Bibra > Произведения > Все > Судьба Царства Польского стоит вне всякого отношения к судьбе Западнаго края России

Судьба Царства Польского стоит вне всякого отношения к судьбе Западнаго края России

Автор: Аксаков Иван Сергеевич

Скачать

  

   Сочиненія И. С. Аксакова. Томъ третій.

   Польскій вопросъ и Западно-Русское дѣло. Еврейскій Вопросъ. 1860—1886

   Статьи изъ «Дня», «Москвы», «Москвича» и «Руси»

   Москва. Типографія М. Г. Волчанинова (бывшая М. Н. Лаврова и Ко.) Леонтьевскій переулокъ, домъ Лаврова. 1886.

  

Статьи из газеты «День» (1863)

Судьба Царства Польскаго стоитъ внѣ всякаго отношенія къ судьбѣ Западнаго края Россіи

Москва, 22-го іюня 1863 г.

   Ноты иностранныхъ державъ получены и уже переданы Русскому вице-канцлеру; содержаніе ихъ болѣе или менѣе извѣстно, но въ дипломатическихъ бумагахъ не одно содержаніе имѣетъ важность, но и форма, въ которую оно облечено, тонъ, которымъ бумаги написаны. Мы надѣемся, что отвѣтъ Россіи будетъ твердъ, рѣшителенъ и чуждъ всего, что было бы «похоже на какую-либо несовмѣстную съ ея достоинствомъ уступку, но считаемъ излишнимъ толковать о нотахъ до обнародованія ихъ,— и переходимъ къ тому, что ни въ какомъ случаѣ, никакимъ исходомъ дипломатическихъ переговоровъ не можетъ быть ни устранено, ни отложено. Дипломатическіе переговоры могутъ касаться единственна Царства Польскаго. Затѣмъ, внѣ территоріи Царства, отданнаго Вѣнскимъ конгрессомъ, все, что совершается въ Литвѣ и Бѣлоруссіи, точно также мало представляетъ поводовъ къ вмѣшательству Западныхъ державъ и точно также мало можетъ составлять предметъ ихъ заботливости, какъ и происшествія въ Пермской или Пензенской губерніяхъ! Толковать о дѣйствіяхъ генерала Муравьева въ Западно-Русскомъ краѣ Англійскій парламентъ имѣетъ не болѣе законнаго основанія, какъ я препираться, еслибъ ему это видумалось, о распоряженіяхъ генерала Тимашева въ Казани, дѣйствительнаго статскаго совѣтника Лерхе въ Калугѣ. Поэтому мы съ удивленіемъ прочли въ газетахъ обѣщанія, данныя лордомъ Росселемъ парламенту: «попросить объясненій», или «сдѣлать представленіе» Русскому правительству о дѣйствіяхъ Русскихъ войскъ и властей внѣ предѣловъ «Конгрессовки», какъ называютъ Поляки Царство Польское. Никакихъ подобныхъ представленій мы принимать не можемъ, и тѣмъ менѣе можемъ удостоивать ихъ отвѣтомъ. Намъ кажется, что никоимъ образомъ не слѣдуетъ упускать это обстоятельство изъ виду, и предметъ переговоровъ, если уже они разъ допущены, долженъ, быть строго «локализированъ»,— т. е. ограниченъ мѣстностью одного Царства Польскаго, никакъ не дальше.

   Какая бы ни была судьба этого Царства, она состоитъ вбѣ всякого отношеніи къ судьбѣ Западнаго края Россіи. Здѣсь предстоитъ и будетъ предстоять обширное поле для дѣятельности Русскаго правительства и Русскаго общества,— для общества еще болѣе, чѣмъ для правительства. Намъ предстоитъ вновь отвоевать Литву и Бѣлоруссію у враждебныхъ стихій латинства и полонизма. Правительство, безъ всякаго сомнѣнія, скоро возстановитъ внѣшній порядокъ на всемъ протяженіи края,— но этого еще мало: есть цѣлыя области, куда не можетъ проникать дѣйствіе государства, гдѣ необходима дѣятельность чисто общественная. Сколько бы Русскихъ чиновниковъ ни наполнило Западный край, все же это будутъ чиновники, начальство, а начальство никогда не замѣнитъ собою общества, да и не въ этомъ его призваніе. Мы недавно помѣстили въ своей газетѣ замѣчательную статью г. Кояловича, подъ заглавіемъ: » Встрѣча народности въ Западномъ краѣ Россіи съ Русскою государственностью и Великорусскою народностью, по случаю формированія народныхъ карауловъ». Г. Кояловичъ справедливо озабочивается мыслью: какъ совершится эта встрѣча? не превратится ли она въ непріятное столкновеніе? не подастъ ля повода къ множеству печальныхъ недоразумѣній, вслѣдствіе строгой требовательности съ одной стороны, т. е. съ нашей, я неспособности удовлетворить этимъ требованіямъ со стороны туземнаго сельскаго населенія?… «Какъ бы вмѣстѣ съ народными Русскими орлами, летящими для защиты роднаго гнѣзда, не налетѣли и народные коршуны!» Таковъ невольный крикъ опасенія, вырвавшійся изъ груди страстно преданнаго своей родинѣ — Бѣлоруссіи, ея почтеннаго дѣятеля. Мы съ своей стороны считаемъ не лишнихъ прибавить, что встрѣча Русской государственности съ «народностью и туземнымъ обществомъ Западно-Русскаго края уже происходила и прежде,— и къ несчастію — мы должны въ томъ сознаться, не обинуясь, чтобы не впасть въ прежнія ошибки — Русская государственность вообще, независимо отъ частныхъ дѣйствій того или другого лица, отрекомендовалась при этой встрѣчѣ не съ самой выгодной стороны. Былъ бы въ высшей степени полезенъ и поучителенъ тщательный, подробный и безпристрастный анализъ прежней системы Русскаго управленія въ Западномъ краѣ. Впрочемъ, въ утѣшеніе и въ оправданіе себѣ мы можемъ сказать, что пава дѣйствовало крѣпостное право,— народъ отъ непосредственнаго воздѣйствія на него правительства — былъ заслоненъ обществомъ, которое, хотя большею частью туземнаго происхожденія, однакоже вполнѣ Польское по духу, нраву, языку, вѣрованіямъ и стремленіямъ. Только теперь, съ освобожденіемъ крестьянъ отъ всякихъ обязательныхъ отношеній къ помѣщикамъ, простой народъ въ Западномъ краѣ можетъ стать и становится лицомъ къ лицу съ Русскою государственностью. Нельзя не пожелать, вмѣстѣ съ г. Кояловичемъ, чтобъ при такомъ личномъ непосредственномъ знакомствѣ, новые знакомцы полюбили другъ друга, поняли другъ друга, и чтобы сильнѣйшій изъ нихъ уважилъ слабость другого, почтилъ его мѣстныя особенности и не слишкомъ бы ужъ чувствительно опекалъ его своею могучей опекой!..

   Три элемента въ Западно-Русскомъ краѣ являются представителями Русской народности и православія: простой народъ, духовенство, начальство — или чиновники.. Общество, т. е. та туземная среда, независимая по положенію, поднимающаяся надъ общимъ уровнемъ населенія своими матеріальными средствами и образованіемъ, и называемая обыкновенно «интеллигенціей края» — общество, вмѣстѣ съ многочисленнымъ, богатымъ и образованнымъ католическимъ духовенствомъ, служитъ представителемъ Польскаго вѣроисповѣданія, Польской цивилизаціи, Польскихъ стремленій, Польской народности. Это общество старое, туземное, крѣпкое, тѣсно сплоченное, богатое деньгами, образованностью, преданіемъ и опредѣленными тенденціями. Будучи естественнымъ врагомъ Русской государственности и Русской народности, оно нравственнымъ своимъ могуществомъ долго парализировало могущество Русской власти, опиравшейся только на немощь крестьянства, бѣднаго, забитаго, загнаннаго, невѣжественнаго, томившагося въ крѣпостной неволѣ; на безсиліе православнаго сельскаго духовенства, также бѣднаго, также мало образованнаго, поставленнаго въ зависимость отъ Польскихъ пановъ, запуганнаго церковною бюрократіей, только что перешедшаго изъ уніи и еще не свыкшагося съ порядками оффиціальнаго православія; наконецъ — на равнодушіе, невѣжество и даже продажность многихъ чиновниковъ, изъ которыхъ одна треть — была наѣзжею, чуждою края, а двѣ трети были Поляки, тянувшіе къ Польскому обществу. Вотъ каковы были общественныя силы, которыми располагала Русская власть, вотъ каково было положеніе дѣлъ въ Западной Россіи почти до самаго послѣдняго Польскаго возстанія (мы имѣемъ въ виду преимущественно Западный, а не Юго-Западный край). Прибавимъ къ этому, что Великорусское общество знало о Бѣлоруссіи едвали не меньше, чѣмъ о Японіи, и гораздо меньше, чѣмъ о Саксенъ-Гвльдбурггаузенѣ; что оно чуть ли не воображало себѣ Бѣлоруссію Польшей! Несмотря на почти столѣтнюю драму «Польскаго вопроса»,— въ нашемъ обществѣ, къ стыду нашему, человѣкъ, знающій Польскій языкъ и Польскую исторію, а съ нею и исторію Западной Россіи, до сихъ поръ составляетъ замѣчательную и дорогую рѣдкость; мало того: онъ рѣдкость не только въ обществѣ, но и между записными, цеховыми «учеными». При такомъ всеобщемъ невѣжествѣ и равнодушіи къ Русской народности, Русская общественная почва естественно не могла подготовлять и дѣятелей, какихъ было бы нужно для Западнаго края, и само правительство не находило «себѣ въ общественномъ мнѣніи ни опоры, ни руководства. Напротивъ того, общественное мнѣніе, подкупленное блестящимъ лоскомъ Европейской образованности Польскаго общества, всегда склонялось на сторону пановъ, пользовавшихся моднымъ сочувствіемъ Европы, и либерально приносило имъ въ жертву несчастную Русскую народность. Рѣдкій начальникъ и въ особенности начальница въ Западномъ краѣ могли устоять противъ ежедневнаго натиска Польскихъ просьбъ и домогательствъ, предъявляемыхъ панами — грабями и грабинями — большею частью на Французскомъ языкѣ, съ пріемами настоящихъ Европейцевъ: да и вообще извѣстное дѣло, что Русскій, когда говоритъ объ Россіи по Французски, чувствуетъ себя будто отрѣшеннѣе отъ національныхъ предразсудковъ, будто выше народнаго пристрастія, ощущаетъ себя будто въ общеніи со всей интеллигенціей человѣчества и относится къ своему, Русскому, какъ-то извнѣ, свысока, со стороны,— дѣлается, однимъ словомъ, податливѣе въ охраненіи Русскихъ интересовъ. Французскія просьбы Польскихъ пановъ не могли, разумѣется, не перевѣшивать грубаго дзяканьи Бѣлорусскаго просящаго народа…

   Таково было положеніе дѣлъ до благодѣтельнаго Польскаго мятежа, вспыхнувшаго въ началѣ текущаго года. Сей благодѣтельный мятежъ, грянувъ громомъ, заставилъ насъ, по пословицѣ, перекреститься, сдернулъ пелену съ нашихъ глазъ, вызвалъ изъ нутра земли «громовые ключи» свѣжей цѣлебной воды,— и разбилъ, какъ мы думаемъ, навѣки — старое зданіе Польскаго общества. Если мы уже теперь не надоумимся, дадимъ засориться ключамъ и на мѣстѣ разрушившагося зданія не построимъ новаго, изъ матеріаловъ чисто своихъ, Русскихъ,— то намъ придется, безъ сомнѣнія, подать въ отставку изъ службы человѣчеству или быть уволенными исторіею за штатъ, по негодности! Но ничего подобнаго, конечно, случиться не можетъ съ народомъ, у котораго на дняхъ прибыло двадцать милліоновъ новыхъ человѣческихъ силъ, и который тысячу лѣтъ сряду только готовился къ жизни и теперь только что еще собирается жить.

   Что же теперь дѣлать намъ съ Западнымъ краемъ? На этотъ вопросъ трудно отвѣтить въ краткой журнальной статьѣ, да и самому отвѣту слѣдовало бы предпослать, во первыхъ, такое изученіе края въ историческомъ, статистическомъ, религіозномъ и этнографическомъ отношеніяхъ, котораго именно недостаетъ Русскому обществу; а во вторыхъ, какъ мы уже сказали, безпристрастную критику всей прежней правительственной системы дѣйствій. Мы надѣемся, что правительство не воспрепятствуетъ такому критическому изслѣдованію и само признаетъ его необходимость; а что касается до перваго, то хорошо было бы, еслибъ многіе изъ нашей учащейся молодежи сдѣлали для себя, по окончаніи курса наукъ, знакомство съ Западнымъ краемъ, да и вообще дѣятельность въ Западномъ краѣ на пользу Русской народности — спеціальною цѣлью въ жизни: поле богатое и работа благодарная! За всѣмъ тѣмъ мы позволимъ себѣ сказать нѣсколько словъ въ отвѣтъ на поставленный нами вопросъ.

   Элементы, представляющіе Русскую народность и православіе, остаются пока тѣ же: начальство съ чиновниками, духовенство и крестьянство, при отсутствіи общества. О начальствѣ мы покуда распространяться не будемъ. Пожелаемъ только, чтобъ при теперешней замѣнѣ, совершенно основательной, Польскихъ чиновниковъ Русскими, при наплывѣ чиновниковъ изъ Россіи, выборъ должностныхъ лицъ, и преимущественно въ самыхъ низкихъ сферахъ, непосредственно соприкасающихся съ народомъ, производился съ строгою осмотрительностью: «чтобы, вмѣстѣ съ орлами, не налетѣли и коршуны», по выраженію г. Кояловича. Намъ казалось бы, что къ числу главныхъ заботъ, по усмиреніи края, должно бы принадлежать, по возможности, матеріальное обезпеченіе крестьянства и духовенства, оплодотвореніе духовной народной почвы духомъ безпритязательности и свободы, возвышеніемъ значенія такъ-называемаго народнаго самоуправленія, привлеченіемъ Великорусскаго населенія — крестьянъ и помѣщиковъ изъ Россіи. Если бы были обѣщаны значительныя льготы всѣмъ крестьянамъ, которые бы желали переселиться въ Западный край изъ Россіи, на казенныя или конфискованныя земли, то, нѣтъ сомнѣнія, значительная масса крѣпкаго Русскаго народонаселенія заложила бы тамъ такой прочный фундаментъ Русской народности, какой не своротить никогда ни Польскимъ ксендзамъ, ни Польскому панству. Если бы также, вмѣсто раздачи земель въ Самарской губерніи и вообще по Волгѣ и въ Заволжьѣ въ награду за службу государству, государство отдавало бы этимъ заслуженнымъ лицамъ земли или конфискованныя имѣнія въ Бѣлоруссіи, Украйнѣ, Литвѣ, а также бы объявило продажу этихъ земель и имѣній исключительно Русскимъ, но отнюдь не Евреямъ и не католикамъ, то вскорѣ бы могло зародиться въ томъ краѣ основаніе новаго Русскаго общества, которое было бы огромною подпорой мѣстной Русской народности.

   Но одною изъ главныхъ заботъ, и не столько правительства, сколько общества (по крайней мѣрѣ для дѣятельности общества такая область можетъ и должна быть вполнѣ доступна), это — подъемъ народнаго умственнаго и духовнаго уровня чрезъ образованіе. Борьба съ латинствомъ, соперничество съ латинскимъ духовенствомъ, настоящая благодѣтельная встряска всего народнаго организма, все это пріуготовило тамъ почву дли народныхъ школъ, можетъ быть еще лучше, чѣмъ въ самой Россіи. По крайней мѣрѣ получаемыя нами письма свидѣтельствуютъ единогласно объ охотѣ и сознанной потребности учиться въ самомъ Бѣлорусскомъ крестьянствѣ. Вмѣстѣ съ тѣмъ возникаетъ вопросъ — слѣдуетъ ли при первоначальномъ обученіи давать нѣкоторое право гражданства мѣстному Бѣлорусскому нарѣчію или же прямо вводить крестьянъ въ сферу Великорусской книжности? Объ этомъ вопросѣ пространнѣе говорится въ письмѣ, помѣщаемомъ нами ниже, изъ Гродненской губерніи. Мы вполнѣ согласны съ мнѣніемъ нашего корреспондента, и полагаемъ, что намъ никакъ не слѣдуетъ давить, но напротивъ — укрѣплять и усиливать мѣстный народный элементъ, какъ непремѣнное условіе побѣды надъ Польской стихіей.

   Подобный же вопросъ возникъ и въ Малороссіи, но мы не беремъ теперь на себя задачи — разрѣшать его для Малороссіи, и ограничиваемся только Бѣлоруссіей. Бѣлорусскому народу, вопреки большей филологической близости его нарѣчія къ Великорусскому, въ сравненіи съ Малорусскимъ,— Великорусское нарѣчіе все же непонятнѣе, чѣмъ Малоруссу. Причина ясна. Въ Малороссіи все общество говоритъ общимъ Русскимъ образованнымъ языкомъ и почти не умѣетъ говорить народнымъ нарѣчіемъ; слѣдовательно простой народъ, слыша эту Русскую рѣчь и отъ своихъ пановъ, и отъ начальниковъ, и отъ торговцевъ, естественно сблизился и сближается съ нею такъ, что она естественно и невольно, въ дальнѣйшемъ его развитіи, упраздняетъ для него родное нарѣчіе. Бѣлоруссъ же, въ продолженіи вѣковъ, не слышитъ другой рѣчи отъ высшей среды, кромѣ Польской, особенно же въ краяхъ, наиболѣе ополяченныхъ; Польская рѣчь привычнѣе для его уха (напр. въ Гродненской, Минской, частію Виленской губерніяхъ); она ему сдѣлалась невольно ближе, и изученіе ея легче, чѣмъ книжная Великорусская рѣчь. Наконецъ по Польски говорятъ въ томъ краю всѣ тѣ, отъ которыхъ онъ до сихъ поръ непосредственно зависѣлъ, всѣ, кто сколько-нибудь поднимается надъ уровнемъ простаго народа. Поэтому нѣтъ ничего удивительнаго, что крестьянинъ, при потребности къ ученью, довольно легко допускаетъ своихъ дѣтей учиться Польскому чтенію и письму, какъ дѣлу болѣе обиходному и практически пригодному, чѣмъ Великорусскій книжный языкъ. Но онъ бы еще охотнѣе сталъ учиться своену мѣстному Бѣлорусскому нарѣчію, и нѣтъ никакого сомнѣнія, что его элементарное развитіе, столь необходимое для подъема его народнаго чувства и самосознанія, въ отпоръ Польскому вліянію, скорѣе совершится при помощи его роднаго нарѣчія. Поляки это поняли, и вотъ почему они уже спѣшатъ захватить это орудіе въ свои руки. Они начинаютъ я сами писать и издавать книжки на Бѣлорусскомъ нарѣчіи, облекая его въ латинскія буквы. Мы сами имѣли въ рукахъ своихъ «Мужицкую Правду», гнусное Польское произведеніе исполненное клеветъ на Россію, писанное по-Бѣлорусски латинскимъ алфавитомъ. Мужику, начинающемуся учиться, конечно все равно на первыхъ порахъ — учить ли кирилловскую азбуку или латинскую абецеду, но ему не все равно — подъ какими бы то ни было буквами — узнавать родные для себя слова и звуки, читать родную понятную рѣчь; а между тѣмъ знаніе латинскихъ буквъ уже пролагаетъ торную дорожку къ дальнѣйшему сближенію съ латинствомъ и полонизмомъ. Намъ кажется, что въ виду этой опасности, нечего и доказывать, какъ было бы важно облекать родимые для Бѣлорусса слова и звуки въ буквы кирилловской гражданской азбуки, знаніе которыхъ скрѣпляло бы его связь съ Русскимъ духовнымъ міромъ, служило бы преддверіемъ Русской книжности. Наконецъ, въ настоящее время требованія обстоятельствъ неотложны: необходимо, чтобъ крестьянинъ понималъ и Государевъ указъ, и внушеніе Русской власти — вполнѣ отчетливо, безъ недоразумѣній; необходимо, чтобъ онъ почувствовалъ себя вполнѣ Русскимъ, а для этого онъ долженъ почувствовать себя прежде всего. Бѣлоруссомъ: разомъ вылѣпить изъ него Великорусскаго мужика невозможно, да и нѣтъ надобности. Мы полагаемъ, вслѣдствіе этого, что было бы чрезвычайно полезно: преподавать первоначальныя познанія и смыслъ правительственныхъ распоряженій — Бѣлорусскому крестьянству на Бѣлорусскомъ нарѣчіи, учить его читать и писать сперва по-Бѣлорусски, а потомъ непремѣнно и По-Русски и по церковно-Славянски, что послѣ Бѣлорусской грамоты ему дастся легко. Мѣстное нарѣчіе должно и можетъ, по совершенной своей неразвитости, служить проводникомъ въ передачѣ крестьянину только самыхъ необходимыхъ элементарныхъ познаній. Но довольно. О томъ, что дѣлать въ Западно-Русскомъ краѣ и что могло бы сдѣлать общество, мы будемъ имѣть случай говорить еще неоднократно…

   Бѣдный народъ! Три милліона загнаннаго Русскаго племени! Ты претерпѣлъ до конца и дождался зари возрожденія… На помощь къ нему. Русскіе люди, Русское образованное общество, на помощь! Протянемъ ему братскую руку, принесемъ ему даръ нашей братской любви, пособимъ ему всѣми общественными нашими средствами, матеріальными и духовными!..