Вилла Бермон

Автор: Вяземский Петр Андреевич

 

П. А. Вяземскій

 

Вилла Бермонъ.

(Villa Bermont).

1865.

Вяземскій П. А. Полное собраніе сочиненій. Изданіе графа С. Д. Шереметева. T. 7.

Спб., 1882.

OCR Бычков М. Н.

 

I.

 

Нѣтъ словъ на языкѣ человѣческомъ, чтобы выразить чувство, которое объемлетъ душу при входѣ въ этотъ домъ, въ эту комнату, святыню скорби, нынѣ опустѣвшую и безжизненную. Здѣсь царствуетъ утомленная и глубокая тишина. Едва прерываетъ ее медленное и въ полголоса чтеніе божественныхъ писаній, въ которыя углубились благочестивый богомолецъ или усердная богомолка. Чуть слышно движеніе посѣтителей, которые, колѣна преклоняя, изливаютъ также внутреннюю молитву свою и творятъ задушевное и заупокойное поминаніе. А давно ли? Только минули девятины со дня, навсегда памятнаго и навсегда скорбнаго. Здѣсь совершались и окончательно совершились таинственныя и сокрушительныя судьбы неисповѣдимаго Промысла. Здѣсь страдалъ и угасъ прекрасный Юноша, прекрасный красотою внутреннею и внѣшнею, надежда и любовь Семьи, олицетворенное грядущее народа, который узналъ, оцѣнилъ и полюбилъ его, когда являлся онъ ему изъ края въ край обширнаго государства, и который самъ привязался въ народу чистою, сознательною и плодотворною любовью. Здѣсь Царственные Родители, Царская Семья, Братья, Сестра, Родственники молились, уповали, страшились, бодрствовали и отъ избытка скорбныхъ чувствъ, изнемогая наконецъ, повергли предъ гробомъ, похитившимъ надежды ихъ, и предъ святою волею Провидѣнія свои покорныя страданія и слезы. Здѣсь, съ Царскою Семьею, заочно и вся Россія, помышленіемъ и душою, тѣснилась въ этой комнатѣ, предъ этимъ болѣзненнымъ одромъ, предъ этимъ. неумолимымъ гробомъ. Слухомъ сердца можно было здѣсь разслушать ея молитвы, ея сѣтованія, ея глубокія и неисчислимыя рыданія. Россія окружала здѣсь любовью и плачемъ и первороднаго сына неутѣшныхъ Родителей, и своего драгоцѣннаго сына. Стоя въ этой комнатѣ, невольно проходишь мыслью и горестью рядъ впечатлѣній и событій, которыхъ развязка должна была завершиться столь жестокимъ ударомъ. Въ минуты унынія сей ударъ могъ иногда казаться сбыточнымъ, но не менѣе того разразился онъ какъ-будто неожиданно и нечаянно.

 

II.

 

О здоровьѣ Государя Цесаревича доходили въ Ниццу изъ Флоренціи тревожныя вѣсти. Наконецъ, въ декабрѣ мѣсяцѣ, прибылъ онъ въ Ниццу, и за опасеніями и безпокойствомъ о немъ послѣдовали болѣе благопріятныя впечатлѣнія. Его встрѣчали въ часы прогулокъ въ открытомъ экипажѣ. Свѣтлое лицо его не было омрачено никакими зловѣщими признаками. Слышно было, что онъ духомъ спокоенъ, нерѣдко даже веселъ, обращаетъ живое вниманіе на всѣ событія, совершающіяся въ Россіи, и на движенія общей политики въ Европѣ, слѣдитъ за современными явленіями Русской литтературы. Какъ было не надѣяться, что молодость возьметъ свое? Какъ было не вѣровать въ южное небо, въ благотворный воздухъ, въ теплый и умѣренный климатъ? Хотя въ прошлую зиму Ницца и не всегда соотвѣтствовала хвалебной молвѣ о ней, но все же выдавались нерѣдко свѣтлые и едва-ли не лѣтніе дни, когда въ другихъ южныхъ странахъ свирѣпствовали необычайные холода и непогоды. Казалось, что всѣ эти пособія благодѣтельной природы вѣрнѣе и цѣлительнѣе, нежели всякое искусное врачеваніе, должны окончательно возстановить здоровье и силы его. Между тѣмъ, эта надежда бывала по временамъ возмущаема извѣстіями, что Великій Князь худо ночь провелъ, болѣе страдалъ, болѣе разстроенъ нервами. Но вслѣдъ за угрожающими признаками обнаруживались другіе, казалось совершенно успокоительные. Такъ шли дни и недѣли среди неожиданныхъ испуговъ и опасеній, среди надеждъ и умиротворяющихъ впечатлѣній. Наконецъ, когда это перемежающееся состояніе упорною продолжительностью своею поколебало увѣренность и надежды, вызваны были изъ Парижа двѣ Европейскія врачебныя знаменитости: Нелатонъ и Рейе. Ошибочно ли было ихъ воззрѣніе, таившаяся ли болѣзнь не достигла еще несомнѣнной степени развитія, какъ бы то ни было — и не намъ, не посвященнымъ въ таинства науки, излагать въ этомъ случаѣ свой приговоръ — но, къ общему успокоенію, къ общей радости, Парижскіе врачи утвердительно, и безъ сомнѣнія добросовѣстно, объявили, что болѣзнь Цесаревича не являетъ никакой опасности, что онъ страдаетъ единственно простуднымъ ревматизмомъ, который не можетъ вскорѣ искорениться; но что лѣто и лѣченіе на водахъ одержатъ рѣшительную побѣду и не оставятъ ни малѣйшихъ слѣдовъ настоящаго недуга. Нареканія здѣсь неумѣстны и во всякомъ случаѣ были бы безполезны. Остается только скорбѣть о томъ, что наука, имѣющая предметомъ изученіе человѣческаго тѣла и организма его, пекущаяся о жизни и здоровьѣ ближняго, такъ часто бываетъ сбивчива въ своихъ воззрѣніяхъ и такъ разнорѣчива въ сужденіяхъ своихъ.

 

III.

 

По пріѣздѣ своемъ въ Ниццу, Государь Цесаревичъ жилъ въ виллѣ Гизбахъ, на такъ называемой Прогулкѣ Англичанъ. Близость моря, которое могло содѣйствовать раздраженію нервовъ и безсонницамъ, возбудила опасеніе врачей. Великій Князь переѣхалъ въ виллу Бермонъ, которая садомъ соединяется съ виллою, мѣстопребываніемъ Императрицы. Домъ стоитъ на возвышеніи и въ отдаленіи отъ моря. Можно было думать, что это новое помѣщеніе будетъ благопріятнѣе здоровью страждущаго. И въ самомъ дѣлѣ показались сначала нѣкоторыя измѣненія къ лучшему. Но это лучшее было неблагонадежно и также измѣнчиво, какъ и прежнія. Послѣ многихъ промежутковъ и перемирій въ таинственной борьбѣ, которая то явно, то скрытно подвигалась въ своей неизбѣжной цѣли, опасенія все болѣе и болѣе возрастали. Наконецъ роковая истина предстала во всей зловѣщей и убѣдительной наготѣ. Настало Свѣтлое Воскресеніе. Въ этотъ торжественный и радостный для всей христіанской братіи день, надежда снова, но уже въ послѣдній разъ, озарила и оживила сердца. Вмѣстѣ съ христіанскимъ православнымъ привѣтствіемъ, всѣ передавали другъ другу радостную вѣсть: Наслѣдникъ ночь провелъ хорошо, лихорадочные признаки исчезли, и если это состояніе продолжится нѣсколько дней, то можно надѣяться на спасеніе. Но этотъ обманчиво радостный день былъ предтечею злополучнаго дня. Въ понедѣльникъ, во время обѣдни, разнесся въ церкви слухъ, что Великому Князю очень худо. По окончаніи священной литургіи, совершено было заздравное молебствіе. Горесть и страхъ поразили всѣ сердца. Теплыя молитвы изливались вмѣстѣ съ слезами. Въ продолженіе недѣли молебствія совершались два раза въ день. Стеченіе усердныхъ молельщиковъ было всегда многолюдно и наполняло Божій храмъ. Съ каждымъ днемъ молитвы были теплѣе, слезы были обильнѣе.

 

IV.

 

Ожидали прибытія Императора въ Ниццу. Однимъ развлеченіемъ въ тяготѣвшей надъ всѣми скорби было озабоченное и тоскливое желаніе, чтобы Родителю, пораженному въ глубину души своей, Богъ дозволилъ застать еще въ живыхъ возлюбленнаго Сына. Всѣ понимали мыслью и перечувствовали душою невыразимую тоску, волненія, которыя Царь-Отецъ долженъ былъ испытывать въ этомъ быстромъ переѣздѣ изъ конца въ конецъ Европы, подъ картечью телеграммъ, нѣсколько разъ въ сутки раздиравшихъ сердечную рану его и возвѣщавшихъ ему неотвратимое и съ каждымъ часомъ приближавшееся несчастіе. По крайней мѣрѣ эта молитва наша была услышана: Государь пріѣхалъ еще вовремя. Въ день и часъ, назначенные для пріѣзда Государя, всѣ Русскіе, проживавшіе въ Ниццѣ, собрались на площадкѣ у желѣзной дороги. Невозможно выразить, съ какими чувствами, съ какимъ стѣсненіемъ сердца увидѣли мы приближавшійся поѣздъ и встрѣтили его. Многихъ изъ насъ не щадило Провидѣніе; многіе изъ насъ испытали на себѣ горе, подобное тому, котораго мы были свидѣтелями. Но здѣсь самое естественное, свыше предопредѣленное и всѣхъ въ жизни, въ томъ или другомъ видѣ, ожидающее горе было обстановлено необычайными и потрясающими душу особенностями и принадлежностями. Воображенію нельзя было бы придумать ничего разительнѣе и оконченнѣе въ своей величавой и скорбной полнотѣ. Самый плодовитый вымыселъ изнемогаетъ иногда предъ ужасами дѣйствительности. Не исчисляя всѣхъ подробностей, укажемъ на нѣкоторыя черты. Въ поѣздѣ съ Императоромъ была и нареченная Невѣста Великаго Князя. Государь встрѣтился и познакомился съ Нею въ Дижонѣ. Ѣхала Она не на бракъ, не на радостное свиданіе, а на предсмертное прощаніе при болѣзненномъ одрѣ умирающаго и нѣжно любимаго Ею Жениха. Тутъ же должна была познакомиться съ Нею и Та, которая была уже второю, нареченною Ей Матерью! Сія нѣжная Мать уже заранѣе предчувствіемъ, скоро оправдавшимся, полюбила новую Дочь Свою нераздѣльною и горячею любовью, которую питала Она въ Сыну своему. Въ помышленіяхъ своихъ, въ гаданіяхъ и заботахъ о близкомъ будущемъ, Она уже сливала въ душѣ Своей эти два милые образа, двѣ жизни, двѣ участи. Но разразившаяся гроза сокрушила въ первую минуту свиданія всѣ надежды Матери и обрывала всѣ цвѣты, возлелѣянные Ея любовью. И первое лобзаніе, первое благословеніе, данное ею той, которая и заочно занимала уже кровное мѣсто въ душѣ и семействѣ ея, были привѣтствіемъ и выраженіемъ безнадежной скорби, грустнымъ напутствіемъ на дорогу, гдѣ милый суженый спутникъ долженъ былъ оторваться отъ избранной имъ спутницы и проститься съ нею навсегда на близкомъ и роковомъ перепутьѣ. Какое трагическое свиданіе! Какое сцѣпленіе и, при самой очевидности ихъ, уму едва доступныхъ и невѣроятныхъ явленій! И все это на чужой и дальней сторонѣ, соединившей для подобной скорби два царства, два царскія семейства, двѣ молодыя прелестныя жизни, другъ другу сочувственныя, но которымъ не суждено было осуществиться въ одной. Какъ выразить все умиленіе, весь ужасъ этой встрѣчи, этихъ первыхъ слезъ первыхъ привѣтствій, въ которыхъ уже невольно было слышно прощаніе съ тѣмъ, кто былъ виновникомъ и душою сего семейнаго и предгробнаго свиданія!

 

V.

 

Въ жизни бываютъ дни и часы, особенно освященные душевною скорбью, которые никакъ не поддаются выраженію и не вмѣщаются въ тѣсный объемъ его. Многіе неуловимые оттѣнки ихъ ускользаютъ не отъ вниманія, не отъ чувства, совершенно поглощенныхъ ими, но отъ скуднаго и холоднаго механизма слова. Такими днями бы.та предсмертные дни Великаго Князя. Свиданіе съ Отцемъ, Братьями и Невѣстою, все, что могъ онъ прочувствовать въ эти минуты, все, что перечувствовали они, можетъ быть постигнуто и угадано сердцемъ, но вполнѣ передать это невозможно. Имѣлъ ли онъ сознаніе, имѣлъ ли предчувствіе близкой своей кончины, мелькомъ ли только вглядывался онъ въ участь, которая была ему суждена, сказать трудно. Окруженный всѣми тѣми, которыхъ онъ любилъ, настоящимъ семействомъ своимъ и желаннымъ будущимъ, которое предстало ему въ лицѣ любимой Невѣсты, въ минуты отдыха, когда голова его не была угнетена страданіемъ, онъ особенно ко всѣмъ былъ внимателенъ и нѣженъ. Съ благоговѣніемъ совершилъ онъ предсмертный христіанскій обрядъ. Чистая душа его, напутствуемая священными таинствами Вѣры и Церкви, готова была приступить къ великому таинству смерти. Сіе послѣднее земное таинство совершалось надъ нимъ въ первомъ часу по полуночи 12-го (24-го) апрѣля.

 

VI.

 

Умилителенъ и торжественъ былъ выносъ тѣла усопшаго Цесаревича изъ виллы Бермонъ въ Русскую церковь. Но еще трогательнѣе, еще торжественнѣе было, 16-го (28-го) апрѣля, шествіе за печальною колесницею изъ церкви черезъ весь городъ и потомъ вдоль моря до Виллафранки. Русское духовенство, въ полномъ и богато-блестящемъ, по случаю пасхальнаго празднества, облаченіи, стройное, величавое, умилительное пѣніе нашихъ пригробныхъ молитвъ, Царь и все Семейство Его, слѣдовавшіе верхомъ, многіе Русскіе, пріѣхавшіе изъ разныхъ концовъ Европы на сей печальный обрядъ, представители разныхъ иностранныхъ дворовъ, все народонаселеніе Ниццы, частью слѣдовавшее за печальнымъ шествіемъ, частью сомкнувшееся въ живыя стѣны по улицамъ и площадямъ, частью облѣпившее крыши домовъ, деревья, скалы, мимо которыхъ тянулся загробный ходъ — все это представляло невыразимо печальную, но вмѣстѣ съ тѣмъ невыразимо живописную и величественную картину. Придайте къ ней богатства природы и мѣстоположеніе, которое служило прекрасною рамою сей мрачной картинѣ: съ одной стороны зеркальное море, которое ясностью и тишиною своею какъ будто сознательно готовилось принять на свое лоно драгоцѣнный залогъ, ввѣряемый ему любовью Родителей и любовью Россіи; съ другой стороны — величавыя скалы, чудная растительность, померанцовыя рощи и сады, разливающіе по чистому воздуху свои благоуханія. При всемъ этомъ невольно возбуждалось въ умѣ печальное недоумѣніе: какъ можетъ быть такое благолѣпіе, такая благодать въ природѣ и такая скорбь на землѣ? Умъ безмолвствовалъ и преклонялся предъ этимъ вопросомъ. Сердце, печалью разбитое, говорило: блаженни вѣрующіи. Въ продолженіе медленнаго и долгаго шествія солнце болѣе скрывалось за легкими облаками; жаръ былъ умѣренный. Но по приближеніи шествія къ цѣли предназначенной, солнце вечерними и прощальными лучами вдругъ озарило небосклонъ, море и корабли, стоявшіе въ пристани. Гробъ приподнятъ былъ съ катера, приставшаго въ фрегату «Александръ Невскій», нѣсколько минутъ какъ будто носился по воздуху въ цвѣточной корзинѣ своей, опустился и сокрылся изъ глазъ.

 

VII.

 

Мы забыли упомянуть еще одну рѣзкую подробность и одно впечатлѣніе, которое невольно вторгалось въ душу. Весь этотъ печальный, торжественный, исключительно Русскій обрядъ былъ, по неизбѣжному и никогда непредвидимому стеченію обстоятельствъ, въ тѣсномъ соприкосновеніи съ стихіями ему чуждыми. Сердце болѣзненно вздрагивало, слушая пальбу французскихъ и русскихъ орудій, нынѣ печально и дружно отвѣчающихъ другъ другу, и припоминало, что еще недавно эти орудія гремѣли враждебно и изрыгали смерть въ противустоявшіе имъ ряды. Но здѣсь злопамятство не у мѣста. Смерть имѣетъ примирительную силу. Предъ нею страсти угасаютъ и отдѣльныя національности сливаются въ одно общечеловѣческое сочувствіе. Къ тому же должно сознаться, что Ницца встрѣтила наше русское горе теплымъ и единодушнымъ участіемъ. Стоя на дежурствѣ въ церкви при гробѣ въ Бозѣ почившаго Цесаревича, я видѣлъ не однажды, какъ жители всѣхъ званій и всѣхъ возрастовъ приходили благоговѣйно поклониться гробу: какъ французскіе солдаты тихо подходили, отдавали по-своему воинскую честь, осѣнялись христіанскимъ крестомъ, съ умиленіемъ вглядывались въ черты молодаго покойника и съ грустнымъ выраженіемъ на лицѣ почтительно выходили изъ церкви. Не только въ домахъ, но и на улицахъ, вездѣ слышны были рѣчи о печальномъ событіи, сѣтовали о бѣдномъ Родителѣ, о бѣдной Матери, о бѣдномъ Юношѣ, котораго ожидала une des plus belles couronnes du monde (одна изъ прекраснѣйшихъ коронъ въ мірѣ {Собственныя слова женщины простаго званія, слышанныя мною на улицѣ.}.

 

VIII.

 

Велика утрата наша, обильны и горестны наши слезы; но не должны онѣ быть безнадежны. Не измѣняя скорби въ минувшемъ, будемъ уповать и вѣровать въ будущее. Тотъ самый, кого мы такъ искренно оплакиваемъ, оставилъ намъ въ завѣщаніе отрадное слово. Государь Цесаревичъ сердечно любилъ семейство свое, былъ нѣжный и почтительный сынъ и нѣжно любящій братъ. Но, сколько намъ извѣстно, Онъ особенно уважалъ нравъ и характеръ Брата своего Великаго Князя Александра Александровича. Повторяемъ слышанное вами отъ постороннихъ, но приближенныхъ къ нему людей. Онъ говорилъ о Братѣ своемъ: «это честная, правдивая, хрустальная душа». Сей отзывъ, выраженный безъ малѣйшаго намека на событіе, которое въ то время никому и въ мысль не приходило, не могъ имѣть никакого примѣнимаго къ дѣлу и политическаго значенія. Это было просто искреннее выраженіе братской любви, сознательная оцѣнка чистой души, хорошо понимающей и знающей душу товарища и друга. И лучшаго завѣщанія, благонадежнѣйшаго залога не могъ оставить по себѣ грядущему поколѣнію тотъ, который готовился служить ему и посвятить ему всѣ умственныя и духовныя силы свои, всю душу, всю любовь свою, всего себя. Многое въ послѣднее время было совершено въ Россіи: многое зачато, многое посѣяно. Пора и успѣхъ жатвы въ рукѣ Божіей. Но какъ жизнь частныхъ лицъ, такъ и жизнь народовъ есть непрерывный трудъ и подвигъ. Каждое поколѣніе, каждое царствованіе завѣщаетъ преемнику слѣдующія ему заботы. Какъ много ни дѣлай, все еще болѣе дѣла впереди. Государство и народъ не умираютъ, когда умѣютъ чисто и цѣльно сохранить въ себѣ жизненныя силы и доблести, имъ дарованныя Провидѣніемъ.

 

IX.

 

Незабвенно горестное впечатлѣніе и воспоминаніе, глубоко въ душу запавшія, навсегда оставила намъ Ницца. Но не менѣе того, или именно потому, навсегда и сроднилась она съ нами. Силою событій вторгается и записывается она въ нашу народную лѣтопись. Отнынѣ принадлежитъ она Русской исторіи. Глядя на этотъ домъ, припоминая въ этой временной усыпальницѣ все, что здѣсь происходило, больно думать, что сей домъ можетъ со временемъ попасть Богъ знаетъ въ какія руки и какое назначеніе ему готовится. Нѣтъ. Мѣсто Русское, святое мѣсто, на которомъ совершилась великая русская скорбь, не можетъ, не должно оставаться чуждымъ Россіи. Оно ея собственность, законная, цѣною страданій и слезъ благопріобрѣтенная собственность. Почему бы Россіи не купить этого дома, съ принадлежащею ему землею? Можно бы въ комнатѣ, въ которой почилъ въ Бозѣ нашъ молодой Цесаревичъ, устроить часовню. Въ ней нѣсколько разъ въ году совершалось бы богослуженіе, а въ день печальной годовщины отправлялась бы панихида {Собственность обширна и на ней много строеній. Ненужное для предполагаемой цѣли и лишнее пространство земли можно бы продать для вознагражденія, хотя частію, издержекъ, употребленныхъ на покупку сей собственности.}. Благо, что въ Ниццѣ уже есть Русская церковь, можно бы на землѣ, прилегающей къ дому, устроить и кладбище для православныхъ. Смотря по денежнымъ средствамъ, которыя будутъ въ виду, мало ли еще какія другія богоугодныя назначенія могутъ обрусить и освятить это мѣсто {Можно передать этотъ домъ подъ смотрѣніе двухъ или трехъ офицеровъ-инвалидовъ военнаго и морскаго вѣдомствъ, или офицеровъ, которыхъ разстроенное здоровье нуждается въ южномъ небѣ и умѣренномъ климатѣ, и причислить къ нимъ нѣсколько инвалидовъ изъ нижнихъ чиновъ для охраненія и содержанія въ порядкѣ. Можно бы опредѣлять этихъ офицеровъ на нѣсколько лѣтъ и по прошествіи срока смѣнять ихъ другими, находящимися въ этихъ же условіяхъ.}. Дѣло сбыточное, которое удобно и легко можетъ быть приведено въ исполненіе и не требовало бы чрезмѣрныхъ расходовъ. Передать это мѣсто произволу обстоятельствъ, было бы оскорбленіемъ русскому чувству, народнымъ святотатственнымъ отрѣшеніемъ отъ благоговѣйнаго уваженія и братской любви къ мертвымъ, которыми отличается нашъ народъ. Всѣ жители Ниццы, всѣ иностранцы, присутствовавшіе при нашихъ печальныхъ обрядахъ, были въ высшей степени и умилительно поражены ихъ глубокою, грустною торжественностью, а равно и благоговѣйнымъ сочувствіемъ, которое ихъ сопровождало. Это было не офиціальное, не гражданское, а въ полномъ выраженіи своемъ духовное и христіанское исполненіе задушевной обязанности. Иностранцы изумлялись, какъ Царскіе Родители могли постоянно присутствовать на пригробныхъ церковныхъ службахъ, какъ оказывали они мертвому любовь и ласки, которыя были имъ такъ радостны, когда они обращались къ живому. Они дивились и умилялись, когда Царь-Отецъ съ Семействомъ Своимъ несъ на рукахъ гробъ возлюбленнаго Сына. Всѣ эти семейные обряды, вся эта непрерывающаяся связь между жизнью и смертью, между пережившими и отшедшимъ были для нихъ зрѣлищемъ совершенно новымъ. И въ самомъ дѣлѣ, уваженіе къ мертвымъ и живое, дѣятельное сочувствіе къ нимъ есть особенная и глубоко умилительная черта въ характерѣ и обычаяхъ Русскаго народа. Благодушіе Государя, которое просвѣчивалось сквозь глубокую горесть, осѣнявшую лицо его, твердость и одушевленная религіознымъ чувствомъ покорность Матери не измѣнили имъ ни на минуту. Царское семейное горе было семейнымъ горемъ и всѣмъ Русскимъ. Отношенія державныя и отношенія частныя явились здѣсь во всей своей взаимности и во всей простой и глубокой истинѣ. Ницца все это видѣла, могла оцѣнить и, безъ сомнѣнія, оцѣнила въ этомъ случаѣ нравственно-народную и духовную силу Россіи. Должно намъ оставить ей и на будущее время памятникъ того, чему она была свидѣтельницею. Надобно, чтобы вилла Бермонъ была русскою собственностью, освященною памятью и любовью къ усопшему Цесаревичу, и богоугоднымъ назначеніемъ.