Огненный цветок
Автор: Данилевский Григорий Петрович
Огненный цветок.
— „Дурачина ты, прямой простофиля!
Выпросил, простофиля, избу!..
Воротись, поклонися рыбке:
Не хочу быть крестьянкой,
Хочу быть столбовою дворянкой! — “
Рыбак и рыбка. Пушкин.
Похвастал раз Цвиркун, горбатый писарь,
Передо всей глинчанской слободой,
Что не бывал он от рожденья трусом,
И никогда не верил в домовых,
Что ляжет спать он ночью на кладбще;
Пойдет в овес ловить перепелов,
Не побледнев, но крикнув, принесет
Моченых груш из темного чулана,
Под крики сов в Курбатовском-Пруду
Наудит щук, и спросит у кукушки,
Как долго жить ему еще на свете,
И наконец, для подтверждения слов,
Взял и пошел, на удивленье миpa,
Под самого Купала, ровно в полночь,
За папортником, на болото, в лес…
Цвиркун носил со скрипом сапоги,
Свинцовую сережку в левом ухе,
Огромный чуб, у пояса кисет,
Чернильницу, походный нож и трубку;
Носил он перстни, рыжие усы
Щетинистые, точно у кота,
Воротнички у загорелой шеи,
В медоточивых, выспренних устах
Приятный запах сладостных наливок,
И, наконец, оранжевый жилет
И голубой кафтан до самых пяток…
А сколько знал он песен, горемычных,
Веселых, слезных, женских и таких,
Которые поются за бандурой!
А сколько прочитал он разных книжек,
Чума его возьми! да все не наших—
Таких, что сколько в них ты не смотри,
В глазах рябит, как будто смотришь в погреб —
И за бока ни разу ты над ними
Не схватишься, не упадешь со смеху
И от души не скажешь: вот так штука!
Пришел Цвиркун, запрятался в кусты,
И ждет, когда цветок травы заветной
Средь темноты полночной зацветет.
Меж синих туч едва мерцают звезды,
Прохладный воздух пахнет жирухой,
Сухими листьями, корон, грибами,
И ландышем, и липой, и лозой…
Поляны, лес, овраги, сучья, травы,
Все тихо, все объято чутким сном…
Глядит Цвиркун и видит: перед ним,
В махровой зелени зарделась точка,
Острей иглы, светлеет и растет,
Пускает в бок сверкающие нити,
Из нитей вырастают лепестки,
Сплетаются, ложатся тонкой почкой,
А почка распускается коронкой —
И голубой, дымящийся цветок
Из темноты у ног его выходит…
Вот чудеса! подумал храбрый писарь,
И к папортнику руку протянул…
Не тут-то было! он к цветку, а тот
Собакою кудлатой обернулся
И ждет его, оскаля страшный рот.
Глядит Цвиркун, и сам-себе не верит…
Через рогатый пень, по острым сучьям,
Лиловым от сиянья, змей ползет —
Зеленый и с петушьей головой…
На перышке верхом несется ведьма,
В седых усах, с вороньими когтями,
В короткой юбке, с трубкою в зубах
И подпоясанная мокрой пьявкой…
Между дрожащих веток сонных вязов
Бычачий глаз по воздуху летит…
Безрукий мальчик вышел из травы
И машет золотою бородою…
А там в потьмах качается крыло
Летучей мыши, далее шагает
Разбитый чан на журавлиных лапах…
Кругом ползут зеленые жуки,
Треща крылом и поводя рогами
Ветвистыми, как у лесных оленей.
За ними следом мчится и гремит
Овечья голова, в казацкой шапке
И с красными, кровавыми глазами…
И наконец, вверху, над самым лесом,
Крылатые несутся барабаны,
Смычки, бандуры, скрипки, балалайки,
Лягушки, перья, кости и листы,
Оторванные из какой-то книги…
И это все шумит, звенит, стрекочет
И, но кустам карабкаясь, хохочет…
Не поддался проделкам сатаны
Отважный писарь, смелою рукой
Под визг и треск он папортник сорвал
И, положив его в платок, сквозь сети
Препятствий новых бросился домой.
Чуть он вступил в овраг Сосновой Балки,
Откуда ни возьмись ему на встречу
С цыплятами насадка: так в глаза,
Кудахча, и кидается ему!
Цвиркун идет своим путем-дорогой —
И пестрая наседка исчезает!
Идет он дальше: травы и кусты
Становятся водою… Всю поляну
Река, шипя и пенясь, заливает,
Растет, плывет, деревья потопляет
И подступает казаку до плеч…
Но он идет своим путем-дорогой—
И, словно дым, расходится вода.
Вот вышел он из леса на поляну,
И мрак исчез, и заалела степь
Прохладною, душистою зарею…
Дрожащий луч скользнул над бездной трав,
По голубым, чуть-видным паутинкам
Алмазная развесилась роса…
Вдоль по дороге зайцы молодые
На солнце начали порхать, играть,
Шалить, кувыркаться и лапкой мыться.
Над благовонной, черной, рыхлой пашней,
Под кочкой где-то каркнула ворона…
Вдали из-за холма взвился орел,
И в сонном воздухе промчались шумно
Два голубя, поджав худые ножки,
Сверкнув крылом лиловым перед солнцем
И потонув у рощи, за курганом,
В холодной мгле молочных облаков…
Ну! думает Цвиркун, теперь уж мы
Разбогатеем: дом не за горами!
И видит, по дороге догоняет
Его объездчик, красный и губатый,
Тот самый, у которого на днях
Он до того сливянки нализался,
Что начал кукурикать петухом…
— «Те-те! пан писарь! Что так рано встали?
«Наверно от коханки? прямо с Песок?»
— «Куда нам!..» «А в платочке что у вас?»
— «Гостинцы… » — «А!.. Садитесь же со мною,
«Берите возжи, правьте потихоньку,
«А уж гостинцы я вам сберегу.»
Цвиркун садится, плеткою стегает
Каурую кобылку, едет, едет,
О суете житейской рассуждает,
И слышит вдруг, как-будто невдали
Пропяли петухи… Глядит — и что же?..
Все скрылось: откупщик, его платок
И драгоценный огненный цветок!
Он сам сидит на палочке, рысцой
Гарцует с ней глинчанской слободой,
Меж молодиц отважно выступает
И рысака мочалкой погоняет…
Так обманул нечистый казака!
Не перенес казак насмешки черта,
И с горести, как слышно, испился…
Но как-то тем же лесом шел чабан,
Чабан, как все степные овцепасы!
Он шел один с кудлатою собакой
Да с думою немолчною своей;
Шел он в сорочке, вымазанной дегтем,
С кнутом пяти-аршинным на плече,
С герлыгою в руках, в дырявой свитке,
В мохнатых, узких, волчьих шараварах
В плетеной, травяной, зеленой шапке,
В усищах сивых, с бритой головой,
В подкованных, огромных черевиках
На тощих, словно палочки, ногах,
И гнал домой отставшую овцу…
Он наступил на папортник случайно
В тот самый миг, как начал он цвести,
И папортник в башмак к нему свалился.
Оторопел, как от грозы, чабан!
Глядит: вокруг него зажглась дуброва
И лешие выходят из-за-пней…
Он закричал, и ну бежать! Трава,
Деревья, пни и высохшие сучья
Со всех сторон теснятся перед ним,
Когтистые протягивают лапы,
Хотят его схватить, остановить,
Трещать, гремят, бегут за ним в погоню
И все кричит: «отдай, отдай мое!»
Едва дыша, вбежал чабан в слободку
И через тын вскочил в свою избу.
Он затворил засовом дверь, на печку
Полез, и только-что разуться вздумал,
Как на двор пропяли петухи…
У чубана на сердце отлегло
И молча он по хате огляделся.
И что ж? опять невиданное диво!
Под лавкою, в углу, у самой печки,
Земля прозрачна стала, как стекло,
А сквозь кору ее блестит кубышка,
Наполненная чистым серебром…
Гладит чабан, шатается, как сонный,
Не знает, лечь ли спать, поить ли скот
И позабыть ли чудное виденье…
Выходить он, едва дыша, в сарай —
Там то же самое! В углу под сеном,
Земля горит, как ясное стекло,
А сквозь кору ее блестит кубышка,
Наполненная чистым серебром…
Все разгадал испуганный чабан!
Он скинул осторожно черевики,
Достал цветок, зашел подальше в степь,
Разсек себя ладонь, под складку кожи
Засунул папортник и заростил
Его в руке, и тайно с той поры
Стал находить невидимые клады,
И скоро он разбогател без меры,
Женился, начал в волю есть и пить,
И расплылся сороковою бочкой.
Срубил себе чумак алмазный дом,
А для собаки золотую хатку…
Надел рубашку алую, кунтуш,
Широкие, как море, шаравары,
С ременным, в ясных бляхах, кушаком,
Надел он сапоги из желтой кожи,
Надел тулуп на заячьем меху—
И завалился по уши в перины,
И кушать стал вареники, да мед,
Да шулики, да пироги с горохом!..
Вокруг него толпилася семья,
Откормленная на приволье. Пашни
Сторицею ему плодили хлеб…
Он не знавал губительной засухи,
Кузнечиков, коварных овражков
И злобных туч безжалостного града…
Ничто в его двор не пропадало,
И ни один ничтожнейший горшок
В руках его невесток не разбился…
Чего же больше нужно человеку?
Не тут-то было! Загрустил казак… —
«Не надо мне ни сала, ни наливок,
Ни шуликов, ни пирогов с горохом!
Давайте мне от ласточки яиц!»
Так он сказал, и под руки внучаты
Его на воздух вывели из хаты…
Усилен он на бархатном ковре,
Облокотился важно о подушки,
При помощи бесчисленных детей,
Сложил на грудь упитанные руки
И протянул перед собою ноги,
Как два столба дубовых в сапогах,
И тяжело вздохнул, и потянулся,
И до ушей открыл ленивый рот…
Но чуть он взял вареное яичко
Касаточки, которая над ним
Кружилася и жалобно визжала —
Яйцо упало на земь и разбилось..:
За ним упала хата казака,
За хатою амбары и сараи,
И целый двор, луга, поля и лес —
В пустынное болото обратились…
Остался вновь ни с чем старик-чумак
Другие от такого зла да горя
Погибли бы ни за-что, ни про-что,
Все проклинали б, завистью терзались,
Или с мешком пошли бы в Божий мир,
Куда глаза глядят, пошли бы скитаться,
На старости под окнами стучаться,
Бродить, рыдать, по счастьи горевать
И о могиле Бога умолять!
Но не таков был горестный казак!
Он погрустил за салом да за медом,
Подумал: «вот уж важное житье
В перинах да на шелковых подушках!
Подумал, погадал, махнул рукой,
Ударил в полы, подозвал собаку,
Надел опять дегтярный балахон,
Плетеную из трав болотных шапку,
Оборванные волчьи шаравары,
Подбитые гвоздями черевики
И старенькую свитку — взял свой нож,
Пяти-аршинный кнут, кисет и трубку—
И снова в степь пошел чабановать,
Ходить, бродить и на кожухе спать