Фин

Автор: Шаховской Александр Александрович

ФИН.

 

ВОЛШЕБНАЯ ТРИЛОГИЯ,

В ТРЕХ ЧАСТЯХ, с прологом и интермедией

СОЧИНЕНИЕ Князя А. А.ШАХОВСКОГО,

ЗАИМСТВОВАНА из  ПОЭМЫ ПУШКИНА «РУСЛАН И ЛЮДМИЛА»

 

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА.

 

Тавальс, Финский пастух

Гандо, брат его, рыбак.

Будунтай, Финский Хрив или старший жрец, вещун и чародей.

Белзея, внучка его.

Наина, дочь ее.

 

Рыбаки

Алгес

Ауско

Валгинос

Кернис

 

Вейделот, жрец.

Модейна, пастушка.

Креморо, пастух.

Старшины Финские, пастухи и пастушки.

Жрецы и Рыбаки.

 

Пролог.

 

В РАЗНОМЕРНЫХ СТИХАХ; С ПЕСНЯМИ, ХОРАМИ, ЯЗЫЧЕСКИМИ ОБРЯДАМИ ФИНСКОГО НАРОДА, ХОРОВОДАМИ, ИГРАМИ, ПРЕДСТАВЛЯЮЩИМИ ПОКЛОНЕНИЕ ВАЙГИНТОСУ (БОГУ КОНОПЛЯ И ЛЬНА) И ПРАЗ­ДНЕСТВО ЛАДЫ (БОГИНИ ЛЮБВИ, КРАСОТЫ И ЦВЕТОВ).

(Действие на Финском берегу, в начала X столетия.)

 

Театр представляет приятный приморский вид; посредине круги деревьев цветистых, как то: сиреней, черемхи, рябины и других. НАИНА, при поднятии занавеса стоит посреди круга, на возвышенной дерновой скамье;  подле нее ВЕЙДЕЛОТ, с корзиною, сплетенною из прутьев; вокруг хоровод пастушек.

 

НАИНА,

в цветочном венке, с поднятою вверх кружкой, стоит на одной ноге и говорит:

Растений Бог! роди на нашем поле

И конопель, и лен такой же высоты,

Как я теперь; спаси от наготы

Наш Финский край; в твоей все воле,

Все можешь ты.

 

ХОР.

О Вайгинтос! нам дай растение

Такой же высоты,

Такой же высоты,

Ты можешь все, в твоей все это воле.

 

НАИНА.

О Вайгинтос! тебе во славу

Я сот пчелиный пью. (выпивает из кружки.)

В хвалу Перкуну и Юмелле

Кормилицу людей пою.

(льет на землю мед из кружки; в это время Вайделот подносит ей корзинку, она вынимает из нее оладьи, которые бросает подбегающим к ней пастушкам).

А в честь и Лаим, и Деклe

Дары земные я подругам раздаю.

 

ХОР ПАСТУШЕК, в то время, когда они принимают в свои передники дары Наины.

Хвала и честь красавице Наине!

Благодарим богов

Подателей даров.

И молим: нас всегда питать, как ныне.

 

ВЕЙДЕЛОТ, сводя Наину с возвышения.

Наина, Финских дев краса,

Доволен Вайгинтос тобою;

Ты к нам смягчила небеса,

Держася твердо над землею

Твоею легкою ногою.

Так, будет урожай и конопли и льна,

Мы плодородного дождались лета;

Так, будет, в этот год, вся наша сторона

Сыта, согрета и одета!

Наина отдохни и успокойся ты. (Сажает ее подле матери на камень).

Теперь, воздав хвалу отцу растенья,

Прославим в песнях мать любви и красоты,

Она родит для нас душистые цветы,

И радости, и слез, и горести забвенье

Вы, избранные мной, невеста и жених,

В угодность Ладе петь начните,

А вы, венки богине в честь плетите

Под песню их.

 

ФИНСКАЯ ПЕСНЯ.

 

МОДЕЙНА.

Жених! Придти ль к тебе твоей невесте?

 

КРЕМОРО.

Не приходи, не та теперь пора.

Ах! для чего ты не пришла вчера?

Я был один, теперь нас много вместе:

Нет, не кажи ты им своей красы

И приходи с румяною зарею.

 

МОДЕЙНА.

Пришла бы я увидеться с тобою,

Мой милый друг, да я боюсь росы.

 

ХОР.

Ай Ладо, ай Ладо, ай Ладо моя!

 

КРЕМОРО.

Скачи по ней, иль не мини годины,

Когда еще змея не обмерла,

Пчела сота с цветов не собрала,

Пока паук не заткал паутины.

 

МОДЕЙНА.

К тебе придти мое бы сердце радо,

Да в поле гнать тогда мне должно стадо;

А мать моя журить меня лиха.

 

ХОР.

АЙ Ладо, ай Ладо, ай Ладо моя!

 

ХОР ЖЕНЩИН.

Венки цветистые готовы:

Кому я больше всех мила,

Кто хочет от меня обновы,

Я для него венок плела.

Ай Ладо, ай Ладо, ай Ладо моя!

 

ХОР МУЖЧИН.

Красавицы, не уходите;

Постойте, подождите нас;

Вы Финских молодцов любите,

Они всем сердцем любят вас.

Ай Ладо, ай Ладо, ай Ладо моя!

 

(Во время сего хора все женщины бегают между деревьями, мужчины за ними гоняются).

 

ХОР ОБЩИЙ.

О светлая богиня Лада!

Цветы, веселость и любовь,

И все, чему в нас сердце радо,

Ты нам давай и вновь, и вновь.

(во время этого хора пастушки становятся кружком,  подымают свои венки; пастухи подбегают к ним, глядят на них сквовь венки; они отворачиваются, смотрят на пастухов с застенчивостью. Но вдруг Наина встает, снимает свой венок, показывает его пасту­хам: они все к ней подбегают; она отворачивается от них; смеется и бросает венок вверх пастухи бегут за ним, разрывают его по цветку и втыкают в свои запонки).

 

ХОР ПАСТУХОВ.

Смотрите, пастухи, смотрите,

Наина свой венок сняла.

 

ХОР ПАСТУШЕК.

Постойте, даром не бегите,

Она венок не вам сплела.

(С смехом несколько paз повторяют).

Вы бедные цветы не рвите,

Она венок не вам сплела.

 

ХОР ЖРЕЦОВ.

Богини в славу веселитесь,

Скачите в пляске круговой,

В плетень, богине в честь, сплетитесь,

Бегите в радости домой.

(Начинаются танцы вокруг деревьев, потом все сплетаются в плетень и бегут домой. Наина кладет руку на последнего из пастухов, составляющих плетень и хочет с ним бежать).

 

 

 

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.

 

ПАСТУХ.

 

ЯВЛЕНИЕ 1ое.

 

БЕЛЗЕЯ и НАИНА.

 

БЕЛЗЕЯ.

Постой.

 

НАИНА.

Стою.

 

БЕЛЗЕЯ.

Послушай!

 

НАИНА.

Слушаю!

 

БЕЛЗЕЯ.

Ах! дочь моя!

 

НАИНА.

Что матушка?

 

БЕЛЗЕЯ.

Наина,

Тебе пора ужь думать….

 

НАИНА.

Разве я

Не думаю?…

 

БЕЛЗЕЯ.

О чем?

 

НАИНА.

Да кой о чем:

О том, о сем, о всем.

 

БЕЛЗЕЯ.

О чем же 6oле?

 

НАИНА.

Не знаю.

 

БЕЛЗЕЯ.

Как не знаешь?

 

НАИНА.

Да.

Ты, может быть, по воле,

Что хочешь, то и думаешь; а я

Сама не знаю, как и что мне в ум

приходит,

И голова моя

Кружится ласточкой; в ней часто бродит

Такой туман, такая тьма,

Как по утрам на нашем море;

И я не приложу ума:

Проснуся, от чего-то в горе;

Задумаюсь, раздумаюсь, — и тут

Вдруг мысли кучей побегут,

Как облака осеннею порою,

И от чего крушусь, сама не разберу.

Иль, вставши рано поутру,

Я в речку погляжусь, любуюся собою,

Довольна, весела,

И мысли без числа

В уме моем как пчелы зароятся:

И мельком в след одна другой

Так быстро мчатся,

Как, по морю в ладье плывя, передо

мной

Деревья, и леса, и холмы.

И пажити, и домы

Бегут назад,

Быстрей, чем взгляд

И различить их успевает;

А даже иногда бывает,

Что, вот не дальше как с тобой

Мы стали говорить, уж я перелетаю

В Литву, и на Руси, за морем, за луной;

О чем же думаю, спроси меня… не знаю.

 

БЕЛЗЕЯ.

Не знаешь?… Да, ты многого не знаешь.

 

НАИНА.

Так, матушка; однако знаю я,

Что ты добра.

 

БЕЛЗЕЯ.

Добра, и даже слишком.

Мне любо было то, что Вейделот,

По красоте и разуму, и росту,

В молельщицы из всех тебя избрал;

И в радости я чуть не позабыла,

Что нынче минуло семнадцать лет,

Как ты на свет к нечастию родилась.

 

НАИНА.

К несчастию? Большого в том несчастья

Не вижу я; — и рада в свете жить.

Бывает скучно мне, да как же быть:

Нет ведра без ненастья.

Случалось иногда,

Что я с досады плачу:

Так что же за беда!

Юмелла не всегда

Дает удачу

Стрелкам

И рыбакам;

Да от того они бросаются ли в море?

Где радость, — там и горе:

Винить богов за жизнь не должно нам.

Чем мы соседей наших хуже?

И в нашей Финской стороне

Чем людям не житье? Хоть, правда, ты по муже

Грустишь; да я, благодаря богов,

Не замужем.

 

БЕЛЗЕЯ.

И вот что худо.

 

НАИНА.

Да разве лучше муж таков,

Как Айтворос — морское чудо,

Который наконец

Мне спину проглядел совиными глазами?

Иль Бобилос, изжаленный пчелами,

Семнадцати детей отец

И мой жених? Иль Кауне? — глупец?

Иль Гандо — шут прескучный?

Иль брат его Тавальс — пастух докучный?

 

БЕЛЗЕЯ.

А чем же дурен он?

 

НАИНА.

Ни чем,

Да мне не мил.

 

БЕЛЗЕЯ.

А как тебя он любит!

 

НАИНА.

Любить меня я позволяю всем,

Да не люблю сама.

 

БЕЛЗЕЯ.

Эй, дочь! Тебя погубит

Такая спесь; запас непрочный — красота,

Им чваниться не надо.

Когда придут лета,

Тогда за пастуха ты выйти будешь рада,

Да не возьмет.

 

НАИНА.

А я, до этих лет,

Навеселюсь по воле;

Тавальс грустит, да мне печали нет;

Чего желать мне боле?

Тобой и всем довольна я;

Без горя, без забот проходит жизнь моя.

Придет весна, стада погоним в поле,

Разрезвятся мои ягнята на траве,

Взманят меня, — и я по мягкой мураве

За ними ж прядаю, покуда не устану.

Не разгорюсь, как майский день.

Тут сяду, отдохну и песни слушать стану

Тавальса и других; когда ж ночная тень

Застелет небо, тут подруги

Сбегаются ко мне:

И ночи светлые, и вешние досуги

Я с ннми просмеюсь; ты знаешь, что они

Живут со мною дружно,

Хоть сами признаются в том,

Что я получше их лицом.

Да, правда, и не нужно

Признанье их; я вижу и сама,

Как сходят все по мне с ума,

И не сержусь за это.

Но дело не о том; когда настанет лето

Нам радостней еще: куда ни кинешь взгляд,

Все наше; пища и наряд,

Забавы и обновы,

И в поле, и в лугах,

И в море, и в лесах.

Везде для нас готовы.

И лучшие плоды, и лучшие цветы

Ко мне со всех сторон приносят,

Как будто в дань богине красоты.

А если где удачно в море бросят

Иль неводь или сеть,

То на мое уж верно счастье;

И молодцы, в осеннее ненастье,

Стараются наш дом окутать, обогреть.

Придет зима, не плачем мы о лете,

По вечерам, лучин при ясном свете,

Рассказы, песни, ворожба,

Хвала мужчин, старух завистливых журьба,

Все тешит нас, мы всем довольны

На женихов с улыбкою глядим:

Они об нас крушиться вольны,

Да мы попасть в неволю не хотим.

 

БЕЛЗЕЯ.

Не вы, а ты. Когда ты в свет родилась,

То Будунтай, мой дед, вещун и Хрив,

Сказал, смотря всю ночь в колодезь:

„Ох! внучка, ох! Я вижу по луне,

Что дочь тебе родилась не на радость.

Во первых, ты простись с ее отцом»…

И вышло так (пред прошлым в третьем лете,

Мой муж Литвин ушел в свою Литву)

„А во вторых: сама богиня Декла

С такой красой Наине жизнь дала,

Что от нее на всех падет кручина;

Зазнается…. Да ты уж не плошай;

Семнадцать ровно лет минет ей только

То выбери такого жениха,

Чтоб он пошел в огонь и в воду

За правнучку мою: прощай пока,

Я ворочусь, когда мн будет надо.»

Сказал — и был таков: и с этих пор

Мне дедушка однажды появился,

В тот самый день, как твой отец ушел.

И дедушка сказал: „Не плачь о муже;

А лучше плачь о дочери своей:

В ней с нашею смешалась кровь чужая;

В нее отец вселил такую спесь,

Что сам Курат не скоро сладит с нею,

Дай подрасти — и замуж поскорей:

Не то уж я…“ И тут боязнь такую

Нагнал он на меня, что я еще дрожу,

Как об его угрозах только вспомню;

Так вещуном ты, дочка, не шути.

 

НАИНА.

Я не шучу; а замуж все не выйду.

И за кого?

 

БЕЛЗЕЯ.

А просто за того,

Кто всех умней и всех досужей,

Чье стадо всех и больше и тучней,

Чьи пчельники чуть держатся под медом,

И лодка чья быстре всех в бегу;

Кто никогда стрелой не промахнется,

Кто удалей всех наших молодцов:

А кто же он, — и говорить напрасно.

 

НАИНА.

Не говори.

 

БЕЛЗЕЯ.

Ах нет, назло скажу….

(слышна свирель Тавальса.)

Да вот он сам свирелью нам сказался.

 

НАИНА.

Тавальс давно мне уши прожужжал

Своей игрой и песнью заунывной.

 

БЕЛЗЕЯ.

А песня для кого?

 

НАИНА.

Ах! знаю я,

И для того бегу…

 

БЕЛЗЕЯ.

Постой, останься;

А я пока проведаю о том,

Какие корабли в залив прибило.

О муже там узнаю, может быть,

И ворочусь…. Да будь с Тавальсом,

Наинушка, сокровище мое,

Поласковей.

(уходит.)

 

 

 

ЯВЛЕНИЕ 2-ое.

НАИНА, потом ТАВАЛЬС.

 

НАИНА.

Пожалуй буду

С ним ласкова…. пока не надоест.

Иль мало для него невест?

У нас в селеньи и повсюду

Красавиц много он видал;

А неужли ж меня красивей не сыскал?

Да, видно не сыскал, и стало не напрасно

Я красотой горжусь: нет, как ни уверяй

Мой прадед Будунтай,

Что красота моя и мне самой опасна,

Не верю я ему, — и быть дурной

Не соглашусь никак.

 

ТАВАЛЬС, перестав играть на свирели, подходит.

А! наконец я встретил

Тебя.

НАИНА.

Так чтож?

 

ТАВАЛЬС.

А то, что ты со мной

Не хочешь быть.

 

НАИНА.

И это ты заметил?

 

ТАВАЛЬС.

Теб все смех; а мне не до него:

Ни дня, ни ночи, ни годины,

Ни мига даже одного

Не вижу света.

 

НАИНА.

От чего?

 

ТАВАЛЬС.

Ты спрашиваешь!…. Ах! причины

Не знает кто моей тоски!

Давно и дуть в селеньи нашем толки:

Что сделалось со мной? Где мочь моей руки?

Давно ль овец моих уносят злые волки?

Мой невод от чего истлел?

За чем не слышится мой голос за дубравой?

Зачем пчельник мой опустел?

Ладья раасохлася? — И ржавой

Изъедены железки стрел?

 

НАИНА.

Что ж отвечаешь ты на это?

 

ТАВАЛЬС.

Ах! у меня один ответ.

Что от тебя не вижу света,

Что в свете ничего мне нет,

Ни нужного, ни дорогого;

Что брежу я тобой во сне и наяву,

Что вовсе умер я; когда же слово

Ты скажешь мне, опять я оживу.

 

НАИНА.

Я десять слов сказать тебе готова

И, если можешь, оживай.

 

ТАВАЛЬС.

Любить меня одно ты слово дай….

Нет, этого б уж слишком много было,

Не пережить мне радости моей:

Взгляни ты на меня милей….

 

НАИНА.

А разве я гляжу не мило?

 

ТАВАЛЬС.

Да также ты глядишь на всех:

В твоих глазах веселость, живость, смех,

Для всех блестят.

 

НАИНА.

Ты хочешь, чтоб уныло

Смотрела на тебя? — Изволь.

 

ТАВАЛЬС.

Не то:

Ах! я хочу…. Меня ты очень разумеешь:

И я уверен, что никто

Не знает так, как ты умеешь

Приятно бросить взгляд, чтоб от него в груди

Весельем сердце заиграло.

Я помню, как бывало

Ты взглянешь…. Нет, так лучше не гляди,

Минутной не давай отрады,

Чтоб пуще горе я терпел.

Я испытал, что эти взгляды

Опаснее каленых стрел.

 

НАИНА.

А если так они опасны.

На что же бегаешь за ними ты?

 

ТАВАЛЬС.

На то,

Что были все труды напрасны.

От них уйти… Поверь мне, что никто

Не бегал так, как я, по дебрям, по вертепам,

И по скалам, — но все уйти не мог.

Железным приковал заклепом

Иль сам Перкун, иль злой Пергола бог

Меня к моей кручине.

Уж я на дедовском клялся мече,

Не думать больше о Наине;

Уж помощи искал и в Хриве и в враче,

В волшебствах, в заговорах;

Молился всем богам;

Обшел их рощи; но и там

В моих потусклых взорах

Мерещилась все ты,

И светом этой красоты

Меня назад к себе манила.

Так видишь ли теперь, что сила

Твоих опасных глаз

Всего властней.

 

НАИНА.

Да, я уж много раз

Об этом от тебя слыхала.

 

ТАВАЛЬС.

И от других?

 

НАИНА.

И это может быть.

 

ТАВАЛЬС.

А так тебя любить

Другие могут ли?

 

НАИНА.

Когда им верить,

То могут больше; но любви,

Как в море дна, ничем нельзя измерить.

 

ТАВАЛЬС.

Да можно, испытать: ты назови

Хоть одного из всех в тебя влюбленных,

Кто бы пошел в огонь и в воду за тебя…

 

НАИНА.

А ты пойдешь?

 

ТАВАЛЬС.

Пойду; хотя краса твоя,

Как иней на соснах зеленых,

От солнца искрами блестит;

А лед сама….

 

НАИНА.

Так стало все знобить.

 

ТАВАЛЬС.

Ах, нет; все сжет, — а никогда не тает

И все морозом убивает.

 

НАИНА.

За что ты сердишься?… Я нравлюся: так что ж?

И я ли виновата в этом?

 

ТАВАЛЬС.

Не виновата ты: а кто ж,

А кто же всех манит, как летом

В палящий жаром день,

Живой поток и рощи тень,

Манят к себе томимых жаждой?

Ты так глядишь на всех, что каждый,

Не знаю как и от чего,

В лице, в глаэах твоих находит

Такое что-то, что его

С ума любовью сводить.

 

НАИНА.

Так не ужли же от того

Мне должно

Завесу на лице надеть

И вовсе не глядеть?

 

ТАВАЛЬС.

Как ты слова мои всегда толкуешь ложно!

Я разве это говорю:

Прекрасна ты, и будь еще прекрасней…

Ах, нет! Тебе быть лучше — мне несчастней,

Никак нельзя: ты всех милей!

 

НАИНА.

Благодарю,

И верить этому желаю.

 

ТАВАЛЬС.

Ты верь иль нет; а я наверно знаю,

Что лучше ты богинь, и поклянуся в том.

 

НАИНА.

А видел ты богинь?

 

ТАВАЛЬС.

Не видел; но в одном

Я солнце свет и ясность

И эту живость нахожу,

Которой миpa необъятность

Красуется, цветет; я на него гляжу,

И вижу, что ясней и краше

Под небом ничего

Не может быть его.

Я на тебя взгляну, Наина, солнце наше,

И чувствую, что ты прекрасней всех красот

Небесных и земных.

 

НАИНА.

Как пчельный сот

Слова твои для сердца сладки….

И даже я теперь тебя боюсь.

 

ТАВАЛЬС.

Меня боишься?

 

НАИНА.

Признаюсь.

А от чего, пойми.

 

ТАВАЛЬС.

Нет, я твоей загадки

Не смею, не могу понять.

Будь искренна, как я: скажи мне прямо,

Ты можешь ли любить?

 

НАИНА.

Как это мне сказать….

 

ТАВАЛЬС.

Скажи…. Скажи!….

 

НАИНА.

Когда настаивать упрямо

Ты станешь, я скажу; но ты не будешь пенять,

Что я горда, что я спесива….

 

ТАВАЛЬС.

Ах, нет! совсем я замолчу.

 

НАИНА.

Тавальс, ты знаешь, я счастлива,

И быть счастливей не хочу.

 

ТАВАЛЬС.

Счастлива ты!… Но счастье, как и время

Прискучится без дележа.

Скупой, избытком дорожа,

В посев не даст убогим семя,

Истлеет в закорме оно,

Без пользы им, ему без прока;

И в лучший ветр одна не уплывешь далеко.

Юмеллой счастье нам дано

На то, чтоб мы умели им делиться.

Наина, рассуди сама:

Теперь ты молода, всем знаешь веселиться

И рвешь цветы весной; а как придет зима,

Когда краса твоя увянет,

Кто, счастья не деля с тобой

Ни в красном лете, ни весной,

На снежную умильно взглянет?

Кто, молодость твою любя,

И старости твоей любить не перестанет?

 

НАИНА, с досадою.

Пастух, я не люблю тебя.

 

 

 

ЯВЛЕНИЕ 3-е.

 

ТАВАЛЬС один.

Она бежит, она меня не любит;

Я это знал: зачем же приходил?

Зачем искал еще себе позора?

Зачем люблю?. Того ль еще мне ждать,

Чтобы другой, в цветущей роще Лады,

С ней плел венок и мужем был ее?…

Но, нет, она любить совсем не может;

И если я… Ах! вот мой брат идет.

А я убит. — (садится на камень).

 

 

 

ЯВЛЕНИЕ 4-oe,

ТАВАЛЬС и ГАНДО.

 

ГАНДО, продолжая петь.

Как манит рыб на уду

Наш брат рыбак,

Наина так

Влюбленых отовсюду

К себе манит

И всех крушит.

Наинина улыбка

И плут глазок,

Что наш крючок,

И с нею уж не рыбка

Нырнет в просак

А сам рыбак.

(увидя Тавальса).

Вот брат: она глазком

Его давно за сердце зацепила…

Ну, что, Тавальс?

 

ТАВАЛЬС

Что Гандо?

 

ГАНДО.

Всс одно,

Любовь; и я порядочно влюбился

В Наину.

 

ТАВАЛЬС.

Как! и ты туда жь?

 

ГАНДО.

Да, братец, эта блажь

В уме моем, как щука заплескала.

Я, видишь ты, сначала

О ней и думать не хотел,

И на нее взглянуть боялся;

Да как-то раз, забывшись, посмотрел..

Как хороша! .. И тут же повстречался

С моим ее умильный взгляд,

Весь стал не свой, и хоть не очень рад,

А с этих пор она меня на уде водит:

Куда она, туда и я,

И голова моя

Как молодое пиво, бродит.

Ну, словом, я из рыбака,

По милости ее, сам очутился рыбкой.

Но я в любви моей открылся ей слегка.

 

ТАВАЛЬС.

И чтож она?

 

ГАНДО.

Она сказала мне с улыбкой:

Рыбак, ты шутишь не смешно:

От слов твоих меня берет зевота ..

Ушла, — и тем все дело решено.

 

ТАВАЛЬС.

Как после этого шутить тебе охота!

 

ГАНДО.

Нет, право, не шутя,

Я от нее с досады,

И бил себя, и плакал, как дитя,

Да мало было в том отрады.

Но рад уж и тому, что наши смельчаки,

Не больше моего нашли в Наине счастья,

И бедные, с тоски

Пустились, не боясь ненастья,

На самый дальний лов,

Чтоб этим доказать свою Наине смелость;

Да ветер восемь дней иль слишком был таков,

Что я не поручусь за целость,

Не только что ладей,

Да и самих людей….

Ба; это что?. .Они!..Хвала Гордоайтису!

Они прямехонько плывут сюда,

Так побежать же мне, товарищу Кернису

Помочь развешать невода.

 

 

 

ЯВЛЕНИЕ 5-ое.

ТАВАЛЬС, на камне; ГАНДО, АЛГЕС, АУСКО, ВАЛГИНОС, КЕРНИС и Рыбаки развешивают неводы на берегу.

 

ТАВАЛЬС.

Иль надо мной Наина, как над Гандо,

Шутила? Не ужель и мне она

Названье пастуха дала в насмешку?

Что ж тут мудренаого: все может быть.

Отец ее, Литвин, вселил презренье

И в дочь свою к всему, что не война;

Он натвердил, что всякой, кто не воин,

Любви ее ни мало не достоин.

А если так, то не гордись она:

Уж больше пастухом Тавальс не будет

И мощною рукой, и силою плеча,

И ocтрием отцовского меча,

Любовь ее в чужой земле добудет.

Иду служить к Варягам, иль в Литву,

Или в Порусь, иль в Новгород великой,

Куда нибудь: пусть будет ей уликой,

Иль смерть моя за верную любовь,

Или добра, что с бою я достану,

Что в пастухе не замирает кровь

От сечи боевой. Терять не стану

Я даром времени. Прости мой дом,

Прости свирель, стада мои прощайте!

Тавальсу не до вас: не он копьем

Против волков вам будет обороной;

Не край родной идет он защищать:

Идет чужим против чужих служить!

Ах! было бы и лучше, и честнее,

Когда бы мог….

 

АЛГЕС, подходя.

Здоров ли ты Тавальс?

 

АУСКО.

Здоровы ль вы?

 

КЕРНИС.

Что, какова Наина?…

 

ГАНДО.

Все такова ж: от ней не жди добра,

Ни вам, ни мне, ни удалому брату.

 

ТАВАЛЬС.

Где были вы?

 

АЛГЕС.

Умчало бурей нас.

 

ТАВАЛЬС.

Далеко ли?

 

АЛГЕС.

До берегов Урманских;

И там-то мы наслушались чудес.

 

ТАВАЛЬС.

А что? каких?

 

АЛГЕС.

Урмансые Варяги,

Наскуча век под снегом голодать,

Задумали пуститься вдоль на полдень,

И корабли давай скорей снастить.

Готово все: под паруса! — и в море

Помчалися, и этим удальством

Как раз землей богатой завладели,

С добычею прислали сто судов;

А сами все за морем поселились,

И родину там новую нашли!

 

ТАВАЛЬС.

Вот это только мне не любо;

Нечестно родину менять;

А удальством и дань и славу добывать

Такое дело,

Что от него во мне все сердце закипело.

Урманские Варяги молодцы,

Нет спора в том: да чем же вы их хуже?

Иль вы, друзья, родилися на луже?

Иль на пуху вскормили вас отцы? —

Нет, вы с ребячества не свыклися с постелью,

Не красной девицей росли:

Нет, братцы: наши корабли

Вам были детской колыбелью;

Вас улелеевал завывный ветра свист,

Укачивала буря.

Когда ж, с дерев срывая лист,

И небо тучами нахмуря,

Вас злая осень до костей

Дождем и вихрем пробивала,

И смерть с грозою налетала,

Вы прятались ли перед ней?

Да прибыли в том было мало;

А славы меньше и того.

 

АЛГЕС.

Так.

 

АУСКО.

Правда.

 

ВСЕ.

Так.

 

ВАЛГИНОС.

Все дело.

АЙ да Тавальс!

 

ГАНДО.

Ай брат!

 

АЛГЕС.

Послушаем его

Ну, говори, Тавальс.

 

ТАВАЛЬС.

Когда в вас сердце смело

Так стыдно вам Варягам уступать

В досужестве, в удальстве.

 

АЛЬГЕС.

Да стыдно.

 

ТАВАЛЬС.

А это вы хотите ль доказать?

 

ВСЕ.

Изволь!

 

ТАВАЛЬС.

Так пусть, друзья, на деле будет видно,

Что мы….

 

ГАНДО.

Все влюблены в Наину.

 

КЕРНИС.

Эх! Молчи,

И выслушай. Ну, что ж ?

 

ТАВАЛЬС.

О верный конь наш, море!

Ты быстро нас промчи

От края в край, от дола в дол, и вскоре

И весла, и мечи

В руках у нас докажут

Урманам, Свеям и Литве,

Что наши Фины в удальстве

Не уступают им; пусть внуки наши скажут

Своим сынам, что их отцов отцы

В свой век морской хребет изпенили недаром

И были прямо молодцы!

Пусть песни дочерей о деле нашем старом,

Переходя изуст в уста,

Когда уж и детей и внучат их забудут

Еще о нас хвалою тешить будут

Родимыя места.

 

ВСЕ.

Пусть так.

 

ТАВАЛЬС.

Летим друзья, за добычей и славой;

Покуда нас в конец не извела тоска,

Потешимся удалою забавой,

Добудем, привезем с собой издалека

Для молодцов доспехов серебристых,

И медных шишаков, и бердышей стальных;

А для красавиц молодых

Кораллов, жемчугов зернистых,

И светлых янтарей,

И черных соболей,

И горнастаев чистых,

И всех убранств, каких на дне морей

И на земле найти не можно краше.

Пусть не завидуют, и те кто милы нам,

Варягов молодым женам.

Что было их, то будет наше,

Лишь были б руки и сердца;

А без начала нет конца,

Начнемте же скорей.

 

ВСЕ.

Начнем.

 

АЛГЕС.

Все это любо,

Все славно; только жаль,

Что наши корабли не сплочены из дуба;

А бурей так раскачены, что вдаль

Бежать на них нельзя без переделки.

 

ТАВАЛЬС.

Эх! можно как нибудь; — подумай….

 

АЛГЕС.

Головы

Не приложу…

 

ТАВАЛЬС.

Что ж делать ?

 

ЯВЛЕНИЕ 6-oe.

ТЕ ЖЕ и БУДУНТАЙ является по средине.

 

БУДУНТАЙ.

О безделке,

О дети милые, задумалися вы.

 

ВСЕ.

Как! Будунтай! Вещун….

 

ГАНДО.

Ба! ты взялся откуда?

 

БУДУНТАЙ.

Не ваше дело: а покуда

Мне время, слушай: — от грозы,

Которая, не бось, не сделала вам худа,

С Немецкого поморья из Ганзы

Три корабля в залив сюда прибило,

И именно затем здесь эти корабли,

Чтоб вам за славою на чем пуститься было:

Ну поняли ль? — И так, покуда на земле

От качки моря чуть живые,

Сушатся Немцы; вы, ребята боевые,

Летите быстро на ладьях

И кораблями завладейте;

А там и вдаль — и нагоняйте страх

На всех, везде, и всем; да сами не робейте,

За вас Гордоайтис. А старый Будунтай,

Ваш прежний друг, во всем вам даст подспорье.

 

ТАВАЛЬС.

К веслу, друзья! Ганзы богатый край,

Порусь, и Ливы, и Поморье

Мы быстро облетим,

И удивим,

И нашим именем наполним.

 

БУДУНТАЙ.

Исполните ж точь в точь все то, что я велю.

 

ТАВАЛЬС.

Вели — и все исполним.

 

БУДУНТАЙ.

Увидим. (отведя Тавальса). Я, Тавальс,

давно тебя люблю,

Твой дед мне был названным братом,

Ты в правнучку мою влюблен,

И за тебя у матери я сватом;

А не пойдет, то всех несчастных жен

Она несчастней будет.

 

ТАВАЛЬС.

Да ежели она…

 

БУДУНТАЙ.

Эх! дело не твое.

Когда оиа гордиться не забудет,

То проучу ее.

(всем).

Вы слушайтесь его; и всякой поклянися,

Как водится, на меч ступя ногой,

Не бунтовать, жить братски меж собой;

А там в хвалу Гордоавтиса

Запойте песню, — и прощай.

(исчезает).

 

ГАНДО.

Куда ж он делся?…. Будунтай!…

Его как не бывало.

Пропал…

 

ТАВАЛЬС.

А чтобы время ие пропало;

Ладьи все на воду мечи,

И на богов в надежде,

Ступай на корабли!

 

АЛГЕС.

Все становитесь на мечи,

Клянитеся начальнику…

 

ТАВАЛЬС.

Нет, прежде

Товарищам я клятву дам.

(становится на меч).

Друзья! клянусь богами вам:

До самого на родину возврата,

За каждого из вас, как за родного брата,

Радеть и не жалеть себя:

Иль пусть чужим волкам мой труп добычей ляжет!

Иль мне пускай опять Наина скажет:

Пастух, я не люблю тебя.

 

ХОР.

Ногою наступя на меч,

Мы все даем Тавальсу клятву:

Костями за него так лечь,

Как жито, срезанное в жатву!

Бог сильный быстрых кораблей!

Весь полон свт теб хвалами:

Мы полетим стрелы быстрей,

Когда ты будешь перед нами.

 

 

 

Часть вторая.

 

ГЕРОЙ.

 

Интермедия.

 

Театр представляет берег; НаЧало весны; пристань сомородная между скал.

 

Светает; посреди театра догорает корабль, вокруг его жрецы, подале народ на коленах.

 

ХОР.

Гордоайтис, хранитель кораблей,

Нам возврати и братьев и мужей

Живых, здоровых и безвредных!

Утешь в тоске, обрадуй бедных

Невест и матерей

И маленьких детей.

 

ВЕЙДЕЛОТ.

Корабль светло горел, и пламя вверх пылало.

Так стало

Бояться нечего: Гороайтис за нас;

И слышал я от Будунтая Хрива,

Что наших удальцов Дотанус в море спас,

И нам Келу-Девос их возвратит счастливо.

Так вы, богов благодаря,

Им в честь вокруг огня пляшите,

Через огонь скачите,

И пусть осветит вас в веселостях заря.

 

ХОР.

Пляшите, скачите, веселием полны,

Как скачут по морю кипящие волны,

Как звзды на небе кружатся кругом.

Вы, боги, и неба, и ветров, и моря

Навейте нам радость, не дайте нам горя;

Вам в славу мы пляшем и песни поем.

(Все пляшут вокруг догорающего корабля, скачут через огонь; подруги принуждают плясать Наину; она нейдет; отворачивается с презрением от мужчин и садится в задумчивости на камень. Вейделот, увидя что солнце начинает восходить, ударяет в бубны: пляски останавливаются и все идут за Вейделотом).

 

 

 

ЯВЛЕНИЕ 1-oe.

БЕЛЗЕЯ и НАИНА.

 

БЕЛЗЕЯ.

Что ж ты нейдешь?

 

НАИНА.

Ах, матушка, дозволь

Остаться здесь?

 

БЕЛЗЕЯ.

Ты видишь, солнце всходит;

Уж Вейделот повел народ домой,

И помолились мы о возвращеньи

Тавальса к нам; так, признаюсь, пора,

И отдохнуть.

 

НАИНА.

Да если ты устала,

Поди домой; а здесь мне хорошо;

Мне думать здесь никто не помешает,

И я могу у этих серых скал,

Под шумом волн и при восходе солнца,

О прежнем вспоминать.

 

БЕЛЗЕЯ.

Так ты сама

Грустишь теперь об удаломТавальсе?

 

НАИНА.

Эх! матушка!

 

БЕЛЗЕЯ.

И есть о чем грустить.

Вот ровно год настанет в праздник Лады,

Как и Тавальс и наши рыбаки

На удальство пустились; но ни слуха

Ни духа нег, где плавают они;

И твой Тавальс…

 

НАИНА.

Не мой: и что за дело

Мне до него?

 

БЕЛЗЕЯ.

По ком же ты грустишь?

 

НАИНА.

Ах! ни по ком!

 

БЕЛЗЕЯ.

Однако ж ты печальна

Почти с тех пор, как он пошел

С товарищами на судах Ганзейских

И Немцы, здесь пробывши до весны,

Из дуба нашего суда срубили

И поплыли домой.

 

НАИНА.

Иль сам Курат

Их корабли занес сюда погодой!

 

БЕЛЗЕЯ.

Да ты ль одна об этом говоришь;

И многие пришельцев проклинают.

 

НАИНА.

За что?

 

БЕЛЗЕЯ.

За то ж: во первых, что на их

Проклятых кораблях пустилась в море

Вся наша молодежь; а во вторых,

Что пришлецы рассказами своими

О их житье-бытье, богатстве и о всем,

Чего здесь нет, так головы вскружили,

А пуще девушкам: что с этих пор

Другого не слыхать, как: ай да Немцы!

У Немцев то, у Немцев се; у Немцев ум,

У Немцев свет; у нас же днем потемки;

Мы не люди, и вовсе не живем.

 

НАИНА.

Нет, мы живем; да что же за веселье

Так жить, как мы?

Весной паси стада, зимой за рукоделье,

Коптись в дыму, и слушай: а о чем?

О том, что все давно мы знаем.

Иль песни пой; а будто мы поем!

Нет, мы как волки завываем,

Как козы прыгаем: свой век проводим в том,

Что спим, едим, глядим; а ничего не знаем:

И вот что жизнью мы зовем!

 

БЕЛЗЕЯ.

Что это? Как! И ты неужли оганзилась?

Зазналася?… Ах! дедушка мой прав:

Как он сказал, так точно и случилось:

Вот от чего в тебе пропал веселый нрав,

Что пришлецы тебя заговорили.

А старой дуре, мне, как любо было то,

Что все они тебя без умолка хвалили.

Когда бы знала: ни за что

Заморщине не отворила-б двери.

Да эти умники такие звери,

Что нас от них Юмелла упаси!

 

НАИНА.

Нет, лучше у богов проси,

Чтоб были мы на них похожи.

 

БЕЛЗЕЯ.

На тонконогихе журавлей?

Да чем они пригожи?

Одеждою богатою своей;

И тем умней, что нос поднявши ходят,

И вас болтливым лзыком

С последнего умишка сводят.

И я с ума сошла… Да плачуся о том!..

Ах! видно на роду тебе одна кручина

Назначена со мной:

Обеих нас сгубил язык чужой.

Так, мы заслушавшись: ты Немцев, я Литвина,

Век целый горевать должны.

Нам ветер супостат с заморской стороны

Несчастия навеял;

Отец, Литвин, в тебе рассказами посеял

Крапивы жгучей семена,

И сам ушел; а я, когда б была умна,

Не приняла б чужих…. Да кто ж тебе по сердцу

Из них пришел?

 

НАИНА.

Никто.

 

БЕЛЗЕЯ.

Не ужли?

 

НАИНА.

Да.

 

БЕЛЗЕЯ.

Так стало не совсем беда;

А я боялася того, чтоб к иноверцу

Не привязалась ты.

 

НАИНА.

Не бойсь, не привяжусь;

Ни к нашим; ни к чужим.

 

БЕЛЗЕЯ.

О ком же ты крушишься?

 

НАИНА.

Я только о себе крушусь.

Мне скучно, вот и все.

 

БЕЛЗЕЯ.

А вот развеселишься:

Уж скоро зеленью подернется земля,

Пойдешь с подругами в душистые поля,

Я знаю, что они тебя всем сердцем любят.

 

НАИНА.

А ты не знаешь, что они

Любовью надоели мне.

 

БЕЛЗЕЯ.

Не ужли? А они ж трубою в уши трубят,

Что ты умней и лучше всех других.

 

НАИНА.

Да мне какая в этом радость?

Я разве хороша для них?

На толь цветет краса моя и младость,

Чтоб мне скучали похвалой

Подруги, старики, старухи и уроды,

Которые бояся непогоды,

Остались здесь людей пугать собой?

Взгляни на них: тот стар, тот крив, тот хвор,

Тот глуп… Ах матушка с тех пор,

Как наших молодцов Дотанус в море носит,

А Немцы отплыли в свой край,

И солнышко у нас, как прежде не сияло:

Минуту выглянет из облак, и прощай;

А вспомни, как бывало,

По ясном дне, с румяною зарей

Я возвращалася веселая домой;

И как за маткою пчелиной,

За мною роем молодым,

Кружились женихи. И право ни с одним

Я не встречалася с хорошеньким мужчиной,

Который бы в глаза мне мило не взглянул,

И, смотря по тому, как мне взглянуть случалось,

Веселость на лице его не разыгралась,

Или он горько не вздохнул:

Мне было весело, и веселы все были;

Взгруснется мне, — и все уныли.

Да наши ли одни,

И сами Немцы; а они,

Где не были? Чему не обучались?

Однако ж громко признавались,

Что ни лица белей,

Ни глаз моих черней,

Они родяся не видали.

Что если б я жила в их стороне людской,

То женщины-б меня за чудо почитали;

Мужчины же передо мной

Стояли-б на коленах,

 

БЕЛЗЕЯ.

А ты и верила? Послушай, дочь,

Уж я сама, к несчастью, испытала,

Что похвалы заморских пришлецов,

Ни дать, нн взять, как в роще лист осенний:

От ветра он все мысли разшумит,

Да с ветром же умчится и исчезнет;

И шум такой оставит в голове,

Что от него ты ходишь, как в угаре.

Ах! твой отец о стороне своей

Мне уши прожужжал; и я к несчастью,

Поверила ему.

 

НАИНА.

Да разве то

У них в Литве, что в стороне Ганзейской?

Литва, как мы, и верит, и живет,

И пьет, и ест; а Немцы все другое:

Они живут в богатых городах;

Едят и пьют из серебра; а ходят

И в соболях, и в тканях золотых.

А женщинам у инх житье такое,

Что слушать радостно! — У них мужья

Женам своим, как дети, угождают;

А девушки у них в такой чести,

Что их никто не смей и словом тронуть,

В миг вступятся, да на коня и в бой,

У них за красоту на смерть дерутся,

Ручьями льют за женщин кровь

И мрут, как мухи, за любовь,

А из чего весь бой? из девушкина взгляда:

И этот взгляд

Такая для мужчин награда,

Что все его ценят

Богатства всякого дороже.

 

БЕЛЗЕЯ.

Так и у нас того же

Тебе не хочется ль завесть?

 

НАИНА.

У нас! Да разве есть

У нас такие люди,

Чтобы за девушку против копья

Своей не пожалели груди?

Однако же надеюсь я,

Когда товарищи Тавальсовы вернутся,

То, по чужим краям набравшися ума,

И сами, может быть, за ум возмутся:

Введут заморский быт, построят в ряд дома,

И стануть нас любить на образец Ганзейский.

 

БЕЛЗЕЯ.

Да этот образец злодейский

И ваш заморский быт — повальная чума.

Ну если вам придет охота разглядеться,

В награду за убой, то скоро и глядеть

Вам не на кого будет,

И столько женихов от взглядов здесь убудет,

Что в девушках придется вам вдоветь.

 

НАИНА, смеясь.

Да благо ветер к нам дорогу

Ганзейцам показал; они сюда придут

И понемногу

Хорошеньких к себе переберут.

Так будет нечего бояться,

Чтоб стали драться

У нас за красоту.

 

БЕЛЗЕЯ.

Как твой язык остер! Да эту остроту

Притупит дедушка; и ты моя чечотка

Узнаешь… Это что?… Не он ли? … вот беда!…

Нет это парусная лодка

Причалила сюда.

 

НАИНА.

Уж не Ганзейцы ли?

 

БЕЛЗЕЯ.

Ах! эти гости

И дедушки страшней! Всех наших всполошу,

И так рассказчиков отделать упрошу,

Чтоб здесь осталися одни их кости

Чтоб их… и так уж горьки нам

Их медовыя речи.

 

НАИНА.

Ах! это Гандо.

 

БЕЛЗЕЯ.

Как!…Да, точно, вот он сам

Бежит…..

 

 

 

ЯВЛЕНИЕ 2-ое.

ТЕ ЖЕ и ГАНДО.

 

ГАНДО.

Яждать не ждал такой счастливой встречи.

Ну здравствуйте: вот я! Любуйтеся… каков?

 

НАИНА.

Да ты взялся откуда?

 

ГАНДО.

Из далека, красавица моя;

И так из далека, что не видать отсюда

И не дойдешь, хоть год вкруг моря колеси.

 

НАИНА.

Где ж были вы?

 

ГАНДО.

Нет, лучше ты спроси,

Где не были? Кого мы не встречали?

С кем не дрались? Чего не навезли?

С какой чужой земли

Какого мы богатства не собрали?

Что ни задумаешь, — у нас все есть:

Жемчуг, и золото, и ткани, и кораллы.

Народу пропасть мы успели перевесть:

За то уж нам везде была большая честь;

За то кричат Ганзейцы самохвалы:

Ай Фины! молодцы! Вот уж на все удалы!

Да как им не кричать: корабль лишь взвидит глаз,

Давай его!… Нагрянем, — и как раз

Всех перебьем, все наше!

И мы на моряков такой нагнали страх

Что море все теперь у нас в руках

Как медовая чаша;

Никто в него без нас уса не обмокни;

Ганзейцы ж не храбрись!…

 

НАИНА.

Как! неужли они

Вас струсили?

 

ГАНДО.

А так-то, что с боязни

Еще теперь Ганза за бочками лежит.

Да и не ей чета — Поморье все дрожит,

И нашей удалой приязни,

Как у богов своих

Дождя иль вёдра, молит;

И так-то с нами хлебосолит,

Чтоб только били мы не их.

А мы не прочь от дружбы и от драки,

Как раз Поморцам помогли;

И в миг без кораблей, как раки,

Ганзейцы сели на мели.

Мы с братом у Ганзы пожгли

Судов

И городов,

Что называется, без счета…

Не говори об них; а то опять охота

Берет меня…. я в море, и прощай…

 

НАИНА.

Да я не говорю…

 

ГАНДО.

И рта не разевай;

А то меня канатом не удержишь.

 

НАИНА.

Да и удерживать не стану я: ступай.

 

ГАНДО.

Ну знал я наперед, что срежешь

Ты словом голову мне с плеч.

Да для кого ж, скажи, я бился,

Дрался, увечился, топился?

 

НАИНА.

И знать я не хочу: да не об этом речь:

Ты много говорил; а путного ни слова

О деле не сказал.

 

ГАНДО.

Как не сказал? Так снова

Пожалуй я начну….

 

НАИНА.

Ах, нет, не начинай;

А коротко и ясно отвечай

На все мои вопросы.

 

ГАНДО.

Ну, спрашивай!

 

НАИНА.

Как вы достали корабли?

 

ГАНДО.

Пока Немецкие матросы

Сушились на земле,

На корабли мы прыг, и отплыли отсюда.

 

НАИНА.

Тут нет пока большого чуда:

Куда ж вы поплыли?

 

ГАНДО.

Куда глаза глядят.

По Будунтаеву наказу,

Заведывал всем делом брат.

Онь взвидел вдруг корабль, и сразу

Так скоро, что никто и струсить не успел,

Догнал его — и завладел;

Хозяевам кой что, из милости, оставил;

А прочее меж нас в раздел:

И этим так нам храбрости прибавил,

Что мы за ним на добычу, хоть вплавь

Все броситься готовы в воду.

Обычай наш такой: сначала позабавь,

А там уж нашему удалому народу

Никто не брат; все вздор:

Бери и бей!…

 

НАИНА.

Ах! дело все не в этом:

Где были вы?

 

ГАНДО.

Да в море были летом;

А в город на зиму попались под запор.

 

НАИНА.

А город верно был прекрасен?

 

ГАНДО.

Да, не спорю,

Хорош; но в нем такая теснота,

Такая духота,

Что все б мы померли с удушья, если б горю

Не ухитрилися хозяева помочь.

 

БЕЛЗЕЯ.

А чем?

 

ГАНДО.

Нас в город зимовать Поморцы с тем пустили,

Чтоб мы за них Ганзейцев перебили:

А мы от этого не прочь:

И тотчас с ними расплатились

На счет скупой Ганзы.

Уж тут-то мы повеселились!

Ни гуся, ии купца, ни девки, ни козы

Из рук не выпустили даром.

За все Ганза плати,

Иль серебром, или товаром:

И все с Поморцами в дележ.

У этих Немцев, молодежь

И с братом, и со мной, работала так лихо,

Что все к весне в Поморье стало тихо,

И заключили вечный мир.

Не знаю долго ль онь продлится;

А задали они такой прощальный пир,

Что голова еще с него кружится.

Да рад уж и тому, что я, хотя шальной,

Но все вернулся с головой;

А многие там головы сложили,

И брат….

 

БЕЛЗЕЯ.

Ах! Неужли его убили?

 

ГАНДО.

Его убить кто смеет? — Он герой.

 

НАИНА.

Герой! А это что?

 

ГАНДО.

Да прозвище такое:

Которое дают в чужих краях тому,

Кто никому

Не даст пожить в покое;

Всех бьет,

И все чужое

Себе берет,

Да не тайком, а с драки.

Ну, поняли ль?

 

БЕЛЗЕЯ.

Как не понять!

Герои их, ни дать ни взять,

Что наши забияки.

 

ГАНДО.

А что ты думаешь: почти.

Но это прозвище у них в такой чести,

Что только им Тавальса взвеличали,

То вдруг из за стола все встали,

И началась потеха! Bсе кричат:

Герой, виват

Об стол стучат ножами,

В трубы трубят,

В ладоши хлопают руками,

Все разом пьют,

Посуду бьют

И обнимаются по братски с нами.

 

НАИНА.

Вот весело! вот люди! вот земля!

 

ГАНДО.

Да, хороша земля, и люди не дурные;

А наши чистыя поля

И берега родные

Гораздо веселей.

 

НАИНА.

А чем?

 

ГАНДО.

Мы в городах

Томилися, как ряпушка в заколе;

А здесь, как птицы в небесах,

Мы дышим и живем в просторе и по воле.

 

НАИНА.

Да если и Тавальс, и все, в чужих землях

Небольше твоего ума набрались,

То лучше б сделали, когда бы там остались;

Без них довольно здесь глупцов.

 

ГАНДО.

Да ты сама

Давно ль, и от кого набралася ума?

 

БЕЛЗЕЯ.

Пока на их земле Ганзенцов вы душили,

Они на нашем берегу

Всех девушек уму переучили.

 

ГАНДО.

Да не останемся ж за то у. них в долгу

Мы повстречали их, когда с удачи

Домой на веслах шли;

Они кричали нам, чтоб мигом корабли

Им отдали назад; как будто для отдачи

Мы море пеною белим.

Тавальс тотчас пустился к ним

Для дружеской разделки,

А мне вперед лететь велел,

Чтоб к празднику заморские безделки

Поспел в наряд тебе привесть, — и я поспл.

Гей, вы, друзья, кажи подарки,

Которые герой красавице прислал.

 

НАИНА, к Белзее.

Да лучше б этого и Немец не сказал.

 

ГАНДО, разбирая подарки

Вот снизок янтарей…

 

НАИНА.

Как хороши! как ярки!

А это что еще, не янтари ли?

 

ГАНДО.

Нет.

(подавая ей  бриллиантовую нитку.)

А каково?

 

НАИНА.

Какой прекрасный свет!

Какие звздочки!…. Что ж это?

 

ГАНДО.

Ожерелье.

А блеск каков?

 

НАИНА.

Да с ним и ночью будет день.

Ах! что за камушки!

 

БЕЛЗЕЯ.

Ах! что за рукоделье!

 

ГАНДО.

Все чудо!… а!… Небойсь, попробуй ка, надеть.

(надевает ожерелье на Наину.)

 

НАИНА.

К лицу ль?

 

БЕЛЗЕЯ.

Уж как к лицу!

 

НАИНА.

Когда б не лень,

То побежала бы смотреться в воду.

 

ГАНДО.

Не бегай; а смотрись….

(показывает зеркало).

 

НАИНА.

Ах!

Да это я!….

 

ГАНДО.

Да ты.

 

НАИНА, Белзее.

Смотри в его руках

Мое лицо… я вся… Нет, с роду

Не видывала ты диковинки такой!

Ну, покажи ж и ей… Что, видишь ли!

 

БЕЛЗЕЯ.

Ах! вижу!…

 

НАИНА.

Кого?

 

БЕЛЗЕЯ.

Себя.

 

НАИНА, глядя в зеркало.

Меня..

 

БЕЛЗЕЯ.

Вот обе мы с тобой.

 

НАИНА.

Уж это не вода-ль?

 

ГАНДО.

Да разве можно жижу

Держать, как я держу? — Тотчас бы все стекло.

 

НАИНА.

Что ж это?

 

ГАНДО.

Зеркало.

 

НАИНА.

А зеркало-то что же?

Что зеркало? — Стекло.

 

НАИНА.

Стекло!

Да что ж стекло?

 

ГАНДО.

А что стекло? — Все тоже,

Что зеркало.

 

НАИНА.

Так стало все одно:

Стекло и зеркало?

 

ГАНДО.

Нет, не одно.

 

НАИНА.

Так схоже?

 

ГАНДО.

Не вовсе схоже.

 

НАИНА.

Как?

 

ГАНДО.

В стекле я пил вино,

А в зеркало смотрюся;

Ну видишь ли?

 

НАИНА.

Да вижу, что с тобой

Я толка не добьюся.

Подай!….

 

ГАНДО.

Возьми.

 

НАИНА, глядя в зеркало.

Вот я, вот берег, вот леса,

Вот небо, вот вода, — и что-то над водою

Белеется…. Ах! это паруса!

 

ГАНДО.

Как? Где?

 

НАИНА.

Вот там, смотри, за мною.

 

ГАНДО.

Не вижу.

 

НАИНА.

Вот смотри… Ну, что, вгляделся ль в них?

 

ГАНДО.

И впрямь корабль!… Смотри пожалуй, и спиною

Ты лучше видишь глаз моих.

Корабль Тавальсов… так… За мной, ребята!

Скорее на утес, — и брата

Примашем мы сюда.

 

 

 

ЯВЛЕНИЕ 3-е.

БЕЛЗЕЯ и НАИНА.

 

НАИНА.

Тавальс так близко!

 

БЕЛЗЕЯ.

Да, и это не беда.

 

НАИНА.

Конечно не беда, но я….

 

БЕЛЗЕЯ.

Ты рада?

 

НАИНА.

Не то что рада; только вдруг

Забилось сердце….

 

БЕЛЗЕЯ.

Что ж, мой друг

Знак добрый….

 

НАИНА.

Ах! не то….

 

БЕЛЗЕЯ.

Да что же?

 

НАИНА.

(Выбирает подарки.) Еще не выбрала….

 

БЕЛЗЕЯ.

Вот что!

Тавальсу хочешь ты пригожей показаться.

 

НАИНА.

Тавальсу?… Все не то:

И разве он один. Ах! лучше разобраться

Ты помоги скорее мне

Покуда мы одни;

А там… Вот славно… Да! А как надеть не знаю…

Вот так… Иль нет… Ах, матушка, взгляни,

Уж не причалили ль они?

 

БЕЛЗЕЯ.

О, нет еще.

 

НАИНА, примеряя

Гляди-ж: беда, как опоздаю….

Вот этак хорошо… Ах, матушка!

 

БЕЛЗЕЯ.

Вот я.

 

НАИНА.

Пристало ль это мне?

 

БЕЛЗЕЯ.

И нивесть, как пристало.

 

НАИНА.

Поди ж смотри… (Вынув пояс.) Вот кстати мне попало,

Я подпояшусь им… Да нет, одной нельзя…

Ах, матушка!

 

БЕЛЗЕЯ.

Я здесь.

 

НАИНА.

Да подойди поближе.

Вот это крепче завяжи….

Повыше…. так…. Ах, нет…пониже…

Ну, посмотри, как мило ?

 

БЕЛЗЕЯ.

Да, мило.

 

НАИНА.

Ну поди же и смотри.

 

БЕЛЗЕЯ.

Смотрю.

 

НАИНА, наряжаясь.

Ах, матушка!

 

БЕЛЗЕЯ.

Да ты меня затормошила!

 

НАИНА.

Я и сама как на огне горю….

Вот этим поскорей ты оберни мне руку,

Покрепче… так… Поди ж смотри…

 

БЕЛЗЕЯ.

Иду.

 

НАИНА, взяв пояс.

Но вот уж этому и места не найду…

Ах, матушка!

 

БЕЛЗЕЯ.

Ну что?… Да мне на муку

Тавальс наслал весь этот вздор.

 

НАИНА.

Ах, матушка! обрадуй:

Скажи пристал ли мне убор?

 

БЕЛЗЕЯ.

Пристал; да я устала….

 

НАИНА.

Не досадуй; Как быть: я чай, Тавальс в заморской стороне

Все перенял узнал, — и стало должно мне

Убраться так, чтоб не было нам стыдно.

Ты слышала, как Гандо мне сказал:

Что это все герой красавице прислал,

Так я по этому уж видно,

Что на Ганзейский образец

Тавальс и здесь все переделать хочет.

 

БЕЛЗЕЯ.

Да если он и впрямь о том хлопочет,

То ждет его дурной конец

От дедушки…

 

НАИНА.

А если он вернется,

Не могши ничего в заморье перенять,

Тогда от правнучки ему придется,

По прежнему, в леса бежать.

 

ГАНДО, (с товарищами перебегая через театр.)

Причалил!

 

НАИНА.

Ах!

 

БЕЛЗЕЯ.

Что сделалось? Ты, право,

Как лист дрожишь….

 

НАИНА.

Дрожу: да от чего?

Неужли я боюсь его?

Бояться нечего: ему и честь и слава!

Пусть он герой; да я, не правда ль, не дурна ?

А Немцы сказывали сами,

Что красота у них всему равна,

И воины дрожат пред милыми глазами!

И только красоту где взвидят, то скорей

И на колена перед ней.

 

БЕЛЗЕЯ.

Тавальс уж выскочил на берег….

 

НАИНА, глядясь в зеркало.

Я готова

Принять его и всех.

Вот он!

 

 

 

ЯВЛЕНИЕ 4-ое.

ТЕ ЖЕ, ТАВАЛЬС, ГАНДО и товарищи.

 

ТАВАЛЬС.

Тавальс к тебе явился снова:

Во всем ему Юмелла дал успех:

Он воин, не пастух! Но эта перемена

Счастлива ль для него?

 

НАИНА, в сторону.

Да что же на колена

Он не становится?

 

ТАВАЛЬС.

Ты не глядишь на нас!

Когда Тавальс не мил тебе, за что же

Скрывать от них сиянье светлых глаз?

 

НАИНА, в сторону.

На чужекрайное. (глядит на Тавальса.)

 

ТАВАЛЬС.

Наина! этот взгляд

Мне всех побед моих дороже.

 

НАИНА, в сторону.

Ну вряд

И Немцы этого умнее скажут.

 

ТАВАЛЬС, Белзее.

Она не говорить со мной!

 

БЕЛЗЕЯ.

Все это стыд пустой:

Твои товарищи язык ей вяжут.

(Рыбакам)

Я чай, вам хочется скорей обнять родных

Они всю ночь за вас проплакали в моленьи.

И спят еще…. Пойдем, разбудим их,

И все обрадуем селенье.

 

ТАВАЛЬС.

Подите с ней, друзья.

 

ГАНДО.

Пойдем же радовать. — За мной! —

(все уходят).

 

БЕЛЗЕЯ, Наине.

А ты останься,

К тебе тотчас вернуся я.

(тихо).

Эй, дочь! не зазнавайся

И дедушки побойся…. Ну, прощай.

 

 

 

ЯВЛЕНИЕ 5-ое.

ТАВАЛЬС и НАИНА.

 

ТАВАЛЬС.

Наина, мы одни остались…

 

НАИНА.

Вижу.

 

ТАВАЛЬС.

Так, не стыдясь, мне прямо отвечай:

Ты ненавидишь ли меня?

 

НАИНА.

Не ненавижу.

 

ТАВАЛЬС.

А любишь ли?

 

НАИНА.

Что много ль видел ты

В чужих краях хорошего?

 

ТАВАЛЬС.

Не мало.

Но равной красоты

С твоей, нигде и солнце не видало.

 

НАИНА, в сторону.

Ах! как он поумнел в чужих краях!

Ты видел верно, как мужчины

Там любят…. жен своих?

 

ТАВАЛЬС.

Ни жен своих они, ни жены их не любят,

И всякой сам в себя влюблен.

 

НАИНА.

Однако же они сражаются за жен.

 

ТАВАЛЬС.

За жен чужих они людей без пользы губят;

А на своих и не глядят;

И признаюсь, что их обычай и обряд

Мне не по сердцу.

 

НАИНА.

Как?

 

ТАВАЛЬС.

Да, право.

Заела их корысть.

 

НАИНА, развязывая свои уборы, с досадой.

А здесь другая слава

О них идет: и вам в заморской стороне

Не худо бы добыть от женщин славу туже,

И для чего ж вам быть самим Ганзейцев хуже?

 

ТАВАЛЬС.

Ганзейцев?

 

НАИНА.

Да.

 

ТАВАЛЬС.

Ты шутишь!

 

НАИНА.

Нет.

 

ТАВАЛЬС.

А мне

Терпеть нет силы,

Чтоб этих пришлецов… Нe я-ль везде их бил.

А здесь!… Да неужли так милы

Они тебе?

 

НАИНА.

Мне их обычай мил;

Мне нравится их быт, высокие палаты,

Большие города и умное житье.

 

ТАВАЛЬС.

В них только умного, что хвалят все свое.

 

НАИНА, глядя на уборы.

Я вижу и сама, как всем они богаты,

Как все у них прикрасы хороши!

 

ТАВАЛЬС.

Ах! перед ними их богатство:

У них ничто не от души;

Нет дружбы, ни родства, ни братства;

На серебре, на золоте, подчас

У них блестят несчастных слёзы.

Богатых нет, зато и нищих нет у нас.

Не столько холодны трескучие морозы

Зимой на наших берегах,

Как холоден мороз, который в их сердцах

Не тает ни зимой, ни летом.

Ганза счастлива? — Нет, не соглашуся в этом!

Ганзейцам роскошь их горька;

Завидно их житье, когда издалека

Ты смотришь на него.

 

НАИНА.

Да не было завидно

И им смотреть вблизи,

Как под дождем, под снегом, и в грязи

Мы здсь живем. Нам даже, было стыдно

При них и говорить о стороне своей.

 

ТАВАЛЬС.

А им сто раз стыдней,

Что мы на них нагнали страх и трепет;

Но все не в прок: Ах! вижу я! что здесь

Их хвастовство, их спесь

И их сорочий лепет

Наделали проказ.

Но я клянусь Ганзы пожаром,

Что больше здесь они уж не покажут глаз;

Что ими же не даром

Героем назван я;

Что их обычая, как язвы не терпя,

На родине моей не потерплю их духа:

Иль мне конец, иль здесь об них не будет слуха.

 

НАИНА, сняв постепенно все наряды, бросает их.

Герой, я не люблю тебя.

 

 

 

ЯВЛЕНИE 6-oe.

ТАВАЛЬС, потом БУДУНТАЙ.

 

ТАВАЛЬС, после молчания.

Так вот к чему мне послужили

Убийства, битва и грабеж!

Так жизнь мою в боях мне боги сохранили

На то, чтоб здесь убить? — Огонь, и жар и дождь

Я чувствую в костях и жилах:

И, столько погубя людей,

Неужли я не в силах

Убить мою тоску и сгибнуть вместе с ней?

Мой острый меч! не откажися

Последнюю мне службу сослужить….

(выхватывает меч, но птица уносит его).

Что это?

 

БУДУНТАЙ, являясь из головней корабля.

Эи, Тавальс, не торопися,

Успеешь умереть еще; а жить

Двух раз никак не можешь.

 

ТАВАЛЬС.

Ах! Будунтай, ты ль это?

 

БУДУНТАЙ.

Я пока.

В чем дело? в чем беда?

ТАВАЛЬС.

А так-то велика

Моя беда, что ей и сам ты не поможешь.

 

БУДУНТАЙ.

Не помогу? — Твое все дело вздор:

Беда не велика, и не большое чудо,

Что девушке с тех пор

Свое все стало худо,

Чужое хорошо, когда в уме ее

Разумье от чужих рассказчиков засело.

Да за пришельцами везде одно и дело,

Чтобы в чужой земле расхваливать свое,

А дома все хвалить чужое,

И женщин тем сводить с ума.

Но в этом деле есть другое,

Чего не знаешь ты.

 

ТАВАЛЬС.

Скажите, что такое?

 

БУДУНТАЙ.

Ученье свет, а неученье тьма;

Не даром в сторонах разумных говорится:

Чтоб жить не на обум,

Так нужен ум;

А ум чтоб наторел, так надобно учиться.

Побили Немцев вы, пожгли их города,

Все так: да это все поправная беда,

Их дети подрастут, и будет рать готова;

А города повыстроятсл снова.

Но здесь они, уловкою своей

Такую заварили кашу,

Что в жизнь, не только вашу,

Да ваших и детей

Ее не расхлебать: пусть ветви обобьются

У дуба от грозы, то не большое зло.

А вот как в нем самом да черви заведутся,

То рано, поздно ли, а выточат дупло,

И дуба крепкого, как не бывало.

Ты храбр, досуж, силен,

А Немец взял свое, за тем что он учен.

За чм же дело стало?

Чем ты ушибся, тем лечись.

Тебя наукою заморскою ушибли;

Что ж думать: сам учись,

Пока кудесники не вовсе здесь погибли.

Пусть Немцы учены;

Но все еще они не колдуны,

И стоит только нам на дне морском порыться,

То можешь до того наукою добиться,

Что сам же ты,

Не только словом, даже взглядом

Зажмешь Ганзейцам рты;

И стать с тобою рядом

Не будут сметь чужие мудрецы;

И от тебя совсем с ума сойдет Наина.

 

ТАВАЛЬС.

Неужли?

 

БУДУНТАЙ.

Да; и я иду к тебе в отцы,

И стану обучать, как сына,

Чему у дедушки я обучался сам.

А я, каков ни есть, одним мизинцем

Щелчка такого дам

Всем этим девичьим любимцам,

Что и с домами их швырну под небеса.

 

ТАВАЛЬС.

Что ты досуж на чудеса,

Я много ото всех слыхал.

 

БУДУНТАЙ.

Слыхал ты много,

Увидишь больше сам. Да, сын мой, нам дорога

Не залегла в дремучие леса,

В непроходимые вертепы,

В ущелья поднебесных гор,

За крепкие кремнистые заклепы,

Где искони до наших пор

Нога людская не бывала,

Куда и зверь не забегал,

И птица не летала,

И змей не приползал,

Туда-то нам с тобой пуститься надо.

 

ТАВАЛЬС.

Куда велишь, с тобой пуститься сердце радо.

 

БУДУНТАЙ.

Так пустимся-ж….

 

ТАВАЛЬС. .

На сколько лет?

 

БУДУНТАЙ.

Там не увидишь ты ни дня ни ночи,

И времени там вовсе счета нет;

Живи, учись, пока не прояснеют очи,

И не засядет в голове

Наука всх наук.

 

ТАВАЛЬС.

А там увяжу

Опять Наину?

 

БУДУНТАЙ.

да.

 

ТАВАЛЬС.

Когда?

 

БУДУНТАЙ.

Я время сближу,

Лишь только ты хоть мало в колдовстве

Понатореешь, то… Да не об этом дело;

Ты только не робей пуститься в дальный путь.

 

ТАВАЛЬС.

Ходил на смерть я для Наины смело;

Хоть на морское дно готов сейчас нырнуть.

 

БУДУНТАЙ.

На дне морском хоть не дурна дорога,

Да та беда,

Что там объездов слишком много:

По воздуху прямей… Поди сюда,

На головню скорей садися,

(летят на головне).

Покрепче за меня держися,

Ни слова мн не говори;

Во всем моей отдайся воле,

И уж за все беруся я.

 

ТАВАЛЬС.

Лети скорей, чтоб здесь не слышалось мне боле:

„Герой, я не люблю тебя».

 

 

 

Часть третья.

 

 

КОЛДУН

 

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА.

ТАВАЛЬС.

НАИНА.

БУДУНТАЙ.

АИЛОС, дух певец.

ПЕРГОЛОС, дух вестник.

Духи в разных видах, поющие и танцующие.

 

Театр представляет совершенно мрачную пещеру; несколько лампад и летучиe огни ее освещают; впереди каменный стол, на котором множество свитков, египетских фигур и жезл из змей.

 

 

 

ЯВЛЕНИЕ 1-ое.

 

ТАВАЛЬС в черном одеянии сидит и рассматривает свиток.

Конец труда, и Будунтаю слава!

К науке всех наук я ключ нашел:

Египетский язык чертежный

Мне кажется безделкою теперь.

А знаю все: и этот древний свиток,

Разобранный с начала до конца,

Мне указал науку чародейства.

Я сделаю здесь первый опыт мой

Посмотрим все…. огонь, три круга,

Стрелок и крокодил, змея, луна и солнце,

Две линии, рука, гробница… так.

Начнем же заклинанье.

(встает, берет жеал, окуривает его на огне, делает три круга, — является змея, несущая во рту три стрелы, он их берет; козел выносит на рогах лук, — он снимает его, стреляет в одну сторону; пещера раскрываясь показывает луну на чистом небе; он становится перед нею на колена, встает, пускает стрелу в другую сторону; показывается солнце, он пред ним повергается. Потом ударяет жезлом в землю, из нее выходит египетская гробница).

О дух безсмертного певца

Воспевший битвы Сезостриса,

Пленявший гордые сердца

Красавиц древнего Мемфиса!

Уж более трех тысяч лет

Мертвеешь ты в земной утробе,

Волхвами заключенный в гроб

За слишком смелый твой полет:

Разрушу я твою темницу,

Ты будешь воздуха вольней:

Проснись, оставь твою гробницу!

(пускает стрелу в гробницу, она разрушается, дух вылетает и скрывается в отверстие пещеры).

 

 

 

ЯВЛЕНИЕ 2-ое.

ТАВАЛЬС и АИЛОС.

 

ТАВАЛЬС.

Постой, постой, ты залетл высоко;

Я не на то тебе свободу дал,

Чтоб ты из глаз моих умчался;

Но чтоб ты мне новиновался.

Спустися вниз, или опять

Тебе свободы не видать!

 

АИЛОС, спустясь, поет.

Почувствовав себя на воле,

От радости я все забыл;

Но я клянусь, не буду боле

Заносчивым, как прежде был;

Так долго под землей мертвея,

И духу позабыть легко.

Что на земле, чтоб быть целее

Летать не надо высоко.

 

ТАВАЛЬС.

Нет, я тебе не запрещаю:

Летай как хочешь высоко;

Но с тем, чтоб из моей ты воли

На миг не вылетал.

 

АИЛОС, поет.

Так, по словам твоим, я волен

Всю волю исполнять твою.

Как быть, и этим я доволен;

Вели — и в честь тебе пою.

Всех смертных очарую уши,

Почтенье, страх к тебе вселю,

Смягчу красот надменных души

И целый свет в тебя влюблю.

 

ТАВАЛЬС.

Так, именно за тем, Аилос милый,

Ты мной из гроба извлечен,

Чтоб был твоих прельщений силой

Наины гордый дух смягчен.

Пастух Тавальс в нее влюбился,

Она смеялася над ним;

Тавальс пошел на смерть, героем возвратился;

Но пастуха герой не больше был любим.

Тавальс, не устрашась премудрости пучины,

Здесь с мертвыми живой себя зарыл;

Отечество, и свет, и время, все забыл,

Но прелестей Наины

Ни как не мог забыть.

 

АИЛОС, в сторону.

А время кажется, давно их позабыло.

 

ТАВАЛЬС.

Лети же к ней; но чтоб тебе удобней было

Ее от всх красавиц отличить,

То знай: что все прелестнейшее в свете

Найдешь в одной Наине ты;

Что равной с нею нет под небом красоты;

Что вид ее…. весна во всей красе и цвете;

Чело, в тени волос, — свет лунный в мраке туч;

Улыбка — утра первый луч;

Веселость — солнце в ясном лете;

Румянец — алая заря;

А белизна и плеч и персей — снег нагорный,

И как в горниле уголь черный,

Огнем сверкающим горя,

И светит и палит: так и палят и светят

Наины черные глаза!

Легка как пар; быстра, как дикая коза;

А взгляд ее когда, чьи взоры встретят,

Так тот погиб навек.

 

АИЛОС, поет.

Ты описал твою Наину живо,

Хотя давно о том толкует свет,

Что зеркало старух не столько лживо,

Как писанный любовником пор трет;

Но я его догадками исправлю;

Придам кой-что по времени к нему,

Найду, — и так тебя любить заставлю,

Что вряд ли сам ты будешь рад тому.

(улетает).

 

 

 

ЯВЛЕНИЕ 3-е.

ТАВАЛЬС, потом ПЕРГОЛОС.

 

ТАВАЛЬС.

Кто? я не буду рад? Нет это быть не может,

И как бы ни был я Наиною любим,

Но все не так, как мной она любима.

Я для нее на свете только жил,

И даже от него отрекся,

Живой зарылся в гроб….

Но если знанием не больше я успею

Как и невежеством, — тогда всему конец!…

Ах! как нетерпеливо

Я знать хочу.. и как несносно ждать!

Вот в первый раз еще почувствовал я скуку,

С тех пор как здесь живу…

Займуся чем нибудь.. .Нет, сердце замирает,

Кружится голова… Но надобно узнать

Где Будунтай, что делается в свете?..

Мой свиток мне открыл,

Что этот колокол заветный

В минуту призовет

Рассказчиков всезнающего духа.

(ударяет в колокол, Перголос является).

Вот он! Что нового!

 

ПЕРГОЛОС.

А где?

 

ТАВАЛЬС.

Везде.

 

ПЕРГОЛОС.

Везде дурачатся различные народы

На разный лад и обычай;

Везде на ум худые годы,

На умничанье — урожай.

Везде на хитростях с ума все люди сходят,

И все хитрят из пустяков.

Везде разумники ругают дураков,

А дураки их за нос водят.

Везде, во все мешаются глупцы,

И покровителей находят;

Везде холопы и льстецы

Глупят с младенчества богатых.

Везде бранят судей;

Везде те в правых, кто глупей:

А тех кто поумней

Везде винят за виноватых.

Везде от женщин нет житья:

Хорошие самолюбивы,

Полухорошие ревнивы,

Полудурные злорчивы,

Совсем дурные пребранчивы;

И жены все идут охотою в мужья;

Мужья ж, и не хотя, а поступают в жены

К женам своим,

А часто и к чужим.

И женщины почти везде дают законы.

Везде детей за то журят отцы,

За что от дедушек бывали биты сами;

А дети — мудрецы

С пустобородыми щеками.

И мудрость старая везде от старины

На шаг отстать не хочет;

А мудрость новая, из новизны

Без памяти везде хлопочет.

Но мудрецам и мудрости на зло:

Что было, что прошло,

Везде одно и тоже, —

И новое везде на старое похоже.

 

ТАВАЛЬС.

Да нового и ты ни слова не сказал.

 

ПЕРГОЛОС.

Я гуртом отпустил что знал;

По мелочи все расскажу, что спросишь.

 

ТАВАЛЬС.

Чм занят Будунтай?

 

ПЕРГОЛОС.

Покуда старостью.

Он жив еще, хоть отжил век,

А чтоб совсем быть мертвым,

Недостает ему

Закрыть глаза и лечь в могилу.

 

ТАВАЛЬС.

Да от чего ж так вдруг он устарел?

 

ПЕРГОЛОС.

Как от чего? Да он старел, по крайней мере,

Лет семьдесят.

 

ТАВАЛЬС.

Вот вздор какой!

Да я с ним видлся недавно.

 

ПЕРГОЛОС.

Недавно?

 

ТАВАЛЬС.

Да: он здесь сидел со мной,

Как начал разбирать я самый этот свиток.

 

ПЕРГОЛОС.

Так ты его не скоро ж разобрал:

Уж тридцать лет….

 

ТАВАЛЬС.

Молчи…

Я слышу, кажется полета шорох..

 

 

 

ЯВЛЕНИЕ IV.

ТЕ ЖЕ и АИЛОС.

 

ТАВАЛЬС.

Так, это Аилос! Спускайся поскорей…

Скажи, ты видел ли Наину?

Когда? и где? и как?

 

АИЛОС, поет.

Одна, над самою водой

На берегу она сидела;

Однако ж в воду не глядела

И обернулась к ней спиной.

 

ТАВАЛЬС

Да от чегож?

 

АИЛОС, поет.

Сидиья этого причину

Я, кажется, узнал тотчас:

И ты узнал бы, если б раз

Взглянул поближе на Наину.

 

ТАВАЛЬС.

Ах! может быть, она не рада

С тех пор сама своей красе,

Как Немцы уплыли…Что ж дале?

 

АИЛОС, поет.

На берег пташкой я порхнул,

К Наине тихо подокрался,

К ушку легонько я прижался

И нежно о тебе шепнул.

 

ТАВАЛЬС.

Ну что ж она?

 

АИЛОС, поет.

Она смутилась на минуту;

Глаза открыла, — и тотчас

Взглянула так, что этих глаз

Я испугался не на шутку.

 

ТАВАЛЬС.

Ах! испытал я, как опасны

Живые взгляды этих глаз:

Не правда ль, их не можно видеть

Без трепета? — Но дальше что!

 

АИЛОС.

Она сначала испугалась;

Но страх ее не долог был:

Тотчас в любви к тебе призналась,

И я залога попросил:

Тут у нее почти румянцем

Покрылось бледное лицо;

Она, в восторге, чуть не с пальцем,

Вдруг сорвала с руки кольцо.

 

ТАВАЛЬС.

Подай его!….Какое Счастье!….

Лети, о верный дух, скорей.

Неси ее сюда; но чтоб ненастье

В полете не вредило ей,

Ты жаром солнечным нагрей

И занавес и покрывало….

Закрой ее от ветра…Ну, лети!

(Перголосу)

А ты духов подземных извести,

Чтобы вертепа здесь не стало:

Чтоб вертоград, чтоб пышный двор,

Богатство, праздник, все что знаешь,

Наины веселило взор.

 

ПЕРГОЛОС.

Все будешь сделано, чего желаешь:

И только в колокол ударь,

То встретим так твою Наину,

Как не встречал послов и Вавилонский Царь.

(проваливается).

 

 

 

ЯВЛЕНИЕ 5-ое.

 

ТАВАЛЬС, один.

Благодарю судьбину

И Будунтая и богов!

Проннкнув мудрости бездонную пучину,

Я счаствем возношусь превыше облаков.

К чему мне прежде послужили

И слава и любовь?

К чему я мучился и лил реками кровь.

Герой как и пастух равно несчастны были.

Но я теперь надеждой льщу себя,

Что мне жестокая не скажет:

Колдун, я не люблю тебя.

Вот цепи той кольцо, которой свяжет,

Мое учение на век

Меня с чудеснейшей под солнцем красотою.

О мудрость! Так, тобой одною

На свете счастлив человек.

Теряясь в лабиринте знанья,

Мудрец, сокрывшись от людей,

Не слышит наглостей, не видит пресмыканья,

И отделясь от мелочных страстей,

Он чувствует одно ума стремленье

К высокой цели; и забвенье

Ничтожных жизненных сует

Такое наслажденье,

Какого выше в миpe нет!

А если наконец ученьем он добудет

Над смертными такую власть,

Которая его презревшую принудит

С раскаяньем к ногам его упасть;

Тогда Юмелла с ним блаженством не сравнится!

Тавальс, дождался ты мучениям конца,

Спеши трудов своих плодами насладиться….

Ах! видеть не могу я этого кольца,

Чтоб слезы радости в глазах не засверкали.

Ни раза в жизни я не плакал от печали;

Но в радости лью слезы, как дитя;

И, мыслями на встречу ей летя,

Я чувствую, что мне тесна земная сфера!…

Изчезни мрачная пещера!

Явися светлый вертоград.

Чтоб все пленяло здесь Наины быстрый взгляд.

(ударяет в колокол).

 

 

 

ЯВЛЕНИЕ 6-ое.

(Театр превращается в великолепный сад, наполненный духами Мифологическими и Азиатскими).

 

ТАВАЛЬС, ДУХИ, потом НАИНА.

 

ХОР ДУХОВ.

Твоей неодолимой властью

Вознесся здесь прекрасный сад.

Волшебством доведен ты к счастью:

Здесь все твое, что видит взгляд.

 

ТАВАЛЬС.

Здесь всее принадлежит Наине:

Себя и вас, и все ей отдаю;

Пускай она своей чудесной красотою

Все ваши прелести затмит.

Но неужли я ей предстану

В одежде мрачной мудрецов?

Нет, должен я пред ней явиться

Ее достойным женихом.

(платье Тавальса переменяется в богатую Aзиатскую одежду).

Но что еще Аилос медлит?

Как мысли, быстр его полет:

Уж он давно за счастием помчался,

И долго так его здесь нет!

Ужли Наина?… Ах! я слышу

Несется ветром дальний гул…..

Какие радостные звуки…..

Она летит!… Как сердце бьется!

Я весь дрожу, и прежний страх

В душе моей я ощущаю снова!…

Вот облако…. Бегите все сюда;

Смотрите, вот она!… вот милая Наина….

Ее любуйтесь красотой!

(облако спускается)

Она спускается… О радость!

Откройся полог!.. Вот она!…

Но ах! зачем же покрывало

Скрываете прелести ея?

(подходит к облаку и сводит Наину).

Наина, ты ли это?

 

НАИНА.

Я.

Тавальс, тебя ль еще я вижу?

 

ТАВАЛЬС.

Так, твой жених перед тобой.

 

НАИНА.

Жених….

 

ТАВАЛЬС.

Но от чего дрожит твой голос?

Иль ты меня боишься?

 

НАИНА.

Нет, не то.

Ах! как он постарел!

 

ТАВАЛЬС.

Сними же покрывало,

Дай мне опять твою увидеть красоту,

Откройся.. (увидя Наину) Ах!.….кого ты, дух негодный,

Принес?

 

АИЛОС.

Наину, вот она.

 

ТАВАЛЬС.

Не правда, нет!.. .И эту дряхлую старуху

Не смей Наиной звать.

 

НАИНА.

Тавальс, о чем ты духу

Так долго говоришь?

А на свою Наину не глядишь!

 

ТАВАЛЬС.

Ах! неужли Наина ты?

 

НАИНА.

А кто же? Так, вот мое лицо; а вот твои дары….

Как мы рассталися, была я помоложе,

И похудела я немножко с той поры.

 

ТАВАЛЬС.

Как ты переменилась!

 

НАИНА.

Да, милой мой, поверь,

Что я почти переродилась

Совсем другой я сделалась теперь.

 

ТАВАЛЬС.

Ах! верю!…

 

НАИНА.

Я была самолюбива,

Заносчива, горда,

Безпечна, ветрена, спесива,

А хуже что всего, к тебе несправедлива.

Но глупою не должно ж быть всегда:

Я образумилась, и все иначе вижу:

Не только уж сама не чванюсь красотой,

Но чванство это ненавижу

Во всякой девушке другой.

Да ты, Тавальс, не отвечаешь….

И не глядишь!.. Ах! может быть,

Ты все еще меня вертушкою считаешь,

И думаешь, что я не рождена любить?

Так, девичью забыв стыдливость,

Я женское притворство отложу,

И искренно, тебе, мой милый друг, скажу,

Что должную твоей любови справедливость

Давно я в сердце отдала,

И матушке покойниц призналась:

Ты знаешь, что она, бдняжка, умерла:

И я осталась

Несчастной сиротой?

 

ТАВАЛЬС.

Давно ли?

 

ПЕРГОЛОС.

Двадцать лет.

 

НАИНА.

Тебе какое дело

Считать года?

 

ТАВАЛЬС.

Уж двадцать лет?

 

НАИНА.

Почти.

 

ТАВАЛЬС.

Как время пролетло!

Уж двадцать лет!… Давно ли же сюда

Я скрылся?

 

ПЕРГОЛОС.

Сорок лет.

 

НАИНА.

Не верь ему, до счета

Какая у тебя несносная охота!

 

ТАВАЛЬС.

Уж сорок лет!

 

НАИНА.

Когда тебе я все мила,

Тогда до времени нам нужды мало:

Пусть вянет красота, пусть буду я дурна,

Лишь только б сердце не завяло:

Мы любим сердцем.

 

ТАВАЛЬС.

Так; но сердцем красоту мы любим.

Так я затем проник науки высоту,

Чтоб знать: что время губит красоту,

А мы напрасно время губим?

Вот сорок лет прошло,

И сорок лет учился я для гроба!

 

НАИНА.

Да, мы с тобой поустарели оба:

Но времени назло,

Мы вычтем сорок лет, пусть их как ни бывало,

И с дня разлуки жить начнем.

Ну, так и быть, я признаюся в том,

Что на лице моем есть кое-где морщины,

Что в бороде твоей белеются медины;

Но я твоих седин,

А ты моих морщин

Считать не станем;

Сердцами молодость вспомянем…

И сорок лет тогда нам будут, как вчера.

 

ТАВАЛЬС.

А я так думаю, что вспомнить нам пора

Что завтра, может быть, обоих нас схоронят;

Так уж не лучше ли нам розно умирать?

 

НАИНА.

Как? Что? Меня ты хочешь уж прогнать?

Но нет, Тавальс, свою Наину не прогонит,

Изменою не посрамит себя.

 

ТАВАЛЬС.

Наина, лучше зло предупредить сначала.

 

НАИНА.

Чего же хочешь ты?

 

ТАВАЛЬС.

Хочу, чтоб ты сказала:

Колдун, я не люблю тебя.

 

НАИНА.

Ах нет; люблю, люблю, люблю! Ты слышишь?

Люблю, и это докажу:

Покуда ты еще на свете дышишь,

Я от тебя не отхожу.

 

ТАВАЛЬС.

Но я прошу…..

 

НАИНА.

О чем ты просишь?

 

ТАВАЛЬС.

Из милости, взгляни ты на свое лицо.

 

НАИНА.

Взгляни же сам ты на мое кольцо;

Как мой жених его ты носишь,

Ты обручился им со мной;

И мне во чтоб ни стало,

А буду я твоей женой.

Что ж, разве даром я по воздуху летала?

Да нет, кольца не скидывай,

Носи его — и твердо знай,

Что, как ты ни хитер, а все тебя хитрее

Мой прадед Будунтай;

И он заступится скорее

За правнучку свою, чем за тебя,

Ему совсем чужого.

Так ты, любя иль не любя,

А женишься на мне. — И что же в том дурного?

Ты устарел, — ну пусть, и я не молода….

Жить в одиночестве и молодому скучно,

А старому совсем беда:

Так можешь доживать свой век благополучно

С твоею верною женой.

Ну, если б за тебя я вышла молодой,

То сорок лет проживши вместе,

Меня бы ты, за то, что я не молода,

Не бросил?.. а?.. Ну, отвечай-же…

 

ТАВАЛЬС.

Да!

 

НАИНА.

Умно. — Ведите жениха к невесте

И начинайте брачный пир.

 

ТАВАЛЬС.

Да, женится она на мне уж не на шутку,

Постойте!.. Заключим на уговоре мир.

 

НАИНА.

Какой? и на каком?

 

ТАВАЛЬС.

По здравому рассудку

Поступим.

 

 

 

 

 

 

НАИНА.

Когда тебе я все мила,

Тогда до времени нам нужды мало:

Пусть вянет красота, пусть буду я дурна,

Лишь только б сердце не завяло:

Мы любим сердцем.

 

ТАВАЛЬС.

Так; но сердцем красоту мы любим..

Так я затем проник науки высоту,

Чтоб знать, что время губить красоту,

И мы напрасно время губим?

Вот сорок лет прошло,

И сорок лет учился я для гроба!

 

НАИНА.

Да, мы с тобой поустарели оба:

Но времени на зло,

Мы вычтем сорок лет, пусть их как не бывало,

И с дня разлуки жить начнем.

Ну, так и быть, я признаюсяв том,

Что на лице моем есть кое-где морщины,

Что в бороде твоей белеются седины;

Но я твоих седин,

А ты моих морщин

Считать не станем;

Сердцами молодость вспомянем…

И сорок лет тогда нам будут, как вчера.

 

ТАВАЛЬС.

И я так думаю, что вспомнить нам пора,

Что завтра, может быть, обоих нас схоронят;

Так уж не лучше ли нам порознь умирать?

 

НАИНА.

Как? что? Меня ты хочешь уж прогнать?

Но ведь Тавальс свою Наину не прогонит,

Изменою не посрамит себя.

 

ТАВАЛЬС.

Наина, лучше зло предупредить сначала.

 

НАИНА.

Чего же хочешь ты?

 

ТАВАЛЬС.

Хочу, чтоб ты сказала: Колдун, я не люблю тебя.

 

НАИНА.

Ах нет; люблю, люблю, люблю! Ты слышишь?

Люблю, и это докажу:

Покуда ты еще на свете дышешь,

Я от тебя не отхожу.

 

ТАВАЛЬС.

Но я прошу. . . . .

 

НАИНА.

О чем ты просишь?

 

ТАВАЛЬС.

Из милости, взгляни ты на свое лицо.

 

НАИНА.

Взгляни же сам ты на мое кольцо;

Как мой жених его ты носишь,

Ты обручился им со мной;

И мне во чтоб ни стало,

А буду я твоей женой.

Что ж, разве даром я по воздуху летала?

Да нет, кольца не скидывай,

Носи его — и твердо знай,

Что, как ты ни хитер, а все тебя хитрее

Мой прадед Будунтай;

И он заступится скорее

За правнучку свою, чем за тебя,

Ему совсем чужого.

Так ты, любя иль не любя,

А женишься на мне. — И что же в том дурного?

Ты устарел, — ну пусть и я не молода….

Жить в одиночестве и молодому скучно,

А старому совсем беда:

Так можешь доживать свой век благополучно

С твоею верною женой.

Ну, если б за тебя я вышла молодой,

То сорок лет проживши вместе,

Меня бы ты, за то, что я не молода,

Не бросил?.. а?.. ну, отвечай-же…

 

ТАВАЛЬС.

Да!

 

НАИНА.

Умно. — Ведите жениха к невесте

И начинайте брачный пир.

 

ТАВАЛЬС.

Да, женится она на мне уж не на шутку,

Постойте!.. Заключим на уговоре мир.

 

НАИНА.

Какой? и на каком?

 

ТАВАЛЬС.

По здравому рассудку

Поступим.

 

НАИНА.

Как?

 

ТАВАЛЬС.

Не станем всех смешить.

Согласен я с тобой, как муж с женою жить;

Да только розно,

Как водится везде.

 

НАИНА.

Нет, милый, это поздно.

Зачем ты сам Ганзу ругал?

Зачем сюда меня по воздуху примчал?

И так, что дух чуть-чуть не захватило.

Зачем просил венчального кольца?

С рассудком бы тебе спроситься прежде было:

И неужли у мудреца

Ума на столько не достало,

Чтоб знать, что сорок лет, не сорок дней?

Что есть всему конец, средина и начало?

Что пользы нет ни мало

Учиться для того, чтоб сделаться глупей?

Но глупость для тебя не будет отговоркой:

Мой прадед  Будунтай не из простых судей,

Да, он имеете взгляд и не для денег зоркой,

И верно сделает…

 

ТАВАЛЬС.

Пусть прадед твой,

Коль может, сделает тебя опять такой,

Как прежде ты была; и как еще остался

Твой образ, врезанный  в душе моей:

Тогда бы снова я сто разе тебе поклялся,

Чудесной прелестью твоей.

Ах! сделай милость……

 

НАИНА.

Что?

 

ТАВАЛЬС.

Закройся покрывалом.

 

НАИНА.

Нет, не закроюся. Пускай змеиным жалом

Изменнику мой будете взгляд.

Ты рад или не рад

А все гляди: вот какова Наина,

Которая тебе милее всех была!….

Но мог ли верным быть хотя один мущина?

И я давно на них за это зла.

Так хочешь ты, чтоб я, опять похорошела?

Ты ищешь красоты; а мне мила душа.

 

ТАВАЛЬС.

И мне душа мила, да без дурного тела

Ах! будь как прежде хороша,

И ты своей душой меня пленишь, как прежде.

 

НАИНА.

Не стыдно ль мудрецу

Так думать, как невежде!

Да, всякому глупцу,

По чем же и любить, когда не по лицу?

Когда в тебе ума наука не заела

Ты должен знать, что люди не лицом

Живут на свете, а умом.

Ты слышал сам, что я еще не поглупела.

 

ТАВАЛЬС.

Я слушать рад тебя; а не могу глядеть.

 

НАИНА.

Так покрывало мне приходится надеть.

 

ТАВАЛЬС.

Ах, если б я еще порылся

В Халдейских хартиях, то верно бы добился

Да чародейного ключа воды живой

И сделал бы тебя в минуту молодой.

 

НАИНА.

Так ты учился век, а все не доучился?

 

ТАВАЛЬС.

Да прадед твой успел  два века пережить,

А все тебя омолодить

Не может.

 

БУДУНТАЙ, (вдруг являясь.)

Лжешь ты, могу: и не тебе досталось

Меня судить    Наина, молодей!…

Возьми, смотри на полдень, пей;

Да все, чтоб жениху ни капли не осталось.. .

Ну, подойди ко мне; сними фату долой…..

(Наина показывается молодою)

 

ТАВАЛЬС.

Ах! как ты хороша!

 

НАИНА.

Где зеркало?

 

БУДУНТАЙ.

Постой;

Опять ты принялась за девичью уловку:

Но если будешь ты по прежнему дурить,

То эту милую головку,

Клянусь, как раз размолодить.

Теперь скажи: ты хочешь ли седого

Героя, пастуха и мудреца любить?

 

ТАВАЛЬС.

Наина, ты сейчас дала мне слово….

 

НАИНА.

Ты слишком тысячу мне слов давал.

 

ТАВАЛЬС.

Я их давал и исполняю;

А ты исполнишь ли?

 

НАИНА.

Не знаю.

 

ТАВАЛЬС.

Да не сказала ли ты здесь сама,

Что красота ничтожна для ума,

Что любишь душу ты?….

 

НАИНА.

Да; только не такую,

Которая в услугах у лица

И любит душу молодую.

 

БУДУНТАЙ.

Да этим росказням я не дождусь конца!

Ну! быть за ним, ты хочешь, иль не хочешь?

 

НАИНА.

Да нравлюсь я ему одною красотой…

 

БУДУНТАЙ.

Ты нравишься, вот все: о чем же ты хлопочешь?

 

НАИНА.

Он виноват передо мной.

 

БУДУНТАЙ.

А правду вам сказать, так вы неправы оба:

Ты слишком чванилась лицом;

А он на старости быть вздумал молодцом,

И вас бы стоило… Но я стою у гроба.

Так время не хочу пускать вперед:

Хватаю на лету, пока меня не схватит,

Пускай богач добро без счета тратит,

У бедняка-ж и лыко в счет идет.

 

НАИНА.

Прощаю я тебя; а ты прости Наину;

Люби ее….

 

ТАВАЛЬС.

Клянусь любить тебя всегда.

 

НАИНА.

То есть, пока я буду молода;

А я люблю тебя, каков ты есть.

 

БУДУНТАЙ.

Мущину,

Хотя и с проседью, когда он не дурак,

Иная женщина полюбит кое-как;

А уж об этом нет и слуха,

Чтоб без приданого старуха

Мущине по сердцу пришла.

Да это все сторонние дела;

А наше дело,

Еще хоть раз с детьми попировать,

Покуда это тело

Не ляжет в крытую кровать.

Подайте ж руки, обнимитесь!

Без благодарности; туда где повидней,

Не тратя времени садитесь.

Ты пой; а вы пляшите, да живей.

 

АИЛОС поет к публике.

Конечно времени наукой

Нельзя никак остановить;

Оно с глупцом тащится скукой,

С ученым на мечтах летит.

Но людям, в хартиях зарытым,

Дозволим мудрости искать:

Кто сам не хочет быть забытым,

Тот может время забывать.

(Дивертисмент).

 

 

 

 

 

КОНЕЦ