Подражание первой сатире Буало

Автор: Бестужев-Марлинский Александр Александрович



                         А. А. Бестужев-Марлинский

                       Подражание первой сатире Буало

     Сатира русских поэтов первой половины XIX в.: Антология
     М., "Советская Россия", 1984. (Школьная б-ка).

                  Бегу от вас, бегу, петропольские стены,
                  Сокроюсь в мрак лесов, в пещеры отдаленны,
                  Куда бы не достиг коварства дикий взор
                  Или судей, писцов и сыщиков собор.
                  Куда бы ни хвастун, ни лжец не приближался,
                  Где б слух ни ябедой, ни лестью не терзался.
                  Бегу!.. Я вольности обрел златую нить.
                  Пусть здесь живет Дамон,- он здесь умеет жить.
                  За деньги счастия нередким став примером,
                  Он из-за стойки в год возникнул кавалером.
                  Пусть Клит живет, его коммерчески дела
                  Французов более нам причинили зла.
                  Иль Граблев, коего бесчинства всем знакомы,
                  Ивана Каина могли б умножить томы.
                  Иль доблестный одной дебелостью Нарцисс
                  Пускай меняет здесь сиятельных Лаис.
                  Пусть к пагубе людей с друзьями записными
                  Понт счастье пригвоздил за картами своими.
                  Пусть Грей, любя одни российские рубли,
                  Катоном рядится отеческой земли
                  И с четками в руках твердит: "Чтоб жить безбедно,
                  Нам щит - невежество, нам просвещенье вредно".
                  Таким людям житье в продажной стороне.
                  Но мне здесь жить? К чему? И что здесь делать мне?
                  Могу ль обманывать? Могу ли притворяться?
                  Нет! Чтоб возвыситься - постыдно пресмыкаться!
                  Свободен мыслию, хоть скованный судьбой,
                  Не променяюсь я за выгоды душой.
                  Не захочу, на крест иль чин имея виды,
                  Смывать забвением вельможные обиды
                  Иль продавать назло и вкусу, и ушам
                  Тому, кто боле даст, стиховный фимиам!
                  Служить любовникам не ведаю искусства
                  И знатных услаждать изношенные чувства;
                  Я продаю товар, каков он есть, лицом:
                  Осла ослом зову, Бибриса - подлецом.
                  За то гоним, презрен, забыт в несчастной доле,
                  Богат лишь бедностью, скитаюсь в Петроноле.
                  "Скажи, к чему теперь,- я слышу, говорят,-
                  Слинявшей мудрости цинический наряд?
                  Сей добродетели Обуховской больницы
                  Давно в помине нет у жителей столицы.
                  Высокомерие здесь - титул богачам,
                  А гибкость, рабство, лесть приличны беднякам.
                  Сим только способом бессребренны поэты
                  Исправить могут зло их мачехи-планеты".
                  Так! В наш железный век Фортуна-чародей
                  Творит директоров из глупых писарей.
                  Злорада, например, на смех, на диво свету
                  С запяток в пышную перенесла карету
                  И, золотым шитьем сменивши галуны,
                  Ввела и в честь, и в знать умильностью жены.
                  Теперь он, пагубным гордясь законов знаньем.
                  Упитан грабленным соседей достояньем,
                  С сверкающих колес стихиею своей
                  Из милости грязнит достойнейших людей.
                  Меж тем как Персии наш пешком повсюду рыщет
                  И обонянием чужих обедов ищет;
                  И, рад или не рад, нуждою предведом,
                  По дыму трубному спешит из дому в дом.
                  Конечно, росский Тит, в наградах справедливый,
                  Вплетая в лавр побед дельфийские оливы,
                  Гордыню разгромив, в Европе бедных муз
                  Рукою благости освободил от уз.
                  Меч превращается в Эрмиев жезл крылатый.
                  Наш Август царствует,- но где же Меценаты?
                  Опорой слабого кто обречется быть?
                  Притом возможно ли дорогу проложить
                  Сквозь тысячи певцов, искателей голодных,
                  Стихосплетателей похвал простонародных,
                  На коих без заслуг струится дождь щедрот:
                  Шмели у пчел всегда их расхищают сот.
                  Престанем же наград лелеять ожиданье,-
                  Без покровителей что значит дарованье?
                  Ужель не видим мы Боянов наших дней,
                  Влачащих жизнь свою без денег, без друзей,
                  Весной без обуви, а в зиму без шинели,
                  Бледнее схимников в конце страстной недели.
                  И получающих в награду всех трудов
                  Насмешки, куплены ценою их стихов,
                  На коих потеряв здоровье и именье,
                  Лишь в смерти зрят себе от бедности спасенье?
                  Иль, за долги в тюрьме простершись на досках,
                  Без хлеба в жизни сей, бессмертья ждут в веках.
                  На авторов давно прошла у знатных мода,
                  И лучший здесь поэт, честь века и народа.
                  Вовек не будет чтим с шутами наравне.
                  "Ступай в подьячие, там счастье",- шепчут мне.
                  Неужли должен я, наскучив Аполлоном,
                  Как прежде рифмами,- теперь играть законом
                  И локтем обметать чернильные столы?
                  Как? Чтобы я, сменив корысть на похвалы,
                  В дедале крючкотворств бессмысленных блуждая
                  И звонам золота невинность заглушая.
                  Для сильных стал весы Фемиды уклонять,
                  По правде белое - но форме черным звать?
                  И в справках вековых, в сношениях напрасных
                  Бесстыдно волочить просителей несчастных?
                  Скорей, чем эта мысль мне в голову придет,
                  В июне месяце Неву покроет лед.
                  Скорей луна светить в подлунную престанет,
                  Вралев писать стихи, злословить Клит устанет,
                  И Трусова скорей увидят храбрецом.
                  Чем я решусь сидеть и палатах за столом.
                  Почто же медлить здесь? Оставим град развратный.
                  Не добродетелью - лишь зданиями знатный.
                  Где дерзостный порок деяний всех вождем,
                  Заслуги с счастием нейдут одним путем,
                  Коварство кроется в куреньях тонкой лести,
                  Где должно почести купить ценою чести,
                  Где под личиною закона изувер
                  В почтеньи, истину скрывая тьмой химер,
                  Где гнусные ханжи и набожны пролесты
                  Ниноны дух таят под покрывалом Весты,
                  Где роскоши одной не прегражден успех,
                  Науки ж, знание в презрении у всех
                  И где к их пагубе взнесли чело строптиво
                  Искусства: красть умно и угнетать учтиво,
                  Где беззаконно все - и мне велят молчать!
                  Но можно ли с душой холодной ободрять
                  Столичных жителей испорченные нравы?
                  И кто в улику им, путь указуя правый,
                  Не изольет свой гнев в бесхитростных стихах?
                  Нет! Чтоб сатирою вливать в порочных страх.
                  Не нужно кротких муз ждать вдохновенья с неба,-
                  Гнев справедливости, конечно, стоит Феба.
                  "Потише,- вопиют,- вотще и остроты,
                  И град блестящих слов пред ними сыплешь ты.
                  Взойди на кафедру, шуми с профессорами
                  И стены усыпляй моральными речами.
                  Там - худо ль, хорошо ль - все можно говорить".
                  Так, мня грехи свои насмешками прикрыть,
                  Смеются многие над правдою и мною,
                  И, с ложным мужеством под ранней сединою,
                  Чтоб в бога веровать, ждут лихорадки в дом,
                  Но бледны, трепетны, внимая дальний гром,
                  Скучают небесам безверными мольбами.
                  А в ясны дни, смеясь над бедными людями,
                  "Терпите,- думают,- лишь было б нам легко:
                  Далеко до царя, до бога высоко!"
                  Но я, уверен быв, что для самой Фортуны
                  Хоть дремлют, но не спят каратели-перуны,
                  От развращения спешу себя спасти.
                  Роскошный Вавилон, в последнее: прости!

                  1819

                                 ПРИМЕЧАНИЯ

          АЛЕКСАНДР АЛЕКСАНДРОВИЧ БЕСТУЖЕВ-МАРЛИНСКИЙ (1797-1837)

     Писатель-декабрист,  поэт,  критик  и  прозаик. Основатель собственного
романтического  направления  в  прозе,  осужденного впоследствии поборниками
реализма. Родился в Петербурге. Бестужевых было четыре брата - все участники
декабрьского  восстания  1825  года  (последний из них, Петр, пострадал, как
"брат  своих  братьев", по его выражению). Служил возле Петергофа в местечке
Марли  (отсюда Марлинский) в драгунском полку. Вместе с Рылеевым в 1823-1825
годах  издавал  альманах  "Полярная  звезда". Был принят в Северное общество
Рылеевым  в 1824 году и развернул агитационную деятельность. После восстания
был  приговорен  к  каторжным работам на 20 лет. Вскоре срок был сокращен до
15.  Жил  на  поселении в Якутске. Оттуда был переведен солдатом на Кавказ в
действующую армию; был убит в одной из стычек с горцами.

     Подражание  первой  сатире  Буало.  Дельфийские оливы - иносказательно:
мир,  способствующий  расцвету  искусств.  Эрмий  - Гермес (греч. миф.), бог
торговли,  вестник  богов. Дедал - лабиринт. Ниноны дух - от Нинон де Ланкло
(1615-1705),  француженки, хозяйки литературного салона. Веста (рим. миф.) -
богиня  целомудрия.  Астрея  (рим.  миф.)  -  богиня справедливости. Левый -
римский поэт (1 в. до н. э.).