Дева семи ангелов

ДЕВА СЕМИ АНГЕЛОВ.

 

 

 

ПРЕДАНИЕ.

 

 

 

 

 

 

Лампада теплится ночная;

На ложе смерти мать родная,

И в безутешном горе дочь

У ней проводит день и ночь.

Она дитя еще летами,

Но горем упредила их,

И белый плат, перед очами

Уже измок от слез живых.

«Не плачь, дитя мое родное!

Настало время роковое:

Велел Творец Небесный звать

Твою растерзанную мать!

Не мучься долгою тоскою:

Ты грудь страдающую три

Моей могильною землёю;

Потом Господь тебя призри!

 

« Я ничего не оставляю,

Моя сиротка! Завещаю

Одно сокровище тебе

В душеспасительной мольбе;

И это тайна родовая!

Родным лишь детям про нее

Сказать должна ты, умирая:

Приближься, вытверди ее!

 

«Господь! я долу без защиты,

И тьмою дни мои покрыты!

Господь Небес, Господь земли!

Ко мне семь Ангелов пришли!

Вели обстать мой одр крылатым

Семи хранителям души:

Семи вверяюся вожатым

В опасной жизненной глуши!»

 

«Не забывай ты в вечер каждый

Творить сию молитву дважды:

Ты будешь чувствовать прилёт

Святых защитников сирот;

Уснешь под вееньем душистым

Небесной силы, легким сном;

Богата будешь сердцем чистым,

И грех не поместится в нем!»

 

Скончалась мать перед зарею.

Малютка терла грудь землею:

Лились обильно токи слез —

И белый гроб под ней исчез!

Какой-то родственник с могилы

Отвел рыдающую прочь:

«Я твой кормилец, ангел милый,

И ты моя отныне дочь!»

 

И он ведет ее в обитель,

В которой, тихий мира житель,

Он много лет уже провел,

Уже состариться успел.

И не дал Бог ему супруги;

Ни с кем он жизни не делил;

И одинокие досуги

Одним наукам посвятил.

 

Так жил он жизнью непонятной.

Сияет бедностью опрятной

Его пустынничий приют;

Зачем скупым его зовут?

Толкуют праздные соседи,

Что много в храмине добра;

Что в кладовой есть куча меди

И пропасть злата и сребра.

 

Старик один с своей малюткой;

Ее младенческою шуткой

Его приправлен горький быт:

Морщины грустные ланит

Уже разглажены весельем;

И развивается, шутя,

Между занятьем и бездельем,

Его прекрасное дитя.

 

Вилися локоны густые,

Сияли очи голубые;

Она прелестно расцвела,

Красой — девицей прослыла!

Она милей душою скромной;

Благочестиво помня мать,

Не забывает, в вечер тёмный,

Своих семь Ангелов призвать.

 

Их дни беспечно протекали.

Однажды в сумерки гуляли

Отец и дочь; а между тем,

Непримечаемый никем,

В широком платье разоритель

Семейств счастливых, старый тать,

Вкрался в смиренную обитель

И под девичью лег кровать.

 

И скоро возвратились оба.

Никто не скажет им, что злоба,

Что к злату жадная рука

И с нею гибель столь близка!

Последний ужин тихо весел;

Уже и спать пора пришла:

Встает отец усталый с кресел,

А дочь сбирает со стола.

 

Уже и близко к полуночи;

Отца давно сомкнулись очи;

Легла девица в мягкий пух

И убаюкивает дух

Своей молитвой благодатной:

Своих семь Ангелов зовет

Мольбой вторичною и внятной

И, мнится, чует их прилет.

 

С ножом в руках, улыбкой злою

Над сей ругаяся мольбою,

Разбойник шепчет про себя:

«Твои семь Ангелов тебя

Спасать не будут, голубица,

И скоро кончится твой век!»

Уснула крепким сном девица,

И выполз адский человек.

 

Перед невинностью прекрасной

Остановился тать ужасный;

Невольно движется душа;

Он смотрит, делом не спеша.

Девица спит и месяц светит.

Пора! разбойник ближе к ней —

В младую грудь кинжалом метит,

И грудь волнуется сильней!

 

Но вдруг неведомая сила

Его всемощно поразила

И, защищая старца дочь,

Его отталкивает прочь.

Он быстрым взором оглянулся —

Никто! «Так я ж тебе, постой!»

И шаг еще — и к ней рванулся..

Не мог … отпрянул … «Что со мной!»

 

Объятый страхом, полный жара,

Не попытал опять удара:

Дрожит жестокая рука,

И он пошел на старика …

Его убил освирепелый…

Еще раз нож ему во грудь…

И грабит он рукою смелой —

Теперь пора в обратный путь!

 

Но зверовидный взор убийцы

Алкает гибели девицы:

«Кто спас ее, одна-ли дочь?

С ней только лунный свет да ночь!

И так пойду-ль в мои дубравы?

При ней мне страшн … но уже-ль

Не отомщу!» и нож кровавый

К ней бросил в чистую постель!

 

Печально светит огнь лампадный

В темнице каменной и хладной

И, правосудием забыт,

Там осужденный ангел спит!

Сиротка спит на крепком ложе,

И тих ее последний сон,

И грустно-сладостен; но, Боже!

Заржавой цепью отягчен!

 

При юной жертве обреченной

Сидит тюремщик умиленный;

И плачет он, едва дыша:

Болит зеница и душа!

В нем сердце пламенное взрыто

Внезапной бурей роковой —

Но страшной мыслию убито:

«Ты будешь завтра под землей!»

 

«Благообразное созданье,

Ах, ты ль свершила злодеянье!

Увы, она призналась в том!

Но в оке ясно — голубом,

В очаровательном покое,

В смиренной прелести лица —

Во всем написано иное,

Чем убиение отца!»

 

Проснулась пленница младая.

«Ах говори, душа родная!»

Воскликнул он: «тебя люблю,

Тебя любовию молю,

И состраданием сердечным

О смерти милой сироты —

Я заклинаю Богом вечным,

Ах говори: невинна ль ты?»

 

— Не вижу ясно: очи темны

От стольких слез! Мой страж тюремный

Ты ль горько плачешь обо мне,

Иль это вижу в чудном сне?

Ах, ты ль! Слезам твоим в отплату

И в воздаянье за приязнь,

Тебе скажу как другу, брату:

Невинна я — но завтра казнь!

 

Я не боюсь: я не убийца!

Но, ах! тюрьма моя светлица!

Людей проклятье, вечный стыд

Мой прах казненный осенит!

Ужасной пытки не снесла я:

Чего хотелось палачам,

То говорила я, желая

Конца моим печальным дням!

 

Но вот одно меня тревожит —

Никто сей тайны знать не может!

Из дальних мест, не из людей —

Святых имела я друзей;

Их призывала и любила,

Слова родной в душе храня

Увы! я видно согрешила:

Они покинули меня! —

 

«Невинна ты, мой агнец милый!

В душе ослабшей пышут силы

С меня скатилася гора!…

Моя небесная сестра!

Невинна ты — и не должна ты

Нести на жертву жизнь свою!

Мир не снесет такой утраты,

Заплачут Ангелы в раю!

 

«Спасу тебя — отри же слезы!

Я сокрушу твои железы;

Когда позволишь, сам с тобой

Я удалюся в край чужой!

Решись, прекрасная: дай слово —

На плахе страшно умирать!

В одно мгновенье все готово,

И будет с нами благодать!»

 

— Не раздражай душевной боли

Сиротки бедной! Не грешно ли

Бежать тебе? ты долг забыл;

Преступник долга мне не мил!

Меня небес святая воля

Постыдной смерти обрекла;

Моя несчастливая доля

Моей невинностью светла! —

 

«Ах, умились моим терзаньем!

Ты мне пожертвуй состраданьем!

Для плахи слишком ты чиста,

Мила, прекрасна и свята!

Уйди одна, уйди в пустыни!

Позволь погибнуть мне любя:

Молю, как лучшей благостыни,

Отрадной смерти за тебя!

 

«Решись, мой ангел: время кратко!

Когда-бы знала ты, как сладко

Покинуть жизнь за тот предмет,

В котором блещет рая свет,

В котором страждет совершенство

И гибнет страстная любовь!…

Ты мне дари сие блаженство,

Мою прими ты в жертву кровь!»

 

Он умолял столь нежно, сильно,

Столь убедительно умильно ….

Она безмолвна; но глаза

Светлит ответная слеза.

Вотще он просит всей душою:

«Летят мгновения, уйди!»

Она покоится главою

На бурной юноши груди.

 

Его души подслушав муку,

Она ласкающую руку

К его ланитам возвела;

Она лобзаньем заперла

Уста любовника живые

Она счастлива: этот миг

Ей воздавал за муки злые

Сторичным благом неземных!

 

«Определенное судьбою

Да совершится надо мною:

Я не избегну никогда

Святого Божьего суда!

Остаться здесь мне Бог дал силы!

Верна себе, твоей любви,

Умру без ропота, мой милый;

Господь тебя благослови!

 

«Восторжествуй над грустью томной:

Любовь светла и в тьме тюремной»,

И для любви, для сладких слов

Осталось несколько часов!

Мы в них невинностию смелой

Младое счастье обретем,

Мы в них все блага жизни целой

Одним восторгом проживем!

 

«Любовью чистой, с небом смежной,

Дутою пламенной и нежной

Я до кончины бытия —

Нет, и за гробом я твоя!

Мой друг! возрадуйся лобзаньям

Твоей любовницы младой!

Покорствуй сладостным желаньям:

Любить и в вечности святой!»

 

И он, в немом самозабвеньи,

Одно небесное мгновенье

Провел у груди сироты,

Б объятьях сладких красоты!…

Но громко звякнули железы

Он побледнел, затрепетал —

Из диких глаз исторглись слезы

И, падши ниц, он зарыдал ….

 

Заря восходит роковая,

Градские кровли позлащая;

Работы грустной слышен звук

И топоров печальный стук:

Воздвиглось, грозно место казни,

Греха чистительный алтарь;

И, тайной полная боязни,

Взирает мыслящая тварь!

 

Вблизи, у древния могилы,

Облокотившись на перилы,

Стоит высокий человек:

В нем виден долгий, грешный век!

Давно и буйство и печали,

Чертами ясными резца,

Изобразились на скрижали

Его угрюмого лица.

 

И он с таинственным участьем,

С каким-то диким сладострастьем

На плаху мещет грозный взгляд,

В котором зрится целый ад!

Он ждет губительного пира;

Голодным враном он глядит.

Уже зловещая секира

Огнем светила дня блестит.

 

«Ее ведут!» раздались клики,

Вздрогнул дубравы житель дикий:

Душа зашевелилась в нём;

Белей он извести лицом;

Власы взвеваются от страха,

Дрожат багровые уста;

Как дьявол грозный, зрится плаха —

Над ним ужасная мечта!

 

Он будто с кем-то драться хочет:

Грозит подъятою рукой;

Потом юродиво хохочет,

И наконец поник главой:

«Мои мучители ночные,

И днем покоя нет от вас!

Молю: отстаньте, духи злые!

Уже ль пришел мой страшный час!

 

Один в лицо мне дует пламень;

Другой бросает тяжкий камень,

И третий за волос дерет,

Четвертый кровь из сердца пьет;

Ужасным змеем душит пятый,

И колет копием шестой,

И страшно, с радостью проклятой,

Меня на казнь влечешь седьмой!»

 

«Ее ведут!» раздалось снова;

Отзывом горестного слова

Весь град в минуту оглашен —

И шум и колокольный звон!

Толпа валит — и ежечасно

Народа множится прилив;

Все знают; зрелище ужасно!

Но все спешат наперерыв.

 

Среди толпы вооруженной,

На гибель агнец обреченный, —

Ко плахе шествует она,

В багряный плащ облечена!

Но веледушное спокойство

На чистых прелестях блестит;

В очах небесное геройство

Волшебным пламенем горит.

 

И красота, смиренья скромность,

Души страдальческая томность;

Сие младое существо;

Ее в сем мире сиротство;

Вся жизнь ее и добродетель —

Все поражало!.. Этот взор,

Ее невинности свидетель,

Был людям молнийный укор!

 

Она уж там, на месте казни!

Внезапно чувствие боязни,

Печальной тенью, облекло

Ее ланиты и чело.

И много юношей стояли,

Знакомых ей, вблизи ее,

В слезах бездейственной печали

Моляся тихо за нее.

 

Она заплакала невольно …

Ах! ей столь грустно, тяжко, больно

Главу на плаху положить,

Еще убийцей в гробе слыть!

Она упала на колени,

Она смиряет чувств борьбу;

В народе стихнул шум движений,

И всякий слушаешь мольбу:

 

«Господь! Ты ведаешь: девица

Не есть ужасная убийца!

Но про невинность сироты

Один на небе знаешь Ты!

Не допускай меня постыдно

Скончать свой век! На небеси

Да будет знамение видно

Судьям моим! Господь, спаси!..

 

«В Твоей руце сиротки доля!

Твоя да будет вечно воля!

Предай меня моим судьям ….

Когда не здесь, спаси же там!»

Она умолкла; вновь спокойство

На милых прелестях блестит,

И снова нежное геройство

Во взорах Ангела горит.

 

С минуту жертва роковая,

Очами в небе утопая,

С обворожительной красой,

Молилась тихою мольбой …

Лицо, как чистое зерцало,

Души, готовой на отлёт,

Святые мысли отражало …

Еще безмолвствует народ.

 

Вы тщетно на небо глядите!

Святого знаменья не ждите:

Не хочет Бог ее спасти …

«Простите люди, мир прости!»

Она с лазоревой стихии

Свела глаза, встает … глядит.

Палач с ее блестящей выи —

Со груди совлекает плат!..

 

Совлек — толпа затрепетала!

Стыдливость милая взыграла

На полных, девственных щеках

И в ясных, пламенных очах;

И, торопливыми руками

Закрыв роскошные красы,

Стояла дева — и струями

Текли по воздуху власы.

 

«Младая жертва, ты прекрасна!»

Вопила чернь единогласно;

И женский слышен громкий плач:

«Ах погоди, палач, палач!

Еще одно, одно мгновенье!

Когда невинна сирота,

Так ей Господь пришлет спасенье,

И не погибнет красота!»

 

И ждет палач; но где спаситель?

К ней подошел высокий зритель,

Со злым, насмешливым лицом,

Одет изодранным плащем —

И все дыхание таили …

«Ты ждешь спасения себе?

Скажи, красотка: помогли ли

Твои семь Ангелов тебе?»

 

«Вот он злодей, вот он убийца!»

Вскричала с живостью девица;

И, обвиненьем поражён,

Он побледнел, отпрянул он,

И страшно глаз его сверканье …

Его схватили … с языка

Сорвалось громкое признанье:

«Да, я зарезал старика!»

 

И посинел злодей суровый;

Уже звучат на нем оковы,

И взволновавшийся народ

Его терзает и клянёт;

И разлилося восклицанье:

«Сиротка наша спасена!»

В святом невинности сияньи

Перед толпой стоит она.

 

Среди торжественности шумной,

Необычайной и безумной,

С собою милую влекут;

Ее по городу ведут …

И долго слышатся их клики:

«Тебя семь Ангелов спасли!»

И вторят многие языки:

«Ты долго здравствуй на земли!»

 

И мимо каменной темницы

Свершалось шествие девицы;

С слезой в очах, глядишь она

На три завешанных окна.

Известно ей: там кто-то страждет,

Недугом жарким поражён;

Там кто-то с ней свиданья жаждет …

Она придет — воскреснет он!

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ТАЙНА.

 

 

 

 

Земного странствованья путь

Излучин полн; мы видим чуть

Предмет ближайший! Мир пред нами

Одет туманными зыбями,

И в резких очерках одно,

В сей белой глубине, темно,

Угрюмо видится нам — урна!

Других воззрений верных нет:

Для духа темен мира свет!

Тиха ль в грядущем жизнь, иль бурна,

Куда заутра в путь пойдет —

Уже ль того не знает тот,

Кто в ледяном челе Монтблана

Стопы познанья впечатлел,

И тайну грозного вулкана,

Перун, затменье горних тел, —

Сатурна путь уразумел!

Про все, но про себя не знает…

Не он усилием ума —

Завесу будущность сама

Над каждым мигом подымает!

Но на полях юдоли сей,

Между встречаемых людей,

Бывают встречи роковые,

Определяющие сон

Всей жизни, будущность, живые

Души печали и закон

Всего желаемого в свете.

Поработи  один предмет

Свободу сердца: воли нет —

И рок ведет нас к верной мете..!

 

II.

 

Душой искомая одна

Предстала юноше. Она,

С невинно-ангельской душою,

Богиней юности цвела;

Очервленяемый зарёю

Кавказа снег лицом была —

И кудри вольные с чела

До персей, движимых украдкой

Мятежным чувством неги сладкой!

И очи с светлой белизной

И огнедышущею тьмой!

Уста со свежестию милой

И с притягательною силой!..

Изображу-ль ее пером?

Светило дня! твоим лучём —

Мне дай его на миг — срисую

Невесту сердца, как живую!

Я быстро воздух очерчу —

Воспрянет в сущность облик нежный..

Любви перуном белоснежной

Дотронусь груди, размечу

Вокруг прекрасного созданья

Небесный свет очарованья!..

 

III.

 

Любовник! смолк-ли ропот твой:

«Дал сердце Бог, но девы не дал!»

Ты ныне бурною душой

Восторги первые изведал!

Волшебной тайны полн твой дух;

Перед тобою дева-гений,

Единосущий, светлый друг,

Царица в области видений!

Ты веришь радужным мечтам,

Ты взором страсти мир окинул;

Ты будто ближе к небесам

Земную родину подвинул!

Любви светило хочешь ты

Подернуть тайною? Напрасно!

Ты все высказываешь ясно

Одним наречьем немоты!

Предатель твой — сей взор небесной!

Я знаю все! я знал, как ты.

Что мир — один венок чудесный

Вокруг ь любимой красоты!

 

 

Еще безмолвствуя вздыхали,

Но оба страсть своих сердец

В очах взаимно изучали

Любовник юный наконец

От сна бездействия воспрянул,

Сказал два слова — и утих …

Довольно! отзыв слов живых

В груди любовницы отгрянул …

В смятеньи девственном сперва

На лоно потупляет взоры

И ропщет сладкие укоры;

Но повторенные слова

Младого друга … и стыдливость

Вспылала ярче — сердца живость

Превозмогла … блаженный миг

Соединил уста с устами —

И яблонь обсыпала их

Своими белыми цветами!..

Бог весть, в таинственной сени

Какими клятвами они

Друг друга в страсти уверяли,

Иль в милой верности! — Она,

В покрове белом, но одна

Идет; изгибы алой шали

Вечерний ветер развевал;

В очах суша восторга слезы,

Он сладострастно освежал

Ланит пылающие розы.

 

 

Но скоро первой страсти пыл

В душе любовницы остыл!

Ей не довольно стало друга:

Развенчан сердца властелин!

Увы! не заменял один

Всего заботливого круга

Младых ласкателей, и дым

Опасной лести, между ним

И ею, лик его туманил!

Уже иными пленена,

Почто-жь любила зреть она,

Как огнь любви его румянил?

Почто-жь у ней летучий стыд

Ланиты нежные палит,

Когда обманутого взоры

Бросают острые укоры?

Зачем, в сердечной глубине,

Как червь блестящий, совесть светит.

Когда любовию вполне

Уж сердце сердцу не ответит?

Ах! дева чувствуешь, что ей

Не так должно — было обидеть;

Но мы обыкли в милых видеть

Всю легкомысленность детей!

 

 

А он не знал того! Унылый,

Покинув родины брега,

С собою носит образ милый

В душе, как тайного врага.

В нем чувства — пылкие витии

В живом безмолвии горят,

И две недружные стихии:

Любовь и ненависть, шумят

В пучине жизни одинокой,

Сливаясь в образе жестокой.

Чего отверженная страсть

Ему чувствительному стоит!

Какая в бедном мире власть

Харибду сердца успокоит!

Чуждаясь дружества людей,

Он презирал у богачей

Их рук притворное сжиманье

И, гордый, будто никогда

Не знал минуты той, когда

Взведут надежду на закланье —

Свою наружность облекал

В спокойство; тихой озарял

Улыбкой мрачное раздумье,

И ледяным речей умом

Скрывал сердечное безумье!

Притворства горестным трудом

Порою юноша наскуча,

Являлся людям, будто туча,

Без бури движимая… В нём

Перун готовился и гром!

Очей лазурное зерцало

Души угрюмый небосклон

И взрывы чувства отражало.

Он не стерпел, он вспыхнул… он,

Возненавидев гнет приличья,

Искал свободного величья

Прибрежных гор, где нет людей,

Где воздух чище и свежей!

И над волнующимся Понтом

Высоко, там, под горизонтом,

Завесой крытым тучевой,

Он, над стремниной гладкой стоя,

В дыханьи бури роковой,

Валов заслушивался воя.

Взирал, в бездействии немом,

На парус, издали летящий;

Следил перуна блеск скользящий

Над горным, дерзостным орлом

Он грудь открыл: ему был сладок

Стихий раздорный беспорядок,

И мятежу в его крови

Был друг. Природа, в звучном гневе,

Уподоблялась милой деве,

В живом отчаяньи любви;

И он, в согласьи диком с нею,

Ее невестой звал своею.

 

VII.

 

Природа стихла; бурный друг

Природы также унимался:

Он с гор сходил на злачный луг,

Где хоровода юный круг,

Игрою свившись, развивался.

Средь первородной простоты,

Он делит тихие веселья,

Младые игры, от безделья,

Иль чтоб забыть любви мечты.

Уже-ль на век своей виною

Одна затмила для него

Всю прелесть пола своего,

Сама же все цветя красою?

И розы сельные его

Любили видеть меж собою.

Он с ними долго быть не мог:

Его тревожили напевы,

Его печалил голос девы!…

Бурливый сердца ключ иссох

От зноя душного, и страсти

Лишились царствующей власти,

И жизни дикая весна

Бездушна стала и скучна!

Он под влияньем хладной лени

Как нежил, жил лишь мутным сном,

Неусыпительная в нём

Потребность бурных впечатлений…

Что ж на него в кругу земном

Производит их властно? Горе,

Стремнины, полночь, вихри, море,

Опасность, близость смерти! .. Нет,

Все мало ныне! Ум не знает;

Одно лишь сердце постигает

Чего-то тайного привет,

Чего-то страшного, что чудно

Зажгло бы жизнь, хоть безрассудно!

Но как и где то приобресть,

О том дает-ли сердце весть?

Неодолимо чувств внушенье!

Он что придумал: там у ней,

Чем только может, на мученье

Подвинуть в шумное круженье

Машину грозную страстей! —

 

VIII.

 

Но где-ж она? Ее не стало

Во блеске шумных обществ; в них,

Без ней, души не доставало!

Ее поклонников младых

Толпа задумывалась; взоры

Тускнели в храмах Терпсихоры:

Без солнца светлого грустна

Сама роскошная весна!

Но где же милая? Светлица

Ей добровольная темница!

Там вздох, палящий ветерок

От сердца, томность разливает;

Она в слезах печали тает:

Неотражаемый упрек

Ее весну опустошает!

Души владыко, полубог

Есть прежний друг! О как он мог,

В порывах мстительного гнева,

Ее изменницею счесть!

На миг упоевает лесть;

И, вздрогнув, отрезвилась дева!

Уже-ли легкая вина

Не будет другом прощена?

Ее испуганные очи

В волшебном зеркале мечты

Страдальца зрят: его черты

Тоскою тмятся; ветер ночи

Его баюкает, он спит

На камне …

«Ах! душа родная,

Ко мне!» зовет она рыдая;

Его бесчувственность гласит:

«Нет, нет! и мягче сей гранит,

Чем грудь и изменницы младая!»

 

 

Она любила яблонь; там

Сидит по светлым вечерам.

Опять цветы спадают с древа,

И на нее, как в вечер тот…

И слезы пламенные льет

Сия несчастливая дева!

На этом дерне сидя, он

Делил с тобою счастья сон!

Над ним ходили эти лозы,

Играя тенью по чертам

Его лица и по плечам;

Тогда цвели другие розы!

Другой был воздух; слаще тень

Благоухала … но в тот день,

Счастливца милая подруга,

С тобой был друг, не призрак друга —

Мелькнет, то нет, то виден чуть!

Вот мотылек золотокрылый!

Он сел на девичию грудь …

«О если б был ты друг мой милый!

Символ бессмертия, символ

Непостоянства! что ты скажешь?

Какою вестью взор увлажишь?

С бессмертной-ль страстью друг ушел

Другую -ль, ветренный, нашел?

Ты верно предвеститель друга!»

Душа вскипела чувством … вот!

Любовник — юноша идёт!..

Она узрела… крик испуга!..

 

Х.

 

Смятенным полная стыдом,

Глаза закрывшая платком,

Рыдает… Он предстал прекрасной,

Безмолвный, нежный, но ужасный!

Волшебство кисти иль резца

Не выразит его лица!

Оно как цирк, где состязанье

Враждебных сил и волнованье …

И вдруг не то: в нем просит слез

Душа, как милости, и рвется

В мученьях сладких … сердце бьется;

Нежней, нежнее… Вдруг занес

На сердце злобный демон руку —

И раздражил  иную муку…

«Воззри, изменщица!» (Она

Взглянув, не выдержала взора

Его разящего укора — )

«Скажи, изменница! одна

Зачем ты здесь?» — Спроси у древа,

Спроси у слез моих… прости!

Как без прощенья жизнь снести! —

«Увы! зачем безславишь, дева,

Спх сеней памятную тишь!

О чем, изменница, грустишь?

Твоя стихия — свет бездушный,

Где мотыляет рой послушный

Твоих поклонников, где ты

Для всех богиня красоты!

Где легкомыслье с чувством дружно,

Где ядовитый фимиам

Курится… все найдешь ты там,

Что сердцу девичьему нужно!

Там нет одной любви … но вам

Любовь, по истине, нужна ли?

Нет, нет! Скажи: не у тебя ли

Душегубившая хвала

Любить способность отняла?

Душа тщеславная, не верю

Слезам коварным! не оне

За невозвратную потерю

И за тоску заплатят мне!

Ты разлюбила, любишь снова;

Ты изменить еще готова,

Еще предать меня бедам!

Всечасно ссориться ли нам,

Потом мириться? Мы не дети!

Так знай же: в розовые сети

Однажды только ты могла

Завлечь свободного орла!»

 

 

— Я не молю любви отрадной,

Жестокий друг! я одного

Молю прощенья твоего!

Укор я слышала нещадный…

Я не ропщу, я плачу … я …

Люблю — мне пища грусть и слезы!

Люблю душою: жизнь моя

Про друга пламенные грезы!

Лелеять слух мой лесть могла;

Она до сердца не дошла!

Ума неопытное детство

Могло ль предвидеть в шутках бедство?

Как смертоносная стрела,

Меня пронзил твой взор прощальный;

 

Тогда я смутно поняла,

Что резвость юная была

Всему причиною печальной!

Ты не хотел, иль зреть не мог,

Как сердце дрогнуло от боли!

Не упросил тебя мой вздох,

Неумолимый! для того ли

Ты рознил слитые сердца,

Чтоб одинокой, горькой доли

Ждала я тяжкого конца?

Чтоб изливалась жизнь слезами…

Пусть изольется же она,

Но здесь, под этими ветвями,

Где воздух полн живого сна

Воспоминаний … —

К ветви древа

Главой припала; слезы речь

Залили; ветр от нежных плеч

Отбросил кудри …

 

XII.

 

«Дева, дева,

Как ты прекрасна! взор земной

Как будто слепнет пред тобой!

Ты облита волшебным светом,

Ты дышишь прелестью святой;

Ты улыбаешься приветом

Загробных благ; твоя печаль

Влечет в неведомую даль!

Тебе что нужно? обожанье!

Не о тебе ль гремит молва!

О вечно-милое созданье.

Тебя, как образ Божества,

Боготворю, целую … сладки

Твои небесные уста!

Любви ли просишь, красота!

О Зинаида! миг лишь краткий

Любила ты! ты любишь днесь

Одним раскаяньем: я слез

Постигнул смысл!.. Но я, я жадно

Люблю, и страшно и нещадно!..

Ты обитаешь у жерла

Вулкана — сердца … Ты могла

Мне изменить — сей пламень страстный

Тебя пожрет, мой друг несчастный!

Вотще текут из глаз твоих

Сии мучительные слёзы!

Вотще ланит пылают розы!

Не жди возврата дней былых:

В бездонном гробе чувств моих

Я схороню тебя живую!

Я хладным мраком обовью

Весну блестящую твою!

Любви волшебницу младую

В невесту неба роковую

Преображу … Ты откажись

От света, там чтоб не видали

Твоих красот, твоей печали!

Навек живая схоронись,

И никому не будь супругой —

Лишь мне — но в келии — подругой!..

Свирепым счастьем упоен,

Сторичной мукой обозжен

Твой друг-мучитель! Все он бросит,

В тебе всего лишится он —

Но демон сердца жертвы просит!..

 

ХIII.

 

Ужасен был разлуки миг!

Часов и дней, для обоих,

Остановил он скоротечность

На пылких горестях своих…

И расстоянья бесконечность,

Как море синее, меж них,

Увы! безмолвная, как вечность!

На утре жизненной весны

Они на век разлучены!

Так вот загадки разрешенье!

Не светлый ум ее постиг,

Но сердце разгадало вмиг,

В слепом, нещадном исступленье!

Вот страшной тайны откровенье:

Он жаждал чувства, что могло б

Согреть всю жизнь и хладный гроб,

Насытишь сердца ненасытность,

В себе два мира согласить,

На век в груди остановить

Любовной страсти первобытность!

Того не может страсть одна;

Но в ней событье роковое,

Или жестокая вина,

Иль потрясенье громовое!

Безмолвный странник в мире сем,

Он наполнялся чувством тем …

Из груди вытеснил желанья,

Мечты пустые, упованья

И всякий суетный предмет!

Забот не стало, тайных прений

И малодушных потрясений;

Закрытой будущности нет —

Стал бесконечным сердца свет!

Одна великая идея

Любви бессмертной, тихо вее,

Там дышит жизнью и огнем!

 

XIV-

 

Проходят дни и годы. В нем

Возникла мысль: «Она Гречанка,

И любит дальний край родной,

Опустошаемый войной!

Не славы гордая заманка —

Но смерть за родину твою

Меня пленяет!..» Мчит ладью

Высокий парус из Одессы!

Уже за ними Поит — Эвксин

И Византийские утесы!

И ночь была, и он один

Стоял на палубе, и волны

Шумели глухо; месяц полный

Роскошно серебрил равнин

Неограниченные виды,

И из России ветер дул

На перси хладной Пропонтиды,

И навевал знакомый гул —

Небесный голос Зинаиды…

И он мечтал, мечтал об ней

И зрит: все ближе и светлей

В Элладу веет блеск победный —

И в блеске милый призрак сна:

С улыбкой грустною она

Одетый схимой ангел бледный! —

 

 

 

КОНЕЦ.