Сусанна

Сусанна.

П о в е с т ь.

(из Нодье)

 

 

Однажды, занимаясь ботаническими наблюдениями, близь не большой деревеньки в окрестностях Лаудона , я встретил на горе женщину лет сорока пяти, которая вообразив вероятно, что я собирал лекарственные правы, казалось, искала случая заговорить со мною. Желая вывести ее из затруднения, я начал разговор сам, и узнал, что нещастная страшилась — лишиться скоро больной дочери своей,— уже покинутой всеми Докторами, что бедная девушка, которую любила она более себя самой, была вся радость ее жизни и подпора приближающейся старости. Тут она со слезами просила меня, посетить страждущую и подать ей помощь. Отговариваться было бы напрасно, да и бесчеловечно, казалось мне, лишить ее — нескольких отрадных минут надежды, сего, может быть, тщетного, но сладкого вознаграждения за многие месяцы страданий и беспокойства. И так я пошел за нею до деревни, где она указала мне свою хижину. Вошед, я увидел дочь ее, лежащую на кровати с двойными занавесами; голова ее покоилась на руке; взоры были дики, щеки пылали, частое, тяжелое дыхание, засушило поблекшие уста. Она, казалась, не старее шестнадцати или семнадцати лет, и хотя черты лица ее, не имели отменной приятности, — но горесть, наложив на них трогательную печать свою, придавала им то особенное выражение глубокой чувствительности, которое привлекает иногда  более самой красоты. — „Сусанна!“ сказала входя мать, „этот Господин искусный Врач, он поможет тебе.“ — Но она отвернулась с горестной улыбкой. „Сусанна» прибавил я, взяв ее руку, „не отчаивайся, будь доверчивее; есть лекарство от всего.» — Несчастная, подняв голову, посмотрела на меня со вниманием. — „Я постараюсь,? продолжал я, „узнать болезнь твою, и может быть, найду средство облегчить ее.» — Она опять улыбнулась и отняла руку с некоторым усилием. Мать вышла, и я остался наедине с нею. Какое-то неизъяснимое смущение овладело мною; большими шагами ходил я по комнате, и тысяча не связных мыслей, противоречивших одна другой, представлялись душе моей. Наконец, сев возле больной, пламенною рукою, взял я опять ее руку; она крепко пожала мою, и тяжелый вздох объяснил мне все ее страдание. Сусанна!„ Вскричал я, „болезнь твоя в сердце, ты любишь!“ — При сих словах, отягченные вежды ее опустились; горестное спокойствие изобразилось во всех чертах; капля слезы блеснула на влажных ресницах, и пальцы скользнув небрежно по темным кудрям, надвинули часть волос на лице. Я обнял ее с скромною горячностию, и прижал к своей груди; дыхание ее касалось уст моих; с трудом вслушивался я в ее речи.—„Не он ли?“ — Спросила она тихим голосом.—„Не он, отвечал я; но может быть он скоро будет. — Она махнула рукою.—„Не увидишь ли ты его завтра? — „Завтра! „ — и дикий смех отчаяния досказал остальное. Сусанна не плакала — все слезы ее скопились в сердце.

Боясь раздражить ее горесть, я замолчал; — но она, с тяжким вздохом, сказала взглянув на меня: „как счастлив ты! Мне кажется, ты плачешь? . . . . Да, ты плачешь“, продолжала она посмотрев еще на меня; „я буду любить тебя, потому что у тебя Ангельская душа. Однако ж… скажи мне не Дворянин ли ты?“— Я молчал ; мне тяжело было признаться в том, под кровлею ни щепы и пред лицом страждущей добродетели. — „Дворянин, и сострадателен; сказала она; нет, это ошибка! Правда — ты еще молод!“ – Объясни мне, Сусанна, хотел сказать я, но остановился; к чему было бы горестное сие объяснение? Оно не могло умножишь участия моего в ее судьбе ; мы и без него понимали друг друга.

Скоро вошла мать, и ждала первых слов моих, как спасительного пророчества. „не была ли она влюблена? Спросил я; — „ах! нет, сударь, к несчастию, никогда; несмотря на нашу бедность, самые богатые женихи деревни, сватались за нее; но она всем отказывала, у нее было только одно желание — идти в монастырь и там погребсти свою молодость. Свет был ей постыл, а жизнь долга и тягостна. . . . . . Ни один мущина еще не удостоился улыбки моей Сусанны; — разве только крестный ее отец, сын Помещика здешнего села; но он двенадцатью годами ее старее. . . . Когда он был на войне, то Сусанна говаривала; если мой Фридрих возвратится : то я подведу ему белого ягненка, которого уберу голубыми и розовыми лентами или гирляндами из цветов, судя по времени года. Фридрих приехал, и она в самом деле вышла к нему на встречу; увидя ее он сошел с лошади, поцеловал в лоб и сказал : смотрите, как хороша моя Сусанна! Я не хочу, чтоб она пасла стадо и загорала от солнца,  – я люблю ее как сестру мою.“— —

На другой день с рассветом пришел я в хижину, Сусанне сделалось еще хуже, но увидя меня, она сказала с веселым видом: ты хорош и добр ; я хочу просить тебя о том, что для меня лучше жизни: уговори матушку дать мне надеть мое белое платье, кисейной чепчик и хрустальный Крест. Сорви для меня в саду василек и лилею на берегу ручья. — Сегодня мое рождение.„ – Я исполнил ее просьбу, мать одела ее, но сходя с постели, она упала в обморок. Скоро ударили в колокол,— Церковь была против дому. „Сусанна!“ сказала мать, „ведь сегодня свадьба твоего Фридриха; если б ты была здорова, то бы танцевала с подругами в большой зале замка.“ – Но ах! Бедная Сусанна, уже не слыхала слов матери! Она уверила нас, что ей лучше и мы вышли посмотреть свадьбы. Невеста, с боязливым вниманием, искала где ступить, чтоб не замарать богатого платья ; все движения ее были выучены; взгляды выражали презрение и гордость; казалось, что в каждом локоне волос ее, в каждой складке пышной одежды, таилось тщеславие. О! сколь низки были в глазах ее простые приготовления сельского праздника! Фридрих шел позади; густые брови его были наморщены; наряд небрежен, поступь тиха и беспорядочна, вид грустен и задумчив. Проходя мимо хижины, он взглянул пасмурно и сурово; отстал на несколько шагов, закусил губу, ощипал букет, который нес в руке; наконец пошел скорее и Церковные двери растворились.

Я стоял один, размышляя о происходящем вокруг меня, вдруг слышу пронзительный крик, бросаюсь туда. . . Мать стояла на коленях, а дочь….. „Правда ли?“…. Посмотри сам, сказала несчастная.

Ах! Сусанна лежала без чувств и жизни, тело ее уже охладело. . . Не веря сам себе, я долго стоял наклонясь, прислушивался к ее дыханию , но она давно уже переспала дышать.

Вот, чему был я свидетелем в окрестностях Лаудона.

 

 

Т.

Славянин, часть 1, 1827