Усладовы гусли

Усладовы гусли
Баллада

 

Младой певец, Услад, цветущий красотою,
На бег Днепра глядел
И по струнам гуслей порхал своей рукою;
Любовь и славу пел.

Усталый селянин, ходивший за сохою,
Волов остановлял,
Весёлый пастырь стад с пастушкой молодою
Задумавшись внимал.

Стада траву щипать в лугах позабывали,
Дивясь его гуслям;
Доселе резвые, теперь они стояли
Смиренно по лугам.

Пел нежный юноша: «О вы, которым поле
В удел дано судьбой!
О! как вы счастливы в своей безвестной доле,
В невинности святой!

Подруги ваших дней не блещут жемчугами;
Но хуже ли других?
Они пленяют вас природными красами
И без парчей златых!

О как прелестны их цветочные наряды,
Когда в простых венках
Идут, потупя взор, на шумный праздник Лады,
Плясать и петь в лесах!

Как роза, их уста, лицо алей денницы!
Их грудь бела, как снег!
Как мягкий, тёмный шёлк их тонкие ресницы
Пленяют сердце всех!

И кудри падают волнами к ним на плечи;
О как их нежен взор!
О как их сладостны приветливые речи –
Сердечный разговор!»

Невольно грудь певца восторгом колебалась,
Когда любовь он пел!
Пастушка пастуху нежнее улыбалась,
Пастух горел и млел!

Но вот другая песнь! Красавец вдохновенный
Поёт богатырей,
И Двор Владимиров, и ужасы военны,
И стук и треск мечей:

«О, славен Русский Князь! живёт в дворце богатом
И ходит по коврам.
Роскошный стол его блестит сребром и златом,
Веселие гостям.

Когда с двенадцатью сидит богатырями
При лакомых столах,
Вино заморское сверкает янтарями,
Мёд блещет в хрусталях.

Запышут ли костры от вражеского пламя
Среди его полей,
Владимир Князь берёт копьё и меч и знамя,
Зовёт богатырей:

О чада Севера! о вы, питомцы брани!
В вас кровь кипит Славян.
Скорее на коней, скорее копья в длани,
Летите вихрем в стан!

Вот Печенеги к нам нахлынули, как тучи!
Рассейте их, как прах!
Чу! топот, слышите ль? вот кони их летучи!
Вот скачут на полях! –

По гласу Князя вдруг летят на бой дружины;
Пошли мечи свистать;
И трупами врагов покрылися равнины,
И вся побита рать».

И мирный селянин, внимая песням славы,
Бросал далёко взор…
И променять хотел смиренные дубравы
На боевой шатёр.

Как великаны с гор, скатилися угрюмы
Ряды ночных теней:
Услад всё изливал души высокой думы
В живой игре гуслей.

Как бы предчувствуя конец мятежной жизни,
Возвёл он взор к звездам!
И вдохновенный пел: «О тихий край отчизны,
Лечу к твоим брегам.

Когда мой лёгкий чёлн промчится через море
В родимую страну?
И долго ли носить я буду в сердце горе?
Когда, когда засну?

О! Скоро ль я скажу: простите рощи, горы,
Я в мир лечу иной!
Уже в последний раз к вам обращаю взоры!
Умолкнет голос мой!

И ты, и ты прости, предмет очарованья!
Тебя покинуть жаль!
Прими любовь мою, прими мои стенанья!
Последнюю печаль!

О друг души моей! Закроешь ли ты очи
Умершего певца?
О милая моя! Не будешь ли в час ночи
Пугаться мертвеца?

О свет очей моих! прольёшь ли тёплы слёзы
На мой могильный холм?
О милая моя! рассыплешь ли ты розы
На камне гробовом?»

Так пел младой Услад! Лишь только за горами
Баян лесов и скал,
Прелестный соловей, с волшебными гуслями
Свой глас соединял!

Волнуясь мыслями, он устремляет очи
На величавый Днепр;
Как тихо! зыбь воды чуть-чуть во мраке ночи
Колышет лёгкий ветр!

Вдруг видит: две руки, как будто две лилеи,
Мелькают над водой;
Вот кудри, вот чело, вот мрамор нежной шеи
Девицы молодой!

Певец в волненье чувств зрит прелести нагие!
Она рукой своей
Бьёт волны: то струи вверх брызжет голубые,
То ловит тень кудрей!

То вдруг скрывается под сонною водою,
То вдруг, как в серебре,
Вся в пене, выплывши с распущенной косою,
Играет на Днепре.

То гребнем костяным расчёсывает косу,
То плещется водой,
То из кудрей своих серебряную росу
Жмет нежною рукой.

То плачет как печаль, то резвится как радость,
Рукой певца манит;
И девственных грудей показывая младость,
Усладу говорит:

«Ко мне! Услад, ко мне! Нам воды не опасны!
Прекраснейший певец!
Приди! Тебя зовут сестры мои прекрасны
В хрустальный свой дворец!»

И очарованный, любовью ослепленный,
Певец молча идёт!
Русалка же к нему на берег опененный
И руку подаёт…

Пуст берег! Нет певца! Лишь в роще отдаленной
Полночный ветр шумит;
И сетующий Днепр обрызгивает пеной
Береговой гранит.

С тех пор уже на Днепр, как месяц появлялся,
Никто не приходил!
Лишь в полночь звук гуслей протяжно раздавался
И хохот слышен был…

 

1 июня 1830, Кострома