Соверен

Соверен.

(граф Карл Сноильский)

 

I.

 

Сынишка швеи бедной Мэри,

голодный, испуганный Джон,

однажды средь шумного Сити

дрожащий стоял, оглушен.

 

«Соверен, сэр!» тихо спросил он,

слезами звенел голосок.

«На улицу выгонят маму,

когда не заплатим мы в срок».

 

«Ты, глупый малыш, не умеешь

еще подаянья молить.

Ты просишь соверен — стыдися!

Лишь пенни  — ты должен просить.

 

Вот пенни — разумная жертва,

доступная всем, например;

пожалуй, что даже шесть пенсов,

расщедряся, даст мильонер.

 

Но тотчас же клянчить соверен

ведь значить всю меру забыть.

На эту блестящую штучку,

ты знаешь, что можно купить?

 

Соверен с красивой нарезкой,

а в ней королевы портрет,

ведь это на оперу с Гризи

в партере желанный билет.

 

Ведь это недурненький  ужин,

где тонко так все и легко,

ведь это — объятия Фрины,

иль светлая пена Клико.

 

Соверен? — Вот выдумал тоже!

Домой, попрошайка, иди!

Во всем тебе Лондоне пышном

монеты такой не найти».

 

Но мальчик стоял все упрямо,

с мужеством новым порой

задерживал быстрых прохожих

едва им понятной мольбой.

 

Напрасно! О, Боже мой, Боже!

А мама болеет, умрет!

О, где же лежит  тот соверен?

О, кто ж тот соверен найдет?!

 

В меняльной конторе, мальченок,

увидишь ты вдоволь монет;

там сотни блестящих кружочков,

на всех — высочайший портрет:

 

ни тяжкая скорбь, ни морщины

не тронут тех черт никогда,

надменные пухлые губы

останутся так навсегда.

 

Стемнело, и газ загорелся,

надежды уж нет никакой,

и маленький плачущий мальчик

побрел шаг за шагом домой.

 

Но взор его между камнями

все дико чего то искал;

о, если бы здесь на тротуape

блестящий соверен лежал!

 

 

II.

 

Лет сорок с тех пор промелькнуло

— песчинки в потоке времен, —

как Мэри зарыли в могилу,

остался без матери Джон.

 

От голода и от болезни

бродить уж ей было не в мочь,

да после схватила простуду

в ненастную зимнюю ночь.

 

Соверен помог бы, пожалуй,

случись под рукою он в срок;

так думал, по крайности, Джонни

и крепко сжимал кулачок!

 

Как много с тех пор изменилось

и бурь пронеслось мировых!

Великое, малое в жизни

явилося в формах иных.

 

Одна только вещь неизменно

себе остается верна:

блестящая круглая штучка

в витрине менялы окна.

 

Но нищий мальчишка, сын Мэри

— чем сорок лет прежде был он –

гремит теперь в лондонском Сити,

известный богатый сэр Джон.

 

Печальное детство зарыто

на кладбище для бедняков;

там выплакал — он свои слезы,

стал взрослым, — но черств и суров!

 

«Господь не внимает моленьям,

и некому чуда свершить.

Пусть мать умерла из-за денег, —

деньгам же я буду и мстить».

 

Так выступил в жизнь он, и счастье

ему улыбалось светло,

и с золотом, недругом старым,

схватился он мстительно, зло.

 

Где тысячи гибнут бессильно,

дано одному побеждать;

зачем только этот, так счастлив?

Никто не сумеет сказать.

 

Он был тот избранник. Смиренно

богиня склонилась пред ним,

блестящая мрачная дева

с раскаяньем поздним своим.

 

Но деньги без меры, без счету

не могут его утолить!

Богиня, сгубившая Мэри,

не в силах ничем заплатить.

 

 

III.

 

Неспешно шел с Биржи обратно

он, созданный вновь дворянин;

предметом овации шумной

там был он сегодня один,

 

за то, что жилища рабочим,

столовую и лазарет

построил на целый мильон  он —

за то он теперь баронет.

 

Но сердце полно лишь презреньем,

презреньем к металлу тому, что после столь долгих усилий

стал рабски покорен ему.

 

Хотел бы горшнями рассыпать

он сотни монет золотых

с красивой блестящей нарезкой,

чтоб злобно растаптывать их!

 

Он шел по туманному скверу,

глубоко в мечты погружен.

Так вечером, сорок лет раньше,

бродил здесь в отчаяньи он.

 

Сумел ли теперь он как должно

за матери смерть отомстить?

Нет, ныне познал лишь он ясно

ту скорбь, что ничем не смирить.

 

Напрасна борьба целой жизни —

победа его — лишь обман.

Соверен, что в детстве просил он

ему никогда не был дан.

 

К чему век сокровища миpa?

Какая теперь в них нужда?

Одна лишь, одна лишь монета

ему не далася тогда.

 

Но что это вдруг на тротуаре

рассеянный взгляд увидал?..

Ужели он грезит, что снова

он ищущим мальчик ом стал?

 

То новенький, светлый соверен

блестит при огне фонарей,

и тот же портрет королевы,

что знал он с младенческих дней.

 

Ни тяжкая скорбь, ни морщины

Тронут тех черт никогда,

надменные, пухлые губы

останутся так навсегда.

 

Он поднял монету, но руку

как уголь, ему она жгла;

легка, как призыв наслажденья,

как жизнь или смерть тяжела.

 

Далеко блестящий соверен

швырнул с отвращением он, —

и вдруг зарыдал, как ребенок,

богатый и жалкий  сэр Джон.

 

 

Е. Шершевская.

 

Поэты Швеции. СПб., 1899г.