Память сердца

Память сердца.

 

 

О память сердца! Ты сильней

Рассудка памяти печальной,

И часто сладостью своей

Меня в стране пленяешь дальной!

Батюшков.

 

 

Как сквозь сон помню я деву. В Восточной Сибири, на берегах величественной Ангары, в счастливые дни моего детства, явилась мне она: живая как молния, разновидная как радуга, прелестная как дол расцветающий.

Незримая очами смертных, но постигаемая пламенною душою Поэта, она улыбалась мне, как улыбается веселый день Мая приветственной песни жаворонка.

Она была для меня всё: мука и услаждение. Дни, месяцы и годы в ее присутствии казались одною быстро-пролетевшею минутою. Так умела она услаждать их!

Ни вьюги, ни морозы Сибирские не охладили ее постоянной любви ко мне, ни моей к ней привязанности: равно и в шуме городском, и в тихом уединении, она была моею неизменною подругою.

Когда суровая зима, со всеми ужасами своими, посетив землю, держала ее как-бы в оцепенении: когда лес и дол, обнаженные от своих украшений, представляли взору одни снежные сугробы и лед оковывал быстрые воды; когда волк завывал в глуши леcной и медведь не смел выглянуть из своей берлоги: — в то время она беседовала со мною подле пылающего камина, и рисовала воображению чудеснейшие цветы на стеклах оледенелых окон. Я уносился мечтою далеко, далеко — туда, где нет ни стужи, ни холода, где вечная весна царствуeт!

Но когда бури и вьюги удалялись к Северу, а на долинах проглядывали проталины и розовый багульник опутал веселые окрестности И***; когда вся природа украшалась, как невеста нa пир брачный; когда под голубым ясным небом Восточной Сибири, на прибрежиях Ангары, роскошно покоились зеленые долины, украшенные цветами, и, при тихом веянии прохлады, весело шумели сенистые рощи черемух и яблонь душистых:– в это время все было предметом наших безмолвных дум, все было — жизнь и наслаждение! И я, в глубине души ощущал, что созерцательное бытиe мое становилось совершенством.

 

Все, как утра пар росистый

Пред денницею златой,

Из заразы в воздух чистый

Претворялось предо мной!

 

Часто розовая заря заставала нас беседующими у текущего в молчании источника; ветер полудня струил перед нами стекловидные озера и, вея в тростниках, доносил до слуха мелодические звуки Эоловой арфы; а полноликая луна приветствовала внимающих сладостному шуму Ангарcких волн.

За то я украшал прелестную подругу мою всеми цветами детской фантазии. А она занимала воображение мое картинами: то показывала, как в сновидении, представляющийся в дали город с его окрестностями, уединенный монастырь, селы, пажити; то, исчезая в голубых пространствах неба, украшенная венком из диких роз Сибирских, махала оттоле какою-то волшебною ширинкой, и долго, долго потом занимала взоры юноши своею одеждою радужного цвета.

Вскоре в жизни моей последовал переворот. Я оставил родину, не простясь с моею подругою, ибо какое-то чувство говорило мне, что oна у меня в сердце и что зовут ее памятью.

И так, с памятью в сердце жил я на тихих берегах Tоми; посетил пустынную Тубу; видел Чулым извивистый, и ныне по целым часам  прислушиваюсь к вечернему плеску волн Енисея. Но светлые мечты юности исчезают; пылкие желания гаснут: память о прежнем тяжелым камнем лежит на сердце… Что же она такое, если не тоска по милой родине?

 

 

И. П.

Енисейский Альманах на  1828 год