Братья-журналисты

 

 

Братья-журналисты

 

 

 

Не стая птиц, а как собаки,

Готовые из-за костей

Загрызть и ближних и друзей,

Так алчные вина и драки,

В урочный из недельных дней,

К Булгарину, в числе гостей,

Сбирались разные писаки.

 

Какая смесь лиц и умов,

Способностей и состоянья:

Из немцев, поляков, жидов

Здесь русских критиков собранье.

Здесь цель одна для всех сердец:

Не верить никаким законам.

Меж ними зрится пан-беглец,

Что приставал ко всем знаменам,

Песоцкий, букинист-варяг,

И множество других бродяг —

Язвинский Шпиц, Межсвич грязный,

И Греча сын, и с ленью праздной

Сам Греч, действительный цыган.

 

Шпионство, злость, подрыв, обман —

Вот узы избранных мерзавцев;

Тот их, кто по миру пустил

Двух или трех книгопродавцев;

Кто ближнего из-за чернил —

Перед правительством чернил;

Кому смешна прямая честность,

Кто ум и гений не щадит,

Кого бесчестье веселит,

Как Греча срамная известность.

 

Раскрылись подлые уста…

Речь о писателях заходит…

И на невинных клевета

Из уст в другие переходит.

Но, сплетен истощив запас,

Умолкли все… их занимает

Фадея старого рассказ,

И всё вокруг его внимает.

 

«Нас только двое: Греч и я;

Взросли мы розно; наша дружба,

Как баснь «Крестьянин и змея».

Наскучила нам чести служба.

И согласились меж собой

Мы издавать журнал большой;

В сотрудники себе набрали

Пройдох таких, как мы точь-в-точь;

Свои грехи на них слагали,

А пикнут — отгоняли прочь.

 

Бывало, в ту пору глухую,

Статейку пустим удалую,

Браним иль хвалим под рукой

И вес имеем над толпой.

Кто не робел меня и Греча?!

Сберется ль где-нибудь род веча,

Туда, как братья, и кричим,

Всех громче судим, осуждаем,

На счет хозяев пьем, едим,

Всех, как Иуда, предадим —

И сребреники получаем.

 

И что ж? Попались молодцы!

Мы с Пушкиным не совладали,

Он нас клеймил; как подлецы

С тех пор мы в общем мненьи стала.

И я чуть не попал в острог.

Но вынесть больше Греча мог:

Я бегал под двумя орлами,

Он всё гонялся за чинами.

Я уцелел, он изнемог.

С трудом поддерживая связи

(Хоть и в чинах, а всё из грязи)

И мне во всем быв по плечу,

Он трусил всех, твердя всечасно:

Мне стыдно здесь… в Париж хочу!

Я тут себя ему напрасно

В пример бесстыдства выставлял:

Он в Петербурге всех стыдился

И путешествовать пустился,

Оттоль статейки присылал;

В них русским льстил, других ругал,

Но тем не выиграл у трона…

Лишь за границею стяжал

Он имя русского шпиона.

 

Но наша связь свое взяла.

Вновь с Гречем мы соединились.

Стыдливость глупая прошла,

С ней честь и совесть удалились.

Восстали снова мы! С тех пор

Росла в нас злость на всех известных.

Душа рвалась при виде честных,

Алкала сплетен, лжи и ссор!

Нам тошен был журнал правдивый,

Редактор, критик справедливый,

Поэт, художник и актер,

И в юноше талант счастливый,-

На всех двойней точили нож.

Всех под сюркуп вели. И что ж,

Из всех — лишь одного больного

Нам страшно резать старика:

На Николая Полевого

Не поднимается рука.

Раз, помню, сам в войне жестокой,

В измене трижды уличен

(Как перебежчик двух сторон),

Я с чувством подлости глубокой

Кричал: «Vivat! Ура! Pardon!»

 

 

1843

 

 

Сатира русских поэтов первой половины XIX в.: Антология

М., «Советская Россия», 1984. (Школьная б-ка).