Анекдоты, мысли и замечания

 

Анекдоты, мысли и замечания.

 

Некто заметил одному известному Генералу, что он несколько щедр на награды для своих подчиненных и слишком усерден в исходатайствовании оных. Он отвечал: „ваше мнение неосновательно государь мой: одна справедливость руководствует мною в ходатайствовании о наградах моим подчиненным; за слуги моих Офицеров поставляют мне в непременную обязанность свидетельствовать пред лицем Государя и Отечества, что они имеют на сие достойное право. При том же, какому начальнику неприятно видеть подчиненных своих награждающимися, ибо, в противном случае, он умалял бы достоинство собственных своих заслуг. Заслуги младших чиновников имеют влияние на заслуги старших, и если подчиненные не достойны наград, то, само собою разумеется, и начальник не заслуживает оных.“

 

Всякая добродетель — прекрасна; но сострадание к несчастным есть душа всех добродетелей.

 

В одной дружеской беседе составили партию для бостона. Один из оной предложил играть без бетов (Новый род бостона, ныне вводимый в употребление). На сие другой отвечал: это невозможно, если мы будем играть с вами!

 

В одном почтенном обществе возник литературный спор. В сие время NN, вышедши из другой комнаты, и не вникнув в содержание разговора, пристал к стороне противников, и, в свою очередь, закричал: „это худо, мерзко, негодно.“ Тогда один из защитников спросил его: знаете ли вы, Милостивый Государь, о чем мы спорим? „Странный вопрос, отвечал NN, вовсе не смешавшись: вы спорите о том, что находите хорошим, а сии господа, (показывая на противников) о том, что им кажется дурным.“ Удовлетворительный ответ, сказал защитник, однако ж мы просим вас объяснить нам, если не определительно, то, по крайней мере, поверхностно предмет нашего спора. NN не умел на сие отвечать. Мы спорим, милостивый Государь, продолжал защитник, о стихах Пушкина: именно о Евгение Онегине: читали ли вы эту поэму? „Хотя не читал, то слышал, возразил NN с странною решительностию; а вы М. М. Гг. вовсе не сведущи в правилах нынешнего света. Не ужели вы не знаете, что порицание принимается ныне за признак особенно просвещенного вкуса, и, по моему мнению, гораздо простительнее похулить хорошее, чем похвалит худое. Если я хулю хорошее, то люди и с достаточными сведениями будут удивляться особенной проницательности моего ума, строгой разборчивости и изящности вкуса; если же буду хвалить худое, то тогда явно обличу свое невежество. Следственно, как же вы хотите, чтобы я руководствовался школьническими правилами, и боялся хулить то, чего и не знаю совершенно.“

 

Госпожа NN, приготовляясь ехать в маскарад, оделась Гречанкою, окутав голову шалью, на подобие Турецкой чалмы. Некоторые заметили ей странность сего наряда, вовсе не соответствующего с Греческим обыкновением. „Извините, Милостивые Государи, возразила Госпожа NN, вы не правы: Пушкин, вероятно, знал, что написал:

С главы ее мертвой сняв черную шаль, следственно Гречанки, вопреки вашему мнению и общему Европейскому обыкновению, носят на голове шали.“

 

Виргилий сказал, что последнее, умирающее в благородной душе чувство есть любовь ко отечеству. Еt qulces moriens reminiscitur Аrgos.

 

„Чем тебе нравится водевиль „Утро журналиста?“ спросил у приятеля своего один молодый любитель театра, при выходе из онаго, после представления сей пиесы. Тем, отвечал первый, что характер Грифьяка точь в точь списан с характера некоторых журналистов.

 

Одна из важнейших и труднейших наук есть та, посредством которой приобретается способность в основательном познании человеческого сердца.

 

Приветствовать желанием счастия выводится с некоторого времени из употребления в свете. Слово счастие сделалось малозначащим, именно потому, что слишком много значит. Обыкновенное выражение желаю счастия можно принять за насмешку: истинный смысл его желаю невозможного.

 

Строгость к самому себе весьма полезна для людей, занимающихся в свете науками и искусствами. Строгость к самому себе есть вернейший признак истинного дарования. Слышите ли вы Гг. самолюбцы, называющие себя многоучеными, не полагающие никого достойнее и благоразумнее себя. Пользуйтесь основательными наставлениями и от тех, которых вы не хотите удостоить и презрением своим. Слышите ли вы Гг. составлятели дельных и не дельных творений! менее утверждайте один за другого, что ваши произведения превосходны, неподражаемы, не подвержены никакой укоризне; что ваши дарования необъятны, что ваш слог совершенен, что ваш вкус изящен. Осторожнее изъясняйтесь учительским тоном, дабы реже принимали его за ученический.

 

Хладнокровие есть не последнее достоинство в военачальнике. Один славный Полководец говаривал: Генерал опытный, но не имеющий достаточной твердости духа, менее успеет, нежели Генерал и не столь искусный, но рассудительный, всегда свободно и с должным благоразумием располагающий собою, могущий хорошими распоряжениями предупредить или отвратить опасность. Безрассудная опрометчивость столь же вредна для военного человека, сколь позорно и пагубно для него слабодушие. Истина неоспоримая. Следующий Анекдот подтвердит справедливость сих слов. Особенное хладнокровие и в самых опасных случаях принадлежало к числу прочих достойных свойств, украшавших воинские доблести Генерала О*. В одну достопамятную войну корпус его был расположен неподалеку оп корпуса Генерала М*, Полководца, известного мужеством и опытностию своею. Надобно заметить, что сей последний имел порядочной величины нос, а Адьютант его, Ротмистр Д*, весьма небольшой. Однажды, когда Генерал О* готовился обедать, докладывают ему, что приехал с каким-то важным известием Адьютант Генерала N*. Ротмистр Д* входит и доносит Генералу О*, что он прислан от Генерала М* с известием, что неприятель на носу. Генерал О*, которому, может быть, не понравилось то, что Адьютант Д* изъяснился хотя техническим, но не весьма приличным выражением, или желая, для ободрения бывших тут Офицеров, подшутит над беспокойством сего последнего, замеченным им из движения — его, с улыбкою отвечал: „надобно знать на каком еще носу: если на таком, каков ваш Г. Адьютант, то, конечно, надобно будет поспешить мне обедом; если же на таком, каков у Генерала М*, в таком случае мы будем еще иметь достаточно времени приготовиться. N.N. проснувшись, спросил у слуги своего, недавно привезенного из деревни: который час? „шестый, сударь!“ отвечал слуга. Давно ли? повторил, вопрос свой N.N. „Уже часа два, сударь!“ Впрочем слуга был некоторым образом прав: стенные часы, находившиеся в другой комнате, после пробития пяти часов на четверти шестого остановились. Бойкий слуга слышал, как било пять часов и, умев различать цифры, не понимал того, что часы могут остановиться; а потому он, не смея солгать против часовой стрелки, которая показывала четверть шестого, не умел иначе отвечать на вопрос своего господина, как по собственному расчету времени.

 

Один писатель, в изданных им своих стихотворениях, в предисловии к оным от имени издателя, который, мимоходом сказать, есть не иной кто, как он же сам сочинитель величает себя первокласным поэтом. Самолюбие, довольно ограниченное! Многие сочтут оное странным и даже безрассудным, но кто не любит похвалить себя, особенно из стихотворцев? Публика же, оценив беспристрастно стихотворения сего господина, относит его в разряд двенадцатикласных, то есть в отношении к пиитическим его достоинствам. Спрашивается: кто из них ошибается в Математическом исчислении?… Но, вероятно, всякой согласится со столь превосходным большинством голосов!..

 

Б.Р.

Альманах «Сириус», 1826г.