Стихотворения

Автор: Глинка Федор Николаевич

  

Альбомъ Сѣверныхъ Музъ.

Альманахъ на 1828 годъ.

Изданный A. И.

Санктпетербургъ.

Въ Типографіи Александра Смирдина.

  

OCR Бычков М.Н.

  

   Утреннее чувство

   Искра

   Канарейка

   Брачный пиръ Товія

   Златоустъ

   Bѣpа

   Надежда

   Любовь

  

  

                                 УТРЕННЕЕ ЧУВСТВО.

  

                       Я рано по утру вставалъ,

                       Когда еще алѣло небо,

                       И душу гладную питалъ

                       Молитвы кроткой сладкимъ хлѣбомъ.

                       И въ тепломъ воздухѣ потомъ,

                       Когда лучей и дня разливы

                       Златили лѣсъ, скалы и нивы,

                       Я, въ восхищеніи святомъ,

                       Безъ бурь, безъ помысловъ, — свободный —

                       Въ какомъ-то счастьи утопалъ

                       И, мнилось, съ воздухомъ вдыхалъ

                       Порывъ къ святому благородный —

                       И быть земнымъ переставалъ! —

                       Но суетливость пробуждалась,

                       И шумъ касался до меня. …

                       И вдругъ душа моя сжималась

                       Какъ вѣтьвь травы — не тронь меня!

                                                               Ѳ. Глинка.

  

  

                                 ИСКРА.

                                 (Басня.)

  

                       Идетъ прохожій — искра тлѣетъ.

                       Разсудокъ говоритъ: «на искру плюнь!»

                       А неразсудокъ шепчетъ: «дунь!» —

                       Бѣда, кто слушаться разсудка не имѣетъ!

                       Онъ дунулъ — и пошло: пожаръ, тревога, сборъ,

                       Все охало и все шумѣло;

                       И ужь прохожему досталось! — да и дѣло;

                                 Не раздувать бы вздоръ.

                                                               Ѳ. Глинка.

  

  

                                 КАНАРЕЙКА.

                                      (Басня.)

  

                       Канарочку Олёнушка купила;

                       Какъ няня, нянчилась съ пташуркой, берегла,

                       И бѣлымъ сахаромъ изъ алыхъ устъ кормила

                       Любимицу…. и вотъ ужь птичка такъ смѣла

                                           И такъ мила:

                       Лишь стукнутъ чашками, она какъ тутъ была,

                       И каждый день поутру, у стола,

                       Кружитъ, проказитъ, — и безъ спроса,

                       Хозяикой чайнаго подноса,

                       То сахаръ, то бисквитъ клюётъ,

                       А между тѣмъ, поётъ, поётъ….

                       И страхъ какъ пташечку Оленушка любила,

                                           И очень ею дорожила.

                       Но дѣвушекъ любовь — послушать старика —

                       Полегче перушка, потоньше волоска!

                       Сдружилась Ленушка съ котомъ мурлыкой:

                       Настанетъ день — отъ тутъ: сидитъ угрюмой, дикой,

                       А птичкѣ это не подъ стать.

                       И вотъ ужь пѣсенокъ рѣзвушки не слыхать,

                       Манятъ — нейдетъ! а барышня сердиться,

                       И въ слезы, и шумѣть… А няня ей совѣтъ:

                                           «Олена Ниловна, мой свѣтъ!

                       «Ужь ты на возрастѣ — пора бы вразумиться:

                       «Загадка, матушка, вѣдь очень-то проста:

                       «Ну, хочешь съ птичкой быть, такъ выгони кота!»

                                                                         Ѳ. Глинка.

  

  

                       БРАЧНЫЙ ПИРЪ ТОВІЯ (*)

  

                       Семь дней веселый пиръ шумѣлъ,

                       Въ дому у Товія младаго,

                       И сладко Божій день свѣтлѣлъ

                       Очамъ отаца его сѣдаго.

                       Воспѣли Вышнему хвалы,

                       А тамъ — за пышные столы;

                       И, по обычаю Востока,

                       Садятся на скамьяхъ широко,

                       И каждому своя дана:

                       Тутъ Сарра юная, — она

                       Какъ перла Царскія короны,

                       Какъ цвѣтъ душистыя Сароны….

                       И звопокъ былъ ихъ мѣрный стихъ:

                       «О, веселисъ младой женихъ!

                       «И ты, прекрасная невѣста!

                       «Проходитъ наша жизнь какъ мигъ:

                       «У смертныхъ вѣчному нѣтъ мѣста!

                       «Создатель любитъ молодыхъ

                       «Онъ изъ сокровищницъ Своих

                       «Далъ мужу силу, власть и крѣпость,

                       «Краса — въ приданое женамъ.

                       «Онъ усмирилъ врага свирѣпость,

                       «И отдалъ васъ на радость намъ,

                       «И гости изъ чужаго мѣста,

                       «Вы гости — сердца у родныхъ.

                       «О, веселись младой женихъ

                       «И ты, прекрасная невѣста!»…

                       И пиръ свѣтлѣлъ, и веселѣлъ:

                       Всѣ утѣшались, пили, ѣли

                       И пѣсни Палестины пѣли.

                       Одинъ лишь, молча, гость сидѣлъ

                       Какъ неживой съ живыми. Младость

                       Цвѣла въ немъ съ дивной красотой

                       Но онъ, казалось, нашу радость

                       Считалъ какою-то мечтой.

                       Сидѣли старцы, дѣвы, жены,,

                       Съ поѣязкой пестрой на главахъ,

                       Въ златыхъ запястьяхъ и въ цвѣтахъ.

                       Великъ былъ пиръ и снѣдей горы:

                       И финики и мандрагоры,

                       И сладкій синій виноградъ,

                       И смугловидный плодъ гранатъ.

                       Простыя снѣди предковъ нашихъ,

                       Въ серебряныхъ кудрявыхъ чашахъ

                       Млеко и медъ. И все полно:

                       Въ узорахъ мисы и покалы,

                       И длинновыйные фіалы.

                       Таятъ завѣтное вино;

                       И на столпахь, въ навѣсахъ алыхъ,

                       Курились сладостно алой,

                       Стиракса, ладаны и мѵрра.

                       Въ кадилахь злата и порфира;.

                       И всякій гость на радость званъ.

                       Хоръ юныхъ Товію былъ сверстникъ:

                       И вотъ гармонія и пѣсни!

                       Звучатъ и гусли и тѵмпанъ,

                       И, подъ Сіонскія свирѣли,

                       Пѣвцы Салима сладко пѣли,

                       И онъ трапезы не вкушаетъ,

                       Ни винъ, ни сотовъ, ни питья….

                       «Ужель мой сынъ не примѣчаетъ

                       «Того, что въ гостѣ вижу я?»

                       Такъ старый Товій шепчетъ сыну:

                       «То нашъ Азарія!… Причину

                       «Желалъ бы знать: о чемь грустинтъ?

                       «Не ѣстъ, не пьетъ и все молчитъ!

                       «Какой тоски, какой утраты

                       «Онъ полонъ думой? Мало-ль платы?

                       «Утроить, сынъ! усемерить:

                       «Неблагодарнымъ страшно быть!»

                       Простясь съ гостьми, ужъ послѣ пира,

                       Онъ друга-гостя пригласилъ

                       На слово — дружбы. Полный мира,

                       Почтенный юнаго спросилъ:

                       «Ты хлѣба-ласки не вкусилъ,

                       «И винъ огнистыхъ не отвѣдалъ?…

                       — «Я ждалъ сего, вопросъ твой вѣдалъ:

                       Я знаю все, что, за столомъ,

                       Ты обо мнѣ довѣрилъ сыну!

                       Пора узнать всего причину:

                       Мое питанье — не въ земномъ;

                       Къ красамъ не здѣшняго жилища

                       Меня манитъ иная пиша,

                       Тамъ ждетъ иное питіе

                       Тамъ нѣтъ земнаго пресыщенья

                       И замогильнаго истлѣнья —

                       Тамъ безпредѣльно бытіе! —

                       «Но гдѣ жь на наше не похожій

                       «Твой край?… Кто ты?… —«Я, Агелъ Божій!…»

                       И свѣтѣлъ сталъ вѣнцомъ златымъ!

                       И старецъ Товій палъ предъ нимъ,

                       «Возстань! земное поклоненье

                       Единаго есть Бога дань;

                       Молись Творцу и знай — творенье

                       Ведетъ Его Святая длань

                       Съ тѣхъ поръ, какъ Творчсская сила

                       Безсчетность воззвала міровъ

                       И въ небѣ звѣздность засвѣтила,

                       Его всезрящая любовь

                       Крилами одѣвала землю:

                       Онъ Самъ …. но я призванью внемлю:

                       Прости! я къ высшему свѣту:

                       Прости, земной! Ужь я дышу

                       Небеснымъ въ радостномъ эфирѣ!

                       Другъ нищаго и сироты,

                       Прости! будь здравъ! …. твои и ты

                       Живите долго въ сладкомъ мирѣ!» …

                                                               Ѳ. Глинка.

  

   *) Въ книгѣ Товита, въ главѣ II-й сказано: «И бысть радость всѣмъ сущимъ въ Ниневіи братіямъ его. И прииде Ахіархъ и Насвасъ, сынъ брата его, и быстъ бракъ Товіи съ ееселіемъ дней седмь.» — На семъ основано описаніе свадебнаго пиршества въ дому Товита, хотя бракъ Товія былъ совершенъ еще въ домѣ Рагуила.

  

  

                                           ЗЛАТОУСТЪ.

  

                       Великій мужъ, Святыни храмъ живой,

                       Во Храмѣ Божіемъ, возвысивъ голосъ свой,

                       Вѣщалъ: о гибеди Адамова паденья;

                       О сиротствѣ земномъ святой любви дѣтей;

                                 О морѣ житія, о пагубѣ сѣтей;

                                 И наконецъ, о тайнѣ искупленья…

                            Онъ открывалъ, какъ бренный человѣкъ,

                       Во внутреннѣйшее вмѣстивъ живое слово,

                       И, Гностикъ (*) и мудрецъ, облекшись въ образъ новый,

                       *) Еретикъ.

                       Внимющимъ вѣщатъ ты можешь небесамъ

                       И Ангеламъ Святымъ… Но, ахъ! они напрасны

                                 Простымъ и неученымъ намъ!

                       Таинственность темна… Ея страшна дорога:

                       Будь благъ, и покажи ты намъ яснѣе Бога!

                                 Чтобъ нелукавыя и дѣтскія сердца

                       Могли смѣлѣй летѣть къ святой любви Отца!

                       Не поражай ты вдругъ очей, привыкшихь къ нощѣ:

                       Святитель! говори съ дѣтьми своими проще!

                       Чтобъ я твои слова, постигнувъ ихъ сама,

                       Могла, какъ даръ, снести къ знакомымъ на дома!

                       И ими воскормить дѣтей моихъ, какъ           пищей …

                                 И — дивный мужъ, по духу нищій,

                       Который по любви о таинствахъ училъ,

                       Постигнувъ истину, смиреніемъ смирился—

                       И Богу духъ, главу народу преклонилъ.

                       И разумъ словъ его съ тѣхъ поръ перемѣнился:

                            Младенчествомъ вродится въ новый вѣкь…

                       Какъ онъ, крещеніе пріявъ огнемъ и духомъ,

                       Благую вѣсть услышишь чистымъ слухомъ,

                                 И узрятъ Божія незримы чудеса

                                 Слѣпо-рожденнаго простыя очеса…

                       Онъ говоридъ о шой судьбѣ высокой,

                                 Которая ведетъ строевіе міровъ;

                       И какъ, съ жалѣніемъ, на насъ вперяетъ око,

                       Всезрящая, но намъ незримая — любовь

                                 Онъ говорилъ, какъ обуявшей соли

                       Потребно низвлещи, неизкаженный духъ;

                       Какъ выродится намъ должно изъ древней воли.

                                 Онъ говорилъ—и былъ окованъ слухъ?

                                 Святыя молніи въ златыхъ устахъ горѣли:

                       Сердца въ таинственномъ благоговѣньи млѣли….

                       Но люди бѣдные, въ беззлобной простотѣ,

                       Рожденные въ земной врожденной слѣпотѣ,

                            Высокихъ словъ его не разумѣли….

                                 И, плача, нѣкая жена

                       Рекла: «о Златоустъ! твои слова прекрасны!

                       Онъ мудрость сладостью и свѣтомъ растворилъ.

                       И сладостно ему внимали человѣки;

                       И сладость словъ ево течеть и въ наши вѣки….

                                                                         Ѳ. Глинка.

  

  

                                 BѢPА.

  

                       Когда кипятъ морей раскаты,

                       И, подъ грозой, сгараютъ нѣбеса,

                       И вихри съ кораблей сдираютъ паруса,

                       И треснули могучіе канаты:

                       Ты въ челнокѣ будь Вѣрой твердъ!

                       И Богъ, увидя безъ сомнѣнья,

                       Тебя чрезъ грозное волненье

                       На тонкой ниткѣ проведетъ….

                                                     Ѳ. Глинка.

  

  

                                           НАДЕЖДА

  

                       Подъ черною ночью, на бѣломъ конѣ,

                       Скакалъ палладинъ по буграмъ, чрезъ овраги;

                       И нѣтъ ужъ въ немъ силы и нѣтъ ужъ отваги;

                       Но вдругъ заяснѣлъ огонёкъ въ сторонѣ:

                       И радостно поднялъ усталыя вѣжды,

                       И скачетъ бодрѣй Крестоносецъ-ѣздокъ:

                       Ахъ, какъ не узнать?.. то Надежды,

                       Надежды златой огонёкъ….

                                                     Ѳ. Глинка.

  

  

                                           ЛЮБОВЬ

  

                       Ha степи раскаленной, широкой,

                       Гдѣ не слышно, не видно отрадныхъ ручьевъ;

                       Изчезалъ, безъ воды, человѣкъ одинокой;

                       Вдругъ послышалъ онъ тихій и ласковый зовъ:

                       «Оглянись, человѣкъ, и напейся,

                       «И напейся студеной воды!

                       «Уповай и люби и надѣйся —

                       «И, какъ жажда, изчезнутъ бѣды!»

                       Онъ взглянулъ — и прекрасная, съ чашей,

                       Передъ нимъ, какъ видѣніе сновъ :

                       Ничего онъ не видывалъ краше,

                       И душа въ ней узнала — Любовъ.

                                                     Ѳ. Глинка.

  

  

ЛИТЕРАТУРНЫЙ МУЗЕУМЪ

на 1827 годъ,

ВЛАДИМІРА ИЗМАЙЛОВА.

Издaніе Александрa Ширяева.

МОСКВА.

Въ Типографіи С. Селивановскаго.

1827.

  

   Гласъ.

   Вздохъ.

  

  

                                 ГЛАСЪ.

             «Слуху моему даси радость и веселіе.»

                                                     Псал. 50.

  

             Чей шопотъ въ душу проникаетъ?

             Кто говоритъ мнѣ: «веселись!

             «Година счастья наступаетъ,

             Ужь годы скорби пронеслись.

             Уже грѣховъ истерлись цѣпи,

             И разклепались кандалы:

             Одѣнутся дубровой степи

             И жатвы взыдутъ на скалы.

             Настанетъ новыхъ думъ порядокъ;

             Свершится рядъ завѣтныхъ числъ;

             И тайны вѣковыхъ загадокъ

             И прорицаній темныхъ смыслъ

             Постигнутъ люди,— и мгновенно

             Возпрянетъ всякъ какъ пробужденной

             Отъ тяжкихъ, воспаленныхъ сновъ:

             Пройдешъ піявсиво шумной злобы

             И въ пяти-чувственные гробы

             Войдетъ вторая жизнь — любовь!

             Повѣетъ сладкое прощенье

             Надъ осужденною землей,

             И потечетъ благословенье

             На широту земныхъ полей.

             И люди встрѣтятся какъ братья,

             И — дѣти предъ лицемъ Отца —

             Другъ къ другу кинутся въ объятья

             И сложатъ въ длань его сердца.»

                                                     Ѳ. Глинка,

  

                                 ВЗДОХЪ.

  

             Брега пустынные темнѣются какъ коймы,

             Онега зеркаломъ лежитъ;

             И паруса сложили Сойлы…..(1)

             Ничто не движется, безлюдный берегъ спитъ

             И волны тихія смѣшались съ небесами,

             Чуть слышенъ гуль грозы— и молнія горитъ

             Надъ Повѣнецкими лѣсами…. (2)

             Торчатъ какъ призраки огромныя скалы,

             Природы древніе обломки. (3)

             За чѣмъ уснули вы, кипящіе валы!

             Гдѣ ты, порывный вѣтръ? — гдѣ вихри въ свистахъ звонкихъ?

             Вы, древніе жильцы въ сихъ горныхъ тѣснотахъ,

             Мой вздохъ къ моимъ друзьямъ промчите въ высотахъ!

             Васъ проситъ грустеый преселенецъ;

             Скажите имъ, что онъ, въ пустынныхъ сихъ мѣстахъ,

             О нихъ тоскуетъ какъ младенецъ.

                                                               Ѳ. Глинка.

  

   (1) Особаго рода крытыя лодки.

   (2) Городъ Повѣнець (уѣздной Олонец. Губ.) окруженъ древними, дремучими лѣсами, въ странѣ дикой и почти безлюдной.

   (3) Здѣшнія скалы, по свойству своему, почти всѣ принадлежатъ къ обнаженной Горно-каменной породѣ, называемой Брекчія. Полагаютъ, что это обломки первосозданныхъ горъ, разрушенныхъ движеніемъ великихъ водъ, которыхъ слѣды вездѣ запечатлѣны на почвѣ здѣшнихъ полей, загруженныхъ каменьями, пескомъ и раковинами.

  

СѢВЕРНЫЕ

цвѣты

на 1826 годъ,

СОБРАННЫЕ

Барономъ Дельвигомъ.

ИЗДАНЫ

Иваномъ Слёнинымъ.

ВЪ САНКТПЕТЕРБУРГѢ,

у книгопродавца Ивана Слёнина.

  

   Черты осени

   Степная жизнь. Воспоминанія. Походъ

  

                       ЧЕРТЫ ОСЕНИ.

  

             Ужь вѣтеръ валъ на валъ катитъ по жатвѣ зрѣлой;

             Черника лоснится, малина отошла;

             Въ саду зардѣлся яблокъ спѣлой;

             Ужь бѣлка зимовье себѣ свила,

             И ладится медвѣдь въ берлогѣ;

             Желтѣетъ листъ, змѣя въ норѣ,

             Мѣстами мерзнетъ на зарѣ;

             Копытъ и колесо звончѣе на дорогѣ…

             Вездѣ какая-то мелькаетъ пестрота;

             Въ водахъ и на небѣ сѣдѣетъ перламутромъ;

             Про осень говоритъ народъ у церкви утромъ

             Въ день Воздвиженія пречестнаго Креста.

                                                               Ѳ. Глинка.

  

  

             СТЕПНАЯ ЖИЗНЬ. ВОСПОМИНАНІЯ. ПОХОДЪ.

  

             Пространны здѣсь сухія степи;

             Они синѣютъ въ далекѣ;

             Кургановь закругленныхъ цѣпи

             Мѣстами тянутся къ рѣкѣ…

             Здѣсь широки разливы Буга;

             Сюда далекая подруга,

             Рѣка степей, кь нему спѣшитъ

             И, съ нимь обнявшися, кипитъ

             Въ одникъ брегахъ его пологихъ….

             Сюда сбѣжались три дороги;

             Здѣсь трехъ границъ была черта;

             Здѣсь Турки свой табакъ курили,

             И противъ гордой Польской мили

             Торчала Руская верста,

             Теперь все тишь и пустота,

             И нѣтъ уже границь здѣсь больше,

             Какъ мнѣ не помнишь милой Польши!

             Давно ль, полуродимый край,

             Мы у тебя, какъ дома, жили,

             Младыхль дѣвицъ твоихъ хвалили

             И пили старый твой покой!…

             Любовь играла съ нами въ жмурки;

             Мнѣ памятны твои мазурки

             И пляска Краковитскихъ горъ

             И дѣвъ твоихъ Сарматскихъ очи,

             Ихъ легкой станъ, ихъ свѣтлой взоръ….

             Меня и сновидѣнья ночи

             Манятъ твоею красотой;

             Я долго ею упиваюсь

             И неохотно пробуждаюсь,

             Гонясь за сладкою мечтой.

             О время, время дорогое!…

             Но тутъ въ глазахъ совсѣмъ другое!…

             Плыветъ пустынная рѣка…..

             На знойной выси поднебесной

             И на долинѣ бездревесной

             Все тихо…. только свистъ сурка,

             Тоскливый откликъ кулика,

             Иль крикъ немазанной тѣлеги

             Тревожитъ мой заснувшій слухъ,

             Привыкшій къ звукамь сладкой нѣги….

             Но онъ красивъ, широкій Бугъ,

             Когда играетъ въ немъ денница,

             Или огнистая зарница

             Бѣжитъ по дремлющимъ волнамъ….

             Тутъ миловидно по ночамъ

             Огни у пастырей пылаютъ,

             И вдругъ, на крикъ сторожевой,

             Станицы псовъ степныхъ залаютъ…

             Чу… слышенъ оизывъ боевой,

             И прочь тоска и сердца раны….

             Гремятъ знакомымъ барабаны,

             Свѣтлѣютъ въ линіи штыки….

             То наши Рускіе полки

             Идутъ путемъ на Дубосары.

             Походъ… Несутъ грозу и кары

             На Турка задунайскихъ странь,

             Чтобь запалить тамь битвы пламя

             И Русское святое знамя

             Поставить смѣло на Балканъ.

                                                               Ѳ. Глинка.

  

  

  
                    НЕТЛѢННЫЕ ГЛАЗА.

                       Восточный Апологъ.

                            (Изъ Хафиса).

  

             Восточныйцарь, который славенъ былъ,

             Когда его послѣдній часъ ударилъ,

             За блага жизни сей Творца благаго славилъ

             И такъ въ молитвѣ говорилъ;

             «Вездѣ — все — любящій! (*) Меня любилъ ты много,

             Далъ царство славное и царствовалъ я долго;

             И я любилъ народь и былъ враговъ гроза…

             Теперь все кончилось, иду я къ разрушенью;

             Всемощный, сдѣлай такъ: отдай всего истлѣнью,

             Оставь нетлѣнными одни мои глаза:

             Я жажду и молю еще увидѣть, Боже,

             Останется ль по мнѣ въ народѣ счастье тоже,

             Пойдетъ ли вce своей уставленой чредой,

             И будетъ ли мой сынъ, наслѣдникъ молодой,

             И благъ и справедливъ, a больше милосерденъ,

             Доступенъ нищему и сиротѣ

             И къ алтарямъ Твоимъ усерденъ!..»

             Умоокъ; его мольба свершилась въ полнотѣ;

             Онъ весь истлѣлъ, одни глаза его глядѣли,

             И подданныхъ сердца къ нему благоговѣли!

                                                                                   Ѳ. Глинка.

  

   (*) Вездѣ — все— любящій есть одно изъ именъ Божіхъ по ѳеогоніи Зороастра.

«Сѣверные цвѣты на 1827 годъ»

  

                       НЕПОНЯТНАЯ ВЕЩЬ.

  

             Странная вещь!

             Непонятная вещь!

             Отъ чего человѣкъ такъ мятеженъ?

             Отъ чего онъ грустятъ,

             И душею болитъ,

             Отъ чего такъ унылъ, безнадеженъ?

                       Странная вещь!

                       Непонятная вещь!

  

             И въ тиши шалаша,

             Суетятся душа,

             И въ пустынѣ онъ часто разстроенъ,

             И богачъ, во властяхъ,

             Въ тѣхъ же гибнетъ страстяхъ

             И въ палашахъ, въ пирахъ неспокоенъ.

                       Странная вещь!

                       Непонятная вещь!

  

             Зноя и холодъ въ крови;

             Онъ алкаешь любви э

             И, въ мечтахъ, онъ, несытый, летаетъ

             И желаетъ, желаетъ, желаетъ

             Получилъ, что желалъ —

             И задумчивымъ сталъ

             И о чемъ-то еще воздыхаешь!..

                       Странная вещь!

                       Непонятная вещь!

                                                     Ѳедоръ Глинка.

Севѣрные цвѣты на 1831 год. СПб, 1830