Сусанна Антоновна

Автор: Мамин-Сибиряк Дмитрий Наркисович

Д. Н. МАМИНЪ-СИБИРЯКЪ

ПОЛНОЕ СОБРАНІЕ СОЧИНЕНІЙ

ТОМЪ ТРЕТІЙ

ИЗДАНІЕ T-ва А. Ф. МАРКСЪ. ПЕТРОГРАДЪ
1915

OCR Бычков М. Н.

  

СУСАННА АНТОНОВНА

  

I.

   — Сусанна Антоновна, вы съ чѣмъ принимаете сегодня чай: со сливками или съ лимономъ?

   — Какой глупый вопросъ, Антоша! Точно вы не знаете, что я не выношу сливокъ…

   — Виноватъ, Сусанна Антоновна…

   — Пожалуйста, не дѣлайте глупаго лица…

   Антоша дѣлалъ одну изъ самыхъ смѣшныхъ гримасъ, и вся рубка второго класса заливалась неудержимымъ смѣхомъ. Это даровое представленіе повторялось по нѣскольку разъ въ день. Сусанна Антоновна сердилась и говорила серьезнымъ тономъ:

   — Антоша, идите туда, къ себѣ… Вы не умѣете себя держать.

   — Слушаю-съ…

   Антоша дѣлалъ подъ козырекъ, корчилъ еще одну смѣшную гримасу и какимъ-то журавлинымъ шагомъ, какъ ходятъ по сценѣ оперные любовники, выпячивался въ дверь. Онъ входилъ въ свою шутовскую роль и дѣлался самимъ собой, только спускаясь по лѣсенкѣ на палубу третьяго класса. Да, онъ такъ добродушно улыбался, а глаза принимали грустное выраженіе. Если бы кто-нибудь могъ знать, какъ онъ любилъ и какъ гордился своей маленькой Сусанной Антоновной, уже теперь, въ свои семь дѣтъ, умѣвшей занять цѣлое общество. Вѣдь это необыкновенный ребенокъ, передъ которымъ всѣ остальныя дѣти просто болваны. И Антоша улыбался, повторяя про себя рѣзкія выходки не по лѣтамъ развитаго ребенка. Да-съ, всего семь лѣтъ, а говоритъ, какъ большая.

   На большомъ американскомъ пароходѣ «Братъ Яковъ» ѣхала цѣлая труппа провинціальныхъ артистовъ. Тутъ были и grande dame, и двѣ ingenue, и благородный отецъ, и комическая старуха, и первый любовникъ, и примадонна, и двѣ водевильныхъ штучки, и два водевилятника, и свой кассиръ, и режиссеръ, и суфлеръ,— однимъ словомъ, театральная орда въ полномъ составѣ. Антрепренеръ и примадонна съ первымъ любовникомъ помѣщались во второмъ классѣ наверху, а вся остальная труппа на палубѣ третьяго класса. Комикъ Антоша всю жизнь ѣздилъ въ третьемъ классѣ, перетаскивая свою семью изъ одного конца Россіи въ другой,— онъ занималъ амплуа комика, а «она» ingenue, хотя уже была въ томъ почтенномъ возрастѣ, когда разыгрывать молоденькихъ дѣвушекъ довольно трудно. Но Антоша былъ хорошій комикъ, публика его любила, и антрепренеры нанимали его, скрѣпя сердце, вмѣстѣ съ его ingenue. Впрочемъ, возрастъ — понятіе относительное, и у всякаго возраста есть свои преимущества. Сама ingenue не хотѣла согласиться съ наступавшимъ критическимъ возрастомъ и стѣснялась даже своихъ двухъ младшихъ дѣтей, щеголявшихъ въ красныхъ турецкихъ фескахъ. Въ доказательство неостывшей юности она могла бы привести цѣлый рядъ приключеній, кончая настоящей поѣздкой. Мы должны прибавить, что въ свое время ingenue была красива, а сейчасъ искусно пополняла недочеты по этой части косметиками и умѣньемъ одѣваться къ лицу. Что она была глупа, это знала вся труппа, и не замѣчалъ этого одинъ Антоша, очепь любившій подругу своихъ скитаній. Любовь еще разъ была слѣпа и еще разъ — вѣроятно, поэтому — была счастлива.

   Труппа сѣла на «Брата Якова» въ Нижнемъ, и Сусанна Антоновна сразу заявила, что не согласна ѣхать въ этой гадости, т.-е. въ третьемъ классѣ. Она обошла весь пароходъ и устроилась только въ рубкѣ второго класса, гдѣ были и мягкіе триповые диваны, и коверъ на полу, и драпировки на окнахъ. Дѣвочка сама перетащила сюда свои вещи и устроилась въ уголкѣ съ большимъ комфортомъ. Произошла очень интересная сцена, когда «Братъ Яковъ» отвалилъ, и помощникъ капитана, ражій дѣтина съ глуповатымъ лицомъ, началъ провѣрять билеты. Проходя черезъ рубку, онъ замѣтилъ Сусанну Антоновну, а также и то, что она устроилась не на своемъ мѣстѣ.

   — Вашъ билетъ…— довольно грубо спросилъ онъ.

   Дѣвочка довольно смѣло смѣрила его съ ногъ до головы, сузила свои большіе зеленоватые глаза и проговорила съ разстановкой:

   — Билетъ? Мой билетъ вы можете найти у моего отца, т.-е. у Антоши. Онъ тамъ, въ третьемъ классѣ…

   — Да, да, помню… Онъ уже говорилъ мнѣ… Къ сожалѣнію, я не могу позволить вамъ оставаться здѣсь… Здѣсь рубка, а не каюта.

   — А если именно здѣсь мнѣ нравится?..

   — Для меня это все равно… Пожалуйте въ третій классъ.

   Дѣтскіе глаза опять сузились, а дѣтскій голосокъ отвѣтилъ съ изумительпымъ нахальствомъ:

   — Скажите, пожалуйста, милостивый государь, въ какой конюшнѣ вы воспитывались?

   Все это произошло такъ быстро и неожиданно, что помощникъ капитана совершенно растерялся, покраснѣлъ и смотрѣлъ на маленькую грубіянку глупо вытаращенными глазами, какъ смотритъ быкъ на болонку. Присутствовавшая при этой сценѣ публика поддержала дѣвочку дружнымъ смѣхомъ, и помощникъ капитана вынужденъ былъ ретироваться со стыдомъ. Нашлись люди, которые выпросили у капитана позволеніе ребенку остаться въ рубкѣ, и Сусанна Антоновна торжествовала полную побѣду. Въ благодарность за это участіе она не давала прохода помощнику и преслѣдовала его самыми ядовитыми шуточками. Въ теченіе одного дня дѣвочка превратилась въ маленькое чудо, на которое приходили смотрѣть даже чопорные пассажиры перваго класса скучавшіе по своимъ каютамъ, какъ умѣютъ скучать только очень богатые люди.

   — Вѣдь такая маленькая…— повторяли всѣ.

   — Мнѣ семь лѣтъ… да,— отвѣчала Сусанна Антоновна.— И въ этомъ нѣтъ ничего удивительнаго, кромѣ того, что большіе люди задаютъ не всегда умные вопросы.

   Сусанна Антоновна была очень тоненькая и очень граціозная дѣвочка. Тонкое личико съ горбатымъ носикомъ красиво выглядывало изъ живой рамы русыхъ кудряшекъ. Красиво очерченный дѣтскій пухлый ротъ открывалъ два ряда мелкихъ бѣлыхъ зубовъ. Портилъ это дѣтское лицо только недѣтскій взглядъ зеленоватыхъ глазъ и недѣтская улыбка. Однимъ словомъ, это было типичное дитя кулисъ, вѣрнѣе — маленькая театральная крыса, пропитанная съ пеленокъ специфическимъ ароматомъ.

   Театральныя дамы отнеслись къ юному чуду довольно враждебно, потому что Сусанна Антоновна обладала талантомъ всѣмъ надоѣдать, вездѣ совала свой носъ и видѣла больше, чѣмъ полагается дѣтямъ ея возраста. Исключеніе представляла примадонна Гиреева, помѣщавшаяся въ одной каютѣ съ антрепренеромъ Усовымъ,— ни для кого не было тайной, что Гиреева удостоилась счастья сдѣлаться его сезонной женой. Это была жирная блондинка съ дѣтскими голубыми глазами, короткой шеей, золотистыми волосиками на верхней губѣ и хриплымъ голосомъ. Усовъ любилъ примадоннъ съ вѣсомъ. Гиреева изнывала въ своей каютѣ отъ жары и скуки, а въ такомъ положеніи Сусанна Антоновна являлась просто находкой. Лежа полураздѣтая, она усаживала на себя тоненькую дѣвочку и болтала съ ней по цѣлымъ часамъ, какъ попугай.

   — Кого ты больше любишь: отца или мать?

   — Трудно сказать, а въ сущности все равно. Валечка ужасно глупа…

   — Какая Валечка?

   — Мать. Она ненавидитъ меня и называетъ подколодной змѣей. Антоша добрѣе, но у него тоже заяцъ въ головѣ…

   — Заяцъ? Ха-ха… Милое семейство, нечего сказать. Бѣдная крошка…

   — Вы увидите, какъ Валечка молодится… Отецъ ей вѣритъ, а она…

   — Что она?

   Дѣвочка сказала совсѣмъ не дѣтское слово, такъ что Гиреева чуть не задохлась отъ смѣха. Помилуйте, такой клопъ и уже знаетъ всякія слова… Это было пикантно и щекотало давно притупившіеся нервы зажирѣвшей примадонны, весь талантъ которой, какъ говорила про нее Сусанна Антоновна, былъ сданъ въ багажъ,— антрепренеры приглашали Гирееву исключительно за богатый гардеробъ.

   — Валечка просто старая обезьяна, какъ называлъ ее одинъ резонеръ,— продолжала дѣвочка, поощренная удушливымъ хохотомъ патронессы.

   Когда пикантная тема объ отцѣ и матери исчерпалась до основанія, перешли на остальныхъ членовъ труппы. Сусанна Антоновна оказалась въ курсѣ дѣла: она успѣла всѣхъ вызнать и характеризовала каждаго съ убійственной ироніей.

   — У нашего перваго любовника глаза какъ у копченой рыбы, и ходитъ онъ такъ, точно кто его держитъ за лѣвую ногу. Ужасно занятъ собой, милашка… Вторая ingenue мнѣ нравится, но, къ сожалѣнію, у нея коротки ноги, уши торчатъ, какъ у летучей мыши, ротъ, какъ у щуки, и вообще видъ дѣвицы, которую только-что высѣкли…

   — Сусанна Антоновна, довольно… Ха-ха!.. Это вѣдь ты придумала, что мой талантъ сданъ въ багажъ? Я не сержусь, крошка… Ха-ха… Нѣтъ, ты меня уморишь. Ну, а какъ по-твоему нашъ благородный отецъ?

   — У него милая привычка смотрѣть такими глазами, точно онъ хочетъ вскочить на васъ и поѣхать верхомъ. Ухаживаетъ за водевильной штучкой… Я ей посовѣтовала подарить ему носовой платокъ, потому что онъ можетъ высморкаться голой рукой,— у него такой видъ.

   — Ахъ, ты, маленькое чудовище!..

  

II.

   Въ Казани на «Брата Якова» сѣла труппа странствующихъ акробатовъ, пробиравшаяся на зимнія квартиры куда-то въ Астрахань. Тутъ были и клоуны, и наѣздники, и два брата-эксцентрика, и канатные плясуны, и ученыя собаки, и во главѣ труппы «чудо природы» или гуттаперчевый мальчикъ. Весь этотъ сбродъ размѣстился, конечно, въ третьемъ классѣ, гдѣ такимъ образомъ перемѣшались разомъ двѣ труппы, составивъ одинъ артистическій таборъ. Тренькали мандолины, неистово орали ученые попугаи, цирковый вантрилогъ жужжалъ пчелой, ingemie Валечка мурлыкала безшабашный опереточный мотивъ,— однимъ словомъ, сразу водворилось настоящее цыганское веселье, вставленное въ пеструю раму походной обстановки. И все это тонуло на широкомъ волжскомъ просторѣ, заглушаемое шумомъ воды и тяжелой работой пароходной машины.

   Сусанна Антоновна принимала самое дѣятельное участіе во всемъ происходившемъ. Она дразнила попугаевъ до хрипоты, дергала за хвостъ большую обезьяну и кончила тѣмъ, что чуть не подралась съ «чудомъ-природы». Сцѣпившихся ребятъ едва растащили.

   — Ты что такое: несчастный паяцъ, а я — артистка!— выкрикивала Сусанна Антоновна, принимая гордый видъ оскорбленной театральной королевы.— Тебя клоуны хлыстомъ бьютъ…

   Обиженный гуттаперчевый мальчикъ не зналъ, что ему отвѣчать этому сорванцу-дѣвчонкѣ, и только смотрѣлъ на нее широко раскрытыми темными глазами. Ему было лѣтъ десять, но онъ ничего подобнаго еще не видалъ. Смуглое дѣтское лицо было покрыто тѣнью преждевременнаго утомленія, а глаза смотрѣли съ скрытой внутренней печалью. Ходилъ онъ разбитымъ шагомъ, какъ человѣкъ, только-что перенесшій тяжелую болѣзнь,— ребенокъ былъ весь изломанъ.

   — Ну, что ты смотришь на меня?— приставала Сусанна Антоновна.— Что молчишь, какъ дуракъ? Ты просто глупъ…

   — Я глупъ?— задумчиво повторилъ гуттаперчевый мальчикъ и вмѣсто отвѣта прошелъ по палубѣ колесомъ, перевернулся въ воздухѣ, а потомъ перегнулся такъ, что смуглая голова показалась межъ ногъ.

   — Я глупъ?— съ торжествомъ проговорила эта голова.

   Сусанна Антоновна была поражена, больше — сконфужена. Она даже покраснѣла, какъ виноватая. Ничего подобнаго она еще не видала до сихъ поръ. Изломанное тѣло гуттаперчеваго мальчика говорило своимъ собственнымъ ужаснымъ языкомъ.

   — Развѣ тебѣ не больно?— тихо спросила она, ощупывая удивительное существо, какъ ощупывала бы какую-нибудь мудреную куклу съ секретомъ.

   — Мнѣ? Нѣтъ, ничего… Пустяки!— отвѣтилъ «чудо-природы» съ молодцоватымъ видомъ настоящаго артиста,— Сдѣлай-ка ты такъ…

   Сусанна Антоновна задумалась.

   — А тебя какъ зовутъ?— спросила она уже совсѣмъ другимъ тономъ.

   — Меня? Меня зовутъ въ разныхъ городахъ по-разному: въ Нижнемъ я назывался «человѣкъ-змѣя», въ Казани — «чудо-природы», въ Ростовѣ-на-Дону — «гуттаперчевый мальчикъ», въ Варшавѣ — «каучукъ»…

   — Нѣтъ, настоящее твое имя? Ахъ, какой ты глупый… Ну, меня, напримѣръ, зовутъ Сусанной Антоновной.

   — Сусанной? Да, да… Меня зовутъ просто Сашей.

   — Ты нѣмецъ или русскій?

   — Я?.. Я не знаю…

   «Чудо-природы» повторялъ каждый вопросъ, точпо перелѣзалъ черезъ каждое новое слово. Ему трудно было думать.

   Съ этой первой встрѣчи между дѣтьми театральныхъ подмостокъ установилась странная дружба. Сусанна Антоновна сдѣлалась задумчивой, притихла и старалась избѣгать большого общества. У нея проявилось даже что-то въ родѣ нѣжности къ отцу. Засыпая, она теперь требовала, чтобы онъ сидѣлъ около нея. Принявъ театрально-изящную позу, дѣвочка говорила:

   — Антоша, ты любишь меня… ну, такъ, немножко?

   — Очень, Сусанна Антоновна…

   Дѣвочка полузакрывала глаза, свертывалась подъ своимъ пледомъ, какъ нашалившій котенокъ, и шептала:

   — А тотъ гуттаперчевый мальчикъ, онъ тоже спитъ, Антоша?

   — Навѣрно…

   — У него, навѣрно, все болитъ?.. Мнѣ его очень жаль, Антоша..

   — И мнѣ тоже жаль. Что подѣлаешь… Мальчикъ зарабатываетъ себѣ тяжелый хлѣбъ.

   — А я желала бы быть дѣвочкой-змѣей. Трико все въ блесткахъ, публика аплодируетъ…

   — Можно быть очень хорошей змѣей и безъ блестокъ, Сусанна Антоновна…

   — Я говорю съ вами серьезно, Антоша, а вы придумываете глупости.

   Пауза. Комикъ Антоша терпѣливо сидитъ на диванчикѣ и ждетъ, когда дѣвочка заснетъ. Онъ такъ любитъ именно этотъ моментъ, потому что она именно теперь дѣлается милымъ, кроткимъ ребенкомъ, котораго хочется приласкать, приголубить, поцѣловать. Недѣтское выраженіе этого тонкаго личика исчезаетъ, уступая мѣсто той серьезности, которая бываетъ только у умирающихъ и у дѣтей. Въ эти моменты Сусанна Антоновна, дѣйствительно, красива, и только одинъ Антоша любуется этой красотой, счастливый тѣмъ, что можетъ сидѣть вотъ здѣсь и оберегать ее.

   — А если бы я начала учиться сейчасъ, въ семь лѣтъ…— соннымъ голосомъ продолжала дѣвочка, открывая отяжелѣвшія вѣки,— вышло бы изъ этого что-нибудь или нѣтъ?..

   — Поздно, Сусанна Антоновна… Кости уже срослись, а каучуковыхъ мальчиковъ начинаютъ ломать въ колыбели.

   «Чудо-природы» неудержимо тянулъ къ себѣ Сусанну Антоновну. Она видѣла въ немъ что-то необыкновенное, совсѣмъ непохожее на другихъ людей. Это было преклоненіе предъ чудомъ исковерканности. Дѣвочка завидовала, что сама не можетъ дѣлать того же. Это преклоненіе выражалось довольно страннымъ способомъ: дѣвочка преслѣдовала гуттаперчеваго мальчика на каждомъ шагу, изобрѣтая тысячи мелкихъ мученій. «Чудо-природы» былъ довѣрчивъ и по-дѣтски глупъ. Маленькая мучительница пользовалась выгодами своего положенія и доводила его нѣсколько разъ до слезъ.

   — А? Ты глупъ?— пародировала она его манеру говорить.— Неужели глупъ? Кто же этому повѣритъ?

   Гуттаперчевый мальчикъ пробовалъ скрываться, но Сусанна Антоновна его сейчасъ же находила и подвергала какой-нибудь новой пыткѣ. Она знала его вкусы, привязанности и слабости. Напримѣръ, онъ любилъ обезьяну Коко, которая сейчасъ была больна. Этого было достаточно, чтобы у Коко явился тайный врагъ, проливавшій его воду, дергавшій его за хвостъ, щекотавшій въ его носу соломинкой и закатывавшій въ хлѣбъ булавки. Сусанна Антоновна ревновала «чудо-природы» даже къ неодушевленнымъ предметамъ и ловко изрѣзала его парадную курточку.

   — Это я сдѣлала, глупенькій,— торжественно заявила она, показывая маленькія ножницы.— Тебѣ жаль курточки? А? Очень жаль?..

   «Чудо-природы» былъ избитъ своимъ клоуномъ за испорченную курточку, но онъ по какому-то дѣтскому героизму не выдалъ истиннаго виновника. Сусанна Антоновна издали наблюдала сцену избіенія и торжествовала съ дѣтской жестокостью. Ее никто и никогда не билъ, поэтому она не могла понять въ полной мѣрѣ чужихъ страданій. Потомъ «чудо-природы» исчезъ. Сусанна Антоновна едва нашла его спрятавшимся на самой кормѣ, гдѣ были сложены снасти. Мальчикъ сидѣлъ и горько плакалъ. Эти слезы возмутили дѣвочку.

   — А! Ты плачешь, такъ я тебѣ не то сдѣлаю…

   «Чудо-природы» неожиданно кинулся на нее, повалилъ на землю и принялся бить кулаками, не произнося ни слова. Сусанна Антоновна тоже не пикнула и только защищала тонкими ручонками свое личико.

   — Пожалуйста, не бей по лицу…

   Разсвирѣпѣвшій мальчикъ схватилъ ее за волосы и потащилъ къ борту. Она даже не защищалась, а только смотрѣла на него своими зеленоватыми глазами.

   — Я тебя утоплю…

   — Топи…

   «Чудо-природы» остановился, чтобы перевести духъ, а врагъ лежалъ у его ногъ и улыбался.

   — Ты думалъ, что я заплачу? Да, думалъ?..

   Онъ растерялся. Она быстро поднялась, оправила сбившуюся на бокъ юбочку, больно ударила его прямо по лицу и скрылась съ быстротой обезьяны. Пробравшись въ каюту Гиреевой, она преспокойно усѣлась около нея на постель.

   — Что тебя не видно, чертенокъ?.. Я соскучилась по тебѣ… Ну, что новаго?

   Сусанна Антоновна засучила одинъ рукавъ и молча показала нѣсколько порядочныхъ синяковъ.

   — Ты ушиблась, крошка?

   — Нѣтъ… Это онъ меня избилъ,— съ торжествомъ отвѣтила Сусанна Антоновна, любуясь синяками…— Онъ глупъ, я его изводила цѣлыхъ два дня, ну, онъ и избилъ меня. Настоящій мужчина…

   — Что-о?.. Ахъ, ты, звѣрушка…

   — Онъ хотѣлъ меня утопить… да. Но я не заплакала, хотя мнѣ было очень больно. Меня еще никто не билъ.

   Она говорила покорнымъ тономъ большой женщины, пострадавшей отъ звѣрства мужчины. Даже Гиреева была поражена и съ удивленіемъ смотрѣла на эту маленькую театральную крысу, державшую себя съ такимъ завиднымъ хладнокровіемъ. Примадонна припомнила по пути, какъ били ее свои театральные мужчины и какъ она часто по-бабьи верещала, а эта дѣвчонка гордилась своими первыми побоями. О, она далеко пойдетъ, это маленькое чудовище…

   — Послушай, ты…— заговорила Гиреева серьезнымъ тономъ, какъ говорила съ большими:— ты влюблена въ него?..

   — Я его ненавижу… Онъ плакса, тряпица, вообще дрянь.

   Наступила пауза. Гиреева лѣниво курила папиросу за папиросой, потомъ потянулась такъ, что гдѣ-то затрещала матерія, а потомъ, зѣвая, проговорила:

   — Послушай, чертенокъ, ты настоящая дочь своей матери… Валечка ухаживаетъ за клоуномъ, а ты за чудомъ-природы. Вы не теряете даромъ своего маленькаго времени.

   — Валечка? Опять?— тономъ большой переспросила Сусанна Антоновна.

   — Да, опять.

  

III.

   Комикъ Антоша чувствовалъ себя скверно. Въ послѣднее время это съ нимъ часто случалось. Такъ, какая-то неопредѣленная тоска. Вѣдь всегда было скверно и, кажется, молено было бы привыкнуть. Такъ нѣтъ, сосетъ, давитъ. Сегодня Антоша сдѣлалъ два непріятныхъ открытія: во-первыхъ — весь костюмъ просился въ отставку, и пиджакъ, и штаны, и жилетъ, и сапоги, и шляпа; во-вторыхъ… Нѣтъ, это было что-то невѣроятное, чудовищное, нелѣпое. Ingemie Валечка дѣлала глазки здоровеннѣйшему клоуну. Да, это онъ видѣлъ собственными глазами. О, онъ зналъ, какъ Валечка дѣлаетъ глазки и что изъ этого происходитъ. Въ ея репертуарѣ всего одинъ номеръ спеціально женскаго кокетства. И это мать семейства, женщина бальзаковскаго всзвраста! Ему въ свое время она тоже дѣлала глазки, и онъ попался на удочку. Впрочемъ, онъ не ропталъ, хотя и получилъ свою ingemie уже не изъ первыхъ рукъ. Валечка тогда была еще свѣжей женщиной вполнѣ, и отъ прошлаго у нея осталась извѣстная выправка, та высшая школа, которую проходитъ одна театральная женщина. Во-первыхъ, она смотрѣла на всѣхъ мужчинъ, какъ на отъявленныхъ мерзавцевъ, и это міросозерцаніе застраховывало ее отъ новыхъ ошибокъ,— вѣдь каждый новый мерзавецъ будетъ только повторять предыдущихъ; во-вторыхъ, Валечка привыкла къ скитальческой жизни, и ее нельзя было удивить никакими лишеніями. А это много значитъ. Наконецъ Антоша любилъ ее, привыкъ къ ней и видѣлъ въ ней мать своихъ дѣтей.

   Въ ихъ скитаньи бывали исторіи въ родѣ сегодняшней. Антоша напивался пьянъ и устраивалъ гроссъ-шкандалъ. И все сходило съ рукъ. Впрочемъ, были два сомнительныхъ случая, которые оставались на совѣсти Валечки и о которыхъ Антоша старался не думать. Но сегодняшнее поведеніе его возмутило,— возмутило главнымъ образомъ потому, что все происходило да глазахъ у двухъ труппъ, гдѣ было до десятка женщинъ, отъ которыхъ ничто не укроется.

   Произошла бурная семейная сцена,. закончившаяся слезами Валечки и такой тирадой:

   — Ты посмотри на себя, несчастный!.. На свой пиджакъ, на сапоги, на штаны — рвань коричневая, и больше ничего.

   Это было сказано на цѣлую палубу. Нужно отдать справедливость театральнымъ мужчинамъ — они сдѣлали видъ, что ничего не слышали, а театральныя дамы ехидно хихикали, наслаждаясь чужими дрязгами. Онѣ были на сторонѣ Валечки, сумѣвшей отвѣтить на тяжкое обвиненіе въ измѣнѣ такой ловкой фразой. Но всѣ, и мужчины и дамы, ожидали, что отвѣтитъ Антоша. Онъ чувствовалъ это, чувствовалъ, что стоитъ предъ неумолимой аудиторіей, а потому хладнокровно набилъ походную трубочку, еще хладнокровнѣе закурилъ ее и, засунувъ руки въ карманы рванаго пиджака, шагомъ спокойно гуляющаго человѣка удалился. Этотъ ловкій маневръ все-таки не спасъ его, и чуткое театральное ухо Антоши, привыкшее ловить самыя скверныя реплики, поймало теперь смѣшанный гулъ подавленнаго взрыва общаго хохота. Онъ сдѣлался посмѣшищемъ всего табора.

   Шагая по носовой палубѣ, онъ мысленно повторялъ ловкій отвѣтъ Валечки. Да, рвань коричневая… посмотри на свой пиджакъ, штаны, сапоги. Самъ дьяволъ не могъ бы быть болѣе несправедливымъ. Вѣдь всѣ знали, почему Антоша ходилъ коричневой рванью,— онъ все отдавалъ той же Валечкѣ и дѣтямъ, и однако всѣ теперь смѣялись надъ нимъ. Это было и жестоко, и несправедливо, и больно. А самое скверное заключалось въ томъ, что Антоша самъ вдругъ нашелъ себя смѣшнымъ. Конечно, Отелло въ рыжихъ сапогахъ и рваномъ пиджакѣ смѣшонъ. Валечка по-своему была права, правы и тѣ, кто могъ смѣяться надъ нимъ.

   — Конечно, рвань коричневая!— громко повторилъ Антоша, убѣждая самого себя.

   Вся эта сцена происходила вечеромъ. Когда Антоша вышелъ на открытую палубу, солнце уже закатывалось, обливая родную волжскую картину розовымъ золотомъ. Какъ хороши эти августовскіе вечера на Волгѣ! Небо точно раздается и уходитъ вглубь, а внизу наливаются смутныя вечернія тѣни, которыя ползутъ изъ прибережныхъ ущелій, прячутся въ береговыхъ поросляхъ и охватываютъ все больше атласную гладь могучей рѣки. На западѣ еще горѣло кровавое зарево, а въ небѣ уже промигивались первыя звѣздочки, точно любопытные дѣтскіе глазки. Воздухъ наливался чуткой дремотой. Откуда-то потянуло засвѣжѣвшимъ вѣтеркомъ, а водяная гладь оставалась все такой же спокойной, и въ ней такъ красиво дрожали серебристыя искры первыхъ звѣздочекъ. Антоша смотрѣлъ на чудную картину и еще сильнѣе чувствовалъ себя несчастной коричневой рванью, портившей общее впечатлѣніе. Да, онъ являлся на этомъ фонѣ чѣмъ-то въ родѣ того пятна, какое оставляетъ муха на зеркальномъ стеклѣ и которое отражается двойникомъ на амальгамѣ. И онъ тоже видѣлъ самого себя на амальгамѣ сегодняшняго приключенія.

   — Скверно, Антоша…

   Мимо пробѣжалъ встрѣчный пароходъ, блестя разноцвѣтными глазами. Гдѣ-то далеко-далеко впереди мигали желтыя звѣздочки фонарей, прицѣпленныхъ на высокихъ мачтахъ барокъ. Разъ, двѣ, три… Взбудораженная пароходомъ водяная гладь долго не могла успокоиться, точно по ней пробѣгали судорожныя конвульсіи. Опрокинутое въ нее небо тоже корчилось, и серебристыя звѣздочки колебались въ водѣ, какъ огоньки качавшихся лампадъ. Вода темнѣла все больше и точно бѣжала навстрѣчу «Брату Якову». Высокій правый берегъ уже только грезился смутными очертаніями, а прибережная поросль превращалась въ сказочныхъ чудовищъ.

   Антоша нащупалъ болтавшуюся въ карманѣ штановъ мелочь и машинально отправился въ буфетъ. Вечеромъ, когда буфетъ былъ освѣщенъ, туда такъ и тянуло заглянуть. Цѣлыя батареи бутылокъ, разставленныхъ въ самомъ соблазнительномъ порядкѣ, на стойкѣ тарелочки съ закусками, рюмки, пирамидки папиросныхъ коробокъ.

   — Такъ вы мнѣ подпустите налимьихъ молокъ… да… двѣ луковыхъ головки… да… А стерлядь поваръ заколетъ при мнѣ…

   Жирный басокъ говорилъ тономъ спеціалиста, и буфетчикъ почтительно кланялся при каждой подробности мудренаго кушанья. Молокъ-съ? Можно-съ… Двѣ луковыхъ головки-съ. Очень хорошо-съ…

   Жирный басокъ принадлежитъ самому антрепренеру Усову, любившему покушать. Это былъ еще молодой человѣкъ, но съ такимъ дряблымъ лицомъ, усталыми глазами и кисло оттянутой нижней губой. Появленіе Антоши заставило антрепренера поднять брови,— онъ не любилъ якшаться со своими артистами и дѣлалъ исключеніе только для начинающихъ актрисъ, проходившихъ первую школу въ его рукахъ.

   — А стерлядь поваръ заколетъ при мнѣ…— продолжалъ антрепренеръ, теряя на мгновеніе нить своихъ гастрономическихъ соображеній.

   — Точно такъ-съ…

   Антоша какъ-то впился въ свѣжій дорожный костюмъ антрепренера. Все съ иголочки, все отъ лучшаго портного и все сидитъ, какъ вылитое. Очень хорошо… Валечка любовалась издали и въ порывѣ нѣжности шепнула ему на ухо: «Вотъ бы тебя такъ одѣть, Антошка…» Кончивъ переговоры, антрепренеръ выпилъ рюмку какой-то мудреной водки и долго тыкалъ вилкой въ какіе-то консервы. Стоявшій сзади Антоша видѣлъ, какъ двигались антрепренерскія челюсти и какъ вздрагивали при этомъ антрепренерскія уши.

   «Жри, скотина…— со злобой подумалъ онъ.— Труппа ѣдетъ впроголодь, а ты не знаешь, чѣмъ нажраться. Жри всѣхъ безъ остатка… Ты думаешь, что я у тебя попрошу денегъ? Думаешь, что я вотъ сейчасъ начну заискивающе улыбаться, подойду бочкомъ и протяну ручку? Нѣтъ, голубчикъ, шалишь… Ничего мнѣ не нужно!..»

   Не дождавшись,когда антрепренеръ выйдетъ, Антоша потребовалъ себѣ рюмку водки. Онъ хлопнулъ ее съ такимъ ожесточеніемъ и закусилъ той дрянью, которая была намѣшана въ отдѣльной мискѣ и за которую особой платы не полагалось.

   — Еще рюмку…

   Затѣмъ Антоша поднялся наверхъ, занялъ столикъ за капитанской свѣтелкой и потребовалъ себѣ бутылку пива,— въ его распоряженіи оставалось еще два двугривенныхъ. Напротивъ него, на рѣшетчатомъ деревянномъ диванчикѣ, сидѣлъ толстый купецъ со сложенными на животѣ руками. Онъ наблюдалъ рванаго актеришку и корчилъ презрительную гримасу. Антоша это чувствовалъ и вызывающе смотрѣлъ на купца. Прошли двѣ шустрыхъ пароходныхъ дамы, искавшихъ подъ покровомъ ночи сильныхъ ощущеній. У Антоши въ дни юности было одно приключеніе съ такой пароходной дамой. Вотъ такъ же набѣжала совершенно зря, зря отдалась и зря исчезла на одной изъ ближайшихъ пристаней. Вообще, въ путешествіяхъ, особенно на пароходахъ, дамами овладѣваетъ какая-то особенная склонность къ неожиданнымъ комбинаціямъ.

   Выпитое на водку пиво заставляло голову Антоши сладко кружиться. Онъ вдругъ почувствовалъ приливъ силъ быстро хмелѣющаго человѣка и съ гордостью посмотрѣлъ на пузатаго купца.

   — Ну, ты, брюхо, что воззрился? И смотри… Я и еще бутылочку выпью.

   Антоша лукаво улыбнулся и даже подмигнулъ купцу, который отвернулся. Затѣмъ это свѣтлое настроеніе смѣнилось темной мыслью о двухъ турецкихъ фескахъ, мирно почивавшихъ тамъ, въ глубинахъ третьяго класса. Антошѣ почему-то вдругъ сдѣлалось ихъ жаль… Да, несмысленныя дѣтишки… И онъ когда-то былъ такимъ же, но только въ другой обстановкѣ. Предъ глазами Антоши промелькнула картина разореннаго дворянскаго гнѣзда, строгая фигура старой бабушки, цѣлый выводокъ кузинъ… Гдѣ все это теперь? А вотъ это купеческое пузо слопало…

   Изъ своей задумчивости Антоша былъ выведенъ неожиданно появившейся Сусанной Антоновной,— она выскочила откуда-то точно ящерица.

   — Ты здѣсь, Антоша…

   — А ты еще не спишь, коза?

   Дѣтскіе глаза посмотрѣли на пустую бутылку, а дѣтская рука шмыгнула въ карманъ и вытащила оба двугривенныхъ.

   — Какъ же я-то, Сусанна Антоновна?

   — Посиди здѣсь,— отвѣтила дѣвочка тономъ большого человѣка, разговаривающаго съ ребенкомъ.— Я сейчасъ приду…

   Она исчезла съ такой же быстротой, какъ и появилась.

  

IV.

   Антоша положилъ голову на столъ и задремалъ, сладко и хорошо задремалъ. Сонъ ровняетъ счастливыхъ и несчастныхъ, богатыхъ и бѣдныхъ. Къ немъ есть какая-то справедливость, дающая забыть то, чѣмъ отличаются люди, когда они не спятъ. Антоша видѣлъ во снѣ что-то такое безсвязное, но хорошее и успокаивающее. Ему не хотѣлось проснуться, когда маленькая ручка потянула его за рукавъ.

   — А? Что?.. Не согласенъ…— бормоталъ Антоша, стараясь сохранить свою скорченную позу.

   Но ручка тянула его настойчиво. Антоша открылъ глаза. Передъ нимъ стояла Сусанна Антоновна и дѣлала какіе-то таинственные знаки. Затѣмъ она опять взяла его за рукавъ и повела. Они спустились въ третій классъ, гдѣ пассажиры уже спали вповалку. Приходилось перешагивать черезъ головы, руки и ноги.

   — Кого это чортъ несетъ…— ворчалъ въ темнотѣ голосъ.— На языкъ наступилъ…

   Вотъ и помѣщеніе табора… Тоже всѣ спятъ. Антоша отыскалъ глазами свой уголъ,— красныя фесы спали однѣ, а Валечки не было. Сусанна Антоновна остановилась и къ чему-то прислушалась. Антошѣ показалось, что за ними слѣдитъ какая-то женская тѣнь,— она отстала у лѣстницы во второй классъ.

   Маленькая ручка опять повела Антошу, потомъ остановила и указала на двѣ фигуры, уютно помѣстившіяся за ящиками съ какой-то кладью. Ихъ было видно, потому что на нихъ падалъ слабый свѣтъ отъ кормового фонаря. Парочка, видимо, была счастлива. Онъ сидѣлъ къ Антошѣ затылкомъ, но и по этому квадратному затылку легко было узнать одного изъ клоуновъ. Она… да вѣдь это была Валечка!.. У Антоніи заходили передъ глазами красныя пятна, и онъ въ первое мгновеніе видѣлъ только слабо освѣщенное лицо Валечки. Она что-то шептала своему кавалеру, потомъ положила свою голову къ нему на плечо, потомъ… Антоша охватилъ Сусанну Антоновну за руку и быстро потащилъ назадъ. У него что-то сдавило горло, а сердце стучало въ головѣ.

   — Несчастная…

   — Антоша, мнѣ больно…

   — Больно? Несчастная…

   Онъ схватилъ ее на руки и потащилъ по лѣстницѣ вверхъ, въ рубку второго класса. На площадкѣ, гдѣ узенькая лѣстница дѣлала поворотъ, онъ столкнулся съ Гиреевой, которая, видимо, смутилась. Антоша остановился, перевелъ духъ и проговорилъ сдавленнымъ голосомъ.

   — А, понимаю… Это вы подослали несчастную дѣвчонку!.. Прочь…

   — Вы съ ума сошли?!

   Антоша захохоталъ ей въ лицо и, оттолкнувъ, потащилъ свою ношу. Уложивъ дѣвочку, Антоша быстро сбѣжалъ внизъ. У него былъ такой рѣшительный видъ. Около машины бродилъ гуттаперчевый мальчикъ.

   — Ты что тутъ дѣлаешь? Маленькіе должны слать… Ты еще маленькій и иди спать.

   Мальчикъ отступилъ отъ него и скрылся въ темнотѣ прохода. «И онъ тоже видѣлъ»,— мелькнуло въ головѣ Антоши. И это дѣти… Что же это такое? Въ ушахъ .Антоши ужасно шумѣло, точно тамъ работали пароходныя колеса. Антоша вдругъ забылъ, что ему нужно было сдѣлать и что было такъ ясно за мгновеніе. Онъ чувствовалъ, какъ что-то отливало у него на душѣ, и какъ у него трясутся руки, и какъ попрежнему что-то бьется въ головѣ. А главное, нечѣмъ дышать… Антоша бросился наверхъ, на свое старое мѣсто, точно хотѣлъ найти тамъ что-то такое хорошее, дорогое, единственное, что было у него сейчасъ и что онъ потерялъ. Давешній толстый купецъ сидѣлъ на прежнемъ мѣстѣ, и Антоша почувствовалъ, что ужасно его ненавидитъ. Позвольте, за что?.. Ахъ, да, онъ давеча съ такимъ презрѣніемъ смотрѣлъ на него, потому что онъ, Антоша, такой жалкій актеришка и потому что онъ, Антоша, долженъ потѣшать эту заплывшую жиромъ утробу. Антоша даже сдѣлалъ шагъ къ купцу, чтобы сказать ему, что онъ ошибается, но его осѣнила новая мысль: вѣдь купецъ былъ правъ и жестоко правъ… Несчастный комедіантъ, фигляръ! Да, да, да,— купецъ правъ… А если бы онъ зналъ, что дѣлается сейчасъ съ Антошей, какой онъ убитый человѣкъ, какой… Нѣтъ, позвольте, развѣ такіе люди имѣютъ право жениться и имѣть дѣтей?!. А главное, именно послѣднее. Боже мой, какія это дѣти… Антоша даже закрылъ глаза отъ ужаса, когда въ его головѣ пронеслась картина только-что разыгравшейся позорной сцены. Его убила маленькая дѣтская рука… Что ждетъ эту несчастную Сусанну Антоновну? Что ждетъ тѣхъ дѣтей, которыя беззаботно теперь спятъ? Самое лучшее, если бы они совсѣмъ не родились на свѣтъ Божій… Или нѣтъ, будетъ лучше, если самого Антоши совсѣмъ не будетъ на свѣтѣ. Да, они будутъ голодать, бѣдствовать, нищенствовать, пока не умрутъ съ голода или пока не подберетъ ихъ какая-нибудь благодѣтельная рука. Антоша уже видѣлъ своихъ дѣтей въ пріютскихъ платьицахъ, худенькихъ и блѣдненькихъ, какими бываютъ пріютскія дѣти. Ихъ научатъ какому-нибудь ремеслу, имъ будутъ говорить о Богѣ, о совѣсти, о трудѣ, о томъ, какъ нужно жить, и дѣти это поймутъ. Дѣтское сердце возраститъ эти добрыя сѣмена, а изъ маленькихъ дѣтей вырастутъ большіе люди, настоящіе люди.

   Предъ Антошей пронеслась вся его жизнь, т.-е. не жизнь, а то сплошное безобразіе, изъ какого сложилась именно его жизнь. И вотъ финалъ… Его жена, мать его дѣтей, бросается на шею первому встрѣчному. О, позоръ, позоръ, позоръ… Нѣтъ, такъ жить нельзя… Что видятъ дѣти? Чему они научатся у такой матери и такого отца?.. Антошѣ показалось, что мелькнула тоненькая фигурка Сусанны Антоновны, и онъ долго вглядывался въ окружавшую его темноту. Нѣтъ, это только ему показалось… Ахъ, Сусанна Антоновна, Сусанна Антоновна! Этотъ несчастный ребенокъ еще красивъ къ довершенію всѣхъ бѣдъ, и эта красота окончательно его погубитъ. Бѣдная Сусанна Антоновна…

   — Нѣтъ, что же это такое?— вслухъ проговорилъ Антоша, обращаясь къ кому-то неизвѣстному.

   Какъ онъ страдалъ, какъ мучился, какъ плакалъ… И думалъ онъ не о себѣ, а о томъ, что останется послѣ него и въ чемъ онъ будетъ еще жить. Ужасныя мысли проходили въ головѣ Антоши, и онъ чувствовалъ только одно, что все копчено. Будетъ… довольно… При чемъ тутъ Валечка? При чемъ клоунъ? Дѣло совсѣмъ не въ этомъ.

   — Кто тамъ?— спросилъ Антоша, вздрагивая.

   Ему показалось, что кто-то около него, и что этотъ кто-то упорно прячется отъ него.

   Сусанна Антоновна и не думала спать. Сначала она зашла въ каюту Гиреевой и поболтала съ ней о случившемся.

   — Задастъ теперь Антоша Валечкѣ,— говорила она, улыбаясь и болтая ногами.— Приходите завтра полюбоваться на комедію… Настоящій спектакль.

   — Онъ будетъ ее бить?..

   — Можетъ-быть.

   — А я давеча испугалась, когда онъ несъ тебя. У него было такое лицо… И еще больно толкнулъ меня, невѣжа. А Валечка такъ и не видала васъ?

   — Нѣтъ… Для нея завтра будетъ сюрпризъ.

   Подѣлившись впечатлѣніями, Сусанна Антоновна сбѣжала внизъ. Почти всѣ уже спали. Гуттаперчевый мальчикъ стоялъ у освѣщеннаго отдѣленія, гдѣ работала машина. Онъ вздрогнулъ, когда Сусанна Антоновна подкралась къ нему сзади и положила свою руку ему на плечо.

   — Глупый, что ты тутъ дѣлаешь?

   Мальчикъ молчалъ.

   — Ты глупъ?

   Онъ сдѣлалъ движеніе, чтобы уйти, но она удержала его.

   — Ты очень глупъ, бѣдняжка?..

   Она хотѣла сказать ему еще что-то очень обидное, но взглянула на его лицо и остановилась — «чудо природы» плакалъ.

   — Ты это что, гуттаперча?.. Ахъ, какъ стыдно, какъ стыдно…

   Онъ отвернулся и опять сдѣлалъ движеніе, чтобы уйти, но она быстро обхватила его шею своими ручонками и прильнула своимъ личикомъ къ его лицу.

   — Ахъ, какой ты глупенькій: вѣдь я тебя мучаю потому, что люблю тебя…

   Она горячо поцѣловала его.

   Въ этомъ поцѣлуѣ умеръ тотъ ребенокъ, который еще оставался въ Сусаннѣ Антоновнѣ.

   Ночью Антоша бросился въ Волгу и утонулъ.

   — Да, Антоша плохо кончилъ,— спокойно говорила Сусанна Антоновна, съ чувствомъ собственности глядя на «чудо-природы».— Впрочемъ, этого нужно было ожидать.

  

   1893.