Драгун

Автор: Афанасьев-Чужбинский Александр Степанович

Драгун.

солдатский рассказ.

(Посвящается Е. П. Дмитрию Богдановичу Броневскому).

 

 

Балалайка звучит и под час дребезжит,

Чуть не рвутся от радости струны:

Смотр отбывши, кутят, веселясь на свой лад,

Удалые ребята — драгуны.

Тот с фуражкой в руке, на одном коблуке

Пляшет, теша товарищей взоры,

И, носясь быстро, он вдруг отвесит поклон,

И бренчат его длинные шпоры;

А другой, молодцом, подбочась удальцом,

Заломав на затылок фуражку,

Пролетит на носках с балалайкой в руках,

Расстегнув  лейбик (*) свой на распашку.

А проказник иной, с изогнутой спиной,

В танец лезет как-будто хромая…

Тут-то хохот пойдет, веселится народ,

Крикнув: «вот голова удалая!»

Вдруг, как чудом, хромой, горб расправивши свой,

Приударит в присядку нежданно…

За бока лишь берись, пляшет так что держись,

Словно, братцы, цыган окаянный.

Да и правду сказать: Русь – Россиюшка — мать —

Лишь в тебе только водятся хваты:

На подбор удальцы, на подбор молодцы —

Русской службы лихие солдаты.

Посредине двора все стоят ундера,

(Галуны уж плясать запрещают),

А меж тем такт они, вспомня прежние дни,

Бьют ногой, иль усами моргают. —

 

Одинок в стороне, на склоненном плетне,

На забавы смотря хладнокровно,

Молча, важно сидел, только шпорой звенел,

Взводный вахмистр Данило Безкровной.

Для геройской красы распустил он усы,

Но не мог победить он печали,

На груди ж у него было много всего

И крестов и добытых медалей.

Вот товарищ пришел, речь с Бескровным завел:

«Отчего эта грустная дума?

Ведь не раз генерал нам и спасибо я сказал —

Все кутит, ты ж печален средь шума!»

—«Слишком молод ты, брат, хоть и бравый солдат,

Молвил взводный как мог хладнокровней;

«Ты слывешь удальцом, да ты не был… отцом,

Не рыдал на могиле сыновней.

Было время, и я, молодые друзья,

Веселился, как вы, на свободе…

И подобного мне удальца на коне,

Иль танцора не сыщешь во взводе. —

Что ж теперь из меня?.. Оседлавши коня,

Не взлечу на него, как бывало!

Чистой (**) к празднику жду, на покой побреду… «

—Что же сердце твое встосковало?…

—« Грустно, правду сказать! Коли хочешь присядь, —

Расскажу про свою я кручину;

Только помни о том, между нами о том,

Чтобы не было вовсе помину.

В длинный вечер от нас ты слыхал уж не раз

Про двенадцатый год знаменитый;

Про житье и бытье рассказал я свое

И про крест, под Смоленском добытый.

Но молчал об одном лишь о сыне родном.»

Тут умолк на минуту Безкровный.

«Ты слывешь молодцом, да ты не был… отцом,

Не рыдал на могил сыновней!

Быстро шли мы к Москве. Я не спал ночи две

И на третью досталось в разъезды;

Было страх холодно; в чистом поле темно,

Хоть мерцали блестящие звезды.

Я в гусарах служил, синий ментик носил:

Подо мною не конь — загляденье:

Да и я был не тот, — двадцать третий лишь год

Наступил мне, как раз с Вознесенья.

Едем. С нами корнет. Неприятеля нет;

Осторожность же все наблюдаем,

(Я хоть мало служил, да уж опытен был,

Шаг за шагом по нивам ступаем.

Вдруг на право набат. . Верно враг супостат!

Все мы, вздрогнув, и сон позабыли;

Приказал нам корнет в руку взять пистолет,

Мы направо в галоп своротили.

Что же, брат? Узнаю деревеньку свою,

Всю объятую пламенем сильным;

Так душа и дрожит, слышу сердце молчит

Будто сжатое хладом могильным…

Но недолго… Ручьем зарыдал я потом…

Вдруг велят — скоротить нам поводья…

Я с тревогой в груди уж давно впереди

В ста шагах от его благородья;

Тут сначала села моя хатка была…

Погляжу; вся трещит и пылает:

Я скачу и при мне моей бедной жене

Враг прикладом висок разбивает.

Я, как вихрь, наскакал и врага растоптал…

Сердце мщенья кровавого просит.

А другой злобный враг показался в дверях

И малютку за ножку выносит!…

Сколько в миг этот мук… но из вражеских рук

Отнял я бесталанного сына

И к себе на седло; — и родное село

Скоро скрыла от взоров долина.

Мы спешили уйти, а француз по пути

Рассылал за погонью погони,

Но поймать нелегко: унесли далеко

Нас могучие русские кони.

После тоже два дня не сходил я с коня

И сынок все со мной неразлучен,

Только бедненький он был путем утомлен,

С непривычки походом измучен.

И, бывало, порой, в плащ укутавшись мой

Зальется он горько слезами;

Вечереть лишь начнет — бедный маму зовет,

Но не видеть нам более мамы!

Ох, товарищ, не знать, мук таких не видать

Два раза!… Смерть отраднее злая:

Я хоть бравый солдат, но порой, виноват, —

Я рыдал, словно баба какая.

И друзья для него доставали всего,

И корнет с ним делился, бывало;

Но пошло холодать; где малютку девать?

Горе в душу солдату запало.

Вот мы, праздничным днем, чрез село раз идем,

Видим: едет шестеркой карета;

В ней старушка сидит и на нас все глядит,

Да и просит подъехать корнета.

Я гляжу на нее, сердце бьется мое…

Вдруг корнет и меня подзывает…

Слышу: барыня-та — будь ты в небе свята!

Взять сынка моего обещает;

Молвив: и с давних уж дней я лишилась детей, —

Дай, солдат, мне дитя вместо сына;

Я его, как могу, сохраню, сберегу —«

И в карете мой был сиротина.

Записала она наши с ним имяна;

Помолясь милосердому Богу,

Я расстался с сынком… грустно было потом

Одному выступать мне в дорогу.

Много мчалось годов. Мы уж новых врагов

За Балканом турецким разбили, —

Я ж о сыне своем не слыхал и мельком,

И считал его в тесной могиле.

Раз в кампамент весной за сигнальной трубой

Суечусь и зову к водопою,

Вдруг во двор, брат, ко мне офицер на коне

Прискакал и сдержал предо мною.

Мне как будто испуг. «Ты не можешь ли, друг,

Просьбы выполнить?.. молвил он тихо:

И, как жар, покраснел… на коне же сидел

Ну красавцем — так бойко и лихо.

Вмиг фуражку я снял, да в уме лишь смекал:

Генеральского видно отродья

И сказал: «с дорогой рад исполнить душой

Просьбу вашего я благородья!» —

«Где Безкровный здесь есть?»— «Сам имеет он честь

На лицо разговаривать с вами!»

Офицер в миг с коня и, обнявши меня,

Обливать начал грудь мне слезами.

«Мой отец! Это я!.. твой Андрей, кровь твоя!»

И он стал целовать мои руки…»

 

Тут Безкровный утих, с ресниц же седых

Слезы капали, вестницы муки…

«Так я сына нашел… Бог небесный привел

Мне увидеть его офицером…

Через год же под ним, ездоком удалым,

Заупрямился конь пред баррьером;

Он Андрея взбесил, шпоры в бок тот вонзил,

Конь же навзничь, злодей, протянулся,

Да седлом сына в грудь, — не успел сын вздохнуть,

Как уснул и досель не проснулся…

Я при мертвом уж был, я его хоронил,

Клал в могилу его я сырую;

Слезы градом текли, когда горстку земли

Бросил я на доску гробовую.

И, товарищ, с тех пор помрачился мой взор,

Я меж вами грущу одиноко,

Чистой к празднику жду, на покой побреду,

Я к могиле сыновней далеко».

И печальный старик головою поник,

Но когда он вокруг осмотрелся,

Видит пляски уж нет и у всех грусти след

От рассказа на лицах виднелся.

 

 

(*) Куртка.

(**) Отставки.