Фонарь Диогена

Фонарь Диогена

Сцена-монолог, подражание французскому.

 

«О я пишу из доброй воли,

Писать легко, читать легко ли»?

 

 

Площадь в Афинах. Налево опрокинутая бочка. Диоген входит с сумою на плечах и с зажженным фонарем в руке. За ним следует толпа народа, из которой раздаются крики : «Собака»! (Они хотят удалиться).

 

ДИОГЕН:

Останьтесь! Куда вы! Не бойтесь меня

Я с вами живу уж пол-века;

Хоть долго и тщетно, меж вами, друзья,

Старался найти человека!

 

Что я не собака, то видите вы,

Как вы я живу и мечтаю;—

И вам же про страсти я ваши твержу,

И ваши пороки караю!

 

Но вас не кусать я напрасно хочу,

He ем я поганого мяса ;

О цели иной лишь всегда хлопочу—

Достичь до желанного часа,

 

Чтоб было привольно и весело нам

Жить вместе по братски, как должно друзьям,

Чтоб нашей скоту подобающей жизнью,

Окончить бесславить родную отчизну!

 

Себя вы людями в гордыне зовете;

Но есть ли в вас капля людского, когда

На лицах печать отверженья несете,

А сами и хуже и жалче скота!—

 

(Поднося фонарь, к одному богато одетому).

 

He ты ли, по виду, с лицем человека,

В богатых одеждах стоишь предо мной?

Душевно и нравственно жалкий калека,

Блестя мишурою пред пошлой толпой?

 

Ты бык, приносимый на жертву богине,

Развратом которую следует звать;

И также откормлен, и также доныне

На стойле так важно изволишь стоять!

 

(к другому).

 

He ты ли, о Варрик, с душой окаянной,

Готовый и деньги, и честь бытия

У ближних исторгнуть; и с вечера пьяный

Скажи, кто животное? Ты или я?

 

(к третьему).

 

He ты ли, Валькирий?— Печать преступленья

С клеймом отверженья лежат на тебе;

Ты тигру завидовать можешь в злодействах,

И ты же о чести толкуешь тут мне !

 

(четвертому) .

 

Вот тот с бородою, смирением дышит,

Какая то скромность на добром челе;—

Обман! И притворством наружность та пышет,

Душой не уступит в злодействах змее!

 

(к толпе, ставя фонарь на бочку)

 

И вы же, собакой меня называли,

Игрушкой толпе предоставив меня;

He много и сами чрез это вы взяли,

Оставив собаке в игрушку — себя!

 

Но вы не страшитесь, она не укусит;

Бродящую падаль не станет глодать;

И злости всей вашей, конечно, не струсит;

За правое дело сумеет стоять!

 

За что ж, о скажите, судейским приказом,

Всех этих скотов, что зовутся людьми,

Поштучно, попарно, иль вместе всех разом,

На жертву Плутону щадят принести? —

 

Что делают судьи? Ужели все дремлят?

Не видят порока в подвластной земле?

Иль голоса правды они уж не внемлят,

И правда скривила Фемиды весы?

 

Нет, судьи не дремлят! Они не забыли

Сократа на жертву порокам принесть;

Опасны достоинства старца им были

Сумели страдальцу цикуту поднесть!

 

Так как же в покое меня оставляют,

Бранящаго вечно порок и разврат;

Когда в нем и сами они погрязают,

И могут все это за личность принять!

 

Пускай ободрятся, придумают вместе,

Какую бы казнь мне достойно избрать;

Но знают ли то, что лютейшую смертью

Они все невластны меня испугать!

 

С минуты рожденья, враги мне не новы!

И знаю про прах и про тлен бытия!

Так что ж мне такое судейские ковы,

И что перед вечностью вы или я!

 

(Помолчав)..

 

Но рано иль поздно, а рока уделом

К Плутону отыду в подземну страну;

Так чтоб умереть не пришлось без раздела,

Афиняне! Слушайте волю мою;

 

Народ! Все свое завещаю отчизне!

Мой труп, и фонарь, и хламиду мою;

И бочку, и палку, и что только в жизни

Собрать удалось мне, вам в дар приношу.

 

Довольны ли вы? Я надеюсь, что больше

Того что имею, отдать не могу;

И с вами болтать надоело мне дольше,

Цербер бы вас побрал! Ступайте к нему!

 

(Прогоняет их жестом. Все расходятся. Тихая музыка).

 

О боги ! силы нет!… Устал… изнемогаю!

О род людской! Как жалок ты весь мне!

Чем больше о тебе взываю и мечтаю,

Тем больше плачу я о греческой стране!

 

Толпа невежд, скупцов,

Безбожников, еретиков,

Отборных самых наглецов,

Самолюбивейших глупцов!

 

О тартар! Ты за что ж так силен и могуч,

И власть распространив, гоняешь жалкий луч,

И свету истины теплиться запрещаешь;

Ты этим жизненность в вселенной убиваешь!

 

Плодишь каких то мертвецов,

Как тень, исшедших из гробов;

И чем они гнусней и чудней

Становятся все многолюдней!

 

И их злодействам будет ли предел?

Минерва! 0 скажи, зачем же я хотел,

Обрыскать столько стран, искал и домогался,

И за мечтой пустой, как призрак я гонялся?

Мне нужен человек, создание творца;

А не бродящего невежду и глупца!

И вот тут наших дней разгадка вся готова:

Я мог бы видеть свет, не выходя из дома!

А Спарта, Фригия, Сицилия, Колхида,

Пальмира, Нубия, и Галлия, Фокида!

Афины —тоже все, и тоже что у нас,

Ни лика божьего, нигде, как на заказ!

А дома у себя, в Афинах, повсечастно,

Какие даром я, диковинно прекрасны

Видал комедии, каких на сцене нет;

Пародьи жалкие, берут лишь там в предмет!

 

Холодные судьи, наглейшие глупцы,

Брадатые козлы, сортов всех подлецы,

Прелестницы, льстецы, ханжи, и забияки,

И всех земных пород отборные собаки!

 

Красавцы, юноши, но более калек;—

Старик Платон сказал, что точно человек

О двух ногах общипанная птица!

Искал и я ее, чтоб с толку мне не сбиться,

Чтоб лучше распознать, фонарь я в руку взял,

И ровно ни одной такой не отыскал!

Ho опыт истину такую мне выводит,

Что этот человек

Скорей на петуха индейского походит!

И также важен он, и также хохловат,

И также себялюб, но больше скотоват;

О плотском думает, всю жизнь свою проводит,

Чтоб только есть да пить, да к курам на ночь ходит.

 

А! Кстати об еде! Животность сохраняя,

Хочу я ужинать! (Ищет в бочке и отодвигается)

Ай! Крыса пребольшая,

Пробравшись к финикам, пока я рассуждал,

Изволила уплесть, что для себя я взял!

А что ж? Как рассудить, и крысам ведь еда

Как нам, потребностью, природою дана!

Я им обязан сам, и чувствую вполне:

У них учился я жить также как оне!

 

(Садится на землю. Вынимает из сумы хлеб и глиняную чашку).

 

И хорошо еще, что хлеба есть запас!

Ведь финик роскошь здесь, и это не про нас,

Я лишка не хочу! Да, кстати, проходя

По берегу ручья, я видел что ребенок

Припав к нему пил воду как теленок!

Вот мысль прекрасная, достойная меня!

Я стану делать тож;— и чашка тут моя

Совсем уж лишняя, и в тягость становится;

А если в тягость мне, то может и разбиться

И у ребенка нам полезно поучиться!

 

(Разбивает о землю чашку).

 

А этот черный хлеб, как вкусен и здоров

К тому ж я голоден;— а сколько есть ослов

Задравши голову кричат: «Церера! Бахус!…

Отборные плоды, и явства, а ялаппа,

И нектар, и амвру»!… А после Эскулапа

Бегут упрашивать, чтоб жизнь лишь сохранил

Да он зачем же сам чрез меру ел и пил

 

Животным делаясь от добровольной страсти

Толпой завистников всегда окружены;

Нахлебников, друзей, и этой новой власти

Они ярем тяжелый несть должны!

 

Завидывать? Чем сходство с ним иметь,

Я лучше б захотел и точно быть собакой!

Чем недоволен я? He сыт ли я день всякий!

Хлеб, отдых и покой… и не о чем жалеть!

Мне как то Александр сказал с восторгом явным,

Когда просил его от солнца отступить:

Но если б не был он царем и Александром,

То Диогеном бы желал конечно быть!

Я ж зависть возбудил! И в ком еще, к тому же?

В царе и воине, какому равных нет;

Да и не будет век, —

Зевесовым перстом отмеченного мужа!

Я должен счастлив быть! — Зачем же и не так?

Есть пища у меня;— хлеб черствый, это так;

Но часто я и им с несчастными делюся,

Богатым, значит, я в то время становлюся!

 

Хотя б вот и теперь! Обед хотел начать,

Но вспомнил, что Эраст, трагический писатель,

От глада исхудав, не знал, что предпринять,

А я же, сделавшись раздач благих податель,

Богатым сделаюсь! — И что же есть богач?

 

Бедняк украшенный, упитанный телец,

Скучая сам собой, и вечно неведовольный,

Покоя не имев, и даже наконец

Из мира целого участия достойный!

 

И ночь он недоспит, и днем он недоест,

К благому, честному все чувства он утратит,

И наконец болезнь иль изнуренье схватит,

И свет, природа, жизнь, ему все надоест!

 

А толь бедняк? He для него ли

И солнце радостно встает ;

Восторг он чувствует свой боле

И ветерка дыханье пьет! —

 

Весна ль распустит цвет душистый,

He для него ль они цветут?

И птички песней голосистой

Для бедняка в тени поют!

 

Им звезды светят на лазури,

Им месяц на небе горит; —

Картины видят в вихре, в буре,

Их блеск от глаз их не сокрыт!

 

Им храмы строят позлащенны,

Фронтоны гордо вознеся;

Обычьем века освященным,

Храм есть жилище бедняка!

 

А чьи вельмож земных чертоги

С жилищем их поспорят здесь?

Живут как истинные боги,

И цепь страданий им не весть!

 

Напротив, тишину прямую

Бедняк в удел свой может взять;

Он не боится зависть злую

И нечего ему терять!

 

Его ни что не ужасает,

Удел его, есть вся земля!

Природу с гордостью лобзает,

И говорит: «Она моя»! —

 

И в диких ветров завываньи,

В часы покоя и тиши,

Громов в борьбе и рокотаньи,

Он видит жизнь своей души!

 

Когда гром грохочет по горам,

Когда вихрь бушует по лесам,

Молний брызги летают врываясь,

И дробятся валы,

О прибрежны скалы

Разбиваясь,—

 

Мне отраден тот гул, мне приятен тот рев,

Ад клокочет, открыв черной пасти свой зев,

Я свободно дышу, в даль душою лечу,

И природу познав, ей дивлюся вполне,—

Мелкость жизни сознав, припадаю к земле!

Тут то только богов я достойно ценю;

Тут то только я их и усердно молю!

 

И молитва тепла,

И чиста, горяча;

Как лобзанья любви,

Так и слёзы мои!

Чем я мельче кажусь,

Тем я болыше горжусь,

Что пылинка земли

Столько силы, любви

Возмогла сохранить,

Славословить богов,

Им приятною быть,

И громя тучей слов,

Злой порок устрашить!

 

Но когда гром утих, не гремит,

Буря смолкла, затихла, молчит,

И погасла зарница вдали,

Волны грозные смолкли, легли,

Вся природа ликует; — тогда

Мне на память приходит всегда

Настоящее! —

Где, под тишью и негой красы,

Утаен страшный отблеск грозы

Проходящего!

 

Где богатому уменье

Бой природы испытать?

К заблужденьям снисхожденье,

Бури сердца все мученья

И грозу души понять?

 

Буря сердца! Ты страшнее

Бурь природы и морей; .

Убиваешь ты вернее,

Поражаешь ты сильнее,

Вестник гибели моей!

 

От борьбы природы скрыться

Может путник иногда;

Где ж сердечная промчится,

Там не думай защититься,

И погибель уж верна!

 

Так я, почив душой холодной,

И бури сердца испытал;—

Один, бесстрастен и свободный,

Игрушкой ненависти стал!

 

Когда гоняясь за мечтою

Себе создавши идеал,

Предмета избранного мною,

Я невозможность испытал;

 

И даже, рассудивши строго,

С вниманьем проследив свой век,

Когда открыта мне дорога,

Я сам то был ли человек?

 

He я ль, за призраком гоняясь,

He я ли скотство в долю взял?

Мечтой пустою увлекаясь,

Я пыль в глаза другим пускал!

 

Все люди дружны с новизною:

Я пьедесталом бочку взял,

И очарованные мною —

Кричат, что я их идеал!

 

Но сам то я, в душе невольно

Над шутовством своим смеюсь,

Хвалу глупцов мне слушать больно,

И их восторга я стыжусь! —

 

Я знаю, суд есть неподкупен!

Потомство мужа оценить!

Потомству каждый шаг доступен,

И никому оно не льстит!

 

То я предвижу, что сорвавши

Притворства маску тут с меня,

И человеком не назвавши,

Лишь скажут: «был ребенок я»!

 

Ребенок? Правда! Я не спорю,

Ума большого нет во мне,

Но если и пустую ролю

Актер играет всю вполне,

 

Отчетливо, прекрасно, с жаром,

To лаврами увенчан он;

He я ли ж, вместе с Александром

Достоен стать на Геликон!

 

Актеры оба мы арены—

Вселенною что здесь зовут,

И оба также мы для сцены

Все принесли: и жизнь и труд!

 

И оба нравиться успели;

Хоть разный род ролей у нас;

Так если мы достигли цели,

To и довольно будет с нас!

 

Но я предвижу, что отвсюда

Возникнут судьи на земле;

Под маской циника и шута,

Найдут и душу ведь во мне!

 

Если я не шел пред веком,

И держался в стороне,

Если не был человеком,

To и нет его нигде!

 

И чем далее, тем хуже!

Так напрасно не ищи!

Нет людей в зловонной луже,

И не будет на земли!

 

И с воззрением здесь верным

Сердце чувствует мое,

Что цинизму Диогена

Позавидуют еще!

 

Свет до чиста развратится,

В зле погрязнет навсегда;

Брат на брата устремится,

Сын восстанет на отца!

 

Месть, порок, мир содрогнется,

В свете вижу все вверх дном!

Крови дождь тогда польется,

Ад заплещет сам о том!

 

Гнев и ненависть бесплодны!

Путь твой стал уж не велик;

Отдохни ж мечтой свободной,

И задуй фонарь, старик!

 

(Задувает фонарь).

 

Путь тебе сготован злачный!

Обновленья песнь не пой;

Пожил ты в юдоли мрачной

И пора уж на покой!

(На сцене темно. Диоген влезает в бочку).