Овидий

Овидий.

 

 

Нахмурился октябрь; природа помертвела;

Свинцом на горизонт ложатся облака;

Рванулся мощный ветр из горняго предела;

Всклубилась, понеслась сердитая река

И берег застонал под бурными валами.

Качаясь, воет бор взлелеянный веками;

И степь безмерная, и ребра диких скал,

Как грозным саваном, оделился туманом;

Окрестность стала океаном —

И человек затрепетал….

 

При грозном говоре разгневанных валов,

При ужасе картины разрушенья

Сидел, исполненный святаго вдохновенья,

Певец, воспитанник богов.

Свистящий ветр взвевал власы его седые,

В лице болезненном являлася тоска.

Он тусклый взор вперил в густые облака —

И тронул струны золотые.

 

«Приспел желанный час — страданиям конец!….

Но, опершись на край могилы,

Еще тебя, о ветр, приветствует певец,

Собрав остаток слабой силы:

Ты разнеси последний ропот струн!

Пускай последний звук души изнеможенной,

До родины моей тобою донесенный,

Ей прогремит грозой укора, как перун!

Еще в младенчестве божественным огнем

Мои все чувства запылали;

Еще в младенчестве со струн катился гром

И струны в длани рокотали;

Но немощным сердцам людей

Был непонятен глас исторженный душою. . . .

Они бессмысленно смеялись надо мною,

Ругались участью моей.

Я пренебрег толпу — и возгнушался ею,

И мыслью возлетел превыше облаков,

И клялся — не вступать в сообщество с землею,

Не знать ее рабов.

Зачем, безумец, я высокие созданья

От суеты людской в груди не затаил!

Я славою своей мир целый озарил;

Но славе нищета досталась в воздаянье….

И тот, чью старость Рим заботливой рукой

Был должен охранять как дар святаго неба, —

Теперь без крова, и без хлеба,

Кончает век злосчастный свой!

Гордись, надменный Рим, враждой своей к Назону!

Ты дал на долю мне изгнанника ярмо, —

Грядущие века вонзят в твою корону

Неблагодарности свинцовое клеймо.

Свершилось все!…. Теперь Назон не променяет

На все сокровища земные нищеты….

Не зная чем прикрыть иссохшей наготы,

Прославленный певец в пустыне издыхает!! —

Великий Рим! насыть чадолюбивый взор,

Укрась чело свое Овидия костями! —

И мир, увидя их, понятными словами

Тебе прошепчет приговор….»

 

Умолк. — И ветер, взвыв голодным волком в поле,

Листы поблекшие с остатком смертных слез

С Дуная к Тибру перенес. —

И уж не пел Овидий боле….

 

 

1828.