Бабушка и внучка

Бабушка и внучка.

Русская народная Идиллия.

 

 

 

„Что ты свет мой грустна? о чем встосковалось сердечко;

Свеся головку на праву сторонку, и ясные очи

В землю потупя, сидишь и бабушке слова не молвишь.

Полно не свадьба-ль тебя застращала? И! друг мой, стыдись,

Что в ней ужасного? Поверь, жених не медведь, не укусит.

Да и к замужству тебя ни мать, ни отец не неволят;

Волей сама ты идешь и собственной доброй охотой.

Дело иное, когда родители силою нудят:

Вот уж несчастье, скажу, и врагу не желала б такого;

Лучше бы в гроб положили, чем на постылого выдать:

В гробе всем мукам конец, а с постылым всю жизнь прогорюешь.

Долго живу я на свете, и много видала примеров:

Палкой отец погрозит, а мать настращает словами;

Дочери нечего делать, поплачет себе, потоскует,

А и пошла под венец; а что же после выходит?

Муж хозяйке злодей, а хозяйка хозяину ворог;

Вечно в ссоре и драке, словно собаки грызутся,

Или муж в кабаке весь день за стаканом проводит,

Песни разгульны поет, а о доме нимало не тужит;

А жена, между тем, то к куме, то к соседке, то к свахе

Бегает, мужа бранит и всякое зло накликает:

Дура не знает того, что ей же делить с ним несчастье.

Дети ль родятся у них? Несчастные брошены вовсе:

Их ненавидит отец за то, что жена родила их;

Мать же не любит за то, что их от мужа имеет.

Так без надзора растут, вырастают, одни лишь дурные

Видя примеры, и после выходят из них негодяи;

Пить и грубить от отца, от матери лень занимают.

Дом в беспорядке! посмотришь: плывет да плывет по маленьку,

Только не в дом, а из дому! оклад выплачивать надо;

Надо платить и долги, и в кабак, и соседу, и куму.

Прежде зажиточны были: коня и коровку имели,

Были и овцы, и козы, и свиньи, и куры, и гуси;

Был на муже кафтан, пестрединная с строчкой рубаха;

Был и жемчуг у жены, и повейник и теплая шуба;

Где теперь все? ни следа не осталось! продано поле,

Продан и дом и домашний весь скот, напоследок и платье!

Смотришь: на старости лет пошли под оконьем с сумою.

Вот каково-то, мой свет, приневоливать девушек замуж.

Но, дружок, не тебе опасаться такова несчастья,

Волей идешь ты за Павла; и часто сама признавалась,

Что не сменяла б его и на Царского сына; а добрый

Павел так любит тебя, что в тебе и души он не слышит.“

Так перед внучкиной свадьбой, бабушка ей толковала,

Лен серебристый прядя. Ленивому только мешает

Дело вести разговор; а досужий и то и другое

Вместе легко исправляет, за тем что труда не боится:

Наша старушка пряла за двух и за трех говорила.

Видя-ж, что спало темненько, и пальцы уставшие худо

Веретеном шевелят, в уголок отставила прялку,

Ближе к невесте подсела и вновь завела разговоры:

„Свет мой, все ты грустна; не запали-ль какие дурные

Мысли в голову? Уж не боишься ль, чтоб Павел отдумал,

И отступясь от тебя, в людском опорочил бы мненьи?…

Он не пленится другой, в этом ты твердо уверься,

Павел не глуп, не захочет менять добра на дурное:

Знает он сам, да и все, что краше тебя в околотке

Девки не сыщешь другой. Богатством боишься отманят?

Нет, не таков твой жених! и сам он имеет достаток,

Да и мыслит умно: „на богатой-де, молвит, жениться,

Значит идти в кабалу — быть в доме слугою, не мужем;

Лучше как оба равны, ни бедны, ни слишком богаты.“

Вот твой Павел каков! чего же тебе опасaться?

Право, напрасно меня не послушалась в прошлые святки,

Ночь бы одну просидеть перед зеркалом в скромной светлице;

Тут бы уверилась ты, что с тем, кто явился, (и верно б

Павел то был) никакая на свете судьба не разлучит.

И не грустила б теперь, а только бы песенки пела,

Я ведь не с ветра мелю, а то, что по опыту знаю.

Слушай, теперь на досуге тебе расскажу подноготно,

Как проворно меня сговорили и выдали за муж:

Я не грустила, как ты; никакое сомнение в мысли

Мне не входило, за тем, что суженый был мне известен.

Видишь, теперь я худа, суха, безобразна, горбата,

Только кости да кожа, и та вся в широких морщинах;

Худо видят глаза, и руки дрожат за работой;

Так уж не спрясть мне, не сшить, как прежде шивала и пряла.

Но ведь не вечно была я такой безобразной старухой;

Было время (оно давным давно пролетело,

Но лишь припомню его, от радости сердце заходит);

Было время, и я слыла молодой и пригожей,

Словно маковый цвет, цвели мои красные щеки,

Имени не было мне другова, как белая лебедь,

Статная пава; и я не знала куда мне деваться.

Наши проворные парни, того одного и смотрели,

Как бы одну залучить и хоть бы полслова шепнуть мне.

Выду-ль к ручью за водой? посмотришь, откуда возмется,

Молодец . . . . следом бежит: „стой красная девица,“ кличет;

„Что ты вышла одна? не лучше-ль вдвоем? не легки ведь

Ведра твои; коромысло натрет лебединую шейку.

Дай-ка я ведры налью и снесу их до самого дома,

Ты же, соловушек мой, идучи распевай себе песни.“

Добрый парень, спасибо! право, одна я умею

Ведра налить и донесть; а с песней вчера я охрипла. —

В лес ли пойду по грибы иль по ягоды? новая встреча! . . .

Парень как с неба спадет: „здорово, моя золотая!

Ты кузовок свой плотненько набила, тебе не дойти с ним

До дому, белые ручки обтянет; позволь подсобить мне.

Кстати, тут близко полянка, свежо там от липок душистых,

Сладко черемуха пахнет и ключ студеный играет;

Ты приустала бродя; отдохни там немножко; ты можешь

Сплесть венок и со мною слова два молвить.“

Добрый парень, спасибо! не трудно донесть мне мой кузов;

В будни не нужен венок, а болтать недосуг мне! —

День ли воскресный придет? в селе молодежь соберется

То под волынку плясать, то резво побегать в горелки; —

Тут-то бывало меня до усталости парни измучат.

Стану в горелки играть? у всех их одна лишь забота;

Как бы меня изловить, иль гоняясь за мною, подале

К роще угнать, как овечку хищные волки от спада;

Я же не промах была и бегать проворно умела,

Так перемучу иного, что сам на себя не походит!

С бедного пот в при ручья и дух переводит насилу;

Или коль бегать не мастер, нарочно пущусь я по кочкам:

Смотришь, запнется, тотчас упадет и охая встанет,

Храмлет тащась, да другие хохочут себе, да смеются. —

Пляска ль начнется? Тут все меня суетятся бывало .

Друг у друга отбить; и тот, кому удавалось

Вечер со мной поплясать, поверишь ли, ходит как пьяной;

С радости, „Маша,“ твердит всем, „со мной плясала весь вечер.“

Вот как, сердечко мое, жила я в бывалые годы!

Между этими парнями много зажиточных было,

Много красивых и умных, и каждый почти меня сватал ;

Батюшка рад был тому, и часто говаривал: „Маша,

Видишь, каких женихов тебе Господь Бог посылает:

Что же ты дурочка медлишь? скорей избери ты любова,

Да веселым пирком и за свадебку.“ — Мне же, сказать откровенно,

Не был из них ни один по сердцу; и батюшке это

Очень странным казалось. „Возможно-ль, чтоб ты, говорил он,

Счастье сама отклоняла? Неужели припала охота

В девках до смерти дожить? Не век молодою ты будешь;

Старую-ж девку, считает всяк хуже старой подметки.“

Так он певал мне, сердясь, и думал меня приневолить.

Я же с мольбой и слезами к его коленам припала;

Он смягчился и мне полную волю оставил.

Но не долго я в девках сидела: еще и полгода

Не протекло, а я уж была за покойником мужем.

Как же это случилось — узнаешь; за тем и беседу

Я с тобой завела; теперь ты внимательней слушай.

Тетка была у меня, старуха лет во сто и слишком,

Дай ей Бог царство небесное, многим она помогала!

Знала науку она, которой немного ученых;

Знала коренья и правы, их тайные чудные силы;

Знала болезни лечить, дать трудным родам облегченье,

Порчу отвесть, и сыскать, разведши бобами, пропажу;

Вот на Святках она говорила мне: Маша, послушай

Добрых советов твоей опытной тетки старухи;

Ты уж девка в поре, за тобой волочатся парни;

Сватал тебя не один, а ты до сих пор одинока.

 

 

Загорский.

Новости литературы: Книжка XII, 1825