Графу А. Н. Мордвинову

Графу А. Н. Мордвинову.

 

 

Какою силою волшебной

В Неаполь я перенесен?

Природой утренней, прелестной,

Италией я окружен:

Он предо мной изобразился

Во всей маститой красоте!

Вот яхонт неба после бури,

Заря в предутренних лучах,

Вот море голубой лазури

И над землей, и в небесах.

Как улыбается природа

И пробужденьем и весной,

Какая легкая свобода

Лететь ветрилу над волной!

Какой разлит эфир отрадный!

Вдали Везувий, легкий дым

Струит под небом голубым,

Развалины чертогов Жанны,

Свидетели минувших лет,

О живописец! — ты поэт!

 

Поэт!— и быстро переносишь

Искусства чародейством ты;

Лишь Воробьевской кистью бросишь

Очарование мечты,

И вот— Венеция пред нами,

Она! с каналами, с дворцами,

С ее гондолами!— она!

Сияньем вечера одета,

Толпой народною полна,

Пестреет шумная Пьяцетта,

И к небу высится челом

Венецианских Дожей дом;

Вот львы… вот купол del Salute,

Над морем храма красота,

И в тихой вечера минуте

Здесь нега, свет и теплота.

 

Я вижу ночь… луны сиянье

Легло на море пеленой,

Опять Неаполь! не мечтанье…

Вдали Везувий предо мной

Поник под тучей, не трепещет

И ветерок в златых зыбях,

И озаренное, не плещет,

Уснуло море в берегах.

 

Чаруй, художник благородный!

Лей в краски свой душевный жар.

Тебе в удел дар превосходный,

Всесильный живописи дар!

Уносит время жизни радость,

Фортуны часто никнет спесь,

В картинах не стареет младость,

Не хмурится веселье здесь,

Младые розы не увянут,

Но прежней прелестью цветут,

На суд потомков лица станут,

И как в делах своих живут.

Восторг пробудит Долгоруков,

Сердца Пожарской привлечет,

Как от бессмертной лиры звуков

Екатерина оживет;

Здесь Александра вновь встречая,

Благословенного почтим,

И лик державный Николая,

Как лик Петра, с любовью зрим.

 

Искусств обширные пределы

И не молчит им похвала!

Изобрази, художник смелый,

Великих лица и дела;

К Владимиру и Ярославу

Сзови на пир богатырей,

Изобрази России славу,

И доблести ее детей.

И тот, заслугами почтенный,

В боярстве Русский гражданин,

Предстанет кистью оживленный,

России ревностнейший сын,

Кто был ходатай за потомство,

Отечеству блюститель благ,

Пред кем бледнело вероломство,

Кто Цицероном был в судах;

Признательность черты покажет

Благотворителя людей,

О нем бытописатель скажет:

«Сиял он выше всех честей!

Сиял рассудком просвещенным,

Душою, жаждущей добра;

Он шел путем непреткновенным,

И поздняя его пора

Спокойствием души светлела,

Благоприветливость в чертах,

И мудрость серебром белела

На шелковистых волосах…

Но что я вижу?— труд свершился!

Его черты, и взоры те!

Как он спокоен!— но коснется

Призыв отечества любви,

Орлом сей старец встрепенется,

Вспылает юный жар в крови.

Вот он!… не Дова ли картина,

Достойная похвал венца? —

Нет!— кисть признательного сына,

Изобразила здесь— отца.

 

 

 

Б. Фёдоров.

19 Июля 1835.

Девятнадцатая часть Литературных Прибавлений

к Русскому Инвалиду, или третья на 1835 год