А. В. По — вой

А. В. По — вой

 

 

Когда вы жили средь Столицы,

Кружились в вальсах на балах:

Я несся в почтовых санях

Вдоль отдаленнейшей границы.

Там степь унылая кругом,

Там взор блуждает без предмета,

Там мрачно в зиму и средь лета!

Мечтами сладкими влеком,

Как часто странник отдаленный,

Забыв тот край уединенный,

Я прилетал в ваш милый дом;

Но чаще с грустною душою

Я степью за Киргизом в след

Езжал чуть видною тропою.

Или былое прежних лет,

Поверив памяти коварной ,

Душой простой, но благодарной

Я выкликал, как на показ.—

И что ж? — Что память мне казала,

(То замечал я всякой раз,

Она заметно украшала.)

 

Когда вы жили средь Столицы

И дачу красили собой,

Я на повозке почтовой

Как часто несся вдоль границы,

Я видел горы Бухтармы,

Я зрел в степях верхи Алтая,

Когда они в снегах блистая,

Картину хладную зимы

В зной летний живо представляли.

Я близ подошвы их стоял,

Я зрел, как тучи отделяли

Вершины гор, вершины скал,

Чтоб взору странника простого

Не вдруг Гиганта показать,

Но прежде высоту отнять

Не-свойственную для земного.

Там изумляло все мой взор:

Долина тонет между гор,

Утес дугою перегнулся, и

И, мнится, смотрит, что на дне?

Дивятся ль гордой вышине;

Но высоты сей ужаснулся, —

Катается, — вдруг бурный гром. . .

И в бездне он лежит  холмом

 

В глуши лесов уединенных

Я видел скромный Барнаул (*),

И там сквозь мрак веков священный

В нем Киринею вспомянул.

Я видел рудники Змеева,

Зюнгорцев капища в горах,

Рожденье Оби — и в степях

Под жаром солнца золотого

Бродил средь праха векового.

В брегах высоких и крутых,

Еще бегут струи Вагая,

И синевой своей прельщая

Велят задуматься о них . .

Окрест растлался бор печальной,

Все мертво, тихо, лишь Вагай,

Как будто песнью погребальной

Журчит унылое: прощай.

Я помню детство золотое,

Уроки первые мои,

При них желание простое

Узреть, Вагай, твои струи;

То место, где Кортец России

Богатый волею свяпой,

Свои дела сужденью Клии

Отдав, погиб за край родной . . .

Я вас увидел, полный думы,

И берег дикий и угрюмый,

И мрачный свод чужих небес,

И гордый, многолетный лес!

В глуши душа моя яснела,

И мысль за мыслию летела,

Века тянулись предо мной,

Своей печальной чередой;

Народы, царства погибали,

Меж тем другие вознеслись

О прах упадших уперлись

И лик свой лавром украшали . . .

Священный край моих отцов,

О ты, Гигант, Творцом хранимый!

Главой касаясь облаков

Ты выше всех, Неизъяснимый!

Там я в слезах молил богов:

Да разрушенье не коснется

В века позднейшие тебя,

Россия, родина моя!

Да время мимо пронесется

— Как на полях пустынных стран,

Безвредно гордый Великан

Степные вихри презирает,

И только с шумом лобызает

Его подошву Ураган.

Я жил в глуши уединенья,

Когда вы с ветреной толпой

Здесь веселились; я душой

Искал занятий, развлеченья,

В природе дикой жизнь искал;

Будил курганы, мрак сомненья

На ясность истины менял,

И жизнью горестно играл;

И, наконец, чрез горы, реки,

Чрез степь, моря, пески, засеки,

Чуть не свернувши головы, …

На берег прискакал Невы,

Чтоб на моей простой цевнице

Вас славит севера в Столице.

Скажите мне: довольны ль вы? …

 

 

В. Карлгоф.

Ноябрь

1826.

(*) Барнаул, окружный город Томской Губ., заслуживает внимание образованностию своего общества.

Славянин, часть 1, 1827