Собрание стихотворений Нового поэта (ДВА СЛОВА ОТ АВТОРА)

Автор: Панаев Иван Иванович

ДВА СЛОВА ОТ АВТОРА.

 

 

Страсть к стихотворству развилась во мне с ранних лет я начал писать стихи на двенадцатом году. До тридцати-пяти лет я воображал себя поэтом и стихи свои считал делом серьёзным. Я написал по крайней мере до сорока тетрадей стихов, довольно складных и гладких, от которых мой учитель словесности был в восторге. Он говорил: «Это такие цветки в вертограде нашей словесности, мимо которых нельзя пройти не полюбовавшись.»

Поощряемый лестным отзывом учителя, я предался стихотворству еще с большим рвением. Стих мой, по мере упражнения, принимал ту гибкость и звучность, ту внешнюю обработку и лоск, которые еще несколько лет назад тому смешивались с поэзией.

Я воспевал сначала разгул юности, вакхические сходки, херес бархатный и чудно-маслянистый и

…. напиток свой, народной —

Простое, пенное, чистейшее, без трав.

потом различных чудных и азиятских дев, пропитанных мускусом, с косами, которые бились до пят воронёными каскадами. Все это озадачило не только моего учителя словесности, но даже и многих весьма почтенных литераторов, из коих один превозгласил меня по преимуществу поэтом мысли. Я наделал шуму. Стихи мои с мускусами и каскадами вся читающая публика выучивала наизусть.

Я сделался горд и начал замышлять колоссальные драматические фантазии, чтобы окончательно убить всю предшествующую литературу…. Сочинив несколько таких фантазий, листов в десять печатных каждую, я стал читать их моим друзьям и знакомым. Друзья и знакомые уверили, что я пошел далее Пушкина. Сам я для себя уже давно, впрочем, решил это.

Время между тем шло. Мои вакхические песни с хересом и пенным вином и мои чудные девы были забыты. Скоро забыли и мои драматические, колоссальные фантазии.

Это меня сильно смутило…. Я не знал, что делать и в смущении то принимался снова писать мелкие стихи, в том туманном и неопределенном роде, который был у нас в сильном ходу в одно время, то подражал Гейне, то усиливался воскрешать греческий и римский миры в драмах, поэмах и антологических пьесах. Все это однако мало удавалось мне. На меня почти уже не обращали внимания.

Я ожесточился и стал горько жаловаться на публику, говоря, что она не понимает поэзии и что для нее не стоит писать. В припадках оскорбленного авторского самолюбия я клеймил даже ХIХ век обидными прозвищами — анти-поэтического, сухого, положительного, меркантильного, и прочее. Когда раны, нанесенные моему самолюбию, стали мало по малу затягиваться и заживать, я призадумался, углубился в самого себя и перечел все мною написанное…. Результатом этого было то, что я начал впервые сомневаться в своем поэтическом призвании. Это сомнение мучило меня , и для развлечения себя, я принялся внимательно читать и изучать истинных поэтов.

Тогда-то, увы! я понял вполне, что непрочность моих успехов и наконец равнодушие к моим последним произведениям-заключаются во мне самом; что публику и век обвинять в этом равнодушии не за что; что я никогда не имел искры поэтического таланта, а только писал более или менее звучные, гладкие и громкие стихи; что одна внешняя, даже щегольская форма в художественных произведениях, без внутреннего содержания, — ровно ничего не значит; что внутреннее содержание дается убеждением и мыслию, которых у меня не было; что громкий стих не согретый изнутри, не звучащий убеждением, не проникнутый мыслию, не освещенный вдохновением поражает только ухо, а не душу.

Сознав все это, я вдруг почувствовал озлобление к своим творениям и начал писать на них пародии. Вот как объясняется появление Нового Поэта.

Эти пародии, печатавшиеся в периодических  изданиях, были принимаемы впрочем некоторыми за серьезные произведения. На одну из таких пародий, начинающуюся стихом:

Густолиственных кленов аллея….

и прочее.

написана даже в Москве г. Дмитриевым прекрасная музыка….

Теперь Новый Поэт собрал все свои пародии, разбросанные по разным изданиям в одну книжку, единственно для того, чтобы еще более подтвердить мысль, которую он преследует в продолжение нескольких лет, что можно не имея ни малейшего поэтического таланта писать гладкие, звучные и громкие стихи и что такие стихи есть труд чисто-механический, очень легкий в настоящее время….

Сколько у нас еще до сих пор людей, пишущих стихи и воображающих себя поэтами!… Кто знает? может быть, предлагаемая книжка подействует хотя на одного из таковых благотворно, и заставит его сознаться внутренно, что и его стихи — не поэзия и что вообще составление стихов без поэзии самое пустое и бесполезное препровождение времени, которым каждый благомыслящий человек обязан дорожить… Если такая надежда осуществится, хоть на одном стихотворце, книжка издана не даром и Новый Поэт достиг своей цели.

 

 

15 февраля, 1855.