Разные мысли

Разные мысли.

 

 

I.

Мы, новейшие, составив Театр наш из обломков Театра Греческого, основали Трагедию на одной только любви к женщинам: чувство, о котором твердить нет никакой надобности, потому что сама Природа старается питать его в нашем сердце. Сколько предметов благороднейших и полезнейших оставили мы в забвении, жертвуя этому предрассудку?

II.

Безрассуден тот, кто оскорбляет других; но тот, кажется мне, еще глупее, кто сам себе делает неудовольствия.

III.

Цель истинной Философии должна состоять в том, чтобы доставить уму спокойствие, независимое — до возможной степени — от людей и обстоятельств.

IV.

Чрезвычайно приятно исполнять свои обязанности. Как ни велики густые туманы привычки и предрассудков, разум наш омрачающие; как ни бурны страсти: однако справедливость естественная — священный голос Природы — не истребилась еще из сердца человеческого.

VI.

Чтобы прекратить скорее настоящее зло, никогда не должно прибегать к опытам, когда есть средства действительные.

VII.

Человеку свойственно заблуждаться, когда привычка связывает его своими узами, когда железная рука предрассудка, так сказать, налегает на мозг его; но если заблуждения ему свойственны, он получил также и силы, разрывать цепи умственные, и, торжествуя, попирать предрассудки.

VIII.

Умеренные страсти для жизни то-же самое, что парусы для корабля при легком и попутном вепре..

IХ.

Я люблю народ, потому что он, вообще, добродушен и чистосердечен.

Х.

Чтобы успеть в свете, надобно быть несколько дерзким, и эту дерзость нельзя, кажется, назвать пороком. Оtеmрога! о mоres!

XI.

Человек веселый никогда не может быть злым человеком.

XII.

Постоянное стремление к одному предмету исторгает успех из рук упорного счастия.

XIII.

Я никогда не смеялся над бездельниками, но очень часто над теми людьми, которых они обманывали.

XIV.

Гораздо лучше смеяться над людьми, чем сокрушаться о их дурачествах.

XV.

Я не согласен с Гобезием, чтобы человек был зол по природе своей; ибо, с тех пор, как существует вселенная, никто еще не курил фимиамов злу неотрицательно, никто не делал зла для того только, чтобы сделать его. Разбойник спокойно вонзает нож в сердце себе подобному, но в душе своей зла не обожает. Фаларисы, Роберспиеры, Иоанны грозные, поставленные в других временах и в других обстоятельствах, могли бы быть людьми прекрасными и добродетельными. Следственно зародыш зла должно искать не в сердце, или лучше сказать не в свободной воле человека, но в воображении, в страстях, в обстоятельствах. Люди почти никогда не одобряют, внутренно, сделанного ими зла. Однако человек Эгоист. Натуральная или врожденная склонность сия есть тайная пружина всех его действий и чувствований; так, что в выборе между малейшею выгодою собственною и величайшим бедствием другого, он почти всегда предпочтительно избирает, или по крайней мере желает избрать последнее.

XVI.

Я всегда старался поступать таким образом, чтобы не быть после в горестной необходимости раскаиваться в своих поступках: часто успевал, еще чаще ошибался; однако не отставал и не отстаю от этого правила.

XVII.

Человек только на одре смерти бывает истинно чистосердечен.

XVIII.

Я ищу спокойствия, и земной покой для меня не достаточен. Какая-то тайная тоска, неизвестные желания, вечная нравственная деятельность — все это разительно убеждает меня в бессмертии души моей.

XIX.

Если ум превосходный и деятельный не может никогда утолить вполне жажды своего любопытства; если нет таких по большой части нравственных истин, простым человеческим умом постигаемых, в которых бы он не мог усомнишься, чувствуя впрочем их действительность; если — повторяю — нет истин без исключения: то не убеждает ли это, что они во всем блеске своем откроются нам за гробом, в другой лучшей сфере? Это может служить также прекрасным доказательством нашего бессмертия.

ХХ.

Можно ко всему привыкнуть; даже к язвам душевным: haud in expertus lоquor.

XXI.

Писать стихи очень не трудно; но не легко изображать в них именно то, что хочешь сказать и что чувствуешь.

XXII.

Человек есть такое непостоянное существо, что в самом даже счастии он желает перемены своей участи. Levior aurа.

XXIII.

Без сердца чувствительного, Поэт никогда не будет истинным Поэтом.

XXIV.

Часто устa смеются, когда сердце упоено горестию.

XXV.

Благочестие есть неизменный спутник жизни уединенной и созерцательной.

XXVI.

Счастием или несчастием, но я хочу непременно чувствовать свое существование; и жизнь искуственная ужаснее для меня самого бездействия.

XXVII.

Никогда не должно охуждать употребление какой либо вещи единственно по ее злоупопреблению.

XXVIII.

Истинное и самое полезное для человека просвещение состоит в познании людей.

XXIX.

Глупость неразлучна с человеком. Она садится с ним в ладию и скачет с ним на хоне, подобно заботе Горациевой.

XXX.

Богатое воображение предупреждает в пользу ума; но ум не предупреждает в пользу воображения.

XXXI.

В слоге книги можно всегда что-нибудь исправить.

XXXII.

Чувствительность есть необходимое следствие воображения пылкого. Человек чувствительный воображает сильно; и, обратно, человек с пылким воображением непременно чувствителен.

XXXIII.

Люди охотнее забывают самую жестокую обиду, нежели одну невинную, но колкую насмешку.

XXXIV.

Что такое дикий и необразованный наукою Гений? Это корабль без кормчего, лепящий в бурю на всех парусах по морю.

XXXV.

Воздержание гнева есть добродетель спасительная.

XXXVI.

Остерегайтесь подавать советы; потому что, в случае неудачи, вся вина падет на того, кто советовал.

XXXVII.

Воображение — неверный путеводитель.

XXXVIII.

Золото очищается огнем, мудрец испытанием собственных слабостей.

XXXIX.

Когда мысли имеют между собою некоторое сродство, в таком случае одна из них напоминает другую, другая третью, третья четвертую, и так далее: вот прогрессия памяти. Иногда бывает она правильна, иногда нет; иногда быстрее, иногда медленнее, смотря по быстроте или медленности способностей умственных.

ХL.

Четыре вещи необходимы для счастия: спокойная совесть, здоровье, деньги, и . . . . . tantillum ingenii.

ХLI.

Временщики, по большой части, велики и страшны вдали; но вблизи они малы и презрительны.

ХLII.

Бедность, говорят, не порок правда; но часто ведет к пороку.

ХLIII.

Должно, чтобы предмет покорствовал Писателю, а не Писатель предмету.

ХLIV.

Законы имеют великое влияние на нравы.

ХLV.

Мечту прелестную можно уподобишь быстро увядающей розе: когда цвела — украшала долину; но, развернувшись утром, увяла к вечеру.

XLVI.

Мы от самой природы более склонны к забавам, нежели к занятиям важным. ….

ХLVII.

В каждом сочинении должно искать физиогномии. Если ее нет вовсе: по сочинение решительно худо. Уловив же физиогномию, обязанность Критика выставить ее черты правильные, разительные и приятные, и показать сторону слабую.

XLVIII.

О Журналистах я не скажу ни слова: это такой народ, который умеет повертываться на все стороны, особливо туда, куда ветер дует; словом, это живые или ходячие флюгеры.

XLIX.

Глупость Влассия оттеняет ум Аристиона, подобно как мрачные облака придают более яркости лазури небесной; следственно дураки необходимы — для умных: в природе нет ничего бесполезного.

L.

Завидовать — значит, чувствуя собственные недостатки, признавать совершенства тех, которым завидуем.

LI.

Хотя пословица и говорит: ворон ворону глаза не выклюнет; однако Гг. Журналисты очень часто клюются между собою.

LII.

Если человек желает иметь более средств к выполнению своего долга, пусть менее берет он на себя обязанностей.

LIII.

Если бы люди были решительнее, они без сомнения более бы имели успеха в делах своих.

LIV.

Самое ничтожное движение к пороку, впрочем обдуманное, уже мучительно для души прекрасной.

 

 

Олин.

Новости литературы, Книжка 13, 1825г.