Запоздалые путешественники

Запоздалые путешественники.

(Отрывок из рассказов одного путешественника: Соч. Вашингтона Ирвинга.)

 

 

 

Однажды вечером тащилась тяжелая карета, запряженная мулами, по крутой теснине между Аппенинскими горами. Это самая мало-проезжая дорога, на которой редко попадается уединенная деревня, висящая, так сказать, над крутизною утеса, или белые башни Монастыря, выглядывающие из темной сени нагорного леса. По сей-то дороге медленно поднималась карета: почерневшие от времени бронзовые украшение свидетельствовали о прежней ее пышности, но старые рессоры и оси, пронзительным скрыпом своим, предвещали ее близкое разрушение. В карете находился, в полу-военном наряде и собольей шапке, высокой седой мущина, а подле него прелестная девушка, лет осьмнадцати, в Польской национальной одежде. На козлах, вместе с Почталионом, сидел лакей, человек старый, угрюмый, с рубцом по всему лицу и предлинными завитыми усами: вся наружность его выказывала старого воина.

Сей экипаж принадлежал Польскому Графу, потомку знаменитой фамилии, прежде жившей чрезвычайно пышно, но впадшей в бедность от разных бедственных обстоятельств. Граф несколько времени жил в главнейших городах Европы, чтoбы довершить воспитание своей дочери, единственного предмета его попечений и радости. Он познакомил се, с так называемым, большим светом, где отличные таланпы приобрели ей много поклонников, и если б она не была дочь разоренного Польского дворянина, то вероятно многие из Италиянских вельмож почли бы себе за счастие обладать ее сердцем. Вдруг здоровье ее расстроилось; веселость исчезла вместе с розами на щеках и ею овладела какая-то непостижимая задумчивость. Заботливый отец крайне встревожился пагубною переменою в своей дочери. — „Нам должно искать другого климата и жительства!“ сказал он, и через несколько дней ветхая карета потащилась по Аппенинам.

Единственный провожатый их был старый Каспар, который в доме их родился и поседел. Он повсюду сопутствовал своему господину, и неоднократно подле него сражался. Однажды, когда Граф был тяжело ранен, Каспар храбро защищал его, и при сем случае получил в лице жестокий сабельный удар, который придавал чертам его нечто ужасное. Теперь он был его камердинер, повар, казначей: одним словом — все. Единственное существо, которое старик любил с такою же привязанностию, как своего господина, была молодая Графиня: она при глазах его выросла; он водил ее за руку, когда она была еще ребенком, и заботился о ней с отеческою нежностию. Он не редко даже осмеливался откровенно подавать ей советы во всем, что могло служишь ей в пользу, и крайне радовался, видя, что прекрасная барышня обращала на себя всеобщее внимание и удивление.

Вечер быстро приближался; путешественники уже долго ехали между утесистыми ущелиями вдоль берега шумного потока. Повсюду страна пуспынная и дикая. Утёсы часто висели над дорогою; на скате их паслись спада белых коз, и с любопытством, казалось, посматривали на путешественников. Им надлежало проехать еще мили три до ближайшей деревни; но Почталион Пиетро, на последней станции подкрепив себя огромною кружкою вина, сидел на козлах в совершенном бездействии, напевал песни, и несмотря на усильные просьбы Графа, и ругательства старого Каспара, давал полную волю своим мулам, которые едва передвигали ноги.

Густые туманы обложили вершины гор и распространяли холод и сырость. Заботливость Графа о милой дочери наконец взяла верх над обыкновенным его терпением: он высунул голову из карелы, и с сердцем закричал на старого Пиетро: „Пошел! таким образом и далеко за полночь не приедем на станцию.“

— Да вот уж она, сударь! — возразил Почталион.

„Где же?“ — спросил Граф.

— „Там!“ — сказал Пиетро, указывая на полуобвалившееся здание, которое видно было в небольшом расстоянии.

„Неужто станция? Это более походит на развалины, нежели на гостиницу. Я полагал, что мы проведем ночь в деревне.“ .

Тут Пиетро жалостным голосом стал извиняться худою дорогою, крутыми горами и чрезвычайною усталостию мулов, которые никак не дойдут до первого селения. „Впрочем, Ваше Сиятельство — продолжал он — не может желать для себя лучшего места, как сие гостиница: это настоящий замок — настоящий дворец; — и какие люди! — и какой стол! — и какие перины! Ваше Сиятельство будет там жить и спать, как Принц.“

Графа не трудно было уговоришь, ибо он боялся, чтобы сырость ночи не имела вредного влияния на здоровье дочери; и через несколько времени тяжелая карета с пронзительным спудом въехала в огромные ворота гостиницы.

Сие здание некоторым образом действительно соответствовало описанию Почталиона. По обширности своей оно могло быть названо замком или дворцом; но странная Архитектура вселяла ужас с первого взгляда. В прежние времена оно в самом деле служило охотничьим замком одному Италиянскому Принцу, по смерти коего большая часть огромных комнат предана запустению.

Сие унылое здание, казалось, служило теперь жилищем бедному семейству. Люди, которые вышли навстречу путешественникам, имели мрачный вид, и были весьма неопрятно одеты. Но все знали старого Пиетро, и приветствовали его ласковыми словами, когда он, напевая веселые песни, спал въезжать в ворота.

Явилась сама хозяйка, чтобы отвести Графу и дочери его комнаты. Она повела гостей через темную галерею, а потом через длинный ряд больших и высоких комнат. Повсюду видны были следы бедности и неопрятности. На сырых и голых стенах изредка висели огромные картины, покрытые густою пылью.

Путешественники выбрали себе две спальни, которые отделялись только перегородкою. Полуистлевшие кровати едва держались на ногах, и когда поближе рассмотрели прославленные старым Пиeтро перины: то нашлось, что они набиты жесткими комками пеньки. Граф пожимал плечами; но делать было нечего.

Будучи измучены холодом, путешественники поспешили в залу, где в углу, который называла хозяйка камином, разведен был большой огонь из сырых дров, распространявших густые облака дыма. Сия комната соответствовала всему зданию: пол вымощен был каменными плитами, а посредине стоял огромный дубовый стол, неподвижный по своей величине и тяжести.

Одна только одежда хозяйки не согласовалась с наружным видом всеобщей бедности: наряд ее, хотя и весьма неопрятный, состоял из дорогой ткани. Пальцы унизаны были перстнями бриллиантовыми, в ушах сияли богатые серьги, а на шее несколько ниток крупного жемчугу, и на них Распятие, богато осыпанное драгоценными камнями. На лице ее видны были еще следы прежней красоты, но в чертах ее таилось нечто страшное, и внушало молодой Графине непреодолимое отвращение. Она была отменно услужлива и ласкова; но при всем том Граф и дочь его весьма обрадовались, когда она поручила их попечению угрюмой и неопрятной служанки, а сама пошла готовить ужин.

Каспар крайне досадовал на Почталиона, который, или по лености, или с намерением, привез господ его в такую скверную квартиру, и седыми усами поклялся непременно отмстить за то старому плуту, как скоро выберутся из гор. Он беспрестанно бранился с угрюмою служанкою, которая исподлобья подозрительно поглядывала на путешественников.

Граф был человек веселого характера и умел довольствоваться малым. Может быть, несчастия, его постигшие, потушили в нем прежнюю гордость, и научили сносить с терпением, маловажные неудобства, многими людьми его звания почитаемые за великое несчастие. Он подвинул к камину для дочери большие изломанные кресла, другие для себя, схватил огромные щипцы, и хотел сгресть дрова в одну кучу, чтобы они опять загорелись. Но все старание доброго Графа произвели одни только густые облака дыма, и он почти уже стал выходить из терпения. — Отступив на несколько шагов от дымного камина, он взглянул на милую дочь, на мрачные стены неопрятной комнаты, пожал плечами, и снова начал раздувать огонь. Для усталых путешественников ничто не может быть мучительнее худой прислуги в скудной гостинице: Граф несколько времени безмолвно терпел от едкого дыма, чтобы только не беспокоить угрюмой служанки. Наконец принужден был потребовать сухих дров. Служанка пошла, ворча сквозь зубы. Возвратясь в комнату со связкою сухого хворосту, она поскользнулась, ударилась головою о стул, и больно ушибла висок. Несколько минут она лежала без памяти, и кровь ручьями пекла из раны. Пришед в себя, она увидела, что молодая Графиня заботливо рассматривала рану, и перевязала ее своим собственным платком. Сия чувствительность глубоко тронула бедную служанку: она с жаром схватила нежную ручку Графини, прижала ее к устам своим и вскричала: „Святой Франческо да вознаградит Вас, Синьёра!“ —

Прибытие новых путешественников прервало тишину в гостинице. Это была Испанская Принцесса с многочисленною свитою. Весь дом засуетился: хозяйка поспешила навстречу к знаменитым гостям, а бедный Граф и дочь его, и ужин, были на короткое время забыты. Старый Каспар осыпал и гостиницу и Пиетро ужасными ругательствами, от коих Италиянское ухо могло прийти в отчаяние; но хозяйку нельзя было уверить ни под каким видом, чтобы старый господин и молодая госпожа его были знатнее дворян Испанских. Шум, произведенный прибытием путешественников, на минуту привлек, к окну молодую Графиню, которая полюбопытствовала посмотреть на приезжих. Молодой человек вышел из кареты и подал руку Принцессе, низенькой старушке, богато и пышно одетой, и согнутой дугою над высокою тростию. Молодой человек был высок и статен собою. Графиня испугалась, увидев его, хотя и стояла за широким занавесом. Тяжело вздохнув, она поспешно закрыла окно. Что значил сей вздох, не знаю. Может быть, тому причиною была старая тяжелая карета отца, которая слишком невыгодно отличалась от стоявшего подле нее пышного экипажа Принцессы. Как бы то ни было, однако ж молодая Графиня закрыла окно с глубоким вздохом. Она села в креслы; тихий трепет пробежал по нежным членам ее; подпершись локотком, она безмолвно смотрела на пылающий огонь камина.

Графу показалась она бледнее обыкновенного, „Ты верно не здорова, милое дитя?“ спросил он. — „Нет! ничего! любезный папинька!“ — отвечала она, и схватив его руку, взглянула на него с улыбкою; но при сих словах изменница-слеза блеснула на реснице, и она отворотила лицо.

„Ты простудилась у окна, и дорога растрясла тебя,“ — продолжал заботливый отец; — „спокойный сон возвратит тебе силы.“ — Наконец принесли ужин; но лишь только хотели садиться за стол, как вошла хозяйка, и с привычною преданностию начала извиняться в том, что принуждена привести сюда вновь прибывших гостей, по той-де причине, что во всех других комнатах и холодно и сыро, а в одной этой зале находится камин. — Она едва успела кончить свои всепокорнейшие извинения, как уже Принцесса вошла, опираясь на молодого статного человека.

Граф узнал в ней Даму, которую в Риме и Неаполе часто встречал в собраниях. Молодой человек, племянник и единственный наследник Принцессы, превосходными качествами и талантами своими обращал на себя внимание знатнейших Италиянских фамилий, и познакомился с Графом и его дочерью в загородном дворце одного богатого Римского вельможи. Носилась молва, что он недавно обручился с наследницею знаменитого Испанского Гранда.

Сие свидание было весьма приятно, как для Графа, пак и для Принцессы. Первый, неизменный поклонник прекрасного пола, был учтив до излишества; а последняя, слывшая в молодости своей великою красавицею, по сие время страстно любила блистательные собрания. Молодой человек подошел к Графине, пробормотал ей комплимент; но слова его почти замерли на устах от какого-то внутреннего смущения. Она поблагодарила его безмолвным поклоном; потупив глаза, села в свои кресла и неподвижно смотрела на пылающий огонь, между тем, как в нежных чертах ее изображались тысячи различных чувствований.

Старики, будучи заняты взаимными приветствиями и учтивостями, совсем не заметили странного расположения молодых людей. Все согласились в том, чтоб ужинать вместе: и как Принцесса имела с собою повара, то в скором времени был изготовлен порядочный ужин, приправленный редкими винами, ликерами и пирожными. Принцесса отменно любила вкусные блюда: действительно, сия малорослая, живая старушка не охотно отказывалась от радостей жизни: она соединяла в себе страсть к большому свету с примерною набожностию.

Принцесса и Граф за ужином долго разговаривали о блистательных обществах, в коих они встречались, и совсем не заметили, что они только двое оживляли беседу: молодые люди молчали, и казалось, были чем-то расстроены. Прелестная Графиня ничего не кушала, несмотря на убедительные просьбы Испанской Принцессы, отведать того и другого лакомого блюда. Граф в недоумении покачивал головою.

„Она сегодня не здорова,“ — сказал он. —„Представьте себе: в то самое время, когда подъехала ваша карета, она стояла у открытого окна и чуть не упала в обморок.“

Алая краска внезапно выступила на щеках дочери; но в величайшем смущении наклонилась она к тарелке, и густые локоны покрыли лицо ее густою тенью. После стола, все подвинули креслы к большому камину. Пламя и дым прошли, и куча горящих угольев распространяла приятную теплоту. Гитара молодой Графини висела на стене. Увидев, ее, Принцесса спросила: „нельзя ли нам хоть немного потешиться музыкою, прежде, нежели ляжем спать?“ —Граф, гордясь талантом своей дочери, подкрепил сию просьбу. Молодой человек, всегда услужливый, схватил со стены гитару, и подал ее прелестной Польке, но с приметным смущением. Сколько она ни отговаривалась, но должна была на конец согласиться. После короткой прелюдии, она заиграла Польскую песню. Восхищенный отец не мог налюбоваться милою дочерью, под перстами коей оживленные струны издавали то веселые, то унылые звуки. Даже угрюмый Каспар, поджав руки, стоял в комнате, отчасти из любви к отечественной музыке, отчасти потому, что гордился искусством своей прекрасной барышни. И должно отдать ей справедливость: голос ее был столь сладок, игра столь приятна, что верно восхищались бы и опытные знатоки Музыки. Малорослая Принцесса кивала головою в знак одобрения, и обеими руками била такт, хотя часто и не в попад, между тем как племянник ее, сидя в глубокой думе, устремлял неподвижные взоры на огромную почерневшую картину.

„Теперь еще одно одолжение“ — сказал Граф своей дочери, потрепав ее по щеке; — „cпой Принцессе твою любимую Испанскую песню. — Вы не можете себе представить“ — примолвил он — „какие успехи эта шалунья, при всей своей ветренности, сделала в Испанском языке.“ —

Лицо красавицы при сих словах запылало, как пламя; несколько времени она медлила, и что-то невнятно про себя шептала; однако собравшись с духом, побежала по струнам руками. Это был Испанский романс, в котором Поэт воспевал любовь, терзаемую горестию. Она пропела первую строфу с большим чувством: томные и сладостные звуки ее голоса прямо доходили до сердца; но мало по малу слова становились невнятными, в дрожащих устах ее замер голос, и на конец прекрасная певица залилась слезами.

Нежный отец заключил ее в объятия. „Ты не здорова, милое дитя!“ сказал он, — „а я тебя мучу. Поди в свою комнату: да сохранит тебя Всевышний!“ — С потупленными глазами она откланялась и поспешно удалилась.

Граф покачал головою, когда она дверь за собою затворила. „Я не постигаю, что сделалось с моей дочерью, — сказал он; — с некоторого времени она лишилась и здоровья, и прежней веселости. Прежде она расцветала как нежный цветок, который взлелеял я со всею родительскою заботливостью. Ах! поверьте: я испытал много печалей; но эта для меня всех чувствительнее.“

— „Может быть, она влюблена!“ — сказала Принцесса с коварною улыбкою.

„Быть не может!“ — возразил простодушный Граф; — „она ни слова мне о том не говорила.“ —

Видно, добрый отец был небольшой мастер вникать в признаки и мучения любви, которые волнуют девическое сердце.

Племянник Принцессы вдруг вскочил с кресел, и скорыми шагами начал ходить по комнате.

Пришед в свою комнату, молодая Графиня дала свободу стесненным чувствам, и отворила окно, чтоб успокоить взволнованную кровь прохладным дыханием вечера. Может быть, обиженная гордость была причиною ее сильного движения; но такая страсть могла ли быть доступна, ее кроткому нраву?

„Он видел, как я плакала!“ — вздохнула красавица, и внезапная краска обагрянила бледное лицо, и голос замер на устах. — „Увы! что он обо мне подумает?“

При сих словах она закрыла лице обеими руками, и слезы полились ручьями по бледным ланитам. Долго сидела она в глубоком оцепенении, покуда узнала наконец по голосу отца и Каспара в ближней комнате, что общество разошлось для успокоения. Свет, переходивший от одного окна к другому, показывал ей, что Принцессу ведут в ее комнаты, находившиеся в другом флигеле гостиницы, и Графиня довольно явственно узнала молодого путешественника, когда сей проходил мимо одного окна.

Она тяжело вздохнула, и только-что хотела закрыть окно, как вдруг услышала разговор между двумя человеками, которые вышед из за угла, остановились прямо под окном ее комнаты. „Что же будет с бедною молодою дамою?“ — сказал голос, по коему она узнала служанку. — „Вот еще! и она туда же!“ —возразил старый Пиетро. „Да нельзя ли пощадить ее?“ — просила служанка; „она так добра!“ — —„Сospetto, что ты бредишь? — отвечал Петро с сердцем; — неужто хочешь, чтобы мы все погибли из жалости к глупой девчонке?“ — Между тем, разговаривающие так далеко отошли от окна, что изумленная Полька ничего более не могла расслушать.

В сем отрывке таинственной беседы заключалось нечто подозрительное. До ней ли касался сей разговор? и если действительно так, то из какой же опасности хотела освободить ее служанка? — Она несколько раз собиралась постучать в дверь отца; „но может быть я ошиблась?“ — думала она сама в себе; — „может быть, я не поняла их, и разговор касался до кого-нибудь другого?“ — Между тем, как Графиня боролась еще с нерешимостию и страхом, она внезапно вздрогнула, услышав тихий стук за стеною. Подошед со свечею, она увидела маленькую дверь, изнутри запершую задвижкою. Постояв несколько минут в недоумении, она решилась спросить, „кто там?“ и узнала, что это служанка. Когда Графиня отворила дверь, девушка предстала пред нею бледная, смущенная, и едва переводила дух. Она тихо вошла, и приложила руку к устам, в знак осторожности и молчания. „Спасайтесь!“ — сказала она; — „удалитесь сию минуту из гостиницы, или Вы погибли!“

Молодая Графиня, дрожа от испуга, потребовала изъяснения.

„Я не имею времени“ — возразила девушка; „я не смею, — меня будут искать, если здесь пробуду долее. . . . . сию минуту спасайтесь, или Вы погибли.“ —

— А батюшку оставить? —

„Где он?“

— Здесь в комнате подле меня. — „Ну так позовите его, но . . . . Бога ради! . . . не теряйте времени.“

Молодая дама постучала в дверь отца: он еще не спал; она бросилась в комнату его, и в коротких словах рассказала об угрожающей им опасности. Граф и Каспар приступили с допросами к смущенной служанке, и в скором времени уверились в справедливости слов ее я вся гостиница окружена разбойниками; им назначено было прийти в полночь, когда свита Принцессы и все путешественники покоились крепким сном, чтобы тем облегчить себе исполнение гнусного злодейства.

„Но можно запереть гостиницу, и защищаться,“ — сказал Граф.

— Это ни мало не поможет; содержатель гостиницы за одно с разбойниками.

„Да как же нам спастись? — Я прикажу запрягать карету, и мы уедем.“ — Святой Франческо! это также бесполезно!

Увидя, что план их открыт, разбойники взбесятся, и немедленно нападут на вас. Злодеи очень хорошо знают, какая добыча их ожидает, и верно не захотят ее прозевать.

„Каким же способом от них избавиться?“

— Подле гостиницы стоит лошадь одного из разбойников. Возьмите ее — и поезжайте.

„Одна только лошадь? а нас трое!“ сказал Граф.

— „А Принцесса Испанская!“ — воскликнула дочь в испуге; — „как спасти ее из сей очевидной опасности?“ —

Diavolo! какая мне до нее нужда? — Я хочу вас спасти, а вы все дело испортите, и мы все погибнем! Слышите! — продолжала она —меня кличут, — боюсь, чтоб здесь не застали; — еще одно слово: эта дверь ведет к лестнице, лестница ведет прямо на двор; в конце двора — на право, найдете маленькую калитку; из нее выйдете в поле. Там, подле самого забора, увидите лошадь; садитесь и поезжайте как можно тише и осторожнее вдоль по утесу; смело в брод через ручей; — потом увидите дорогу, где три белых крестика прибито к дереву. Тут ступайте во всю прыть, чтобы как можно скорее добраться до первого селения. Не забудьте, что жизнь моя в ваших руках: — не говорите ни слова о том, что вы слышали и видели; притворяйтесь, как будто ничего не знаете про гостиницу!“

Девушка побежала. Между Графом, его дочерью и старым Каспаром произошло короткое, но решительное совещание. Молодая Графиня, казалось, более заботилась о безопасности знатной Испанки, нежели о своей собственной. Бежать для сохранения своей жизни, и предать ее в беспощадные руки злодеев! уже при этой мысли трепет пробежал по всем ее членам. Великодушному Графу также не понравилась такая постыдная ретирада. И мог ли он решишься на то, чтобы оставить толпу беззащитных путешественников на явную гибель?

—„Что же будет с нашею молодою барышнею?— сказал Каспар — когда наделаем тревогу, и приведем в движение всю гостиницу? Мало ли что может с нею случиться во время жаркой свалки!“

Сии слова тронули родительскую нежность Графа; — он взглянул на свое милое, беззащитное дитя, и судорожный трепет объял его при мысли, что она может попасться в руки разбойников. Между тем дочь, казалось, совершенно забыла свое опасное положение. „Принцесса! Принцесса! Принцесса должна быть уведомлена об угрожающей ей опасности. Я готова делить с нею ужасную участь, нас постигшую.“

Наконец Каспар, горя усердием старого верного служителя, решил всеобщее недоумение. Не было времени мешкать. Для молодой Графини опасность была велика по многим отношениям. — „Садитесь вы на лошадь,“ — сказал он Графу; — „возьмите к себе барышню, и поезжайте с Богом! Прибыв в деревню, разбудите поселян, и при шлите нам вспомогательное войско. Я останусь здесь и немедленно разбужу Принцессу и служителей. Я старый воин, и надеюсь, что мы выдержим осаду до тех пор, пока вы пришлете подкрепление.“

Дочь опять начала-было настаивать на том, чтобы остаться у Принцессы. — „Зачем?“ — вскричал старый Каспар сердитым голосом; — „Вы помогать не можете, а только будете мешать. Беспрестанно заботясь о вашем только спасении, мы все неминуемо погибнем.“

Сим побудительным причинам нельзя было противоречить: Граф схватил пистолеты, взял дочь свою под руку, и пошел по лестнице. Красавица медлила, отступила немного и шепнула трепещущим голосом: „у Принцессы молодой человек — ее племянник, — может быть его . . .“ — „Понимаю, сударыня!“ — возразил усатый слуга, значительно кивнув головою; — ,, буду беречь каждый волосок его!“ Графиня закраснелась более, чем когда-либо: она никак не полагала, чтобы старый простой служитель так хорошо вникнул в тайну ее сердца.

„Я не о том говорю,“ сказала она смущенным голосом. Она бы может быть еще что-нибудь примолвила в свое оправдание, но минуты были дороги, и отец увлек ее.

Они пошли через двор к маленькой калитке, где в самом деле стояла лошадь, привязанная к забору. Граф сел, взял к себе дочь, и таким образом они тихо поехали по дороге, которую служанка им назначила. Молодая Графиня еще раз обратила горестный и заботливый взор на мрачное здание. Огни, светившиеся сквозь тусклые спекла, мало по малу исчезали; верный знак, что все в гостинице ложились спать, и она трепетала при мысли, что помощь может быть явится тогда, когда сие спокойствие уже нарушено ужасным нападением разбойников.

Безмолвно и осторожно ехали они вдоль высокого утеса, который набросил на их тропинку свою гигантскую пень. Проехав через ручеек, они увидели то место, где три белых крестика, прибитых к дереву, означали смертоубийство, здесь совершенное. Лишь только достигнув сего подозрительного места, они увидели множество людей, выходящих из мрака скалистого ущелья.

— „Кто там?“ — загремел ужасный голос. Граф пустил свою лошадь, но один из шайки заслонил ему дорогу, и схватил лошадь за повод. Кто опишет ужас Графа и его милой спутницы? Испуганная лошадь поднялась на дыбы, и верно сбросила бы красавицу, если б она не крепко держалась за отца. Граф наклонился вперед, почти приложил пистолет ко лбу злодея, и выстрелил. Разбойник упал за-мертво на землю. Лошадь помчалась: раздалось несколько выстрелов — пули просвистели над головою наших бедных путешественников. Они пустились во весь опор — и наконец благополучно прибыли в селение. Все местечко встревожилось; но страх от разбойников был столь велик, что жители ни за что в свете не соглашались против них выступить. — С некоторого времени многочисленная шайка разбойников появилась в гористых окрестностях. Жители давно подозревали, что гостиница служит им пристанищем, куда заманивают беззащитных путешественников, а потом умерщвляют. Драгоценные вещи неопрятной хозяйки подтверждали сие подозрение. Нередко случалось, что целые семейства пропадали на сей дороге, и жители с начала думали, что они захвачены разбойниками, чтoбы вынудить большие суммы за их выкуп; но после не было о них ни малейшего слуха. Вот известие, сообщенные Графу от жителей селения, когда он стал их уговаривать, чтобы они помогли ему спасти Принцессу и ее свиту от ужасной смерти. Дочь подкрепляла просьбы отца всею силою красноречия, слез и красоты. Каждую минуту умножалась тоска ее, и наконец обратилась в жестокое отчаяние. К счастию, не далеко от этого селения, в постоялом дворе, остановился в эту ночь отряд жандармов. Граф поскакал туда; жандармы вскочили на коней. Толпа молодых поселян к ним присоединилась, и таким образом маленькое войско выступило в поход под предводительством Польского Графа, у которого кровь кипела бранным жаром, как за двадцать лет перед тем. Дочь его была безопасна; и так, ему казалось, постыдно, не разделить с другими опасности. Как описать горесть и заботы молодой красавицы о последствиях опасного предприятия? Вспомогательное войско в самую пору прибыло в гостиницу. Разбойники, увидев, что план их разрушен, напали на путешественников с неистовою яростию. Служители Принцессы, запершись в комнатах, ими занимаемых, из окон и дверей неустрашимо отражали натиск неприятелей. Каспар при сем случае обнаружил — опытность поседелого в боях воина, а племянник Принцессы — блистательную храбрость юного героя. Однако заряды их почти истощились, и трудно было бы им долее держаться, если б живая перестрелка жандармов не возвестила их о желанном прибытии подкрепления.

Завязался упорный бой: осажденные сделали вылазку из гостиницы; а на дворе громил разбойников жаркий огонь жандармов; между тем, как другая их шайка, под защитою утесов и густого леса, бросилась на помощь к своим отчаянным товарищам, и начала рукопашный бой с поселянами и жандармами.

Жалею, что не могу своим читателям сообщить достоверного известия о подробностях сего сражения, ибо рассказы о нем между собою несогласны. Довольно того, что разбойничья шайка рассеяна, многие из них убиты, другие ранены, взяты в плен, и частию казнены смертию, частию же отправлены на галеры, равно как и хозяева гостиницы.

Я собрал все сии известия во время одного путешествия, которое совершил я в той стране вскоре после вышесказанного ужасного события. Дорога вела меня мимо самой гостиницы. Она сломана до основания; оставлен один флигель для постoя жандармскому отряду. Воины показывали мне окончины, двери и деревянные стены, на сквозь пробитые пулями. Множество полуистлевших человеческих остовов висело на ветвях деревьев, окружающих гостиницу. Жандармы мне сказали, что это трупы разбойников и повешенных. Из спутников Принцессы остались на месте, как мне помнится, человека два или при. Но в том числе вероятно не племянник ее? спросят читатели.

Нет! нет! он поспешил, в сопровождении Графа, облегчишь тоску любезной красавицы, известием об истреблении разбойников. Задумавшись, сидела перед окном печальная Графиня, когда быстро и весело вошел в комнату ее родитель в сопровождении статного молодого человека: она ахнула от радости и упала в обморок. К счастию, она опять пришла в себя, (и что еще важнее) вскоре после того вышла за муж за племянника Принцессы: все поехали вместе с нею на Богомолие в Лоретту, где и поныне можно видеть дары Принцессы в церковной сокровищнице.

 

С Нем. В. Тило.

Новости литературы, Книжка 13, 1825г.