О злоупотреблении слов

Автор: Вяземский Петр Андреевич

 

П. А. Вяземскій

 

О злоупотребленіи словъ.

1827.

 

Вяземскій П. А. Полное собраніе сочиненій. Изданіе графа С. Д. Шереметева. T. 1.

Спб., 1878.

OCR Бычков М. Н.

 

Талеранъ сказалъ: la parole est l’art de déguiser la pensée, то-есть, слово есть искуство переодѣвать мысль. Замѣтимъ мимоходомъ, что если здѣсь въ переводѣ нашемъ не переодѣта, то отчасти прикрыта мысль Талерана, потому что у насъ, между прочимъ, нѣтъ глагола равнозначительнаго съ Французскихъ déguiser; нѣтъ у насъ и еще все какихъ словъ, не смотря на восклицанія патріотическихъ, или (извините!) отечественнолюбныхъ филологовъ, или (извините!) словолюбцовъ, удивляющихся богатству нашего языка, богатаго, прибавимъ также мимоходомъ, вещественными, физическими запасами, но часто остающагося въ долгу, когда требуемъ отъ него словъ утонченныхъ, отвлеченныхъ и нравственныхъ. Но обратимся въ нашему предмету.

И въ самомъ дѣлѣ: сколько людей, которыхъ умъ въ томъ только и состоитъ, чтобы говорить не то, что у нихъ на умѣ! Но этотъ поддѣльный умъ не есть ли искусство, которымъ восхищается слѣпая толпа, а люди ясновидящіе не ослѣпляются? Разсудительность не поддается сѣтямъ, разставленнымъ ей непріятельскимъ умомъ, а побѣдою надъ врагомъ оплошнымъ и хвастаться нечего. Вообще, хитрость — умъ мелкихъ умовъ. Лисица хитритъ, левъ сокрушаетъ. У многихъ это проворство въ большой чести. Хотятъ ли похвалить значительнаго человѣка, говорятъ: онъ прехитрый! забывая, что современныя происшествія рѣшатся не уловками старой хиромантіи и что въ нашемъ вѣкѣ изслѣдовательномъ и откровенномъ фиглярство кабинетныхъ кудесниковъ имѣетъ право на одно праздное любопытство толпы, или рукоплесканія запоздалыхъ, вздыхающихъ по томъ времени, когда красота была намалёвана, испещрена мушками и огорожена фижмами, а истина наводилась красками лжи и обносилась подмостками обманчивости. Въ обществѣ можно пальцемъ указать на людей, добивающихся чести прослыть скрытыми хитрецами. Забавники! они забываютъ слова Суворова, который былъ этого дѣла мастеръ: «Тотъ уже не хитеръ (говорилъ онъ), о комъ всѣ говорятъ, что онъ хитрый человѣкъ». При всей скрытности своей, эти явные хитрецы выказываютъ простодушіе ребенка, который, спрятавшись за стуломъ, кричитъ: «Ищите меня; я здѣсь!» Истина есть краснорѣчіе слова; прямодушіе въ дѣяніяхъ есть, такъ сказать, краснорѣчіе практическое, убѣжденіе на дѣлѣ. Говорятъ: трудно достигнуть благодѣтельной цѣли. Напрасно! Должно быть трудно достигать вредной. Гдѣ идти вѣрнѣе и свободнѣе: по прямой, или во дорогѣ излучистой? Лживая рѣчь есть святотатство. Употребляя даръ слова во зло, мы ругаемся надъ первѣйшимъ даромъ человѣка, святынею ниспосланного ему какъ орудіе, безъ сомнѣнія благое, а не гибельное, орудіе любви, а не злобы. Отъ сего преступнаго употребленія рѣчи, перейдемъ въ невиннымъ злоупотребленіямъ словъ, непримѣтно вкравшимся въ нашъ языкъ и поработившимъ насъ своенравныхъ своимъ законамъ. Мѣщанинъ во дворянствѣ ушамъ своимъ не вѣрилъ, когда говорили ему, что онъ каждый день говоритъ прозу: многіе, можетъ быть, глазамъ своимъ не повѣрятъ, когда увидятъ, за сколько злоупотребленій въ словахъ должны они отвѣчать предъ совѣстью и Русскимъ языкомъ.

Памфилъ повѣряетъ какой-то счётъ: сложивъ единицы, онъ говорить: «шесть въ умѣ». Развѣ это выраженіе не злоупотребленіе на языкѣ Памфила? Пускай-бы еще вышло по счёту: нуль въ умѣ.

Безчестный искатель пишетъ къ безчестному покровителю и, зная совѣсть его, какъ свой, или его карманъ, съ которымъ и съ которою онъ часто бывалъ въ личныхъ или наличныхъ сношеніяхъ, безъ сомнѣнія не прячетъ отъ него и своей совѣсти. Легко представить себѣ разговоръ сихъ совѣстей, подающихъ вѣсть другъ другу. Въ концѣ письма однакоже выставляетъ проситель, какъ будто ни въ чемъ не бывало: съ искреннимъ почтеніемъ имѣю честь и проч. О почтеніи не говорю: каждый другъ друга почитаетъ тѣмъ, чѣмъ онъ есть въ самомъ дѣлѣ. Но куда запряталась бѣдная честь?

У насъ говорятъ: ему простили долгъ. Развѣ долгъ грѣхъ? Въ такомъ случаѣ первородный, ибо кто изъ сыновъ Адамовыхъ, по крайней мѣрѣ въ нашей части свѣта, не долженъ? Фонъ-Визинъ въ своей Грамматикѣ, на вопросъ: Какой глаголъ спрягается чаще всѣхъ и въ какомъ времени? отвѣчаетъ: «Глаголъ: быть должнымъ, и болѣе всего въ настоящемъ времени; въ прошедшемъ весьма рѣдко, ибо никто долговъ своихъ не платитъ, а въ будущемъ спряженіе глагола не употребительно, ибо само собою разумѣется, что всякій непремѣнно въ долгу будетъ, коли не есть». Иное дѣло: подарить, отпустить долгъ. Кто-то говорилъ: За чѣмъ стыдиться бѣдности? Бѣдность не порокъ! Нѣтъ, возразилъ другой, а хуже. Хорошо такъ порочить бѣдность, но долговъ своихъ никто не стыдится, слѣдовательно и прощать нечего. Одни богатые люди бываютъ должны: бѣдному никто не повѣритъ; ему не съ чего быть и въ долгу. Подагра — знакъ отличія волокитства, говорятъ во Франціи. Долги — почетная грамота на знать и богатство, говорятъ во всей Европѣ.

Въ званіяхъ, титлахъ встрѣчаются часто злоупотребленія. Въ сколькихъ городахъ во зло употреблены слова: Совѣстный судья! Бѣдный просилъ капитана исправника разсудить его дѣло по совѣсти. «А мнѣ какое дѣло до совѣсти?» сказалъ онъ, «я не Совѣстный судья!»

Разберите слово: сословіе — и вы увидите, что оно составлено изъ частицъ единородныхъ съ совѣщаніемъ. Но злоупотребленіе наложило на него руку и придало ему другой смыслъ: казалось-бы, что сословъ должно происходить отъ сословія, но ни мало. Впрочемъ, иные и сословъ, въ смыслѣ синонима, не признаютъ за благоупотребленное слово. Во всякомъ случаѣ, должно бы, кажется, говорить: сослово, сослова. Окончательное: словъ придается у насъ лицамъ, какъ наприм. богословъ, острословъ, и проч.

Во многихъ комедіяхъ, трагедіяхъ и операхъ слова: первое, второе и такъ далѣе дѣйствіе и дѣйствующія лица — выходятъ на повѣрку злоупотребленіемъ словъ. Мало ли у насъ комедій, въ коихъ всѣ пять дѣйствій заключаются въ одномъ дѣйствіи: пять разъ повторенномъ поднятіи и опусканіи занавѣса. Сколько оперъ, гдѣ только одно дѣйствующее лицо: машинистъ. Сколько водевилей, гдѣ главныя дѣйствующія лица не на сценѣ, а въ креслахъ, то-есть: друзья переводчика, нещадящіе ни ладоней, ни совѣстей своихъ. Какъ ни будь холодна пьеса, но они свою горячо разыгрываютъ; какъ пьеса ни хлопнись въ растяжку, а они выхлопаютъ автора и на своемъ поставятъ.

«Извольте мнѣ заплатить то, что вы мнѣ изволили проиграть». Берите, отвѣчаетъ съ досадою наказанный игрокъ, но знайте, что я проигралъ и плачу вамъ не изъ воли, а противъ воли. Глаголы изволить, пожаловать — за душу тянутъ. Можно ли видѣть барина? — спрашиваетъ заимодавецъ у швейцара, отгадывающаго заимодавцовъ чутьемъ.— Баринъ изволитъ почивать, а пожалуйте въ другой разъ. Бѣдный заимодавецъ! ты увѣрился, что знатные должники спятъ Эпименидовымъ сномъ! «Его сіятельство изволилъ разругать меня, но обѣщался завтра пожаловать ко мнѣ откушать», говоритъ съ улыбкою подлости волокита за знатью, и спѣшитъ продать рекрутскую квитанцію, чтобы купить стерлядь въ 14 вершковъ. Впрочемъ, это и у Римлянъ водилось; ссылаюсь на Марціала: книга десятая, эпиграмма тридцать первая. Калліодоръ продалъ невольниква и купилъ рыбу, которою украсилась его пирушка. Марціалъ на языкѣ своемъ безпощадномъ называетъ это: не рыбу ѣсть, а ѣсть человѣка.

Взгляните въ любой журналъ. Вы найдете мысли такого-то, мысли такой-то. Прочитайте ихъ, и вы увѣритесь, что у авторовъ именно мыслей и не достаетъ. По злоупотребленію начали называть мыслями собраніе нѣсколькихъ словъ, расположенныхъ на трехъ или четырехъ строкахъ, не имѣющихъ связи ни вообще, ни отдѣльно, но составляющихъ если не по логикѣ, то по крайней мѣрѣ по синтаксису полный смыслъ. Многіе называютъ одою дюжину строфъ.

N. N., указывая мнѣ на одно мѣсто въ своемъ сочиненіи, извиняется въ двоесмысліи. Тутъ двойное злоупотребленіе словъ, подумалъ я: онъ говоритъ о двухъ смыслахъ тамъ, гдѣ ни одного не доищемся. Впрочемъ, двѣ безсмысленности можно слить; но два смысла вмѣстѣ быть не могутъ. Могутъ ли быть два средоточія въ одномъ и томъ же кругѣ?

Изидоръ величается графомъ, потому что предокъ его заслужилъ кровью графское достоинство. Кто-то разсказывалъ подробно и плодовито о Римѣ. «Вы жили въ Римѣ?» спросили его. Нѣтъ! но дядя мой сбирался туда ѣхать, отвѣчалъ онъ.

Спросите у человѣка, непричастнаго тайнамъ свѣтскаго словаря, что такое большой свѣтъ въ такой-то столицѣ или землѣ. Онъ вѣроятно сперва задумается, потому что привыкъ знать одинъ свѣтъ, но послѣ, можетъ быть, скажетъ, что большимъ свѣтомъ должна называться та часть народа, въ которой больше число людей. Какъ же удивится онъ, когда узнаетъ, что большой свѣтъ на земномъ шарѣ не составляетъ и стотысячной частицы малаго свѣта? Тутъ, вѣроятно, не задумавшись, скажетъ онъ, что лучшимъ свѣтомъ называется безъ сомнѣнія часть лучшихъ жителей качествами ума и сердца. Отвѣтъ простячка укажетъ вамъ, что онъ равно чуждъ и свѣту и узаконеннымъ злоупотребленіямъ его языка.

Несчастный укоряетъ барина въ жестокосердіи и величаетъ его милостивымъ государемъ. Государство этого государя на воздухѣ, а милость въ безчеловѣчномъ отказѣ подать руку помощи тому, который за нѣсколько лѣтъ предъ тѣмъ спасъ его отъ гибели.

Начальникъ даетъ беззаконное предписаніе своему подчиненному и требуетъ отъ него безпревословнаго повиновенія, но въ концѣ подписывается его покорнымъ слугою. На смѣхъ? Нѣтъ! злоупотребленіе такъ сбило коренной смыслъ словъ, что бѣлое называется чернымъ. Папа называетъ себя рабомъ Божіихъ рабовъ; Римскій народъ величалъ императоровъ: ваша вѣчность.

Иныя злоупотребленія словъ присвоены себѣ нераздѣльно нѣкоторыми лицами по праву силы. Не всякій тотъ братъ тебѣ, кто называетъ тебя братцомъ. Это слово не обоюдное въ разговорѣ съ знатными. Одинъ изъ нихъ сказалъ однажды смиренному новичку: «подай мнѣ, братецъ, табакерву». Простодушный Гуронъ, мечтая о всеобщемъ братствѣ людей, отвѣчаетъ ему съ учтивостью: «Извольте, братецъ!» Старшій братъ никогда не могъ простить этого меньшому своему брату.

Разберите слово: добродѣтель. По законному значенію своему должно-бы оно выражать: дѣлатель добра, и тоже самое, что благодѣтель. Сверхъ того, что въ этомъ составномъ словѣ дѣйствующій принятъ за дѣйствіе, должно замѣтить еще, что въ понятіи не отвѣчаетъ оно Латинскому virtus, которому отвѣчаетъ въ словарѣ. Virtus значитъ мужество, доблесть; добродѣтель скорѣе соотвѣтственно слову bienfaisance, благотворительность. Впрочемъ и это слово на Французскомъ языкѣ не старое: въ первый разъ было употреблено оно, то есть создано, аббатомъ Сенъ-Пьеромъ въ 1725 году.

У насъ есть глаголы: исполнить и выполнить. Каждый имѣетъ свое опредѣлительное значеніе; но злоупотребленіе замѣшалось и начали послѣдній ставить иногда на мѣстѣ перваго. Кто-то, писавъ въ Императору Павлу 1-му, впалъ въ эту ошибку. Государь собственноручно означилъ на бумагѣ. «Выполняютъ горшки, а приказанія Царя исполняютъ» — и возвратилъ бумагу съ выговоромъ. Къ сожалѣнію, Царь можетъ имянными повелѣніями изгнать успѣшнѣе злоупотребленія изъ языка, чѣмъ изъ общества.

Не различать слова: поэтъ отъ слова: стихотворецъ, есть нестерпимое злоупотребленіе. Въ нихъ та-же разность, какъ въ словахъ: маляръ и живописецъ. Тѣ и другіе въ своемъ родѣ употребляютъ одно орудіе: первые — перо, вторые — кисть. Но Ефремъ расписываетъ двери и окна, Кипренскій совмѣстничествуетъ природѣ. Стихи Петрова — поэзія, поэзія Хераскова — стихи. Сходя такимъ образомъ по лѣстницѣ стихотворцевъ, найдемъ мы на нижнихъ ступеняхъ риѳмотворцевъ, которые также далеки отъ стихотворцевъ, какъ и они отъ поэтовъ; нижеслѣдующихъ можно еще подраздѣлить на безчисленные разряды и спуститься наконецъ до безконечно малыхъ или не умѣющихъ справиться ни съ риѳмою, ни съ разсудкомъ. Края сей стихотворной лѣстницы заняты одою Державина и хромыми гекзаметрами Тредьяковскаго. Когда и лучшіе гекзаметры на Русскомъ языкѣ, то есть гекзаметры Жуковскаго и Гнѣдича, только по злоупотребленію именуются Русскими стихами, то что же сказать о худыхъ гекзаметрахъ, о злоупотребленіи злоупотребленія?

Злоупотребленіе смѣшало въ одинъ смыслъ слова: безумный и сумасшедшій. Русская пословица говоритъ: пьяный проспится, а дуракъ никогда. Сумасшедшій можетъ проспаться; тотъ спитъ безъ просыпа. Сумасшедшіе живутъ вмѣстѣ въ желтомъ домѣ; безумные порознь и въ разныхъ домахъ, не имѣющихъ опредѣленной краски; жребій первыхъ часто въ рукахъ у послѣднихъ. Сумасшествіе болѣзнь, безуміе состояніе. Слабоумный — слово прекрасное, но иногда неправильно употребляемое. Можно имѣть много ума и имѣть умъ слабый. Въ иномъ умъ ограниченнѣе, но слой его тверже. Самое слово: умъ такъ подраздѣлимо и на столько оттѣнковъ разливается, что оно постоянное злоупотребленіе. Уменъ былъ и Наполеонъ и Барковъ: много ума и въ твореніи Монтескьё и въ записочкѣ свѣтской барыни, приглашающей васъ на чай. Жаль, что злоупотребленіе придало порочный смыслъ слову: вольнодумецъ. По настоящему, вольнодумецъ тотъ, кто пользуется свободою мыслить. Конечно, многіе безкорыстные люди великодушно отказываются отъ права пользоваться сею свободою: какъ мудрецъ, который только и зналъ, что онъ ничего не знаетъ, они только и думаютъ, что лучше не думать. Также и во Французскомъ языкѣ выраженіе: esprit fort, злоупотребительно. Вѣроятно: и Русское и Французское выраженія были въ первый разъ употреблены не въ осужденіе. Лжемудрецъ: вотъ настоящее клеймо тому, кто употребляетъ во зло волю думать.

Положеніе и состояніе, при строгой разборчивости въ словахъ, не могутъ быть равно замѣняемы одно другимъ. Авторъ въ день перваго представленія своей драмы бываетъ до поднятія занавѣса въ мучительномъ состояніи; иногда по паденіи занавѣса и пьесы въ несчастномъ положеніи.

Въ 1812 году, а можетъ и прежде, но въ 1812-мъ году укоренилось злоупотребленіе словъ: пожертвовать и пожертвованіе. Волосъ становится дыбомъ, читая, что такой-то пожертвовалъ десятью человѣками, вмѣсто того, что такой-то снарядилъ десять воиновъ. Но смѣхъ вознаграждалъ за ужасъ, когда въ слѣдъ за этимъ торжественно объявляли, что такой-то милліонщикъ пожертвовалъ двадцатью-пятью рублями, или такой-то бригадиръ заржавленною своею шпагою. Это злоупотребленіе такъ разошлось по городамъ и селеніямъ, что въ иныхъ мѣстахъ называли ратниковъ жертвенниками и жертвами.

Одно безсовѣстное злоупотребленіе можетъ соединять значенія словъ: налогъ и подать. Одно вносится, другое взимается. Подать платится въ силу условія между тѣмъ, который платитъ и которому платятъ и къ пользѣ обѣихъ сторонъ; налогъ налагается въ силу права сильнаго, и если бываетъ кому въ пользу, то рѣдко сторонѣ платящей. Налогъ налагается завоевателемъ на завоеванныхъ; подахъ подается гражданиномъ правительству въ силу законовъ.

По словамъ Академіи Россійской, и даже по здравому разсудку, подобострастіе означаетъ подверженность тѣмъ же страстямъ. Злоупотребленіе, давно уже перемѣшавшее на языкѣ простолюдиновъ значеніе словъ: страхъ и страсть, преобратило и подобострастіе въ боязливую покорность. Предположили, что подобострастный человѣкъ есть тотъ, которому подобаетъ страшиться. Отъ сего злоупотребленія вѣроятно происходитъ и пристрастный допросъ, не означающій допроса, сдѣланнаго съ пристрастіемъ къ той или другой сторонѣ, но допроса, сдѣланнаго съ пристращиваніемъ.

Въ свѣтскомъ словарѣ выраженія: добрый малый и добрый человѣкъ совершенно поддаются злоупотребленію. Добрый малый обыкновенно называется товарищъ, всегда готовый участвовать съ вами во всякой пирушкѣ и шалости и обращающійся къ вамъ спиною при первомъ предложеніи участвовать съ вами въ добромъ дѣлѣ. Добрый человѣкъ, по свѣтскому понятію, есть человѣкъ, въ коемъ не достаетъ ни духа на злое, ни души на доброе дѣло. Сказано о свѣтскихъ друзьяхъ:

 

Въ ихъ ласкахъ лесть, коварство вижу,

Ихъ клятвы — звукъ пустыхъ рѣчей!

О! какъ сердечно ненавижу

Большую часть моихъ друзей!

 

Можно почти тоже сказать о добрыхъ малыхъ и добрыхъ людяхъ: честному человѣку позволительно ненавидѣть ихъ чистосердечно.

Фонъ-Визинъ былъ большой знатокъ въ словахъ и мастеръ разставлять ихъ по оттѣнкамъ словъ. Въ одномъ его отрывкѣ, не изданномъ, представляя политическую картину государства, неуправляемаго положительными законами, онъ говоритъ: «тамъ никто не хочетъ заслужить, а всякій ищетъ только выслужить; тамъ, кто можетъ — грабитъ, кто не можетъ — крадетъ».

Лѣкарь мою жену зарѣзалъ! говоритъ Аристъ. А кто ее пользовалъ? спрашиваетъ Никодимъ, имѣющій несчастный даръ всегда во зло употреблять самыя употребительныя слова.

Онъ же на вопросъ: «Здорова ли ваша жена?» отвѣчаетъ: «Къ вашимъ услугамъ».

А сколько злоупотребленій на языкѣ стихотворномъ? Одинъ стихотворецъ подноситъ оду вельможѣ и въ посвященіи величаетъ его благодѣтелемъ и вашимъ высокопревосходительствомъ, а себя ставитъ ниже травы. Съ перваго стиха говоритъ онъ ему запросто: ты, а въ концѣ обѣщаетъ подѣлитъся съ нимъ безсмертіемъ.

Вельможа, незнакомый съ принятыми злоупотребленіями языка боговъ, кинулъ оду въ лицо поэта и съ тѣхъ поръ говоритъ: «Я не люблю этихъ стихотворцовъ: то они у ногъ вашихъ, то съ вами за панибрата».

Не помню, въ какой-то комедіи Итальянскаго театра служанка одной барыни, помѣшанной на стихахъ и стихотворцахъ, говоритъ ей: Какъ не стыдно вамъ знаться съ этимъ народомъ? Тотъ, который на стихахъ открыто напѣваетъ вамъ о любви своей и прямо говоритъ вамъ: ты, не смѣлъ-бы прозою взглянуть на васъ.

Что городъ, то норовъ, что деревня, то обычай; что вѣкъ, то слово, или, лучше сказать, злоупотребленіе слова въ чести. У Сумарокова, по возвращеніи его изъ Москвы, спрашивали: «Какихъ людей онъ тамъ видѣлъ?» — Я не видалъ тамъ людей, отвѣчалъ онъ, тамъ все голубчики. Тогда у Москвичей было въ чести слово: голубчикъ. Но и теперь оно не совсѣмъ вышло изъ употребленія. Послушайте: мужъ жену свою зоветъ: голубушка! Она отвѣчаетъ ему: голубчикъ! Посмотрите этихъ голубковъ въ домашнемъ быту, они живутъ какъ кошка съ собакою.

Покойный Живописецъ {Журналъ Новикова.}, которому не худо было бы воскреснуть, разумѣется съ тѣмъ уговоромъ, чтобы онъ приноровилъ къ вѣку и кисть свою и краски, сказываетъ, что въ его время любовникъ и любовница назывались болванчиками. Впрочемъ, здѣсь можетъ и не быть злоупотребленія. Всякій кумиръ тотъ же болванъ, а кто не видитъ кумира въ цѣли своей любви, своихъ желаній, искательства? Почетныя, современныя вамъ слова, кажется: чудо, чудесный! Нѣтъ сомнѣнія, что въ нашъ вѣкъ видѣли ни много чудесъ; но часто чудесное во зло употребляется вмѣсто чудовищнаго.

Въ Словарѣ Академіи: лихой и злой имѣютъ невыгодное значеніе. Въ дополненіяхъ къ нему должно бы прибавить, что на языкѣ офицерскомъ имѣютъ они совершенно иное. «Посмотрите на молодаго гусара N. N.— чудо на лошади! Какъ лихо ѣздитъ и зло одѣвается!»

На языкѣ людей случайныхъ и должниковъ «завтра» не ограничивается простонароднымъ смысломъ. Они почитаютъ злоупотребительнымъ наименованіе этимъ словомъ дня слѣдующаго за нынѣшнимъ и придаютъ ему значеніе обширнѣйшее, а иногда и неограниченное. Спросите о томъ у искателей и заимодавцевъ.

Я люблю злоупотребительное выраженіе: онъ улыбнулся, въ смыслѣ: онъ умеръ. Но у васъ оно употребляется въ презрительномъ и насмѣшливомъ значеніи. Желательно, чтобы только о смерти добраго человѣка говорили: онъ улыбнулся.

Иныя общества и лица отдѣльно пользуются нѣкоторыми злоупотребленіями словъ, не оправданными, такъ сказать, народнымъ злоупотребленіемъ. Въ Казани, вмѣсто того, чтобы сказать про человѣка: онъ влюбленъ, говорятъ, или говорили нѣсколько лѣтъ тому: онъ сидитъ, потому, что тайна любви одного значущаго человѣка въ городѣ огласилась тѣмъ, что онъ въ театрѣ сидѣлъ всегда въ ложѣ у одной женщины. Въ столицахъ говорятъ про иного: «онъ въ силѣ». Еслибы судьба повѣдала намъ свои тайны, то мы увидѣли-бы, какъ слабы эти силачи въ единоборствѣ съ нею!

Кто-то имѣлъ привычку говорить безпрестанно: наконецъ, и разсказывалъ продолжительно; долго прослушавъ его плодовитое повѣствованіе, Нелединскій прервалъ его на новомъ наконецъ, и сказалъ: «Нѣтъ! теперь ужъ не обманете!» и откланялся ему навсегда. Вольтеръ говоритъ о Saint-Empire Romain: pourquoi Saint? pourquoi Empire? pourquoi Romain? Эта шутка часто приходитъ мнѣ въ голову, когда встрѣчаюсь съ инымъ дѣйствительнымъ тайнымъ совѣтникомъ. Какъ и тутъ не спросить: въ чемъ онъ дѣйствителенъ? какая заключается въ немъ тайна? кому и что онъ совѣтуетъ?

А можно-ли счесть злоупотребленія словъ въ заглавіяхъ книгъ, журналовъ и проч.? Выставляйте на книгѣ заглавіе ей приличное, а не злоупотребительное, и сколько изъ нихъ останутся въ книжныхъ лавкахъ, не уловляя добросовѣстной довѣрчивости тѣхъ читателей, которые судятъ о вещи по ярлыку.

Вмѣсто Разсужденіе о… скажите: Бредня о….. помня, что слово: разсужденіе происходитъ отъ разсудка. Вмѣсто: Другъ просвѣщенія, выставьте: Недругъ просвѣщенія. Не говорите: такой-то перевелъ Горація, но скажите: — «такой-то развелъ Горація», т. е. развелъ его въ жидкости своихъ водяныхъ стиховъ. Переводить, перевесть употребляется у насъ въ значеніи и уничтожить. Напримѣръ говорятъ: Дмитріевъ перевелъ многія басни Лафонтена; Жуковскій перевелъ Шильонскаго узника. Это такъ; но говорится и этакъ: перевесть крысъ мышьякомъ.

Въ разговорахъ и книгахъ по большей части словами играютъ, какъ шашками, которыя игровъ переставляетъ на удачу или по прихоти съ мѣста на мѣсто. Вотъ отъ чего споръ о мнѣніи можетъ часто стушеваться споромъ о словахъ. Въ первомъ случаѣ есть еще надежда согласить и склонить на мировую спорщиковъ; въ послѣднемъ нѣтъ никакой надежды. Дѣло въ томъ, что о мнѣніяхъ спорятъ люди умные и образованные; о словахъ упрямые невѣжды, или, какъ злоупотребленіе иногда величаетъ ихъ, ученые.