Первые варианты к первой песни Ильи Муромца

Первые варианты

К первой песни Ильи Муромца.

 

 

I.

Приди, Мечта, беседовать со мною,

Игривая наперсница небес,

И легкою, небрежною рукою

Сорви покров с неведомых чудес,

Забвения покрытых дикой тьмою!. . . .

Ты внемлешь; уж туман исчез. . . .

И, ясными одетое лучами,

Минувшее сияет пред  очами.

 

 

II.

Вот Киева зубчатая стена

И светлый дом Владимира Владыки!

Шумит народ, как бурная волна

И витязей лихих мелькают лики,

И между них, как полная луна,

Величеством сияет Князь Великий,

И вкруг его, как звезды, три Княжны

И доблестью цветущие сыны!

 

 

III.

Вдруг хлынули свирепые дружины!

Под тяжестью стеснившихся полков

Сгибаются широкие равнины!

Белеет ряд бесчисленных шатров!

И крик людей! и топот лошадиный!

Проснулся гул вдоль дремлющих лесов!

Над Киевом простерся мрак боязни,

Уныли все и ждут небесной казни.

 

 

IV.

Я вижу вдруг погибельную сечь!

Там быстрая стрела сквозь воздух мчится!

Там падает, свистя, несытый меч!

Там палицей тяжелый шлем дробится!

Там голова летит с широких плеч!

Там бледный труп, в крови с коня валится!

Повсюду страх и стон и треск и вой,

И льется кровь обильною рекой.

 

 

V.

Вот Муромец Илья, Герой могучий,

На удалом коне своем летит;

Ни зной, ни мраз, ни дождь, ни гром трескучий —

Ни что ему препоны не творит;

Чрез цепи гор, чрез степь, чрез лес дремучий,

За славою без страха он летит;

Там злобных ведьм, там леших истребляет,

Там яростных гигантов побеждает.

 

 

VI.

Проснись, проснись, прекрасная Княжна!

Уже близка минута избавленья!

Напрасна злость седого колдуна,

Напрасны все злодея покушенья,

И черная наука не сильна

Пред витязем, любимцем Провиденья!

Ликуй, Герой! враг злобный усмирен

И подвиг твой любовью награжден!

 

 

VII.

Уже бегут полки иноплеменных,

Как стадо птиц пред грозною зимой,

Умолкнул гром, и после бурь военных

Светлеет мир над Киевской страной;

И в гриднице чертогов позлащенных

Пирует Князь с дружиной удалой,

И громкий звон серебреных стаканов

Мешается с цевницами Баянов.

 

 

VIII.

Но что с тобой, о Муза, удержись!

Куда тебя умчало восхищенье?

Хоть ты друзей не много постыдись!

Ты о себе худое дашь им мненье;

Они тебя послушать собрались,

А ты кричишь, как дура, в исступленье:

Вот там! вот здесь! я вижу то и то!

Но ничего не видит здесь ни кто.

 

 

IX.

Сядь лучше здесь на канапе широком,

Чем лезть на верх крутых Парнасских гор;

Друзья все ждут в молчании глубоком,

И на тебя вперивши робкий взор,

И повести не смеют даже оком:

Начнем же им рассказывать свой вздор ! . . .

Но берегись излишнего болтанья,

Чтоб их глазам не навести дреманья.

 

 

 

 

Вторые варианты.

 

 

1.

Друзья любезные, и ты, бесценный Пол!

Прекрасный телом и душою,

Услада горестей и зол,

Минутной жизни под луною!

Внемлите подвиги Ироя старины,

Который родину прославил,

И звуки вещие Баяновой струны

Потомству о себе греметь заставил.

 

 

2.

И ты, душа души моей,

О Катя, милая подруга!

Послушать чудеса и были давних дней

Приди сюда в часы веселого досуга,

И твой единый взор на юного певца

С невинной низведенный лаской,

Милее мне, чем лавр Парнасской

И блеск Монаршего венца.

 

 

3.

Не разбирая здесь ни возраста, ни чина,

И принуждение гоня,

Садитесь все кругом камина

У светлояркого огня,

И в мирной тишине, послушайте меня,

А я настроивши цевницу,

И в помощь приглася Парнасскую Царицу,

Начну рассказывать, как бабушка моя.

 

 

4.

Герой, которого чудесные деянья

Хочу теперь повествовать,

Коль длинные мои маранья

Вас не заставят задремать,

Оставил мирное селение родное,

Где дни его текли в веселье и покое,

Пустился по свету блуждать

И славы с горем добывать.

 

 

5.

Коня лихого правя к югу,

Неутомим трудом он был,

И дневный зной, и хлад, и дождь, и град, и вьюгу,

С терпеньем каменным сносил,

Ему постель — была земля сырая,

А одеяло — синий свод;

На жесткий щит главу склоняя,

До первого луча дремал он без забот.…

 

 

6.

Однажды въехал он под сумрачные своды

Деревьев, первенцев природы!

Кругом чернеет дикий лес,

Везде могильное молчанье!

Лишь изредка, сквозь дичь развесистых древес,

Мелькает тусклое сиянье

Светила дневного с безоблачных небес,

И вóрона вдали разносится стенанье.

 

 

7.

Сначала гладкою шагает конь тропой,

Но скоро узкая дорожка исчезает,

И цепкий терн, сплетясь стеной,

Подвинуться вперед не позволяет;

Натужа каменную грудь

Иглистые кусты ломает конь ретивой,

И в бодрости нетерпеливой

Прокладывает трудный путь.

 

 

8.

Но лес, чем витязь едет дале,

Мрачнее, нежели вначале,

И чаще терны на пути;

Усердный конь, лишенный силы,

С главой поникшей стал, унылый;

Нет мочи всадника нести,

И кровь горячая ручьями,

С груди растерзанной иглами!

 

 

9.

Поспешно богатырь на землю соскоча,

Повел соратника лихого,

И сталью твердою широкого меча,

Сквозь дичь кустарника густого

Кладет стезю. Шумит кудрявый лес вокруг,

Кусты трещат и упадают,

И отголоски повторяют

Ударов частых тяжкий звук.

 

 

10.

Бесплодно  взоры вкруг бросая

И выхода ища из глубины лесной,

До вечера шел витязь мой,

Меча ножнам не отдавая.

Еще на западе златом

Горел багряный луч блестящего светила,

А в боре диком и густом

Глухая ночь уж наступила.

 

 

11.

Ходьбой и рубкой утомлен,

Решился, наконец, остановиться он;

Пустил пастись коня, под дубом растянулся,

Сперва мечом своим расчистивши лужок,

И скоро б сном его орлиный взор сомкнулся,

Когда бы с ужином он лег:

Известно всем, что добрый ужин

Для доброй ночи очень нужен.

 

 

12.

Но где в пустыне сей достать он пищу мог?

Так в том нет мудрости, друзья мои, нимало,

Что мысль об ужине заснуть ему мешала,

И хоть он вдоль и поперег

По дерну жесткому катался и возился,

То с бока на спину ложился,

То со спины опять на бок,

Но во все глаз свести не мог.

 

 

13.

Друг видит он, в дали туманной,

Сквозь ветви частые румяный огонек

Зарделся звездочкой,—„Я вижу свет желанный!

Конечно кров приютный не далек!

Конечно ужин я добуду,

И возле теплого огня

Засплю усталость, труд забуду!–»

Вскричал Герой — и на коня ! . . . .

 

 

14.

Летит под мрачным диким сводом

Земли ровесников дубов,

И стаи филинов и полуночных сов,

Испуганы его приходом,

Слетают с шумом с теплых гнезд,

Свистят над головой широкими крылами,

И крик их, обходя до ясных неба звезд,

Вторится лесом и горами.

 

 

15.

Проехал с версту витязь мой,

И видит на брегу шумящего потока

Соломой крыша, одинока,

Избушка ветхая стоит в тени густой,

В окошко яркий свет блистая,

В ручье струящемся дрожит,

И на зеленую муравку упадая

Сияньем палевым окончину чертит.

 

 

16.

Вот богатырь, прося ночлега,

Три раза брякнул в дверь кольцом;

Скрипя, раскрылась дверь, и с благостным лицом

И бородой белее снега,

Выходит старичок трепещущей ногой,

В дугу согнувшись над клюкой;

Он гостя юного улыбкой привечает,

И с тихостью: добро пожаловать! вещает.

 

 

17.

И путник весело вошел

Под кровлю скромной дымной хаты,

И сел у очага, где корень суковатый,

Трескучим огоньком горел.

Меж тем, хозяин хлопотливый

Простую пищу предложил,

И оба сели молчаливо;

Но ужин их недолог был.

 

 

18.

Орехи, желуди сухие,

Пустыни дикие плоды

И чаша чистыя воды —

Вот были кушанья пустынника простые.

За этаким столом не долго хлопотать;

Притом, у странника давно уж гнулась шея,

А добрый старичок два зуба лишь имея,

По нужде, кушая, обязан был молчать.

 

 

19.

С молитвою хозяин встал насытясь,

И с ласкою, сказал: не погневись мой витязь!

Вот все, чем мог тебе служишь Анахорет,

Который целых тридцать лет,

Провел в глуши уединенья,

Забывши шумный свет и все его волненья.

Я по пословице старинной, чем богат,

Тем всякому душевно рад.

 

 

20.

Но извини вопрос нескромной,

Скажи мне, кто ты? и за чем

Один блуждаешь ночью темной

В непроходимом боре сем,

Где не смущали сна от века

Охоты звонкие рога,

И редко, редко человека

Блуждает робкая нога»

 

 

21.

Так говорил старик, и витязь, хоть дремота,

Как камень на него тяжелый налегла,

И протяженная зевота

Ко сну покойному звала,

Но чтоб не огорчишь отказом доброхота,

Преодолел себя! Зевнул протяжно раз

(Ах, если б не было сего, друзья, от вас!)

И тихо начал свой рассказ.

 

 

22.

„В равнине, с Муромским ужасным бором смежной,

Со вздохом витязь говорил,

И тихая печаль затмила образ нежной,—

„Лежит селение; в нем жил

Отец мой, старый Воевода;

Отчизне сорок лет услуги он являл,

И удивление народа

Своею славою стяжал.

 

 

23.

„Когда же старость оковала

Его воинственную длань, —

Ослаб могучий дух и гибельная брань

Сплетать венцы ему престала;

Он поселился в тишине,

С его супругой неизменной,

С его сопутницей и в мире и в войне,

В своей деревне удаленной.

 

 

24.

„Там жил он без забот — и к счастию его,

Не доставало одного;

Давно хотел иметь он сына,

И Небо каждый день с горячностью молил,

Но, старость ли его была тому причина,

Иль злобный волхв ему вредил,

Не знаю… Лишь скажу без всяких рассуждений,

Что пользы не было ни мало от молений.

 

 

25.

„Однажды он сидел, тоскою отягчен,

С супругой в терему высоком,

И оба плакали о жребии жестоком;

Незапно, звучных струн раздался сладкий звон,

Повсюду разнеслось цветов благоуханье,

Раскрылся потолок – и тихо с высоты

Спустилась Женщина небесной красоты,

Лучей в торжественном сиянье.

 

 

26.

„То Лела, мудрая волшебница была.

Прелестный стан скрывал, покров искусно тканной,

На коем радуги играли непрестанно;

Венок из белых роз сиял вокруг чела,

И пояс золотой играл на груди снежной.

Она с улыбкой тихой, нежной,

К моим родителям смущенным подошла,

И сладким голосом рекла:

 

 

27.

„Исполнится твое желанье,

Почтенный, добрый Велесил! —

(Хозяин! извини, я право позабыл

Сказать тебе отца названье.)

Тебе родится сын и храбростью своей

Себя и родину прославит

Престольный град от бед избавит,

И в песнях доживет до самых дальних дней.

 

 

28.

„Но слушай, лишь одно условье!

Пусть вечно до зари с постели он встает,

И не склоняется челом на изголовье,

Покуда солнце не зайдет.„ —

Так молвила она, и вдруг, в одно мгновенье,

Незрима стала для очей,

Отца и мать мою оставя в изумленье,

Что даже не могли сказать спасибо ей.

 

 

29.

„И скоро слов ее узрели исполненье!

Чрез несколько недель явился в свете я.

Как выразишь отца восторг и упоенье?

Он в радости не помнил сам себя,

Стократно изъявлял благодаренье Леле,

Слезами радости лицо мое кропил,

И от моей спокойной колыбели

На полчаса не отходил.

 

 

30.

„Приходский поп назвал меня Ильею,

Крестины правились с великим торжеством;

Вино и мед текли рекою,

И звонкий чаш и кубков гром,

Мешаясь с шумом ликованья,

Три дня не умолкал в высоких теремах.

И словом, до того ни разу в тех странах,

Не видано такого пированья. „—

 

 

31.

Потом рассказывал Герой,

Как всякий день его до света пробуждали;

Как-мыли по утру холодною водой

И по росе кататься заставляли;

Как в десять лет уже он силен был,

И без оружия с волками часто бился;

Как, наконец, родителей лишился —

И над могилой их грустил.

 

 

32.

„И мой настал уж год двадцатый; -„

Рассказ свой витязь продолжал:

„Однажды я сидел в тени горы покатой ….

И думу грустную питал;

Вдруг Лела пред меня предстала

И с милою улыбкою вещала:

„Илья! покинь родимый край;

Спеши сносить труды и славу добывай!

 

 

33.

„Уж тридцать лет, как путь широкой,

Ведущий к Киеву от Муромских полей

Одержан шайкою разбойников жестокой;

Ее начальник Соловей

Единым свистом убивает

Бесстрашнейших богатырей;

Спеши к нему; тебя там слава ожидает,

И от твоей руки погибнет сей злодей! „—

 

 

Загорский.

Славянин, часть 1, 1827