Отчет в тридцати осьми летнем моем торговом хозяйстве

Автор: Слепушкин Федор Никифорович

Отчет в тридцати осьми летнем моем торговом хозяйстве.

 

 

Сначала был мой капитал,

Лишь только на полпуда груши,

Лоток, безмен себе достал,

Пустился в торг; не бить баклуши;

Сухая грушица в горшок;

Сварил ее, да на лоток,

И с ней по улицам носился;

Да грушу припевать учился;

Счастливый день открыл мне путь,

Корысть прибавила отваги,

Пустился в торг, не как нибудь;

Кипели с грушей две корчаги,

Насыпал мой лоток, в окат,

Пошел я потчивать солдат;

Мое, варенье полюбили,

И земляки живой рукой

Весь мой товарец раскупили!

И так, я с грушей дорогой,

С весны, до осени бурливой,

Похаживал, как конь ретивой,

Ни в чем, усталости не знал,

Похваливал, — да припевал.

 

К зиме взвозилася копейка,

В моем лосинном кошельке;

Да только дума чародейка,

Забыть велела об лотке;

Я спал и видел — снять лавчонку,

Казалось мне, найду в ней клад;

А прибыли, кто здесь не рад?

Любил я Невскую сторонку,

И домик у мосточка там;

Не тратя время по пустому,

В слободке снял, – и по рукам;—

С хозяйкой, да поклон Пахому;

Он был и плотник и столяр,

И за целковичек, да чарку,

Он вce уладил по порядку.

Есть полки: запасай товар;

Запас я ленточки, шнурочки,

И ложки, плошки и горшочки,

Тесемки, разных мелочей,

И огородных овощей,

И разных круп в полу-мешочках,

Горох и солода в кулечках,

Все разместил и обрядил,

В час доброй лавку отворил,

И жду гостей, стал за весками;

Идут ко мне за сухарями,

Кто за капустой, за медком,

А прихотливые старушки,

За кофейком и сахарком,

Бредут купить по пол-осмушки,

На грош цикорию, клейку,

А кто на пятачок — чайку,

Ко мне весь край оборотился,

И за отвагу полюбил,

Я на походец не скупился;

За то сосед мой волком злился,

И зубы на меня точил.

 

Однажды поздними часами,

Собрался я свести ращет,

Каков то лавочной доход?

Смекнул — что чуть концы с концами!

На память груша мне пришла,

И с ней привольное гулянье,

На сердце скука налегла,

И походило на роптанье!

Но горевать я не любил.

Прошло за полночь, — все забыл

Проснулся утренней зарею,

Надежда укрепила грудь;

Подумал: — С помощью святою,

Найду себе счастливой путь!

Меж тем работой призанялся,

Старушкам угодить старался;

И так промаялся я — год,

А не подвинулся вперед;

Тогда уж загрустил душою.

 

Гляжу — вечернею порою,

Идет — лихой сосед к дверям,

С осанкой гордой и спесивой,

Мне молвил: — Рады ли гостям?

Я встретил с ласкою учтивой,

Просил приют мой посетить,

Чем мог, старался угостить;

А он — на все тут любовался,

Казалось, будто удивлялся;

И намекал издалека

Что мне в слободке не ужиться!

Я понял речи земляка,

И думал: худо с волком биться!

Надежней место уступить,

Да дальше лыжи навострить.

 

«Сказал: коль по сердцу владенье,

Сними сосед! — Охотно сдам,

Товар ты примешь по ценам,

Да сотню дашь за заведенье,

Чем посторонних допускать

Сосед заморщился, скривился,

Стал торговаться и пугать;

Как ни  хитрил, как ни ершился,

Хлоп по рукам, перекрестясь,

И дело в ход, и с плеч забота,

Сбивать соседей не охота;

Трудненько денежка далась!

 

Не унывалого десятка,

Бывал я с молоду друзья;

Махнул, как резвая лошадка,

Один в Немецкие края;

Не думайте, не за границы,

Но верст двенадцать от Столицы,

Против Рыбачей слободы,

Где домы — дачами, сады —

Весной и летом зеленели,

А жители в полях кипели

За пашнями, как муравьи!

На трех верстах одно селенье,

Вдоль по крутому бережку;

Близ кирки ветхое строенье,

То лавка, — тлела на боку,

Под дряхлой кровлею дремала,

Меня как будто дожидала.

 

Тогда был Шульцем Климан Штерн,

Он мне сказал: — знай лявка перль!

Избушка худ! — но ты не бойся,

Здесь будет глик! Ты заготовся,

Табак побольше, кофе, лихт,

Продай на деньга, шундих нихт

Живи ты без аренда,- даром,

Расход большой пойдет товарам!

По сердцу пробежал восторг,

Шульц подал руку; знак почтенья,

Благодаря его, как мог,

Я обошел вокруг строенья,

Смекнул, и радуясь душой,

Как на крылах — летел домой!

 

Всю ночь продумал я с подушкой:

Как мне с Немецкою старушкой

Крутую зиму зимовать?

Как привыкать? как поправлять?

К ручью стенами наклонилась,

А крыша вся разрешетилась;

Нет путных окон, ни дверей,

Вздремнул немного,— и скорей,

Достал я бревен, тесу, глины,

Двух плотников и печника,

И три удалые детины

Покрыли крышу, а бока

Скрепили бревнами, как снова,

Строенье справил; — печь готова,

И лавочка вся расцвела!

Везде узорные шпалеры,

Вески как золото! — а меры,

Светлели, будто серебро!

Ряд  ящиков на полке, чайных,

Чай, кофий в баночках стеклянных,

А порторико — на ребро,

Уставлены все для прикрасы;

Жемки, орешки с леденцом,

И баргамотной под свинцом,

На выручке! — А там припасы:

Мука, крупа, горох, пшено,

Селедки, солод, толокно;

У стенки квас шумел в бочонке,

А сахару без фунта пуд,

И то в кусках; что было тут,

Привез на Муромской кляченке!

 

Так в день воскресный, — гулевой

Открыл я лавку; тут мамзели,

Мадамы дюжие, – как рой

Ко мне за лакомством летели,

А там — камрады на отбор,

Шумел меж ними разговор:

Унзер ней кремер — ист ейн прехти хер манн!

Хат филе варе! — унд ист рейх!

Не знал я, что тут говорили,

Меня бранили, иль хвалили?

Но после я уже узнал,

Их похвалу в мою отраду,

Гостей по Русскому обряду,

С приветной лаской угощал.

 

Прошла зима, прошли морозы,

Зазеленела мурава,

И заструилася Нева!

Под парусами перевозы

Летели по крутым валам!

Гляжу: отважная Мадам, —

Как белоснежная лебедка,

Одна чрез быструю плыла;

Между валов ныряла лодка,

И слушаясь ее весла —

Носилась чрез валы седые;

Вилися ленты голубые

Вкруг шапочки ее цветной!—

Отвага в сердце загорелась,

В груди моей вскипела смелость;

Как не знакомиться с Невой!

Достал я лодку, веслы, лейку,

Сшил тонкой парусец — и сам,

Готов услуживать гостям,

Да зашибать себе копейку.

 

Сосед мой близкий Яков Штро,

Радушный Немец, откровенный,

Товарищ в нужде неизменный,

Нередко делал мне добро;

Камрад веселой, умный, зоркой,

Меня он скоро разгадал;

Привычной шуткой, поговоркой —

Намеки добрые давал:

Кого не знать, кого держаться,

И где рублями позаняться;

Был Брейнер, Далингер и Штро,

Штейнмиллер младший, Готлиб Ро;

Их сундуки других полнее!

Давай знакомиться скорее;

У них я начал занимать;

Да все товары закупать;

Завел я круглую уплату,

У Карла взял, платил Филату,

Филатовы — носил Фоме,

А Фомины пошли к Андрею,

Андреевы — неслись к Матвею,

А Карлов срок держал в уме.

Уже камрады догадались,

Как я работал их займом;

Зайдя в прогулку, вечерком,

Разговорясь со мной, смеялись!

Но верность я любил хранить,

На срок занять, и в срок платить,

За то и не было отказа;

Укором не кололи глаза.

 

И в год мне восемь сот рублей

Послал Создатель за работу;

А рубль откроет сто мыслей,

Придаст и смелость и охоту;

Тут с родины моя жена, —

Ко мне на радость прикатила,

Душой усердствуя, она

Со мной всегда, труды делила,

Тогда я сшил ей сарафан,

Да ситцевой шугай с фалборкой,

Себе из спорочков кафтан,

И шляпу новую с бархоткой,

Всем любовались, как находкой.

Второй счастливо прожил год,

И мой удвоился доход;

Поладил с языком Немецким,

Тут за товаром рыбаки,

Ко мне летят из за реки,

За то и прозван я Зарецким,

Так прокатило восемь лет,

Спокойной жизни меж камрадов,

Любил я их, как будто братов,

Но прочного на свете нет:

Глядишь . . . . все время изменяет!

Одно цветет, — то исчезает!

Мои камрады — добряки

Кто одряхлел, кто в вечность скрылся!

Остались внуки и сынки,

Но весь порядок изменился!

Любили хвастать, поболтать,

Все молодежь, — заботы мало,

А слово честное держать,

Тогда на мысль не припадало;

Пошел грустя я к рыбакам,

Искать приюта за рекою,

А к Немцам охладел душою!—

Еще спасибо старикам, —

Что награжден был аттестатом, —

Почтенье отдал всем камрадам,

И чрез хрустальной мост Невы,

Трескучей и крутой зимою —

Перебирался я с семьею;

В ту пору, как из под Москвы,—

Врагов, — штыки, морозы гнали,

Картечи, сабли, — Козаки —

Гостей нежданых провожали!

 

Я перешел из за реки;

Все жители, как бы родные,

И старые и молодые

В селе обрадовались мне,

И я на Русской стороне!

Но снова принужден учиться,

И азбучный твердит урок;

Уметь с кем нужно подружиться,

Дела свои устроить в прок.

Здесь сплошь все люди по заводам;

Чернорабочих, судовых,

Припасов тьма идет для них;

Старанье — путь найдет к доходам,

Держи весы в руках верней,

Товары продавай сходней,

Будь честен, не дружись с обманом,

И заживешь в селеньи – паном!

 

Все учредил я…. вдруг с грозой

Нависла туча надо мной,

И надолго пошли туманы!

На век простился я с женой;

Товары нанесли изъяны!

Как ключ на дно, мои долги!

Я видел — гибло все именье!

Мои сидельцы — как враги,

Грубили мне — забыв почтенье;

И на беду от злых людей —

Худые слухи разносились;

Тут — к умноженью черных дней —

Мне отпуски остановились,

И душу придавил свинец!

А друга не было со мною,

Надеждой был лишь мой Творец!

К Нему я прибегал с мольбою;

В бедах моих Он помогал,

И тучи грозные отгнал;

К Нему я припадал сироткой;

Господь невидимо хранил!

 

Явился друг с душою кроткой,

Меня он сердцем полюбил,

И Благодетель без упрека,

Не назначая платы срока,

Товар мне сходно отпускал,

Росписка на прием простая,

Что я за свято почитая,

Ему ни в чем не изменял;

То был мой Терликов почтенный!

Вторый по нем — как кровный брат

Федуркин — слову неизменный,

И в дружбе будто — адамант! —

 

Еще Господь явил щедроту:

Он дал мне к пенью дар простой,

И пел я сельскую работу,

И радость жизни полевой,

И люди добрые хвалили,

Простые песни полюбили,

Пошла по свету песнь моя —

И много пользы, видел я!…

 

Простите, я, заговорился,

С рассказом далеко ушел,

Я мало повдовел, женился,

Мать к восмерым детям привел;

Она потерю заменила,

Сирот моих добру учила;

И озаботясь вместе с ней,—

Пяточик выдал дочерей,

Да старшего женили сына;

Осталась в доме половина,

На все потребен свой расход.

Мне песни новый путь открыли,

Торговле дали вольный ход;

Стихи меня озолотили! (1)

Тогда придумал снять завод,

С одним шатром, с двумя печами,

Пошел возиться с кирпичами;

Старье долой, вновь разводил,

Сбивал бугры и лес рубил,

Разделал рупасы,— и валки,

Раздвинул очести с водой;

Засыпал ямы, буераки,

И для укладки дровяной,

Уладил пристань, — строил хаты;

На горочке себе приют,

Как домик сельский, небогатый;

Развел и огородик тут;

Шатер навесами покрылся;

Там баня, погребок со льдом,

Со всех сторон огородился —

На славу ивовым плетнем.

 

Пришла пора, ко мне артели,

Кирпичедельцев, сушников,

Как вереницы налетели,

Условились; — зачин готов;

На гумнах дружно закипели,

Работы в мастерских руках,

Кирпич рядами; — и в печах

Пары из дымников всклубились,

И на успешные труды —

Смотря, насмешники дивились;

Уж новой выделки ряды

В судах, как маков цвет, краснели;

По ветру к устью прилетели —

Суда, и с нашим кирпичом!

Смотрела ненависть сычом,

Приветствуя насмешкой злою;

А к нам, как тут, купец на борт;

Мы доброй продали ценою,

Пошел и наш кирпичик в ход!

Глядь, — продали еще к строенью;

 

На честь и прибыль ведению,

Узнал нас Питер и Кронштат;

И сколько в десять лет, — палат

Настроили в Столице славной!

Везде расчет вели исправной,

Во лжи никто не укорил; —

Кому чем должен,- заплатил;

Живу с спокойною душою,

Доволен я моей судьбою;

Мне сердца — зависть не гнетет, —

И тем — мой кончится отчет.

 

 

(1) Сочинитель удостоился получить за стихи свои от Всемилостивейших щедрот  ГОСУДАРЯ ИМПЕРАТОРА кафтан с золотыми галунами, золотую медаль с изображением Его Величества для ношения на Александровской ленте, и золотую медаль от Императорской Российской Академии.