Царем предстану, а простым юнаком;

Пусть мне ее сердце изречет всю правду. —

И поехал тут же вместе с ним к невесте.

 

Застучало сердце Князя Моимира,

Когда Николия вышла к ним навстречу,

На него взглянула, зарей загорелась.

— Дочь моя родная, Ница — голубица,

Узнаешь ли, Ница, дорогого гостя?

 

— Никак не припомню, а видала где — то, —

Отвечает дева гласом лебединым,

Посмотрев на гостя робким, скромным взором.

 

— Ты меня видала! Моимир воскликнул.

— Может быть, послал Бог во сне тебя видеть….

На яву не помню…. промолвила дева,

Опустив ресницы на черные очи.

 

— Сон не сон, а верно воля в том уж Божья!

Молвил Радун с вздохом, сочетая руку

Князя Моимира с рукой Николии. —

Да благословит вас вышняя десница! —

 

И было веселье, и был пир великий

На свадьбе у Князя. Стекались державцы,

Стекались владыки со всех стран и градов.

Певцы пели славу Князю Моимиру,

Величали дружно Ницу Господицу.

На дворе народу разносили брашно,

Мед ключом горючим, а вино потоком;

И радостно гости возглашали здравье:

Подай, милый Боже, Князю и Княгине

Несчетные годы и благую долю!

 

Не задлилось время до нового пира:

Бог дал Моимиру утешенье — сына;

Приняв его в лоно, он нарек Трояном.

Но живая радость вдруг сменилась горем:

Что это за чудо, что так бел младенец,

Бел, белее снега, в лице не кровинки?

То верно злой недуг! — Моимир подумал,

И призвал отвсюду врачей лечить сына.

 

И смотрели долго врачи на младенца,

И судили долго: младенец спокоен,

Пищу принимает, во сне не тревожен,

Взор светёл и весел, — добрые приметы,

А решить не смеют, что здоров младенец.

Есть отшельник Обро, говорят, кудесник,

Знахарь подноготной, ведает все тайны,

Излучины жизни, здравья и болезней,

За ним не послать ли? Послали за Обро.

Жил он в глухом лесе, в глубокой пещере

Недоступной свету, выходил на солнце

Раз в году погреться, выносил с собою

Здоровым советы, а болящим зелья.

И никто не ведал, чем он там питался:

Предлагавшим брашно он всегда смиренно

Молвил: ешьте сами, я уж пообедал.

На зов Князя старец пришел, поклонился,

Стал над колыбелью, и костыль поставив

Прямо пред собою, скрестил на нем руки,

И подумав, молвил: «Давно я на свете,

Свой век многолетний, да чужих два прожил,

Трижды был младенцем, в третий раз седею,

А впервые вижу то, что предо мною.

Хоть видать не видел, а что знать так знаю:

Это тебе, Княже, Божье наказанье!

Народился чуден и душой и телом

Сын твой, словно вылит из ярого воску,

Воском и растает от яркого солнца!»

 

Поразили речи родителей в сердце,

Зарыдали горько Князь и Николия:

— Что ж мы будем делать? — вопрошают старца,

Как спасти нам сына от яркого солнца?

— Как спасти? Покуда придет в полный возраст,

Не нальются жилки кипучею кровью,

До тех пор дневного не знать ему света.

 

Для спасенья сына отцовское сердце

На что не решится! Вот советы Обро

Свято исполняют, день в ночь претворили:

С утренней зарею кладут спать Трояна,

А настанет вечер, разгуляют крошку;

Маются всю ночь с ним и няньки и мамки,

Поют ему песни, котом забавляют,

И кот курнычь песни, не спи до рассвета.

И растет младенец чуден красотою;

На седьмом годочке легонькой румянец

Пробежал по губкам, щечки озарились

Будто ранним утром облачка на небе.

Приставили дядьку верного Дубравца,

Забавлять и тешить юного Трояна,

И беречь как глаз свой от денского света.

Меж тем Бог дал Князю и новую радость:

Народилась дочка, не младенец — диво,

Ангельчик собою, но бела как пена,

В лице ни кровинки, облачное что — то,

Точно светлый призрак среди темной ночи.

Снова старца Обро зовут во двор Князя,

Снова он приходит, стал над колыбелью,

И костыль поставил прямо пред собою,

Скрестил на нем руки и, подумав, молвил:

«Наказанье Божье, новая забота!

Вашей Ангелице не опасно солнце,

А огонь опасен, что живет внутри нас,

А опасна искра, что падет на сердце

И сжигает недры — он ее растопит,

От него иссякнет ваша Ангелица!»

Зарыдали горько Князь и Николия.

— Что ж мы будем делать? — вопрошают старца.

Дай совет нам, старче, спасти Ангелицу! —

— Мой совет таков вам: — отвечает Обро, —

Скрыть кудель от искры до возраста девы,

— От какой же искры?

— От той самой искры,

Что в очах таится у юношей красных;

Горе, если встретит ваша Ангелица

До зрелости сердца юношеский образ.

Лучше пусть не знает мужеского лика,

Лучше пусть не видит ни отца, ни брата.»

 

Наставленье Обро свято исполнялось.

В горах, среди леса, в двух часах от града,

Был у Князя замок Золотая Кула;

Туда поместили дочку Ангелицу,

Чтоб она взростала до поры до время,

Мирно и сохранно от мужского взора;

Толпой целой нянек ее окружили,

А жене Дубравца, мамушке Коване

Поручили с Богом ее воспитанье.

Дочь Кованы Злата, сверстницей, подругой

С Княжной воспиталась.

Ростет Ангелица

Среди жен и девиц, все ее лелеют,

Все уходом ходят за княжной малюткой,

Вкруг нее садятся, говорят ей сказки,

Поют песни, пляшут, резвятся, играют

В игры и игрушки. Часто Николия

Ее навещала, с коробом гостинцев,

Пестовала душку свою Ангелицу,

Прижимала к сердцу, лобызала в очи;

Забавляясь с крошкой, как дитя с дитёю,

Сама забавлялась материнским счастьем.

Милая малютка будто понимала

Разницу горячей родительской ласки,

С ласкою чужого холодного сердца:

Только мама в двери, вскрикнет: мама! мама!

И протянет ручки с радостной улыбкой;

А как ехать маме, она и заплачет

Горькими слезами, — ничем не утешишь,

Выплачет все слезы, умается, смолкнет,

И во сне забудет, что у ней есть мама;

Но проснувшись, часто, твердит: тютю, мама!

 

На седьмом годочке на устах малютки

Будто развернулся розовый цветочек.

Поток быстрый — время, а поток весенний

И еще быстрее — утекает в море.

И другие семь лет пролетели мигом.

На ланитах девы затеплилась зорька,

И живой румянец пылом разгорелся;

Но в очах исчезла детская веселость,

Реже проявлялась на устах улыбка;

Юной Ангелице что — то стало скучно;

Часто вопрошает она Николию:

«Скажи, моя Майя, куда уезжаешь,

И что там такое, за этой оградой?

Мне хочется видеть: весело там верно;

А здесь скучно, грустно, одно все да тоже;

А там всего много, оттуда привозишь

Разную ты разность, всякие гостинцы!…

Возьми меня, Майя, ангел мой, с собою!

 

— Вот наступит скоро золотое время,

Будем жить все вместе, моя Ангелица,

Белый свет увидишь, и что в нем узнаешь.

Но чем ближе время — больше нетерпенья.

Ангелица молит мамушку Ковану,

Ей позволить выйти на стену, и с башни

Взглянуть на свет Божий, хоть издали, мельком;

Днем нельзя, хоть ночью, при месяце ясном….

— При мне? молвил месяц, перервав Денницу.

— Да при ком же; ты ведь озаряешь ночи.

 

— Ну, вестимо, что — тут, бесспорное дело,

Не звездам же тусклым эту честь поверить:

Много их на небе, да в них толку мало.

Странно только то мне, что я Ангелицы

Не видал на башне; верно над землею

Облака ходили.

— Полно притворяться!

Полусонный ходишь по небу, где ж видеть?

Ну, да слушай дальше, если хочешь слушать.

 

Что уж раз позволишь, в другой не откажешь:

Полюбилась башня юной Ангелице;

Там вольней дыханье, на душе спокойней;

Тянутся рядами лесистые горы,

Синевой покрыты берега Дуная,

Сквозь ущелья ярко серебрятся волны.

День настанет — грустно, ночь придет — не спится;

И проводит часто бессонные ночи

Княжна Ангелица на высокой башне.

В даль она все смотрит, в даль вглядеться хочет,

Будто что — то видит, будто что — то слышит,

И оттуда веет запах благовонный.

 

Между тем вступает в жаркий пояс жизни

В юношеский возраст и Троян, сын Князя;

Зацвел цвет душевный, жаждет орошенья,

Созревает сердце, просится на волю.

— Что ж это, Дубравец, — говорит он часто.

Когда мы с тобою белый свет увидим?

— Что за свет, с испугом вопрошает пестун,

Мы и то на свете. — А в сказках — то няни

Чтó мне говорили? — Чтó же говорили?

— А то, что все люди живут не в потемках,

А на белом свете. — Да ведь это сказки. —

Юноша поверил: ум и чувство можно

И завесть и вывесть; но природы голос

Верно не немеет. Не в себе он что — то,

Как в кровать — не спится, встал — сон тяжкий клонит.

И день и ночь мука, то сном, то безсоньем

Мается. Однажды, не спалось Трояну.

В его почивальне темнота ночная,

От дневного света на глухо все окны

Ставнями закрыты. Вдруг он видит чудо:

Яркая полоска золотою лентой,

Радужною струйкой зыблется по мраку,

Искорки алмазов в ней кишат, живые;

А на стенке зайка золотой играет, —

Блеск необычайный. — Дубравец, Дубравец!

Вскрикнул благим матом Троян изумленный.

— Что с тобою, княжич? отозвался пестун.

— Посмотри, Дубравец, — юноша промолвил,

Указав на струйку, — что это такое?

— Спи, родимый, с Богом, — произнес Дубравец,

С ужасом заметив, что луч яркий солнца

В скважинку прокрался, — спи родимый, с Богом!

— Что ж это, Дубравец? ах! зачем ты прогнал!

— Нельзя, то луч солнца, опалит, ужалит,

Как змея. — Так что же, пусть палит и жалит.

— Бог с тобою! Солнце юношам погибель;

А я головою за тебя в ответе.

— Все равно, Дубравец, я умру со скуки! —

 

Рассказал Дубравец князю Моимиру

Свои опасенья на счет его сына:

«В четырех стенах он измаился, сидя,

И Бог его знает от чего взялося,

Догадка ли, что — ли, — все про свет толкует,

Говорит–у нас, вишь, не свет, а потемки.

Нельзя ли дозволить хочь прогулку в поле,

В месячные ночи?…»

— Ну, конечно, — молвил

Приосамясь Месяц; чем же свет мой дурен?

Солнечный ярчее, да за то жжет, сушит;

Мой же свет приятен, к тому ж не опасен.

— Холоден немножко, ну, да слушай дальше.

— Нет, ей Богу, право, пусть его гуляет,

Не сожгу.

— Уж поздо! Ну, да слушай дальше:

Моимир в раздумье: чем развлечь Трояна?

Юноша не дева, ничем не усадишь,

Не привяжешь к месту: душа жаждет воли,

Мышцы просят дела, голова понятий….

«Пусть его гуляет, учится ристанью;

Но чуть только зорька, чтоб он был уж дома!»

— Слушаю, промолвил, кланяясь Дубравец.

 

Радостно вскипело сердце у Трояна,

Когда он услышал, что отец дозволил

Всесть ему на коня, помыкаться в поле,

Погоняться с ветром, подышать свободно,

Выбрал он в конюшнях коня вороного,

Крутой дугой шея, коленые очи,

И всел он на кóня молодцом удалым,

Ездоком бывалым, в поле вековалым.

Полетел стрелою, а за ним Дубравец,

И причет дружины из детей боярских.

 

— Куда же ты скачешь, без оглядки? Вправо!

Держи на дорогу, по равнине гладкой! —

 

— В гору! — отвечает юный Княжич, — в гору!

Взлетел на вершину, осадил с полета

Коня вороного, и встал конь как вкопан;

А Троян, окинув быстрым, жадным взором

Всю окрестность, вскрикнул: — Посмотри, Дубравец,

Как душе просторно! Жаль, не ясно видно!

Тускло месяц светит!…

— Чудак! — молвил Месяц,

Прервав речь Денницы, — слышишь? я не ясен!

Слеп, верно, Троян твой!

— Может быть подернут

Был ты облачками, — молвила Денница.

 

— А! быть может, точно; ну, что будет дальше?

Юному Трояну все в природе новость;

И он вдаль все смотрит, в даль всмотреться хочет.

— Ах, что за досада! — говорит он с сердцем, —

Гора перед нами все загородила!

Едем на ту гору! — И он быстро скачет

На другую гору; но и там стеною

Тянется вершина — скрыла отдаленье;

А досадный пестун зовет уже к дому.

— Съездим, мой Дубравец, вон, на холм высокий;

Хоть взглянуть мне что там? — Там опять все горы….

А месяц уж скрылся, — до другого разу! —

 

Простясь грустным взором с холмом отдаленным,

Троян воротился; ждал второй поездки

С страшным нетерпеньем, и ему казалось,

Что с холма крутого целый свет увидит.

На коня вскочивши, на холме высоком

Мигом очутился, — отлегло от сердца:

Чудная долина перед ним открылась,

Озеро в долине, чешуей алмазной

Блестят ярко воды, щедро на них сыплет

Лучи свои месяц….

— Ага! — молвил Месяц.

На восток, за лесом, блестит купа башен —

Золотые кровли, золотые иглы,

И над ними небо чище и яснее.

— Посмотри, Дубравец, это не дворец ли

Весь литой из злата? Няня говорила

Про одну царевну, в золотых чертогах,

Окруженных морем…. Можно туда ехать?

Едем! — Что ты! — вскрикнул с ужасом Дубравец,

Взвидя в отдаленье Золотую Кулу.

— То заповедной лес, заклятое место.

— А в дворце — то кто же? — Никого: пустой он,

Гробище в трущобе: ни проезда конным,

Ни прохода пешим — нет туда дороги.

— Пустой? быть не может! — юноша помыслил,

И спросил: — Кто ж строил чудные палаты —

Верхи золотые из злата литые?

— А Бог его знает! — отвечал Дубравец.

— От чего ж проехать туда невозможно?

— А Бог ее знает! — отвечал Дубравец, —

Изстари ведется страшное поверье:

«Кто туда поедет, тот там и погибнет.»

— Что ж, что там погибнет! юноша подумал,

Взорами прощаясь с Золотою Кулой, —

Там светлее, лучше! — и путем обратным,

Троян озирался на — лес, за которым

Скрылась купа башен — верхи золотые.

Вдруг нежданно видит, от большой дороги,

Своротила к лесу битая дорожка,

И лощиной, прямо пробиралась к Куле.

Троян чуть не вскрикнул: обманул Дубравец!

Но вдруг воздержался, промолчал, ни слова,

И таит свой замысл до другой поездки.

— Ну, что? — вопрошает Моимир Дубравца, —

Каков сын в науке конскому ристанью?

В пользу ли Трояну езда от безсонья?

— Хвала Богу, в пользу: словно как упился

Векового меду! — отвечал Дубравец, —

А конем как правит! как лихой наездник!

И что за охота: век бы на коне жил!

— Ну, пусть себе ездит, только не далёко,

Чтоб перед рассветом был всегда уж дома.

— Да куда ж далёко: — отвечал Дубравец,

Я ведь не пускаю от себя ни шагу;

Так, с часок поездим, да назад. — Смотри же! —

Слушаю! — промолвил, поклонясь, Дубравец.

 

А Троян готов уж: на коня — и в поле!

А коня он выбрал горского с конюшни.

— Кто со мною хочет, в запуски? — сказал он, —

Кто скорей доскачет, вон, на ту вершину? —

Гикнул, и пустился, как стрела из лука.

Пóдруги хортами ринулись за Князем,

А Дубравец мчится в след за ним как ловчий.

Скачут, без оглядки, прямо на вершину;

Пронеслись — Прощайте — сказал хитрый Княжич,

Скрывшийся на право, за бугром высоким,

И помчался быстро по дорожке к лесу.

 

Извиваясь лесом, как поток в ущелье,

Под — гору дорожка тянется, как в пропасть,

Все глубже и глубже; вековые ели

Ветвями сплелися, как плетень над нею,

А гавраны свили на вершине гнезды.

Мрак непроницаем, каркают гавраны,

Гробовая птица; но Троян, бесстрашно,

Как слепой не видит, как глухой не слышит,

Вперед себе едет. Но вот озарилось

Мрачное ущелье; над скалой высокой

Показалась Кула; белыми плитами,

Как кружевом, стены выложены хитро,

Стрельчатые башни — верхи золотые.

Стуком застучало сердце у Трояна,

По крутой тропинке на скалу взлетел он,

Подъезжает к Куле — мост подъемный поднят,

Врата на запоре, мертвое затишье:

Ни души не видно, ни души не слышно.

— Правду говорил мне верно мой Дубравец,

Что здесь ни души нет! — вздохнув Троян молвил,

Объезжая стены. Вдруг, ушам не верит,

Послышалось что — то…. В высоте раздался

Чей — то тихий голос, точно с неба льются

Ангельские звуки. Обомлел, и смотрит

Юноша на стены, вслушиваясь в песню:

«Подай, ясный месяц, с высоты небесной,

«Голос благовестной! Расскажи мне, месяц,

«Чтó там за горами, чтó там за лесами?

«Есть ли там другая мне душа родная:

«Истомилась, таит, так как я тоскует,

«Так как я горюет, светлых дней не знает….

«Светлых дней не знает!…»

— Вздохом песнь прервалась, голос будто замер;

Замерло и сердце юного Трояна.

— Ах, это Царевна! — вскрикнул он невольно.

— Кто тут? — вдруг раздался нежный голос с башни,

И Троян увидел чудное виденье:

На площадке вышки, склонясь на перилы,

Появилась дева, как с небес слетела,

И выбежал месяц из — за туч волнистых,

Озарить лучами лико Ангелицы.

 

— Ну, ей ей, не помню, когда это было, —

Про себя промолвил, приосамясь, Месяц.

 

— Кто тут? — повторила робким гласом дева.

— Я, Царевна, — тихо отвечает Княжич.

И замолкли оба, обомлели оба,

Смотрят друг на друга. — Светлая Царевна,

Я Троян сын Князя, ты меня не бойся:

Мое сердце таит, как твое тоскует,

Как твое горюет, ясных дней не знает!

Скажи мне, Царевна, волей иль неволей,

Ты сюда попала, в заклятое место?

— Ах, какая воля жить здесь в заключенье!

— Так! давно я слышал, правду мне сказали,

Что из колыбели крошечкой — малюткой,

Тебя злой волшебник Карачун похитил,

И готовит в жены…. — Ах, что ты промолвил!

Правда ли? — вскричала, вздрогнув Ангелица.

— Правда, но не бойся! Допущу ль, Царевна,

Я тебя погибнуть! — Ах, спаси! — вскричала

Снова Ангелица, вспомнив, что однажды

На крыльце, в потемках, кто — то черный, страшный,

Говорил с Кованой и исчез внезапно.

— Положись, Царевна, на святое слово,

И на это сердце: я твоя защита!…

Вдруг, в лесу раздались голоса и клики,

И рогов призывных трескучие звуки.

Ангелица скрылась, верно испугалась.

— Ах, прощай, Царевна! — юноша промолвил

Голосом печальным. — Прощай! повторилось

На высокой башне, и Троян безмолвно,

С башни глаз не сводит. Но вот клики ближе;

Будто пробужденный ото сна, навстречу

К ним Троян поехал. — Боже! вот он! вскрикнул

Радостно Дубравец, — поскорее едем!

Месяц закатился, мы уж запоздали!

 

Скачут; а Дубравец скачет, озираясь

На восток, со страхом: вот взойдет вдруг солнце,

Беглецов догонит яркими лучами!

— Господи! — промолвил он, во двор въезжая, —

Уморил меня ты! Где ты был? не грех ли?…

— Где я был, Дубравец? В заклятое место

Конь занес. — Владыко! — произнес Дубравец,

Что — же ты там видел? — Видел то, что видел:

Привиденье видел — чуть меня не съело!

— Шутишь ты я вижу! — А не сам сказал ты;

«Кто туда поедет, тот там и погибнет.»

— Таково поверье, — отвечал Дубравец,

Устыдясь улики. — Слушай, мой Дубравец,

Любишь ты Трояна? Если любишь, слушай:

Я Царевну видел! – Побледнел Дубравец,

С ужасом уставил на Трояна очи.

— Где ее ты видел? — Там, в оконце видел;

Ах, как она пела, пела распевала!

Если бы ты слышал!… — Господи! кого он

Видел там? — подумал с ужасом Дубравец.

Ангелицы видеть он не мог…. Кого же?

Верно видел Злату! ох уж эта Злата,

Вечно распевает, женихов скликает!

— Слушай же, Дубравец, я хочу Царевну

Спасти из неволи, я хочу сразиться

С хищником злодеем! пусть отец даст войско:

Я проклятый замок размечу по камню!

Если же отец мне не поверит войска,

Своей головою разобью я стены!

— Что ты, Бог с тобою! Княжич, мой питомец!

Обезумел верно или за заботы,

За любовь кормильца хочешь ему смерти!

Да избави Боже, если Князь узнает,

Чтó с тобой случилось! — Ты боишься смерти,

А я не боюся; я спасу Царевну,

Во что бы ни стало! она белый свет — мой!

— Ох, что мне с ним делать!… Ну, Троян, изхитил

Из меня ты душу — заветную тайну!

Знай же; но ни слова никому на свете!

Никакой Царевны в золотой нет Куле;

А живет там Злата, дочь моя родная.

— Дочь твоя, Дубравец? ты сказал мне правду?

— Право — свято — слово! — О, так мы поедем

Вместе к ней, Дубравец. — Этого не будет!

Нет, родной питомец! хоть она невеста,

Да ты не жених ей — Обманул, Дубравец!

— Нет, клянуся Богом! — Так поедем к Злате;

Злата мне невеста! — Что ты это вздумал!

Что, когда узнает господарь родитель

Твой? что он помыслит о кормильце сына?

Скажет, что тебя я свел с своею дщерью,

И с белого света, вместе с нею, сгонит!

Полно! усни с Богом, и забудь что было:

Сон как ветр развеет пасмурные тучи

Неразумных мыслей. — Только не потушит, .

А раздует искру и огонь, которым

Занялося сердце. — О, что мне с ним делать! —

Думает Дубравец: — что Кована скажет —

Повидаться с нею; и, к жене поехал.

С радости Кована расходилась павой,

Вот что говорила: — Да ведь Радун свел же

Князя Моимира с дочерью своею:

Чем же наша Злата хуже Николии?

От чего не быть ей также Господицей?

Чем же старый Радун превзошел Дубравца?

Или лоб в три пяди нужен тестю Князя?

А на днях свершится полный ему возраст;

Верно Князь у сына не отнимет воли,

Избирать невесту по душе и сердцу.

 

— Что? — спросил Дубравец, воротясь, Трояна:

Как спал — ночевал ты? — Хорошо, Дубравец,

Только мне все снилась Золотая Кула,

Да моя невеста, что живет в той Куле.

— Ох мне эта Кула, Золотая Кула!

Произнес со вздохом пасмурный Дубравец.

— Едем же, Дубравец! — Полно, Княжич, полно!

Полюбя, разлюбишь и на век погубишь

Дочь мою родную, мое утешенье.

Твой отец женился на дочери Радо,

Своего кормильца, но кто мне порука,

Что и ты полюбишь, так же страстно, Злату,

Как любил и любит Господарь родитель

Твою мать родную? Чем ты поручишься?

— Сердцем! этим сердцем! Веришь сердцу? едем!

— Едем; но смотри же, знать никто не должен,

До поры, до время, то, что ты задумал.

 

Снарядились, всели на коней рысистых,

И вдвоем пустились к златоверхой Куле.

Быстро мчатся кони, а Троян торопит,

Вскачь да вскачь пускает. — Вот она, Дубравец!

Радостно он вскрикнул, подъезжая к Куле.

Близ восточной башни с седел соскочили,

Коней привязали к вековому дубу,

Подошли к ограде. У подножья башни,

Кованые двери. За скобу Дубравец

В сторону их двинул — двери отворились.

Следом за Дубравцем очутился Княжич

В вертограде Кулы. — Обожди ж немножко,

Ведь к приему гостя и жену и Злату

Надо приготовить.

— С нетерпеньем жгучим

Ждет Троян Дубравца. Вот и воротился,

И повел Трояна по сеням и крыльцам

В верхние палаты, в светлые покои.

Радостно Кована павою встречает

Дорогого гостя — поклон за поклоном.

— Зови нашу Злату, просить гостя медом,

Говорит Дубравец.

Как огнем облитый,

Неподвижно очи устремив на двери,

Ждет Троян безмолвно…. вот, виденьем светлым,

Ангелом крылатым, явится внезапно!…

Вот…. дверь распахнулась, появилась Злата

С золотым подносом. Точно как опало

Сердце у Трояна! чувства взбунтовались:

Не она! и голос в недрах тоже молвил.

Хороша собою, взоры как зарница,

По лицу румянец как пожар на небе,

Волоса густые, точно с гор потоки

По плечам разлились, а с плеч водопадом

По лебяжьей шее. Но ясной ли ночи

С ясным днем сравниться? — Обманул Дубравец!

Хочет Княжич вскрикнуть; но уста безмолвны.

— Просим меду кушать! — говорит Кована.

Проси гостя, Злата — Но Троян не слышит.

— Прошу меду кушать — повторяет Злата.

— Не хочу, спасибо! — сухо отвечает,

Поднимаясь с места. — Не пора ли ехать?

Говорит Дубравец с тайною досадой.

— Да, пора, поедем! — Не откушав меду,

Не промолвив слова! — говорит Кована,

Злобною усмешкой гостя провожая.

 

Вот, Троян с Дубравцем скачут в путь обратный,

И ни слова оба, будто онемели.

А Троян все думал: обманул Дубравец!

Есть иная дева, в башне, в заточенье:

Дивная Царевна, не чета рабыне! —

Думал он да думал, и задумал, хитрость:

— Завтра, мой Дубравец, мы опять поедем?

— А зачем? — сурово вопросил Дубравец: —

Злата не по нраву, не зачем и ездить!

— Не по нраву? что ты! Бог весть что такое

Сделалось со мною: так вдруг оробел я,

Что себя не помнил! — А! — подумал пестун,

Чаша моей Златы мимо уст не — идет!

— Как взглянула Злата…. ах, какие очи!

— Очи — стрелы Божьи; а душа какая! —

С похвальбой отцовской произнес Дубравец.

 

Сутки, точно вечность сердцу в полном цвете,

Когда первый пламень голубой, небесный,

Обдал уже чувства дивным ощущеньем.

Но вот, они едут, и Троян торопит,

Вскачь да вскачь пускает коня вороного.

Подъезжают к башне, с седел соскочили,

В вертоград пробрались. — Подожди — ж немного,

Говорит Дубравец, — я пойду, узнаю,

Улеглась ли челядь. — Только — что он скрылся,

Троян за ограду, прямо к красной башне

Где ему явилось чудное виденье,

Светлая Царевна, и промолвил тихо:

— Светлая Царевна! здесь ли ты, Царевна?

— Ах, чей это голос?… Это он! — раздалось

На вершине башни, — это ты, мой милый!

Восклицает дева, простирая руки,

Будто ангел крылья. — Это я, Царевна!

Жди меня, Царевна, завтра, в вертограде,

Близ угольной башни, где есть выход в поле.

Завтра, в эту пору, слышишь? — Слышу, слышу!

Но куда ж ты? — Время! ждут! прощай до завтра!

— Ах, прощай, сон сладкий — тихо Ангелица,

Грустно произносит. А Троян, обратно,

К башне; ждет Дубравца. Вот, пришел Дубравец,

— Ну, идем скорее! — говорит Трояну,

Взяв его за руку. — Ах, постой, Дубравец,

Онемели члены, в очах помутилось!

Не могу! — Какой ты странный, боязливый!

Ну, пойдем, не бойся! Злата не укусит.

— Не могу, Дубравец! Завтра, лучше завтра!..

— Стыдно, Княжич, стыдно! ты, как дева, робок!

Ну, пойдем же! Злата ждет нетерпеливо;

И она сгорает, как огнем, любовью,

И слез не осушит со вчерашней ночи:

Ты ее обидел: не откушал меду,

Не сказал ни слова, не взглянул — уехал!

— Нет! теперь не в силах! завтра! — С этим словом

Троян вырвал руку из руки Дубравца

И вон из ограды. — Совсем обезумел!

Ай да дочь! Ай Злата! жгутся твои очи!

Скачет, не ускачет от них теперь Княжич! —

Говорит Дубравец про себя, дорогой,

Гонит за Трояном, за будущим зятем.

Возвратились к дому. — Завтра, мой Дубравец!

Ах, какой день завтра! — повторяет Княжич, —

Я и спать не буду, молить буду время,

Чтобы шло скорее! — Как ты молод, Княжич!

Во сне только время и проходит быстро:

Солнце село — ляжешь, глядь — взошло уж солнце,

Озарило светом и весь мир и душу:

Утро мудренее вечера, ложись — ко!

— Не то говорил ты прежде мне, Дубравец:

Пугал меня солнцем, хвалил ясный месяц….

 

— Ага! славно! славно! поимал на слове:

Молвил ясный Месяц, — ну, дурак Дубравец,

С поговоркой старой выехал не кстати:

Вишь, ему глуп вечер, утро мудренее!

А того не знает, что умные люди

Утро просыпают! Продолжай, что дальше?

 

— Э, мой драгоценный! — отвечал Дубравец,

Спохватившись, — знай же: что любовь, что солнце,

Все одно и тоже: без любви — без солнца,

Этот мир потёмки. — О, святую правду

Ты сказал, Дубравец!

— Пустяки! — промолвил

Пресердито Месяц, — тут нет искры правды!

Подо мною только и житье влюбленным,

При мне и прогулки, и все… — Дай же кончить!

Молвила Денница, — вот уж скоро солнце….

— Э! так поскорей же!…

Между тем, советом,

Князь и Николия, вот что порешили:

«Скоро уж наступит сыну полный возраст,

И настало время открыть ему очи;

Соберем красавиц, дочерей боярских,

Ко двору, на праздник; пусть потешит очи,

Подивится блеску красоты девичей,

Пока свет увидит и спознает волю.»

Порешив, сзывают дочерей боярских,

Писаных красавиц, ко двору на вечер,

И велят кормильцу снаряжать Трояна

В светлые одежды, провожать с почетом

Молодого Князя в светлые палаты.

 

Закипела злоба в недрах у Дубравца,

Что в число избранных не почтили Злату;

И боязнь тревожит, что Троян увидит

Писаных красавиц, позабудет Злату.

— Княжич, — говорит он, — изволь снаряжаться!

— Ехать? я готов уж! — Троян отвечает.

— Нет, не то, не ехать; а велят рядиться,

В светлые одежды, к выходу в палаты.

— Для чего, Дубравец? — Для того, что будет

В княжеских палатах смотр боярским дщерям,

Выберут Трояну, молодому Князю,

Светлую невесту. — Что ты говоришь мне! —

С ужасом воскликнул пораженный Княжич.

— Говорю я правду, говорю что будет, —

Отвечал Дубравец, тяжко воздыхая, —

Надо снаряжаться. — Этого не будет!

Не хочу! — воскликнул юноша сердито.

— Не хочу плохая будет отговорка;

За нее допросят нас с тобой обоих:

С чего, да откуда не хочу взялося,

Подавай причину, — что тогда ты скажешь?

Что и я отвечу? — Добрый мой Дубравец,

Что ж я буду делать? — Жаль тебя мне, Княжич!

Право сам не знаю…. разве…. ляг в постелю,

Я скажу что болен. — Болен? нет, Дубравец!

На коня, Дубравец! в Золотую Кулу!

Или — все погибло! завтра будет поздно!

— О, — вскричал Дубравец, — до беды я дожил!

Одуреет сердце, ничем не излечишь!

Слушай: мы поедем; но теперь так делай,

Как тебе сказал я! —

Убедив Трояна,

Побежал Дубравец к Князю и Княгине,

Доложить, что Княжич не здоров, не может

Никак снарядиться к выходу в палаты.

Возмутилось сердце матери от страха,

Николия хочет навестить Трояна.

— Он заснул, Княгиня, — говорит Дубравец, —

Не то что — бы болен, а так от безсонья;

Это не впервые: кому ж днем поспится:

Противу устава естества людского

Жизнь ведет наш Княжич, как не изнуриться:

Пó — ночи сон ходит, а дух бодрый по — дню;

Так под час природа, свое возьмет право. —

— Истинну изрек ты, — молвила Княгиня,

Успокоясь сердцем. Праздник отложили.

Когда ж опочило все в княжих палатах,

Троян и Дубравец на коней возсели,

И пустились скоком в Золотую Кулу.

— Ох, – твердит Дубравец, – беда! запоздаем!

За — полночь уж время!

Меж тем Ангелица

Каждый миг считает, и ждет не дождется,

Скоро ль ночь наступит. Мамушка Кована,

С своей дочкой Златой, также неспокойны.

Начало смеркаться. — Верно спать ты хочешь,

Моя золотая? — говорит Кована, —

Как посоловели глазки! ляг — ко, с Богом!

— Нет, мамушка, рано! что — то здесь мне душно,

Жарко, задыхаюсь!… выйду на крылечко,

В сад, на свежий воздух…. — Что ты, Ангелица!

Поздо да и сыро, пал туман на землю. —

— Нет, пойду! — Помилуй! ведь и мне и Злате

На покой пора уж! — Вы себе ступайте,

Я одна останусь, посижу, покуда

Сон клонить не станет. — Эво! ты пожалуй

Просидишь до света! — Ах, избави Боже,

Просидеть до света! — изрекла со вздохом

Княжна Ангелица. — Ну, останься, Злата,

Посиди с Княжною. — Да когда — ж сидеть мне!

Пора снаряжаться! — матери шепнула

Злата. — Ну, успеешь: она скоро ляжет.

 

Вышла Ангелица, а за нею Злата.

Мука Ангелице: как спровадить Злату,

И одной остаться? Может быть, уж ждет он!

Ворчит что — то Злата, про себя с досадой:

Время ли сидеть ей, тешить Ангелицу:

Может быть, он едет, может быть, приехал!

И в сердцах зевает Злата, чтоб зевотой

Навести зевоту и на Ангелицу.

— Как тебя сон клонит! Ступай, моя радость!

Я одна останусь, посижу немножко:

Тяжело в постеле маяться безсоньем.

— Ты я вижу хочешь здесь дождаться света? —

— Ах, избави Боже здесь дождаться света!

Княжна отвечает, тяжко воздохнувши.

— Так пойду я кликну няню Краисаву,

Посидеть с тобою. — Ах, не нужно, Злата;

Ступай, моя радость, скажи, что легла я,

Мамушке; а няню не буди, мой ангел!

— Ну, так доброй ночи! — Доброй ночи, Злата!

 

Злата удалилась. Отлегло на сердце.

Проводив очами Злату, торопливо,

Сходит Ангелица в сад, и по тропинке,

Озаряясь лунным серебристым светом,

Будто призрак чудный, меж дерев мелькает,

И несется прямо на восток, чтоб слиться

С розовой зарею.

Вот остановилась. Близ угольной башни,

Под густым навесом векового бука,

Притаясь, чуть дышит, уста шепчут: где ж он?

Скоро ли придет он? – Все вокруг безмолвно,

Лист не шелохнется, будто все забылось,

Замерло в природе. Замерло и сердце

Юной Ангелицы. — Скоро ли придет он?

Стынет, стынет в недрах, леденеют члены!

Чу! вдруг за оградой слышен конский топот….

Слышен скрип затвора…. Вот, идут, вот близко….

— Подожди ж немного! — кто — то тихо молвил,

И пошел…. и скрылся в глубине аллеи,

И шагов не слышно…. Снова все безмолвно,

Лист не шелохнется, месяц скрылся в тучи….

 

— Скрылся? и не думал! — прервал было Месяц

Светлую Денницу, — ну, да продолжай — уж!

 

Будто все уснуло, замерло в природе.

Вдруг раздался шепот: — Здесь ли ты, Царевна?

Радость будто теплый ветерок обвеял

Сердце Ангелицы. — Здесь! — она вскричала.

— Тише, тише, где ты? — Здесь я, здесь, мой милый!

— Тише! дай мне руку! поскорей отсюда!

 

И рука с рукою, юноша и дева

Выбежали в поле. Вороной конь подал

Голос тихим ржаньем, седока почуял.

Всел Троян на коня, обхватил Царевну,

Как пушинку поднял на седло — помчался

По поляне в гору, на восток румяный.

Скачет сам не знает, куда с нею скачет:

Бежит от людей ли, иль из тьмы кромешной

Бежит на свет Божий.

 

— О, как хорошо мне, близ тебя, близ жизни!

Шепчет Ангелица, смотрит на Трояна,

Глаз с него не сводит. — Точно пробудилась

Я от снов тяжелых, и легко мне стало!

— Ах, взгляни, Царевна! посмотри, Царевна! —

Юноша воскликнул, взъехав на вершину.

 

На востоке небо обливалось светом,

Будто за загорьем родники открылись

Кипучего злата, и ключами били,

Снопом рассыпались лучи золотые.

— Посмотри, Царевна! что ж это такое?

— О, я вижу, вижу, в твоих взорах, милый,

Заря загорелась и зажгла мне душу!

— Что там рдеет клубом, из — за гор, Царевна?

Так и пышет жаром, очи не выносят!

— О, как пышет солнце в твоих взорах, милый!

Сладостным потоком пламень льет мне в сердце!

— Пламень хлынул с неба, и течет как волны,

Затопил природу! раскалил всю землю!

— О, как пышет в недрах! я горю, мой милый!

— Ах, огонь нас обдал! таю я от жару!

— Тлеет сердце, милый! Ближе, ближе к сердцу!

Голосом измолкшим шепчет Ангелица.

— Таю я, Царевна! Крепче, крепче к сердцу!

Голосом измолкшим прошептал и Княжич.

И он бросил повод, обнял Ангелицу,

А она припала на плечо, обвилась

Вокруг его шеи; и замолкли оба,

И сном непробудным, сновиденьем чудным

Позабылись оба.

Конь бежит по воле, то горой, то долом,

И узды не чуя, ищет сам дороги,

И к Белому граду, то рысцой, то шагом.

 

Между тем, Дубравец воротился к башне,

И зовет Трояна, зовет — нет ответа.

— О, беда с Трояном! опять верно струсил

И назад уехал! — зарычал Дубравец

И вскочив проворно на коня, пустился

Догонять Трояна; а Троян далёко!

— Княжич здесь? приехал? — он спросил у стражи.

— Нет еще! — спокойно отвечала стража.

— О! — вскричал Дубравец, — горькая мне доля!

И погнал обратно в Золотую Кулу.

Скачет как безумный; вдруг блеснуло ярко

Из за леса солнце прямо ему в очи.

— Солнце! — возопил он, — солнце! все погибло! —

И на всем полете грохнулся об землю;

И потух внезапно свет в очах Дубравца.

 

А день светел, ясен, солнце уж высоко.

— Николия! — молвил Князь своей Княгине, —

Чтó сказал Дубравец о здоровье сына?

— Он до сих — пор не был, я за ним послала;

Я не понимаю, от чего он медлит! —

С неспокойным духом говорит Княгиня.

 

И велит Князь людям звать к себе кормильца,

И ждет с нетерпеньем; но нейдет Дубравец;

Посланные тоже будто провалились.

— Где ж Дубравец? — грозно Моимир воскликнул.

— Отлучился верно, Господарь великий, —

Отвечают Князю с ужасом на лицах.

— Говорите правду! —

— С Княжичем уехал….

Трепетно промолвил ближний из придворных.

— О, мой царь небесный! он не возвращался! —

Возопила матерь, с устрашенным чувством

И всплеснув руками. — На коней! скачите!

Все искать Трояна! — исступленно грянул

Князь — и все взмелися будто прах от вихря.

— Ах, подайте сына! — молит Николия

Моимир ни слова; на челе столпились

Громовые тучи. Но вот, слышны клики.

— Едет, едет Княжич! — раздалось повсюду.

Князь и Николия бросились навстречу,

На крыльцо, и смотрят, простирая руки

К едущему сыну. Скачет вороной конь;

А толпы народа бегут за ним следом.

— Сын мой! — Николия радостно взывает.

И к крыльцу примчался конь, и встал как вкопан,

Ждет — седок соскочит, пустит его к корму.

Но седок ни с места, к седлу как прикован,

Держит себе деву; точно над уснувшей

И сам уснул сладко. Князь и Николия

Изумились…. видят, на руках Трояна

Покоится дева. Все бегут к подъезду

Гостей с честью встретить, под руки принять их,

Провожать с почетом в светлые палаты.

Подошли — и объял всех невольный ужас:

Нет ни на Трояне, ни на юной деве

Как на привиденьях образа и лика.

Но чуткое сердце матери узнало

Кровь свою родную, в юноше и в деве.

— Сын мой! Ангелица! дочь моя! — и смолкнул

Голос Николии. Моимир, как сумрак,

Стоит, как затишье перед страшной бурей,

Взоры неподвижно устремил на жертвы.

Над челом высоким плавно ходят тучи….

Вдруг, взмелось как вихрем, закипело в недрах,

Из очей блеснули молнии и страшно

Загремел он: Боже! совершилось слово!

 

Кончила Денница свой рассказ печальный;

Из померкших взоров канул крупный жемчуг,

Оросил как слезы берега Дуная;

Из за гор высоких показалось солнце;

Все озолотилось; радужные искры,

Как малютки дети, заиграли резво

На лугу зеленом по росе жемчужной.

— Что ж ни слова Месяц? — думает Денница, —

Глядь, а ясный Месяц перед светлым солнцем

Побледнел, растаял в небесах лазурных.