Сон

Автор: Бернет Евстафий

 

Не знаю где, но помню живо,
Широкий пруд и дом в один этаж;
Там над водой качались тихо ивы,
А у крыльца стоял готовый экипаж.
С востока туча находила,
И ласточка кружилась над волной,
И ветер дул и роща говорила,
И рог звучал за дальнею горой.
А между тем душа чего-то ожидала,
Не ясным трепетом вся грудь была полна;
Гляжу: там девушка у входа уж стояла;
Высокий стан ее мантилья обвивала, —
Она была прекрасна, но бледна.
Кого-то ждет. Смотрю: к ней выходили
Еще две девушки, в весне счастливых лет;
Они, смеясь, о чем-то говорили,
За ними юноша во след.
Ужели он? Черты напоминали
Мне друга юности моей….
Давно, давно судьбы его умчали…..
Но как узнать тебя, товарищ лучших дней!
Лицо твое одел могильный цвет печали,
А на челе следы глубокие страстей!
Зачем ты здесь? Кто этот призрак нежный?
Чтò он тебе? Зачем твой беглый взор
Вдруг выразил и радость и укор
И тайну ревности мятежной?
Волшебница, зачем она с тобой
Так холодна, так страшно равнодушна?….. . .
Ты незамечен; ей не нужно
Твоих речей; прозрачною рукой,
Смотри, откинула вуаль она послушный,
И топит взор за дальнею горой.
Зачем ты здесь? — Но все сокрылись в отдаленьи,
И сцена новая опять в моем виденьи. . . .

Вот, — где-то, — дом высокий и старинный,
Тенистый сад раскинут по реке;
Там вдоль аллеи темной, длинной,
Идет она, с ней он, письмо в его руке.
И видел я, как быстро проходили,
И возвращалися опять;
Они о чем-то говорили,
Как-будто спорили, но я не мог понять.
Зато в минуту их разлуки,
Мне показалось, когда он говорил,
Что на его устах дрожали так-то звуки,
Склоненный взор был полон скрытой муки,
Что он ее о чем-то все молил…..
Но гордая, откинув покрывало,
«Напрасный труд!» с досадой отвечала.
И нет ее и бледен он стоял, —
И….. мне послышалось: «Бог с вами!» он сказал.
Он на коня, он мчится в отдаленьи…….
Но сцена новая опять в моем видeньи.

Ложился вечер молчаливо,
Опять широкий пруд, и дом в один этаж,
Вновь над водой качались тихо ивы,
А у крыльца стоял дорожный экипаж.
И я вхожу: открыта зала,
Смотрю: она, опять она!
Но показалось мне, теперь она страдала,
Какой-то тайною была поражена,
Как будто что-то потеряла…..
Но…. может-быть каприз, иль может-быть, устала;
Таилась ли любовь, была ль она больна,
Я разгадать не мог. — Но гости позабыты;
Она сидит одна, поникнув головой,
И у нее бледней ланиты
Лилей, сорванной грозой.
Вдруг входит он. Вдали от ней садятся,
И на вопрос ее, скрепя в груди печаль,
Он говорил, что идет в даль,
И что заехал к ним проститься.
Казалось, стало дурно ей,
Казалось, сгон в груди едва она таила,
И — странно! — от его очей
Она теперь своих не отводила.
О, нет! но долгий, грустный взгляд
Был обращен к нему: напрасно!
Он помнит все, он видел слишком ясно,
И не возьмет ее из жалости наград,
Не оскорбит ее тоской своей глубокой;
В последний раз очей с нее он не сводил;
Но этот взор без просьбы, без упрека
Был неподвижен и уныл.
Проходит час. Его уж провожали,
Давно к крыльцу уж тройка подана,
Все счастливой ему дороги пожелали,
И все ушли. Одна стоит она
Еще, как статуя Печали,
И неподвижна и бледна.
Зачем-то раз еще он оглянулся,
Медь зазвенела, он помчал.
Мне стало грустно, я проснулся,
А колокольчик все звучал.

 

Библиотека для чтения том 32

1839