Вера (из Ламартина)

Вера.

(из Ламартина).

 

 

Ничтожество, одно, что в жизни постижимо,

Одно, что в будущем для нас неотвратимо —

Зачем исторгнут я из хладных недр твоих?

Каким глубоким сном покоился я в них !

В забвеньи вечном там я спал-бы и поныне,

Не знал-бы горестей и бед в земной пустыне,

Там не был-бы в твою ночь долгую мой сон

Ни пробуждением, ни грезою смущён.

— Но я рожден; и так, родиться было должно.

Почто отвергнуть жизнь мне было не возможно!

Напрасная печаль! я призван в бытие,

Внемлите-ж, небеса, роптание мое!

— Однако, не таю, румяная аврора,

Пространство дивное, открытое для взора,

Рожденье чудное понятьям существа,

Идея первая о власти Божества,

Восторги темные, роскошные Надежды —

В начале бытия обворожают вежды.

Приветствую-ж тебя, златой светильник дня,

К которому судьба забросила меня, —

Свидетель будущий моих благополучий,

О солнце, естeства благотворитель лучший !

Тебя, небесный свод, где скрыт твой зодчий,

Бог!

Мир — колыбель мою и пышный мой чертог!

Тебя, о твердый муж, дарованный мне в братство!

Тебя, о женщина, души моей богатство!

Приветствую вас всех — творения красу!

Все выполняйте долг, я сердце вам несу. . .

— Как светел этот сон! но, ах! он сновиденье;

Очаровал на миг, и кончился в мгновенье.

Скорбь отверзает мне могилы тихой сень:

Приветствую тебя последний, лучший день!

Я жил; я перешел степь жизни опустелой,

Где под пятой моей все вянуло и тлело;

Где упования мой ум всегда влекли,

Маня ко счастию — лжесущему вдали;

Где смерти алчущей явленье роковое

Губило близ меня все сердцу дорогое.

Другой пускай, в тоске бесплодной и сухой,

Дни прошлые зовет из вечности глухой,

Оплакивает срок весны своей приятной

И был-бы рад прожить на свете век двукратный;

Что до меня, пусть рок отдаст на выбор мой

Престолы царские, клик славы вековой,

И мудрость, и красу, и честь, и горы злата,

И гения венец, и юность без заката —

Клянуся смертию, в подобном мире я

Отринул-бы и день продленья бытия.

К чему мне жизнь, где все непрочно и превратно,

Все истощается, проходит невозвратно,

Где тускнет даже ум под ржавчиною лет,

Где дню счастливому дня завтрашнего нет.

— Лишь по страданиям, познав существованье,

Я часто изгонял из сердца упованье!

О, сколько раз мой дух, их тяжестью убит,

Напрасно прибегал к холодности под щит ,

И, суемудрствуя, предполагал ничтожной

Бессилие прикрыть бесчувственностью ложной!

В суровый мрак ее однажды погружён,

Чтобы найти покой, молил забвенья он.

— Обманчивый покой! — он грустен и печален,

Как там, где Рим встает из недр своих развалин,

Где изумляяся, в смешеньи видит взгляд

Гробницы древние, оплотов новых ряд;

Театры гордые, в прах падшие главою,

Почившие на нем иль скрытые правою;

Дворцы богатые, одевшиеся в плющ;

Бессмертной обелиск соседом бедных кущ;

Колонны новых форм и видов чужестранных;

Богов, изверженных из храмов их, попранных; —

Среди могил цветы; на торжищах праву;

Другие алтари — другому Божеству!

И, где лишь изредка живого содроганье

Смущает мертвого могильное молчанье.

Вот, после долгих бурь, покой души таков!

Гоненьями наш ум разруша до основ,

Несчастие его в руины превращает

И безнадежность в них со злобой воцаряет!

Воспоминания, раскаянье, грехи,

Остатки от страстей, как от борьбы стихий,

Угасших чувств хаос в безжизненном волненьи,

Желанья, помыслы в расстроенном бореньи,

Укоры совести, грызущие в пиши —

Хоть в этом был-бы знак скончания души! —

Но и в развалинах, один средь пепелища,

Наш дух безкормный жив — он сам себе есть пища;

Из пепла своего раждается он вновь

И станет пламенеть за рубежом гробов.

— Кто-ж ты, душа? огонь небесного возженья,

Ты с телом не умрешь! не кончены томленья!

Что будет, чудный гость? покинувши меня,

Не воспарить-ли ты ко пламеннику дня?

Быть может, искра ты иль луч его заблудший,

Которому он путь предназначает лучший;

Быть может, отделясь от тела моего,

Ты мыслящий атом, ничтожный без него, —

Ты пыль живущая иль сок растений праха..

Но что? при сих словах трепещешь ты от страха;

Боясь ничтожества и утомясь терпеть,

Увы! страшишься ты и жить и умереть.

— Кем будет решена святая тайна эта?

Напрасно я внимал сказанью мудрых света:

Сомненья тмят и их высокие умы,

Они составлены из праха, как и мы !

Свет древней мудрости собрав в свой ум державной,

Сократ ее решал в своей отчизне славной,

О ней мечтал Платон, — промчались сонмы лет —

Мечтаю ныне я, но все предела нет!

Еще пройдут века, и смертных поколенья

Все будут странствовать во мраке заблужденья;

От взоров истина скрывается в ночи,

Лишь Бог один в Себе связал ее лучи.

— И пак, когда навек смыкаться будут вежды

Их не утешит блеск живительной надежды,

Душа, блуждавшая на свете, как призрак,

Из мрака бытия сойдет в могильный мрак;

И, кончив здесь мой путь, я буду пожран бездной

Со тщетной благостью и с грустью безвозмездной.

Ответствуй мне, злой рок! сам не дал-ли ты прав,

Когда ты не мечта, порочишь твой устав?

Наемник спит в пени, окончив день рабочий

И плату должную он получает к ночи;

А я, твоим ярмом согбен и удручен,

Когда прошел мой день, я — смертью награжден.

……………………………………………………………….

………………………………………………………………

— Но между тем, как я преследуем сомненьем,

Произношу хулы с преступным дерзновеньем,

Вдруг Вера, пробудясь, как мысль пропекших лет,

На будущность мою бросает чудный свет;

У гроба мне она в грудь проливает сладость,

Преклонным дням моим внушает духа младость.

В божественных лучах светильника ея

С заката моего иду к восходу я;

Объемлю в миг один племен людских судьбину,

В грядущем сущего я нахожу причину;

Везде пленяют взор союз и красота;

Надежда, скрыв за мной ничтожества врата,

И новый мир явив душе воспламененной —

Решает смертью мне загадку жизни пленной.

Согретый Верою, близ гроба я спою,

Но помню свет ее на колыбель мою.

Наследство Вечное земли обетованной,

Она дошла до нас из древности туманной.

Ее приемлет ум с младенческой поры,

Как жизнь и солнца блеск-сладчайшие дары;

Как пища для души, ее святая сила

С уст матери нам в грудь от детства нисходила;

Нам в утро наших лет к ней склонность внушена;

В сердца людей уму предшествует она.

Ребенок, из пелен едва освобожденный,

Лепечет сбивчиво символ ее священный,

И чувствует, всходя незримо с каждым днем,

Что с добродетелью растет и Вера в нем.

Ах, если б истина была звездой земною

Не крылась-бы она под мрачной пеленою;

Она-бы с Верою, от самых юных лет,

Лила на разум наш свой благодатный свет;

Как ясные лучи небесного светила,

От детства-бы она к нам в душу нисходила;

Любовь была-бы ей в сердца проводником;

Все озарялось-бы благим ее лучом.

Подобно семени до наступленья лета,

В нас долго-бы она всходила до расцвета,

Ко времени-ж, когда наш бурный век пройдёт,

На ней-бы созревал святой бессмертья плод.

Светило чудное! иных миров лампада,

Рассей пред смертью мрак тускнеющего взгляда!

Из недр Всевышнего отрадный луч сойди!

Звезда спасения возстань в моей груди!

Увы! ты все мое; у входа в тьму могилы

Тьме предали меня все умственные силы;

Рассудок гордый мой в кичении упал

И, вместе с жизнию, у гроба гаснуть стал.

Блесни небесный свет! тяжка моя утрата —

Даруй мне вечный день без облак и заката;

Будь вместо солнца мне, взятого навсегда,

И в небесах сияй, как вечера звезда.

 

 

С. Петербург 1832.