ИДИЛЛИЯ XIII. Дафнис и Милон

ИДИЛЛИЯ XIII.

Дафнис и Милон.

 

 

Милон.

О Дафнис! от чего задумчив ты, уныл?

Так молчалив, всегда с поникшей головою?

Ты спал совсем не тот: ты прежде весел был,

И сердца своего от друга не таил.

Бывало — помнишь ли? — как летнею порою,

Пригнав стада домой, все выдем на лужок;

Там пестрою толпой, в веселом хороводе,

Под громкую свирель, довольны, на свободе,

Мы пляшем? Жизнь текла, как светлый ручеёк;

И ты всегда был наших игр душою,

Ты радость приносил с собою:

Бывало без тебя пастушки не поют;

А ныне?

 

Дафнис.

Времена минувши не придут:

Прошедшее — прошло, его уж не воротить,

Так что ж о нем и говорить.

 

Милон.

А ныне ты ни в чем отрады не находишь;

Ничто тебя, ничто не может веселить;

Ты все почти один; не хочешь и со мною

Своей печали разделить.

Ах, Дафнис! Бог с тобою!…

Будь холоден ко мне, я буду все таким,

Каким ты знал меня в младенческие лета.

И можно ль быть, скажи, иным?

Как святость преступить сердечного обета?

Как дружбе изменить, которой красен мир?

 

Дафнис.

Я верю; так, Милон, покинуты судьбою,

Не разлучались мы с младенчества с тобою;

Ты также был убог и сир;

Нас бедность сделала друзьями.

Но где вы, где вы, дни беспечности златой?

Куда сокрылся ты, души моей покой?….

Тогда я незнаком был с этими слезами,

И в дружбе лишь одной все счастье полагал;

Ах! и Милон тогда меня не упрекал!

 

Милон.

Я и теперь, мой друг, тебя не упрекаю,

Я и теперь тебя по прежнему люблю;

Лишь горести твоей причину знать желаю;

Не знав ее, я сам не менее терплю,

 

Дафнис.

Я оскорбил тебя? Прости! клянусь, невольно.

Вот помутила как печаль рассудок мой!

Но я, таив ее, щадил себя довольно:

Откроем все, сколь сердцу то ни больно.

Послушай: помнишь ли, как прошлою весной

Я был, Милон, с тобой

На празднике богини Флоры

В соседственном селе? Ах! там-то в первой раз

Увидел Хлою я! Несчастный день и час!…

Какая красота! Блеск утренней Авроры,

Когда им озарен безоблачный восток,

Ничто пред розами ее лилейных щёк;

Лазурь небесная — пред светлыми очами;

Колосьев цвет — перед кудрями!

Я увидал ее, и — друг мой — полюбил!….

Мы скоро с Хлоею сменялися сердцами…..

Но, кто не знал любви, тот не поверит мне:

И в сладком тихом сне,

И в говоре листов, и в шепоте Зефира,

И в лоне чистых вод, и в песнях соловья,

Казалось, вижу, слышу я

Лишь Хлою милую, дочь бедного Титира!…

Милон! я жребий мой тогда благословлял:

Она меня любила!

В любви моей свой рай, казалось, находила.

Бывал ли грустен я и слезы проливал —

Пастушка их своей рукою оттирала,

Сама грустила, тосковала;

В минуты ж радости была мила как день,

Резва и весела: чего не вымышляла;

То, уклонившися под яворову тень,

Кудрями Дафниса играла;

То розовым венком счастливого венчала,

Или с младенческой шутила простотой;

То, взявшись за руку со мной,

За пестрой бабочкой, за резвою овечкой

Летела, как Зефир крылатой, по лугам,

По рощам, по горам.

На берегу зеленом речки,

Усталые, мы с ней садились отдыхать,

И освежалися студеною водою.

Сюда ж, уединясь вечернею порою,

Любили мы мечтать

О будущем блаженстве нашем.

Любовь, свет месяца, дробящийся в волнах,

Свирели отзывы в лесу и берегах —

Все услаждало дух; земля казалась краше,

Пустыня райскою страной была для нас!

И я, восторгом упоенный,

Поверь, в часы сии, не раз

Воображал себя на небо восхищенным!

Ах! Дафнис слишком счастлив был!

Так счастлив, что тогда уже и позабыл,

Что счастие не вечно,

Что время радостей сердечных быстротечно!

Явился Полифон —

И клятвы Хлоины, как ветер, улетели,

И вздохом Дафниcа внимать не захотели,

И Дафниса слезам смеялись! О Милон!

Как после этого, скажи мне, веселишься?

 

Милон.

Да, правду говорят, что счастье редко длится:

Появится, блеснет и, как мечта, пройдет;

А горе…. ах! оно чуть, чуть от нас бредет!

Но Хлоя от чего так вдруг переменилась?

За что на Дафниcа пастушка рассердилась?

 

Дафнис.

Не знаю; может, я измену заслужил,

Лишь тем, что так ее любил!

 

Милон.

Неслыханный пример лукавства между нами!

Клянусь самими небесами,

Она не стоит этих слез,

Которых столько ты на жертву ей принес!

Ее презреть, покинуть должно!

 

Дафнис.

Но ах, легко ли то!

 

Милон.

Тебе легко, возможно:

Не пыль нас научил без лишнего труда,

Возделывать поля и сберегать стада —

Владеть свирелью семигласной?

Не ты ли, словом, нам уставы жизни дал

Общественной, согласной?(2)

Вот утешение в твоей судьбе несчастной;

И ты давно его снискал а

В признательности всех селян единодушной.

Забудь, прошу тебя, изменницу, забудь,

И дружбы голосу послушной,

По прежнему всех нас душой, отрадой будь! —

Тут Дафнис на его в слезах склонился грудь;

Спокойствие в душе несчастного блеснуло,

И сердце бедное, казалось, отдохнуло.