Учитель чистописания

Автор: Соколов В.

Учитель чистописания.

Исторический анекдот.

 

Карл Фердинанд д’Артуа (нынешний Король Карл Х) еще в детстве своем был образцом добродушия, которое сделает его незабвенным в памяти соотечественников. Случай, о котором мы намерены рассказать со всею точностию, доказывает, чтó может произвести решительность, и как много обязаны мы тем людям, которые с терпением и постоянством стараются преодолевать в нас детское своенравие, и помогают нам переносишь скуку и трудности воспитания, необходимого для каждого, особливо для тех, коих Провидение назначило быть властителями народов. Карл был резвое и живое дитя. Он уже бегло читал прекрасные повести Перольта, занимательные драмы Беркеня. Он скоро почувствовал охоту учиться писать. Без сомнения, приятно уметь читать, что другие мыслили и говорили; но несравненно приятнее излагать свои мысли на письме, и таким образом заочно беседовать с любезной маминькой, сестрицей, братом или другом; — о! ничто не может сравнишься с этим удовольствием!

Молодой Принц с жаром принялся за письмо, в котором первые уроки преподавал ему почтенный наставник, по имени Рошон. Сей старец соединял с искусством в своем деле трогательное добросердечие и испытанное терпение. Ему и надобно было иметь его: Карл, увлекаемый природною живостью, не всегда был послушен и внимателен к наставлениям своего учителя. То говорил, что он заставляет его слишком долго писать одни и те же буквы и тем наводит ему скуку; то жаловался, что в прописи его бесконечно длинные слова, которые утомляют его руку и производят в нем непреодолимое отвращение. Словом, молодой Принц выдумывал все, чтобы оправдать свое нерадение. Почтенный Рошон был в отчаянии; он не надеялся от своего ученика никаких успехов; терпение его почти совсем истощалось, когда он видел, что Принц нарочно писал криво.

„Принц! Вы пишете слишком высоко!“ —„Вам так кажется, Г. Рошон!“ — и тотчас начинал писать так криво, как бы из четвертого яруса спускался в нижний.

„Принц! Вы пишете слишком низко!“

—„Ваша правда!“ и в ту минуту поднимался опять за облака. Двадцать раз принимался чинить перо, уверяя, что оно никуда не годится. То находил чернила густыми; поминутно зевал, беспрестанно передвигал стул и шаркал ногами. Одно только присутствие Гувернера удерживало его в некотором почтении; иначе он оставил бы свое место, начал играть в мяч, или деревянною саблею рубить серебряного кита, или скакать на деревянном коне.

В один день приметил он, что Рошон был печален; наружность его показывала какое-то беспокойство. Принц, по врожденному своему добродушию, заключил, что его шалости и нерадение причиняли доброму старику печаль, и на сей раз был отменно прилежен. Однако же сколько он ни старался следовать наставлениям своего учителя, но ни ласками, ни прилежанием своим не мог рассеять его мрачной задумчивости.

Когда кончился урок, молодой Принц старался разведать от окружающих его о причине грусти своего учителя. Он узнал от камердинера, что добрый старик, обманутый вероломным другом, имел неосторожность дать за него на свое имя вексель в 1200 ливров, с условием, заплатить сию сумму через месяц. Ему не оставалось другого средства, как продажею за безделку своей мебели выручить недостающую у него сумму 600 ливров. … .

Казалось, что Карл слушал без внимания; но в самом деле положение добродушного, обманутого старика сильно его тронуло. Ему конечно ничего не стоило бы помочь ему, открыв тайну своему Родителю, который с удовольствием делал добро; но Принц решился воспользоваться сим случаем, чтобы преодолеть свою склонность к лени и обрадовать Г. Рошона своими успехами.

На другой день молодой Принц, оставшись наедине с Родителем, искусным образом завел разговор о своих уроках в чистописании. „Если б вы знали, Папинька, как они скучны.“

— „Согласен, милый Карл, что первые уроки в этом искусстве очень неприятны. Но как Принцу необходимо нужно уметь писать; то и надобно вооружиться терпением.“

„О! за этим дело не станет, —— если только вы, Папинька, согласитесь с своей стороны. . .

— „На что, мой сын?“ —

„Давать мне по луидору всякой раз, когда я представлю вам свидетельство учителя чистописания о моих успехах и дозволитe употребить сии деньги, на что мне угодно.“

— „Это условие мне очень нравится. В таком случае я готов опорожнить свой кошелек. “

Договор подписан и утвержден нежным родительским поцелуем. Молодой Принц был вне себя от радости, получив желаемое. Король напрасно старался проникнуть сыновнюю тайну; он уважал ее и не хотел тревожить его вопросами.

При следующем уроке, Карл был так прилежен, внимателен и до того терпелив, что учитель не верил глазам своим: прежний шалун не передвигал уже стула; смирно сидел за столом, и каждую букву со всею точностию списывал с прописи; он ни разу не выходил из линий, и что всего удивительнее, ни однажды не переменял пера. Сие последнее обстоятельство более всего удивило Г. Рошона, так что он беспрестанно восклицал: „хорошо, Принц, очень хорошо!“ — На другой день то же прилежание, то же изумление учителя. — „В самом деле, Вы так переменились, что я не знаю, чему это приписать!“

„И так вы мною довольны, Г. Рошон?“

— „Этого мало; скажите лучше: я восхищен, я вне себя от удивления. Я теперь совершенно счастлив тем, что могу отдать Вам справедливость.“

„Дайте же мне свидетельство, что вы мною были довольны: я должен представить его Папиньке, который думает, что я ленив.“

— „Охотно, Принц, и Вы всегда его получите, если будете также прилежны.“

Счастливый учитель написал свидетельство в самых лесных выражениях, и Карл, представив оное Высокому своему Родителю, получил обещанную награду. О, как дорог для него был первый полученный им луидор! Он заслужил его, и в первый раз мог сказать: это моя собственность. Положа золотую монету в прекрасный кошелек, Карл решился каждый день откладывать в него по луидору. В самом деле, он был пак прилежен и так много успел, что перестал уже писать длинные, ничего незначащие слова, но писал целые выражения, потом маленькие разговоры, прекрасные повести, трогательные или забавные, и урок в чистописании сделался не только приятным, но даже наставительным для молодого воспитанника.

Каждое утро Карл представлял своему Родителю похвальный лист, накануне им полученный, и с каждым днем видел приращение своего сокровища. Король с большим удовольствием исполнял условие; но частые одобрительные свидетельства заставили его думать, что добрый Рошон слишком снисходителен к своему воспитаннику, и для того хотел видеть сам успехи своего сына. Карл с торжественным видом представил Родителю свои тетради, и привел его в изумление быстрыми успехами, оказанными в течении не более трех недель. Король собственными глазами удостоверился, что в похвальных листах его сына ничто не увеличено, и вскоре потом Карл имел уже 25 луидоров. Тайное желание сердца его достигнуто!

Наступал срок векселю Рошона; через три дня надлежало заплатить 1200 ливров. Напрасно почтенный старик просил своего заимодавца отсрочить платеж; он имел дело с скупым, неумолимым ростовщиком. Бедный учитель был в крайнем замешательстве, которого не мог даже скрыть от других. Он в тот же день хотел собрать все свое серебро и променять его на соо ливров, недостающие на уплату векселя. Озабоченный сим делом, он пришел к Принцу позже обыкновенного и извинялся перед ним тем, что одно важное дело удержало его. Печальное лицо старика составляло резкую противоположность с необыкновенно-веселым видом его воспитанника.. . .

„Что с вами сделалось, добрый Рошон? Вы так печальны?“

— „Печален? Ваше Высочество. В жизни не редко случаются маленькие неприятности, огорчения.

„Огорчения! и вы их от меня скрываете. Я вас так люблю!“ — Растроганный старик чуть не открылся Принцу, которому стоило сказать Родителю своему одно слово, чтобы вывесть бедного учителя из замешательства; но скромное достоинство бывает щекотливо. Мысль, воспользоваться влиянием своим на Принца, для испрошения подаяния, оскорбляла благородного Рошона; и чтобы лучше скрыть свою тайну, он переменил разговор: „Ваше Высочество, сегодня не так охотно принимаетесь за урок, как вчера.“

— „В самом деле, Г. Рошон?“

„Вы чем-то заняты, рассеяны.“ —

— „Да, у меня есть кое-что на уме.“ —

„Рука у Вас дрожит и Вы не можете сидеть на одном месте.“

— „Правда, и вы одни тому причиною.“

— „Я? Ваше Высочество! Как это?

— „Да, вы! — Нет, я не могу удержаться!“ —

При сих словах он поспешно встал, и вынув из письменного столика свой кошелек с луидорами, подал его старику, сказав ему: „возьмите это! теперь вы можете уплатить по вашему векселю; — я надеюсь, что вам не нужно будет продавать своей мебели.“

Рошон увидел, что нельзя было уже скрываться. Однако ж он не осмелился принять подарок от своего воспитанника. Тут Принц уведомил его о своем условии с Родителем, и что 25 луидоров получены им за прилежание. Признание сие растрогало старика до слез; он схватил обе руки Принца, прижал их к сердцу и с выражением удивления и живейшей благодарности, сказал: „как, Государь! желая помочь мне в моем расстроенном положении, Вы победили свое упрямство, преодолели скуку и отвращение, неразлучные с первыми уроками в моем искусстве? Теперь я с гордостию могу принять от Вас сей достойный подарок; он возвращает мне мое спокойствие, мое счастие. О, как приятно мне быть Вам обязану! — Эта черта добродушия, силы и постоянства должна быть известна свету; Потомки Ваши должны узнать об ней, — она принадлежит Истории. —— Но кто будет сему удивляться, и можно ли менее ожидать от Потомка Генриха IV?“

 

Перев. В. Соколов.